Сетевая вечность

Благодаря технологии личного идентификационного чипа абсолютно каждый стал частью огромной, почти ничем неограниченной Внешней Сети. Жидкий микропроцессор с комплексом наноботов и искусственной нейросетью, вколотый в самое основание шейного позвонка. ЛИЧ это интернет сервер и личный домен добропорядочного члена общества. Теперь не нужно иметь при себе документом, кредитных чипов и карточек. Отключи ЛИЧ, и ты не вправе приобрести даже поесть, если не сможешь доказать автомату с едой, что ты – это ты, а это та ещё проблема.

Всё, что можно узнать о человеке хранится в выделенной под то области мозга, к которой ЛИЧ постоянно имеет доступ. Взломать его, уж тут то создатели постарались, почти невозможно. При любой попытки тот просто отключает себя от сети и всё, аривидерчи. За то время пока чип отключен, он полностью меняет свою сетевую структуру, теневым путём подключается ко всем сервисам, с которыми был связан и всё, для того, кто хотел тебя взломать, нить потеряна, тебя больше не существует. Для надёжности, для каждой сетевой операции ЛИЧ создаёт идентификационный ключ на основе мгновенной карты нейронных потоков мозга.

По крайней мере, Стив, именно так вечно твердил технический отдел, когда взбешённый от бессилия, ты пытался найти очередного хакера или сетевого шамана, зачастую являющегося последней соломинкой в вот-вот закрытом деле. Порой это конечно удавалось, навигационно проследить точку входа, задействовать камеры слежения, локаторы и датчики, просмотреть сектора на наличия слепых зон, выследить ресурсы, подвергшиеся нападению в первую очередь. Шаг за шагом, словно по ступеням, с командой программистов тех. отдела, продираться до исходника. После, команда на захват оперативной группе и вот, ты уже летишь на корпоративном вертолёте к квартире, а чаще подвалу или какой-то грязной, узкой вентиляционной шахте, к пареньку со сломанными запястьями и массивным ошейником глушителем, подавляющим любую сетевую деятельность. Как правило, парниша потом очень много рассказывает.

Уж что-что, а методы допроса шагают в ногу с прогрессом. Галлюциногены, гипноз, нейропрограммирование в купе с лишением сна. Запрет на выход в сеть. Это, пожалуй, действует сильнее всего. К тому же требует меньше всего усилий, хотя приходиться потратить чуть больше времени. Однако, Макколди, вспомни сколько раз всё так гладко выходило за шесть лет службы в сорок третьем? Раза два? Может три, не больше. А необходимостей таких успехов было больше полусотни.

Поэтому ты дерьмовый детектив с низкой раскрываемостью и начальник в очередной раз хочет с тобой побеседовать. Единственное чему ты удивляешься пока идёшь вдоль длинного коридора с высокими потолками от парадного входа к лифту, почему тебя ещё не уволили. «Видимо что-то во мне есть», тешишь ты своё самолюбие. «Только что именно?». Правильный вопрос, детектив. Может быть, как раз умение задавать правильные вопросы?

Четыре лифта, один из них ведёт только к кабинетам руководства. Тебе как раз он и нужен. Раздвижные двери хромированы в кобальтовый цвет, чуть светлее цвета стен во всём здании. Около каждой, две кнопки с равносторонними треугольниками. Кнопки нужного тебе лифта особенные. Их тут порядка двенадцати, у каждой белая голограмма таблички, с наименованием требуемой шишки. Ты нажимаешь на кнопку с табличкой «Начальник следственного отдела». Лифт подъезжает почти тут же, что тебя вовсе не удивляет, большие боссы редко вызывают к себе подчинённых. Вот тебя за шесть лет уже третий раз. Ты, знаешь ли, нонсенс, Макколди.

Двери открываются бесшумно, по крайней мере на фоне вечно движущейся толпы. В лифте ухоженно и свежо, пахнет как в салоне дорогого автомобиля. Хоть какой-то плюс, верно? Ты становишься лицом к дверям на шершавый, мягкий пол, отделанный чем-то вроде ковралина тёмно-синего цвета. Смотришь на потолок без лампы, равномерно светящийся матовый пластик. Кабина лифта закрывается и со всех сторон начинает звучать расслабляющая мелодия, что-то классическое, с лёгкой примесью ChillOut. На боковых стенках лифта сводки новостей со всех частей света. Удачная игра ковбоев в полуфинале. Тройное убийство на третьем уровне в пятом районе двенадцатого сектора. Новая технология передачи бла-бла-бла нейронной сети бла-бла-бла процессоров. В последнем ты вообще особо не смыслишь.

Лифт останавливается, не вызывая подобно другим скоростным лифтам в организме чувство, будто желудок с кишечником решили приобняться. Двери открываются, вместе с ними замолкает музыка. Перерыв окончен. Приёмная.

На полу лежит ковёр багрового цвета с длинным ворсом. На стене слева аквариум, хотя скорее иллюзия размером в несколько кубов и с довольно экзотичным содержанием. Подсветка аквариума синий неон, фон тёмный космос с тысячами звёзд, по дну над чёрными гальками ползёт скат, мелкие оранжевые рыбёшки стайкой мечутся в поисках остатков корма над ним. Безбрежность и спокойствие. Ты любишь рыб. Даже, наверно, больше чем людей. Меньше слов. Яснее цели. С противоположной стороны аквариума большое трёхстворчатое окно с "Белым Городом". Самая популярная голограмма в сорок третьем секторе. Нигде не скрыться от этой фальшивки.

У окна длинный, изящный угловой стол сапфирного цвета, за которым сидит девушка. Блондинка с каре, одетая в сине-красную форму сотрудников охранного филиала DuOtis. Со всех сторон её окружают призраки экранов. Она сама выглядит так, будто является частью этой информационной ленты. Верный механизм системы. В прошлый раз была другая.

Она обращает на тебя внимания лишь тогда, когда до стала остаётся лишь пару шагов, учтиво улыбается.

– Вам назначено, мистер… Макколди? – секундная пауза, перед тем как назвать фамилию.

– Да, на вчера – строишь из себя крутого, делового парня, делаешь вид, что она тебе неинтересна. Не лги себе, Стиви.

Она знает кто-ты, потому что твой ЛИЧ открыт на доступ к идентификационным данным. Перед входом в здание, тебе, как и всем остальным, волей-неволей приходится открываться. Тебе это не нравится. Ты не любишь, когда все вокруг делают вид что знают кто ты такой, руководствуясь лишь твоим СС и должностью, которую ты занимаешь. Поэтому всегда стараешься не носить формы, бирок и всего того, что могло бы указать на хоть что-то из вышеназванного. В корпоративных зданиях, на кого не посмотри, у всех такая милая сноска под цвет, противоположный тому, на фоне которого она выскакивает. На сноске несколько слов, Имя, Фамилия, должность, СС. Над секретаршей, ты, к примеру, видишь надпись Сюзи Слоу, дежурный секретарь, 154. Видимо та девушка, что работала здесь раньше, не смогла выйти, а Сюзи здесь работает как раз на случай таких происшествий. Поэтому и о вчерашних встречах начальника не знает.

– Секундочку, пожалуйста… Вы присядьте пока, Мистер Макколди, прошу Вас. – она кивает головой на ряд стульев, с металлическим каркасом и синим дерматиновым покрытием.

Ты неодобрительно качаешь головой. Сюзи пожимает плечами и голограммы между вами начинают меняться. С твоей стороны лишь размытые символы и цветные кляксы, с её, вероятно, отчёты о вчерашних встречах и переносе не состоявшихся.

– Детектив… Стив Макколди… – словно мысли вслух произносит она. – Да, вот. Вижу. Мистер Макколди, ваша встреча перенесена на 15:00. Подходите через час.

Обворожительная улыбка. Ты ведь хочешь её пригласить куда ни будь сходить вместе. Не делай из себя большего говнюка, чем ты являешься.

– Хорошо, через час, так через час. – сухо говоришь ты и развернувшись идёшь к лифту. «Не время для мелких интрижек», думаешь ты. Но ты же знаешь, Стив, что, если всё будет продолжаться в том же духе, такого времени просто не будет. Боишься привести её в свой район? Не вези. Сейчас не то время, что было полвека назад. Совсем недавно десять процентов населения жило на улицах, а сейчас ты боишься, что она никуда не пойдёт с тем, кто стесняется своего соцстатуса? И не говори, что это не так, когда ты последний раз его перед кем-то открывал не по принуждению? Нечего сказать? Ладно уж, проехали.

Ты спускаешься по лифту, а на тебе лица нет. Мрачный, униженный собой ты идёшь в направление раздевалок, через толпу, через полные кабины лифтов для персонала, вдоль узких коридоров со потёртыми стенами грязно-синего цвета. На потолке полосами висят лампы, деля собой коридор через каждые два метра. Некоторые горят чуть слабее, некоторые – сильнее. Большинство людей, что встречаются у тебя на пути, тебе не знакомы, с большинством знакомых ты не хочешь даже встречаться. Элементы механизма. Тик-так, тик-так. Подобно отцовским часам, от которых остался лишь разбитый циферблат и обгоревший кожаный ремешок.

Твой отец любил цепляться за бессмертную классику, учитывая то, что самые большие перемены его застали в возрасте двадцати с лишним лет и большинство его ровесников тогда просто сума сходили по новым гаджетам. Ещё бы, новая эпоха технологий, нейронные процессоры, импланты. Опиум, на фоне экономического кризиса и назревающей ядерной войны с Северной Кореей. Каждый тогда хотел впустить будущее в свою жизнь, поголовное сумасшествие. Каждый, но не он. Так же, как и твоя мать, Стив. Он любил кино прошлого века, музыку начала того же века, автомобили его второй половины. В тридцатых на него смотрели как на чудака. Вначале сороковых он был твоим героем. В тридцать восьмом история героя трагически окончилась.

Ты заходишь в раздевалку и видишь ровный строй шкафчиков и скамеек между ними. Помещение большое, почти всё верхнее пространство стен занимают вентиляционные решётки из белого пластика. Расстояние между прутьями у них такое маленькое, что они скорее напоминают жалюзи. Освещение здесь более тёмное, полы выложены плиткой кораллового цвета. Серые скамейки и шкафчики кажутся, будто сделанными из камня. В третьем ряду шкафчиков ты находишь свой. Даёшь команду ЛИЧ-у на открытие, и замок щёлкает. Дверь слегка отворяется тебе на встречу. В шкафчике ничего лишнего. На верху полка с умывальными принадлежностями, мыльный раствор, пачка одноразовых полотенец, термобритва. Под полкой вешалка с формой. Тёмно-синий китель с ремешками на липучках и электромагнитной молнией на косом отвороте. Китель полностью подгоняется по фигуре и фиксируется магнитными зажимами. На правой стороне груди эмблема филиала. Ромб, разделённый на четыре части, в каждой из которых надпись, по порядку от левой части «Порядок, защита, свобода, долг». Что за материал, ты так и не узнал. Синтетика, крайне прочная, огнеустойчивая и токонепроводящая, что особо важно, учитывая, что в нынешнее время основное оружие не летального, тазерного типа.

Этим в своё время окончилась Смена. Первой конвенцией межкорпоративного комитета, с запретом почти всех типов вооружений и роспуском корпоративных армейских частей. Законами, вступившими вслед за решением конвенции. Первый, "За нелегальное ношение запрещённых типов вооружения, падение СС на 60 пунктов, штраф в размере от 100 тысяч кредитов, и заключение в стазис капсуле, сроком от 10 лет". И ведь помогло. Уровень убийств спал, а те что случались, почти никогда не совершались огнестрельным оружием. Да и раздобыть пушку стало почти невозможно, не говоря уже о боеприпасах к ней. Но ты то, Стив, парень находчивый. Уже третий год как в твоей квартире лежит обрез с коробкой патрон и чего-то ждёт. Ждёт с твоей подачи, ведь на самом деле чего-то ждёшь ты, хотя и сам не знаешь, чего именно. Странная привычка всегда ожидать худшего, оставшаяся с юности, со времён, прожитых в банде.

Ты снимаешь с себя одежду, плащ из болонья, синтетический свитер без воротника и с узкой вязью, чёрную обтягивающую майку с короткими рукавами, коричневые брюки и замшевые кроссовки. Укладываешь всё на скамью, а сам одеваешься в форму. Застегнув последний берцовый сапог, ты вешаешь повседневную одежду на вешалку и закрываешь шкаф. Идёшь в кофейню, так как голова снова начала гудеть из-за нехватки виски в организме, немного антиоксидантов в кофе и снова будешь в форме, в немного мятой, но всё же работоспособной.

15 часов. Ты стоишь у дверей внутри кабинета начальника. Ты стоишь и благодаришь выдавшийся свободным час за то, что встреча состоялась после того как ты выпил таблетки, так как в противном случае, ты бы просто не смог выносить этот дикий рёв взбесившегося хряка. Он как безумный мечет взгляд глаз бусинок то на тебя, то в сторону своего стола, над которым высвечена вся сводка по делу NS30. Он орёт, а из широкого рта то и дело летит слюна. Тяжёлая грудь, на объёмном потном животе то и дело вздымается, натягивая чуть ли не до треска рубаху и жилет. Лысая голова вся покрылась испариной, хотя в помещение более чем прохладно. Шеф угрожающе машет толстыми руками указывая на сводку.

– Ты выродок, Макколди. Тупой недоносок. Отрепье посланное в мой отдел мне в наказание! Твоей тупоголовой башке не понять, как это, когда причин для возбуждения дела нет?!

Он делает несколько шагов тебе на встречу, словно собираясь тебя схватить, но на пол пути останавливается, чтобы отдышаться. Заведясь кашлем, он идёт к столу и берёт меж широких пальцев дымящуюся там сигару, усевшись в большое, кожаное кресло начальника. Воспользовавшись паузой, ты пытаешься оправдаться.

– Шеф, поверьте, если копнуть дальше, мы непременно выйдем на нелегальное…

– Заткнись, сучий выродок! Ты суёшь свой нос не в своё дело. – Перебивает тебя он резким выкриком, в потуге привскочить с кресла и снова опадая в него. – Из-за таких неугомонных сучар как ты, к нам потом приезжают инспектора, и твои же сослуживцы вместо зарплат получают штрафные квитанции! Макколди, делу присвоен статус корпоративного расследования, это не в твоей юрисдикции. А на твой счёт, я пишу рапорт. Твой соцстатус понизят на пять единиц. Захочешь лезть дальше, я тебя к бомжам на окраину сгоню, ты меня понял…. Детектив. – Последнее было брошено как очередное обзывательство.

– Да, сэр. – сжав руки за спиной, говоришь ты. – Разрешите идти, сэр?

Ты склоняешь голову в ответ на махнувшего в сторону выхода руку боса и небрежного «проваливай».

– Всё прошло удачно, мистер Макколди? – снова улыбается тебе на выходе секретарша.

– Более чем. – Всё так же серьёзно отвечаешь ты.

Глава 2. Девушка, которая хотела жить

Она уже который день сидит на кровати, прижавшись спиной к гладкой поверхности стены, покрашенной в белый глянец. В комнате холодно и пусто. Она убрала и продала всё лишнее. Всё на свалку, всё на слом. Эмма решила, коль судьба сложилась так, что жить ей осталось не больше года, то к чему захламлять этот год ненужными вещами. Словно аскет восточной школы философии, она методично отказалась от всего на сущего. Главное не смотреть назад, твердила она себе, для того, у кого нет будущего, прошлое значения не имеет. Есть только настоящие. Настоящие которое продлится быть может год. А может и месяц…

Она знала, рано или поздно этот момент придёт. Но с детства, сидя то у одного врача, то у другого, слушая, как надрывается пожилая мать, заламывая запястья и умоляя сделать хоть что-то выздоровление дочери, надеялась, что этого никогда не случится. Шли годы, нервная старость матери довела ту до психлечебницы. И всё это напрасно. Лекарство так и не нашли.

Хотя хирургия и кардиология, подобно всем остальным направлениям медицины, шли семимильными шагами вперёд, наука так и не смогла найти причину столь паталогической болезни мисс Эммы Леновски. Ей двадцать пять и она знает, что до двадцати шести ей недожить. Каких-то пару месяцев… Она уже чувствует старуху с косой, которая костлявой клешнёй каждые час сжимает сердце, рвёт грудную клетку, укрывает покрывалом холода руки и ноги. Ей теперь тяжело ходить, и мелкая моторика рук то же не функциональна. Ныне она неспособна даже открыть бутылочную крышку.

А по началу, всё казалось не так уж плохо. Шок и паника сменились желанием успеть сделать всё, на что она никак не могла решиться. Первым делом, она досрочно погасила контракт с FarmaGroup, компанией, в которой занимала должность младшего научного сотрудника. Следом, выставив на аукцион пол квартиры, дорогую медиа консоль для просмотра live-фильмов и оставшиеся семейные акции, она приобрела капитал, с помощью которого смогла позволить довольно дорогостоящие курорты по всем уголкам света. Побывала даже на орбите, на том орбитальном лифте, новом чуде света, через который теперь функционирует МКВ, межкорпоративная космическая верфь. Она ужинала в дорогом ресторане на верхушке реконструированной Эйфелевой башне в Париже-два, с видом на огни утопающего в деревьях и цветах ночного города, единственного в своём роде. Сектор в океане. Словно золотыми гирляндами второй Париж иссекают вдоль и поперёк фонари. Улицы девятнадцатого сектора – полная реконструкция Парижа XIX века, лишь новые технологии немного видоизменили их. На крышах, вместо черепиц, теперь сияли панели контроля погоды, отражая в зеркальной поверхности тысячи нарисованных в ночном небе звёзд. Вездесущие гидростанции и водные фермы выглядели подобно огромным, размером в несколько километров круглым бассейнам.

Париж-два казался прекрасным, такими же прекрасными были крыши домов центральных районов пятнадцатого сектора, находившегося на территории бывшей Германии. Сказочная утопия, сплошь из белого мрамора и металла. Ни с одной платформы не рассмотреть землю, максимум, зелёные кроны парков и алей, с стайками голубей и влюблёнными парочками у фонтанов. Над крышами, стеклянный купол с ярко-голубым небом. Некоторым не нравились подобные голограммы, но она любила. Ей не важно, что небо искусственно. Пусть оно не больше чем компьютерная программа, зато безупречно прекрасно. Фантастическая иллюзия, которой она тешила себя всю жизнь, в надежде что умрёт от старости, а не от того что организм окончательно отвергнет имплантаты.

И если бы не больное сердце, её врождённый дефект мог в какой-то мере оказаться полезным, ведь из всех людей, она одна из немногих, кто в силу генетики не пользовались ЛИЧ-ом. За место ЛИЧ-а Эмма обладала льготной карточкой особого члена общества: хорошие скидки, возможность изредка получать бесплатные путёвки и личный социальный агент, раз в месяц узнававший всё ли у неё хорошо и что она хотела бы изменить в жизни. Эмма отшучивалась, говорила, что менять ничего не хочет, разве что кто-то может ей предложить новую ДНК, взамен бракованной.

Год назад это ещё походило на шутку, сейчас, жестокая необходимость. Её организм, в довесок, отвергал донорские органы. Этакий вид мутации, вызванный то ли плохой наследственностью, то ли некачественной экологией. А скорее тем, что мама употребляла тяжёлые наркотики, когда вынашивала дочку. За что потом и корила себя всю жизнь. Отца Эмма не знала, матушка не особо представляла, кто именно из ухажёров являлся папочкой ещё не родившейся дочурки. Всю беременность, Леновски старшая пыталась восстановить связи со всеми, с кем могла быть на момент зачатия. Однако, как только все очередной кандидат узнавал о возможном отцовстве, связи с горе матерью рвались всеми доступными способами.

Так, оставшись одна, ещё не безденежная, но аморальная дама начала, ко всему прочему, колоться. С иглы её снял один странный тип, приложивший на это немало средств, что его капитал не сильно пошатнуло. Не иначе как любовь вынудила его жениться на женщине, которая вот-вот собиралась родить от неизвестного мужчины ребёнка, к тому же, наркоманке, разменявшей пятый десяток. Правда и он молодостью не отличался. Как знать, может, хотел совершить доброе дело перед смертью. Когда он скончался, на наследство накинулось такое количество стервятников, что мисс Леновски и помыслить не могла о том, что ей с дочерью что-то перепадёт. Однако перепало, и довольно львиная доля. Половина ушло на лечение дочки, половина на обустройство быта и образование. Элитная профильная химико-биологическая школа, межкорпоративный фармацевтический университет. Эмма была отличной ученицей. С её то багажом знаний о лекарственных препаратах…

Перед ней идёт чёрно белый фильм, двое возлюбленных стоят на фоне огромной луны на балконе красивого особняка, венецианского стиля. Звук выключен. В серых глазах Эммы мелькают отражённые телевизионные картинки. Она почти не моргает. Она не хочет есть, не хочет спать. Она отказалась ложиться в больницу и отписалась от соц. услуг. Ей хотелось умереть одной. Раз уж этот мир отвергает её, то она достойно сыграет роль отверженной. Всю жизнь учителя и наставники твердили ей о достоинстве, о значимости свободы личности, индивидуальности каждого человека, для которых, будущая работа Эммы могла облегчить, а то и спасти жизнь.

Хотя мама Эммы, да и сама девочка, до конца надеялись, что спасти они смогут в первую очередь себя. Мать от непереносимого чувства вины, а девочка – от метки смерти. Но не успели, даже если шанс спастись оставался. Из всего, что Эмма изучила, она усвоила лишь одно. Надежды нет. Никакой препарат, не единый метод лечения доступный науке не смог бы полностью перекодировать ДНК, убрав из его структуры все погрешности.

Она знает, а потому не бьётся в лихорадочной надежде спастись. Её парень, Март, пропал два месяца назад, когда она уже не могла тратить остатки сил и средств в надежде увидеть перед смертью как можно больше. Он не смог быть с той, чьё тело падало в обморок от любого, хоть сколько-то волнительного момента. Она его не держала. Не позволяло самоуважение.

Она одета в тонкую, словно шёлк, ночнушку чёрного цвета и длинной чуть ниже бёдер, торс обнажён, лишь выглядывают из-под прозрачной ткани кружевное бельё чёрного цвета. Бюстгальтер она носить перестала, так как он стягивал грудь, и во время приступов было просто нечем дышать. Сейчас полуобнажённое тело выглядело бледным и хрупким, кожа приобрела немного сероватый оттенок, а пальцы на руках и ногах и вовсе побелели. Глядя на себя, Эмма лишний раз убеждалась, что час уже близок. Лишь только имплантированное сердце ударит последний раз, захлебнувшись в перегное отвергающих инородный объект тканей, в её дом ворвётся команда медиков и патологоанатомов с целью докопаться, что же с ней всё-таки было и как это можно использовать? К счастью, ей уже будет всё равно. Она уже давно погружена в ожидания, и каждую минуту может наступить момент, когда эти ожидания себя оправдают.

Из окна на неё смотрит ночь. Город, рождественская ёлка обвитая мишурой всех цветов, роль которых взяли на себя автострады. Город за окном сверкает подобно углям на догорающем кострище. Остатков костров, которые они с Мартом разводили в туристическом заповеднике сектора девять, где-то на территории некогда принадлежащей Чехии. Огромные искусственные леса, которые от настоящих и не отличить. В эту глушь едут чуть ли не самые изголодавшиеся по экзотике туристы. Неделя в дикой природе. Боль тогда ещё приходила редко, а во время похода и вовсе не беспокоила, хотя им и приходилось тащить на себе целую кипу экипировки, словно каким-то скаутам или Искателям, тех психов, исследующих пустоши. Конечно, они могли заказать транспорт, но Эмма настояла: «Чувствовать жизнь нужно всеми чакрами, а это возможно лишь при полном погружении» … Нирване. Если бы не постоянно недовольный Март, преданный городской житель любящий ритм улиц и умеющим раскачивать его на максимум, всё было бы просто прекрасно. Она вспоминает о Марте, и к горлу подкатывает ком. Сердце снова начинает лихорадить, то ускоряя, то замедляя темп. На бледной, словно воск коже, выступила испарина.

Она поднимает слабую руку и смотрит сквозь пальцы на экран. «Нужно принять душ» … Аккуратно спустив ноги с кровати, она постепенно касается пола. Пол кажется ненастоящим. Лишь с усилием нажав на него, она наконец то ощущает твёрдую поверхность. Теплота подступает ещё позже. Так приятно, так… реально. Она пытается встать, но голова вдруг резко начинает кружиться. Упершись руками в мягкий синтепон матраса, она всем телом повалилась обратно. Закрыла глаза. Темнота и покой. Точка космической пустоты. Бескрайняя альфа бесконечности.

Прошло минут десять, может больше, ведь она не считает время. Секунда прошедшего, равняется минуте, минута, десяткам минут и так до бесконечности. Она снова решила встать. Опереться ногами в пол, постепенно, сантиметр за сантиметром, отталкиваясь руками, пытаться встать. Поднявшись, стараться удержать равновесие. Она словно призрак из японского ужастика, с волосами цвета смоли до плеч и опущенной в пол головой. Десяток метров вдоль стены до следующей комнаты. Коридор с выходом на кухню и в ванну.

Свет в квартире постепенно загорается, реагируя на движение хозяйки квартиры и реакции сетчатки глаза. Коридор – сказочный грот, освещенный со всех сторон неведомым, загадочным зелёным цветом. Режим ночного освещения. Слабое шарканье едва поднимающихся ног. Ограниченный интеллект квартиры молчит, повинуясь данному месяц назад приказу хозяйки. Она здесь одна. Полу мертвец, призрак в рассыпающемся теле.

– Полная ванна, температура воды индифферентная, несколько грамм лавандового масла. – Говорит Эмма, заходя в небольшое помещение слева.