Александрийский Мусей от Птолемеев до Октавиана Августа

Помимо двух спорных моментов (разделение Мусея и Библиотеки, и локализация гробницы Александра), следует учитывать и то обстоятельство, что карта Махмуда Бея запечатлела античный город на последней фазе его существования – в позднеримское и ранневизантийское время. Александрия неоднократно восстанавливалась римлянами после нанесённых ими же ран, а после торжества христианства могли быть нарушены и границы священных участков языческих храмов, на что римляне вряд ли решались до IV века. Как выяснилось недавно, город заново отстраивался ещё в 620-е годы, при императоре Ираклии, на короткое время отвоевавшем его у персов, чтобы вскоре уступить арабам. Тем не менее, реконструкция Махмуда Бея и сегодня остаётся основанием всех последующих планов, корректируемых по мере появления новой информации.

Изыскания Махмуда Бея проводились ещё «на поверхности» города. Археологи, увлёкшись раскопками египетских памятников времени фараонов, пока что мало внимания уделяли греко-римским древностям. Но вот в 1893 году, уже после британской оккупации, создаётся Archaeological Society of Alexandria, или, как гораздо чаще называли её сами англичане, поскольку французский тогда ещё безраздельно доминировал над английским в качестве языка международного общения: Société Archéologique d’Alexandrie. На французском же долгое время выпускались и отчёты деятельности сообщества. Годом ранее был открыт публике Греко-Римский музей, руководство которым много лет осуществляли итальянцы – Джузеппе Ботти, затем Эваристо Брекчия и Ахилле Адриани. Поочерёдно они, вплоть до начала 1930-х (после чего работу продолжил англичанин Алан Роу), вели раскопки на обширном пустыре в южной части города, над которым возвышалась тридцатиметровая колонна асуанского гранита с коринфской капителью, приписываемая Гнею Помпею, а на самом деле воздвигнутая Диоклетианом в 297 году от Р. Х. в качестве памятника победы над мятежными александрийцами. Под ней была вскрыта почти такой же высоты каменная терраса, бывшая основанием большого храма Сераписа. Её арочные своды перекрывали большие помещения, где, скорее всего, размещались читальные залы и хранилища второй крупнейшей библиотеки античного города. Сам храм, посвящённый синкретическому божеству, общему для эллинов и египтян, как показали раскопки, имел вполне греческий облик (как и обнаруженное рядом малое святилище другого синкретического божества – Гарпократа). О египетском влиянии напоминали лишь стоящие на террасе фигуры гранитных сфинксов. Прямоугольной формы теменос (священный участок), к которому вели две каменные лестницы, имел за глухими наружными стенами просторные портики, обрамлённые стройными колоннами. В центре, рядом с открытым жертвенником, стоял окружённый такими же гранитными колоннами типичный для античной архитектуры периптер.

Выборочные раскопки, одновременно проводившиеся в Эль-Шатби, на месте царских дворцов, также выявили, ставшие экспонатами Греко-Римского музея, совершенно греческие по исполнению капители ионических и коринфских колонн, памятники пластики и многочисленную керамику. Это надолго укрепило археологов в их убеждении, что Александрия была типичным эллинистическим городом, с некоторыми вкраплениями традиционного египетского искусства. Широкой публике в 1910-е годы было представлено иллюстрированное издание находок немецкой экспедиции Эрнста фон Зиглина[53], изображённые на его страницах предметы тоже, вроде бы, говорили о полном преобладании в облике города греческого начала. И самый популярный путеводитель по городу и залам Греко-Римского музея, написанный Эваристо Брекчия перед Первой Мировой войной и многократно переиздававшийся на французском и английском языках, был назван не «Александрия Египетская», но так, как именовали город античные авторы: Alexandria (на обложке книги – Alexandrea) ad Aegyptum[54], то есть, Александрия «при» Египте, «возле», «вблизи» Египта.

Однако, когда Джузеппе Ботти и Эрнст фон Зиглин стали исследовать катакомбы в Ком эль-Шохафа, перед их глазами предстали удивительные гибридные формы погребального искусства первых веков нашей эры. Росписи и барельефы подземных камер представляют собой причудливое смешение египетских и греко-римских мотивов: на стенах посетителей встречают быки-Аписы, священные кобры и соколы, но своды поддерживаются колоннами дорического ордера (и тут же, рядом – колонны с египетскими капителями). Особенно странно и пугающе выглядят статуи Анубиса в доспехах римских легионеров. На первых порах эту эклектику сочли курьёзом, но позже выяснится, что именно так украшали и городские ансамбли, по крайней мере, со времён Клеопатры VII.

В 1920-е и в последующие годы, когда страна формально освободилась от английского протектората и уже под эгидой монархической власти начала функционировать Royal Archaeological Society, внимание археологов отвлекали Долина Царей, Фаюмский оазис, Оксиринх и гробницы в Нубии. А в годы Второй Мировой войны, когда в июле-октябре 1942 года боевые действия велись вблизи Эль Аламейна, всего в ста километрах от Александрии, тем более трудно было ожидать в городе каких-либо археологических сенсаций. Они последовали лишь после революции 1952 года, свергнувшей монархию.

Революционные власти выслали из страны много лет работавших там европейских учёных. Иные уехали сами, опасаясь беспорядков. Вакуум тут же заполнили выходцы из социалистических государств, причём, если среди инженеров преобладали граждане СССР и ГДР (правительства этих стран не очень охотно выпускали склонных к диссидентству гуманитариев даже к дружественным арабским соседям), археологические изыскания возглавили венгры и поляки.

С 1959 года функционирует египетский филиал Польского центра средиземноморской археологии, и целых полвека польские археологические экспедиции осуществляют раскопки в районе Ком эль-Дикка, где теперь открыт самый посещаемый туристами Open Air Museum. Результаты, полученные многолетними трудами таких авторитетов польской археологической науки, как Казимир Михаловский, Мечислав Родзиевич, Гржегорш Майчерек (прославившийся, также, раскопками в Пальмире) и других, оказались совершенно неожиданными.

Согласно реконструкции Махмуда Бея ал-Фалаки тут должен был находиться Паней – святилище Пана, описанное Страбоном (XVII, 1, 10, C795). Вместо этого археологи (а до них расчищавшие там площадку строители) наткнулись на хорошо сохранившуюся постройку римского времени, которую первоначально отождествили с театром, но потом, ввиду малых размеров и особенностей конструкции, сочли, что это Одеон, то есть камерный открытый зал для пения, прямо связанный с мусическими агонами. Радиоуглеродный анализ не мог дать абсолютно точной датировки, но, скорее всего, это был период правления Адриана. К нему же (117–138 гг. от Р. Х.) относится строительство рядом расположенных римских бань и роскошной виллы, по изображениям мозаичных полов именованной виллой Птиц. Возможно, возведение Одеона стало одним из тех благодеяний, которые римский правитель оказывал Александрии и её Мусею, стремясь возродить прежнюю насыщенность интеллектуальной и творческой жизни города, а вилла могла служить временной резиденцией императора. В начале ХХI века Одеон, отреставрированный архитектором Войцехом Колатаем, снова принял поклонников музыки и пения, став местом проведения концертов.

Одновременно, не прерывая работ на Ком эль-Дикка, М. Родзиевич обнаружил возле мечети Эль Каед Ибрагим (там, где в феврале 2011 года многотысячные толпы александрийцев собрались на митинг, требуя ухода Хосни Мубарака) фундаменты храма Посейдона. Позже находят своды храма Цезаря. Эти постройки, как и Одеон, сохранили следы многочисленных изменений христианской эпохи. Одеон, перекрытый кирпичным куполом, стал христианским храмом, хотя внутри перекрытого пространства остались каменные скамьи. Та же судьба ждала Цезарей, превратившийся в кафедральный собор. На территории Серапея воздвигается церковь Иоанна Крестителя. На исходе столетия стало ясно, что город перестраивался, весьма затратно и капитально, вплоть до кануна арабского вторжения; целые кварталы меняли свой облик, что серьёзно понижало шансы найти в первоначальном виде постройки, перечисленные Страбоном. И ещё римские руины на время укрепили исследователей в их мнении, что Александрия имела обычный для греко-римского Средиземноморья облик.

Накопленный к началу 1970-х годов материал позволил оксфордскому профессору Питеру Маршаллу Фрейзеру, сопоставив новые данные с прежними письменными источниками, написать обобщающий трёхтомный труд, показывающий древнюю Александрию во всех проявлениях её повседневной жизни. Рассказать, насколько позволяли данные, не только об истории и архитектуре, но и о промышленности, торговле и морских портах, о быте царской семьи, аристократии, интеллектуальной элиты и рядовых горожан (включая еврейскую диаспору), о религиозных и светских праздниках[55]. Два тома из трёх, при этом, представляют собой примечания и указатели источников, многие из которых процитированы, что делает книгу ценнейшим справочником (ссылки занимают более тысячи страниц).

Библиотека и Мусей рассматриваются в одной главе[56], на общем культурном фоне птолемеевской столицы, как результат переходящего от одного правителя к другому царского патронажа. Не простого меценатства, но дела государственной важности, требовавшего больших казённых расходов. Благодаря постоянной царской заботе в Александрии на века был обеспечен расцвет науки, литературы и образования. По сравнению с другими эллинистическими монархиями эта забота приняла невиданный размах, по причине не столько характера властителей Египта, сколько в силу благоприятных политических и экономических обстоятельств: Птолемеи опередили других монархов, занятых междоусобными войнами, поскольку имели монополию на производство папирусных свитков и баснословные доходы от вывоза из страны хлеба.

Основание Мусея и Библиотеки, приписывается Птолемею I Сотеру, бывшему, вместе с Александром Македонским, учеником Аристотеля, и естественно, взявшему в качестве примера организацию школы перипатетиков. Последующая история освещена очень кратко, хотя автор «заглядывает» и в римское время. Интересен анализ существовавших в Римской державе учреждений, подражавших птолемеевским (imitated elsewhere)[57]. Затем следуют большие главы, посвященные литературе, науке, образованию, философии.

Фрейзер говорит и о культуре массовых зрелищ, связанных с религиозными церемониями и организуемых, по заказу царей, служителями Мусея. Охватываемое Мусеем пространство, таким образом, переходит границы священного участка и распространяется на всю городскую среду. Восстанавливая облик города, Фрейзер учитывает все прежние реконструкции, при этом он склонен видеть Мусей ближе к морю и рядом с Библиотекой. Его собственная реконструкция, базирующаяся на результатах раскопок, которые были получены к началу 1970-х, сохраняла актуальность в течение двух десятилетий, после чего новые археологические открытия заставили ещё раз пересмотреть сложившиеся представления.

После двух арабо-израильских войн, Шестидневной (1967) и Судного Дня (1973), Египет, покрыв себя в глазах арабских радикалов позором Кемп-Дэвидских соглашений, сделал резкий поворот от социализма к капитализму, и хотя польские археологи продолжали работать в стране, ведущая роль переходит к западным специалистам.

С самого начала 1990-х Александрия начала стремительно преображаться, застраиваясь стеклобетонными офисами, гостиницами и банками. Для их возведения стали сноситься трущобы, и археологам было разрешено работать на строительных площадках в течение пары недель между расчисткой места для строительства и закладкой фундамента.

Даже в такой спешке удалось немало сделать. Например, продолжить изучение Цезарея, дойдя, к сожалению, лишь до слоев, относящихся к IV веку от Р. Х. А непосредственно на месте строительства здания Новой Библиотеки найти фрагменты мозаичных полов птолемеевских дворцов.

Но основное внимание в эти годы было уделено изысканиям на дне Александрийской бухты.

Там пытались работать в 1930-е и в 1960-е годы, но результаты оказались малы ввиду тогдашнего несовершенства используемого водолазного снаряжения, первых аквалангов и аппаратуры для подводных съемок. В отличие от прозрачных вод остального побережья, вдоль которого город протянулся уже на сорок километров и где много прекрасных песчаных пляжей, воды бухты, опоясанной ещё при Птолемеях дамбами (главная, ведущая на Фарос, теперь стала перешейком почти километровой ширины), сильно замутнены, а дно покрыто илистыми отложениями. Порт переместился на Запад, за перешеек, поэтому бухта почти пуста; остались лишь рыбный рынок, да стоянка для прогулочных катеров и яхт возле турецкого форта Каит-Бей. Там, где в древности возвышался Александрийский Маяк.

Подводными исследованиями конца ХХ века руководили французские археологи Жан-Ив Амперер, профессионал-антиковед, выпускник Сорбонны, возглавивший учреждённый в 1990 году Центр исследований Александрии (Centre d'Études Alexandrines), и Франк Годдио, основатель и директор Европейского института подводной археологии (Institut Européen d'Archéologie Sous-Marine). Он, не в пример своему коллеге-гуманитарию Ампереру, изучал математику, экономику и статистику в парижской École Nationale de la Statistique et de l'Administration Économique, был преуспевающим чиновником. Но любовь к подводной археологии, в конце концов, превратилась для него из увлечения в профессию.

Под водой, на глубине до пяти метров, были обнаружены колоннады, опоясывающие когда-то Царскую гавань, многочисленные изваяния сфинксов, обелиски, статуи богов и правителей, саркофаги, монеты. На затопленной территории бывшего о. Антирродос археологи вскрыли фундаменты дворца Клеопатры VII и Тимония, резиденции Марка Антония. Самыми крупными находками стали извлечённые из воды две статуи: одна – божества реки Нил, другая – царя, как сочли в начале, Птолемея I Сотера. Теперь она отождествляется с образом Птолемея XII и считается парой к статуе Исиды или Хатхор, поднятой со дна ещё в 1962 году. В облике этой богини, предположительно, увековечена Клеопатра VII. Обе многометровые фигуры стояли у подножья Александрийского Маяка, фундаменты которого также выявили под водой, восточнее турецкого форта.

Больше всего удивил тот факт, что все артефакты, как скульптура, так и фрагменты зданий, были исполнены в совершенно египетской манере. Смущение, охватившее учёный мир, Ж. – И. Амперер выразил примерно так: он и его помощники ожидали открыть греческий город с египетскими вкраплениями, но обнаружили египетский город с вкраплениями греческой архитектуры[58]. Та же мысль стала лейтмотивом итоговой монографии, предназначенной не только специалистам, но и всем, кто имеет интерес к античности. Уже её название отражало остроту нового восприятия: Alexandrie redécouverte (Александрия, открытая заново). Сразу же переведённая на английский, книга стала археологическим бестселлером[59]. На её обложке читателю, для большей убедительности, показали гибридные колонны и фигуры ранее открытого в катакомбах Ком эль-Шохафа подземного зала, где, по преданию, были захоронены жертвы репрессий императора Каракаллы.

Под влиянием открытий на морском дне, в популярных статьях и в Интернете, появились фантастические реконструкции Александрии, где можно видеть греческих мудрецов, читающих свитки в зале Библиотеки, перекрытие которого держат египетские колонны с капителями в виде головы Исиды. Или какие-то совсем диковинные здания на скалистом морском берегу, украшенные египетскими пилонами и завершённые башнями-пирамидами.

Между тем, когда прошла эйфория первых находок, археологи отказались от излишне радикальных суждений. Все предметы с морского дна датируются временем не ранее правления Клеопатры VII, которая осознанно проводила политику «египтизации» Александрии. Многие статуи и обелиски оказались привезёнными из древних городов и относятся к Новому Царству. Смешанные черты наблюдаются по большей части в памятниках погребального искусства, что объясняется не только заимствованием греками египетских обычаев, но и тем, что катакомбы находились на границе городского квартала, населённого преимущественно египтянами, погребавшими усопших согласно своим многовековым традициям. В культовой архитектуре, как доказывают и раскопанные фрагменты, и изображения многих храмов города на римских монетах, египетские и греческие мотивы не объединялись. Храмы египетским богам строились в исконно египетских формах, греческим богам – в греческих. Таким образом, египетское и греческое начала сосуществовали, выражаясь богословским языком, «неслиянно и нераздельно». Это доказывает и совсем недавнее открытие рядом с Одеоном храма египетской богине-кошке Баст (Бастет).

Из недавних же открытий отметим римский стадион, вплотную примыкающий к западной границе священного участка Серапея. Раскопки на месте строительства Новой Библиотеки, синхронно с продолжающимися подводными исследованиями восточнее Царской гавани, показали, что город претерпел ещё одну значительную реконструкцию, когда была построена набережная, обрамлённая гранитными колоннадами, благодаря чему появился сплошной проход от дамбы до Лохиады. Таким образом, александрийцы могли гулять по территории бывших царских дворцов, где тогда размещались уже римские государственные учреждения. Это строительство относится, как полагают, ко времени правления Александра Севера, правившего под сильным влиянием своей матери Юлии Мамеи и её учёного окружения – софистов, врачей, юристов, писателей, среди которых преобладали выходцы из Египта. Возможно, именно они убедили власть в необходимости восстановить город, пострадавший от репрессий Каракаллы.

Работы захватили всю территорию, где могли находиться Мусей и Библиотека. А в 2004 году, возле Одеона, раскопки польских археологов (их возглавлял доктор Гржегорш Майчерек) выявили фундаменты целого комплекса зданий с просторными помещениями полуциркульной формы, похожими на студенческие аудитории. Их число доходит до двух десятков. В каждом зале могло разместиться от двадцати до тридцати человек. Они явно предназначались для лекций и публичных чтений. Поспешные заявления о том, что, наконец, найдены Мусей и Библиотека, не соответствуют действительности, так как речь идёт об очень позднем времени, V–VI веках от Р. Х., когда уже господствовало христианство, и в Одеоне, ставшем церковью, под куполом, совершались богослужения. Но при строительстве использовались каменные блоки старых зданий, может быть, оставшихся от птолемеевского правления. Это место находится слишком далёко от побережья, а Мусей и Библиотеку, всё-таки, в большинстве своём, археологи и историки склонны видеть на морском берегу. Как бы то ни было, функционировавший в христианском городе, как одно целое с бывшим Одеоном, центр преподавания, скорее всего, богословия, говорит о том, что византийская эпоха вовсе не сводилась к сожжению библиотеки Серапея или к убийству фанатиками Ипатии Александрийской.

Что касается поднятых со дна статуй, то теперь они, довольно произвольно, выставлены на площадке перед чашей Одеона, совершенно не соответствуя своими египетскими обличьями памятнику римской имперской архитектуры. Первоначальный проект создания для них отдельного музея, для чего думали даже осушить часть бухты, оказался слишком дорогостоящим. Как и другие проекты: организация музея прямо под водой (для чего фундаменты и колонны нужно расчистить от ила и установить подсветку), проведение экскурсий в бухте на миниатюрных подводных лодках, или же, что более экономично, устройство подводных остеклённых галерей для туристов. Революционные потрясения 2011 года прервали осуществление этих грандиозных замыслов.

На сегодняшний день самым полным обзором всех выявленных архитектурных сооружений города, от первых Птолемеев до первых халифов (изложение доведено до 700 года), является книга историка античной архитектуры и реставратора Джудит Мак-Кензи. В ней застройка Александрии строго датирована по годам правления царей, императоров, префектов и патриархов, приведены фотографии и планы всех античных зданий в сравнении с памятниками других городов эллинистического и римского Египта, учтены даже небольшие фрагменты, выставленные на местах раскопок, или в парке возле Греко-Римского музея, дан подробный анализ специфики птолемеевского архитектурного стиля, который автор сравнивает с новоевропейским барокко. Но, к великому сожалению, не только достоверная реконструкция облика Мусея и Библиотеки (в книге лишь предлагается брать, в качестве её меньшего подобия, библиотеку Цельса в Эфесе), но и простая локализация их в пространстве пока невозможна: its findspot does not provide reliable evidence, как заключает автор[60].

К этой книге, если исключить богато иллюстрированные, но мало содержательные популярные издания, появившиеся после открытия Новой Библиотеки, следует добавить вышедший в канун того же знаменательного события коллективный труд, авторами которого являются ведущие учёные ряда университетов Австралии, во главе с профессором Роем Мак-Леодом, историком науки и музейного дела[61]. Там прослеживается связь интеллектуальной элиты Александрии не только с эллинским миром, он и с культурными традициями Ближнего Востока, в частности, рассказывается о древних библиотеках Египта и Месопотамии, предшествовавших птолемеевскому начинанию. Там показывается особый образ жизни этой элиты, хотя данная ей Робертом Барнсом характеристика Cloistered Bookworms in the Chicken-Coop of the Muses (Книжные черви, запертые в курятнике Муз), основанная на фразеологии древней эпиграммы Тимона Флиунтского, кажется, мягко говоря, преувеличенной. Специальные главы посвящены истории образования в Александрии и зарождению таких социальных групп как scholars и students.

Выделим ещё две большие публикации, рассказывающие о судьбе Библиотеки, о пожарах и погромах, уничтоживших крупнейший во всём Древнем Мире центр просвещения и интеллектуального общения. Первая – монография Лучиано Kанфора, профессора университета в Бари[62], «реабилитирует» Цезаря, доказывая, что Библиотека просуществовала ещё, по меньшей мере, триста или четыреста лет. Автор, кроме того, убеждает читателя (это крайне для нас важно), что Библиотека никогда не была самостоятельным учреждением, но всегда оставалась храмовой библиотекой при святилище Муз. Вторая – книга арабского учёного Мустафы Эль-Аббади, профессора университета в Александрии, президента Archaeological Society of Alexandria[63], столь же убедительно переносит ответственность за гибель книг с арабских завоевателей на императоров Рима, но не на Юлия Цезаря и его первых просвещённых преемников, а на «солдатских» императоров III века от Р. Х.

Наконец, отметим недавнюю статью профессора Гёттингенского университета Хайнца-Гюнтера Нессельрата[64], в которой даётся краткий очерк всей истории Мусея и Библиотеки, но наибольший интерес представляет освещение позднеримского периода. Там прослеживается история погрома, учинённого Каракаллой в 215 г. от Р. Х.

В нашем обзоре мы ограничиваемся самыми авторитетными трудами зарубежных учёных, где Мусей и Библиотека были главными объектами изучения, добавив к ним лишь те, что показывают пространственный облик древней Александрии. Говорить о многочисленных исторических, филологических, культурологических исследованиях, которые рассматривают эти культурные феномены в ряду общих проблем, нецелесообразно даже в объёмном Введении, поскольку тогда библиографический обзор занял бы не десятки, а сотни страниц.

Переходя к отечественной литературе, отметим совершенно противоположную картину: у нас нет монографий, специально посвященных истории Мусея и Библиотеки, но о них, более или менее подробно и объективно, писали в энциклопедических изданиях и в общих трудах по эллинизму, по истории античной науки и литературы, по тем персоналиям, чьи судьбы были как-то связаны с Мусеем, если не в течение всей жизни, то, хотя бы, в определённые её периоды.

Дореволюционные издания содержат по этому предмету не так много оригинальных идей, поскольку в то время у нас безраздельно господствовал авторитет немецкой школы классической филологии. И российские филологи предпочитали приводить мнения своих коллег, благо, немецкий язык был для них почти родным, занимая второе место после французского в чтении и интеллектуальном общении. При этом наша страна к концу XIX не уступала Германии по уровню классического образования: во всех провинциальных городах гимназисты читали в подлинниках античных авторов, классической филологией серьёзно занимались и во всех провинциальных университетах.

Первое исследование, в части своей касающееся интересующих нас проблем, вышло не в столице, а в губернском городе Харькове, городе гимназической юности А. Н. Деревицкого, где затем он учился и преподавал в местном университете. Там этому выдающемуся учёному, в 1891 году, была присуждена степень доктора греческой словесности за труд, рассказывающий о зарождении филологической науки в античной Греции и на всём грекоязычном Средиземноморье. Исследование А. Н. Деревицкого озаглавлено «О начале историко-литературных занятий в древней Греции».