Равенна: забытая столица эпохи «темных веков»

Время основания «римской» Равенны на месте древнего варварского поселения довольно долго дискутировалось, пока на помощь не пришла археология. Дебора Маускопф-Дельяннис в своей работе «Ravenna in Late Antiquity» («Равенна в поздней Античности») пишет следующее (пер. с англ. – Е.С.): «Стены Равенны периода поздней Античности выстроены по нерегулярному плану, но юго-западный угол включает три стороны прямоугольника. Ученые долго полагали, что эта прямоугольная часть воспроизводит линию стен оригинального римского города, поскольку прямоугольный план, подобный этому, с решетчатой схемой улиц, зависящих от двух главных дорог, пересекающихся в центре (об этом в нашей работе еще будет сказано в главе 3, при обсуждении темы ворот Клавдия. – Е.С.), был в широком употреблении при основании новых римских городов и колоний. До недавнего времени полагали, что город, обычно упоминаемый как «oppidum» (укрепленный город, укрепление. – Е.С.) или «Ravenna quadrata» (четырехугольная/квадратная Равенна. – Е.С.), был основан в I в. до н.э. императором Августом. В 1980 г. археологические работы на месте сооружения Народного банка вдоль восточной части прямоугольника открыли остатки городской стены, оказавшейся намного старше, чем кто-либо думал, а также керамику, датируемую второй половиной III в. до н.э. Остатки укреплений были найдены на глубине 7,50—4,75 м по сравнению с современным уровнем и состояли из пролета стены 24 м длиной и 2,6 м высотой и прямоугольной башни с измерениями 3,80×6 м (общая площадь «первой» равеннской крепости республиканского периода составляла 33 гектара. – Е.С.). И стена, и башня были сооружены из прямоугольных кирпичей, по размерам близким к обнаруженным в Греции и Южной Италии, и, что необычно, каждый кирпич имел клеймо в виде одной или двух букв, возможно, обозначавших, какой из местных производителей делал каждый из кирпичей. Датировка этой стены позволяет считать Равенну древнейшим после Аримина римским укреплением к северу от Апеннин. Есть свидетельство, что нижние слои южной и западной стен прямоугольника датируются тем же временем, что и стена у Народного банка… Возможно, город был укреплен в связи с завоеванием Ганнибалом Италии в 218 г. до н.э. (как последствие, надо полагать. – Е.С.)». Подобные кирпичи были найдены в основании канализационной системы на деревянных сваях, т.о. доказывая ее существование в республиканский период. Большая часть строений того времени не дошла даже в руинах (отчасти это объясняется тем, что они строились из недолговечного материала вроде дерева или тростника, каменные же части были использованы повторно); возможно, на территории будущего дворца Теодориха стоял храм; единственное относительное исключение – руины дома II в. до н.э. (на современной улице д’Адзельо), в атриуме которого была найдена многоцветная мозаика, изображающая бой аргонавта Поллукса с Амиком, царем бебриков. Архитектор и инженер Витрувий (I в. до н.э.) пишет, рассуждая о строительстве города, что в целом «…необходимо избегать соседства болот. Потому что, когда при восходе солнца до города будет доходить утренний ветер вместе с поднимающимся туманом, а жители будут подвержены поветрию от отравленного дыхания болотных тварей, смешанного с туманом, это сделает местность зараженной». Но что делать, если болота защищают, а воздух там, на удивление, здоровый, как в случае Равенны? «Если город будет основан на болотистом месте, то при условии, что эти болота будут у моря, а город обращен на север или на северо-восток, болота же расположены выше морского берега, можно счесть, что город основан разумно. Ибо путем проведенных канав вода отводится на берег, а море, загоняемое бурями на болота, благодаря сильному прибою волн и своим морским примесям, не допускает разводиться там болотным тварям, а те из них, которые из вышележащих мест подплывают к самому берегу, уничтожаются непривычной для них соленостью. Примером этого могут служить болота Галлии в окрестностях Альтина, Равенны, Аквилеи и других городов, лежащих в подобных, примыкающих к болотам, местностях, так как они по указанным причинам невероятно здоровы. Наоборот, там, где болота стоячие и не имеют проточного выхода ни по рекам, ни по канавам, каковы болота Помптинские, они, застаиваясь, загнивают и испускают тяжелые и заразные испарения на всю округу». И у Витрувия есть ценное свидетельство о том, из какого дерева делали сваи в Равенне: «Ольха же, растущая по самым берегам рек и кажущаяся совершенно непригодным строительным лесом, обладает превосходными качествами. В самом деле, она состоит в наибольшей степени из воздуха и огня, в небольшой – из земного начала и в наименьшей – из влаги. Поэтому, будучи вбита частыми сваями под фундаментами зданий в болотистых местностях и вбирая в себя жидкость, которой немного в ее древесине, она никогда не гниет, поддерживает огромную тяжесть кладки и сохраняет ее без повреждений. Таким образом, не будучи в состоянии держаться над землей даже короткое время, она, погруженная во влагу, остается нетронутой на долгие годы. Это лучше всего видно в Равенне, потому что там под всеми фундаментами как общественных, так и частных строений имеются такого рода сваи».

Остается лишь еще добавить, что, судя по упоминанию (в 56 г. до н.э.) Цицероном (106—43 гг. до н.э.) в связи с событиями 90 г. до н.э. некоего равеннца Публия Цезия как «федерата», то есть союзника первого класса (civitates foederatae), есть смысл отнести к ним и всех его земляков; они имели автономию, административное самоуправление, право чеканки монеты, собственный суд, были независимы от римских наместников; только посылали деньги, войско и корабли (где-то после 49 г. до н.э. Равенна «доросла» до римского муниципия – то есть ее жители получили еще больше прав и, в большем или меньшем количестве, римское гражданство).

Однако впервые на скрижалях истории Равенна появляется только в 82 г. до н.э. в связи с именем сулланца Метелла, сделавшего ее базой своих военных операций в гражданской войне Суллы (138—78 гг. до н.э.) против Гая Мария (ок. 157—86 гг. до н.э.). Как пишет Аппиан Александрийский (ок. 95 – после 170 гг.), «Метелл, продвигаясь обходным маршем в окрестностях Равенны, занял территорию Урии, богатую пшеницей равнину». Естественно, особенно учитывая раскопки 1980 г., что уже к этому времени Равенна была важным стратегическим опорным пунктом – иначе, чуть погодя, ее не избрал бы Юлий Цезарь для начала своего знаменитого «рывка» через ариминский Рубикон. Многие ведь помнят такие фразы, связанные с Цезарем, как «жребий брошен» и «перейти Рубикон». Именно это он сказал, когда повел войска на Рим, чтоб захватить власть. Дело в том, что Аримин стоит на реке Рубикон, которая, как мы помним, отделяла, собственно, Италию от Галлии. Древние римляне свято блюли заповедь предков, свергнувших царское иго и установивших республику, поэтому любое стремление захватить единоличную власть каралось смертью (поэтому Цезаря в итоге и закололи). Именно по этой причине существовал закон: ни один полководец не мог войти в пределы Италии со своим войском, но должен был оставлять его на границе. Если он ее (в данном случае – реку Рубикон) переходил с войском, это являлось актом неповиновения и каралось смертью. Вот и пошло с тех пор присловье: перейти Рубикон – значит, решиться на что-то важное, смертельно опасное, от чего нет возврата. Аппиан так повествует о пребывании Юлия в Равенне и связанных с этим событиях: «(Цезарь), переплыв океан, только что вернулся из Британии и из области рейнских галлов, перешел Альпы с 5 тысячами пехотинцев (Тринадцатого легиона. – Е.С.) и тремястами всадников; он спустился в пограничную с Италией Равенну, последний пункт, на который распространялась его власть. Радушно приняв Куриона (народного трибуна, своего тайного сторонника. – Е.С.) и выразив удовольствие по поводу всего сделанного им, Цезарь следил отсюда за развертывающимися событиями. Курион полагал, что нужно собрать все войско и идти на Рим, Цезарь же считал необходимым сделать попытку к примирению. Он приказал своим сторонникам договариваться за него и заявлял, что откажется от других провинций и войск, кроме двух легионов в Иллирии вместе с Цизальпинской Галлией, пока не будет назначен консулом. Помпей, казалось, был удовлетворен этим. Но когда консулы стали противодействовать желанию Цезаря, последний написал письмо сенату, а Курион проехал в три дня 2300 стадиев, передал письмо новым консулам, которые должны были вступить в сенат в первый день Нового года. Жалоба Цезаря содержала торжественный перечень всего того, что он совершил с самого начала, а также его заявление, что он хотел бы отказаться от власти вместе с Помпеем; но так как тот еще остается у власти, то и он не сложит с себя полномочий и скоро явится мстителем за отечество и за себя самого. Все громко закричали, принимая это за объявление войны, и назначили преемником Цезаря Луция Домиция. Последний тотчас выступил с тремя тысячами человек, вновь набранных. Антоний и Кассий, бывшие народными трибунами после Куриона, одобрили его. Сенат же, еще больше склонный к вражде, полагал, что войско Помпея, противопоставленное войску Цезаря, является его стражем, а войско Цезаря, напротив, враждебно ему. Консулы Марцелл и Лентул приказали сторонникам Антония удалиться из сената, чтобы они не подверглись каким-нибудь оскорблениям, хотя они и были народными трибунами, тогда Антоний с громким криком, в гневе вскочил со своего кресла и стал призывать на сенаторов богов по поводу насилия над священной и неприкосновенной личностью трибунов. И не совершив ни убийства, ни каких-либо других гнусностей, они изгоняются только за то, что внесли предложение, которое, по их мнению, будет полезным. Сказав это, Антоний выбежал, словно одержимый богом, предвещая предстоящие смуты, войны, убийства, проскрипции, изгнания, конфискации и тому подобное. В возбуждении он призывал тяжелые проклятия на головы виновников всего этого. Вместе с ним из сената выбежали Курион и Кассий, ибо оказалось, что один отряд, посланный Помпеем, уже окружает сенат. Они немедленно отправились к Цезарю – тайно, ночью, в наемной повозке, переодетые рабами. Он показал беглецов в таком виде солдатам и, возбуждая их, говорил, что их, совершивших такие подвиги, сенат считает врагами, а вот этих мужей, замолвивших за них слово, постыдно изгоняют. Итак, с обеих сторон война была начата и открыто объявлена. Сенат полагал, что войско из области галлов прибудет к Цезарю не так скоро и он не пойдет на предстоящее серьезное дело с малыми силами. Поэтому сенат предписал Помпею набрать 130 тысяч италийцев, главным образом из опытных в военном деле ветеранов, и чужеземцев из наиболее храбрых соседних племен. На ведение войны постановили выдать Помпею государственные средства и, если понадобится, обратить на военные нужды и свои частные средства. А в города с величайшим гневом, рвением и быстротой посылали за новыми средствами. Цезарь же прежде всего отправил за своими войсками. Он всегда предпочитал действовать страхом неожиданности и смелости, а не силой подготовки. Поэтому в столь великой тайне он решил прежде всего напасть с пятью тысячами человек и своевременно занять выгодное положение в Италии. Центурионов с небольшим отрядом наиболее храбрых солдат, одетых в гражданское платье, он выслал вперед, чтобы они вошли в Аримин и внезапно захватили город. Это первый город Италии на пути из Галлии. Сам Цезарь вечером под предлогом нездоровья удалился с пира, оставив друзей за ужином. Плутарх (ок. 46 – ок. 127 гг.) отписывает этот день Цезаря в Равенне более детально: «Командование войском он поручил Гортензию, сам же провел целый день на виду у всех и даже присутствовал при упражнениях гладиаторов. К вечеру, приняв ванну, он направился в обеденный зал и здесь некоторое время оставался с гостями. Когда уже стемнело, он встал и вежливо предложил гостям ожидать здесь, пока он вернется. Немногим же доверенным друзьям он еще прежде сказал, чтобы они последовали за ним, но выходили не все сразу, а поодиночке (практически то же у Светония. – Е.С.). Сев в колесницу, он поехал в Аримин, в то время как всадники следовали за ним на некотором расстоянии. Быстро подъехав к реке Рубикон, которая служит границею Италии, Цезарь остановился, глядя на ее течение, и стал размышлять, взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые произойдут, если он с вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, решившись, Цезарь сказал присутствующим: “Если я воздержусь от этого перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для меня, если же перейду – для всех людей”. Сказав это, он, как вдохновленный свыше, стремительно перешел реку, прибавив известное изречение: “Пусть жребий будет брошен”. Быстро подойдя к Аримину, Цезарь на заре захватил его и двинулся дальше».

Профессор Джузеппе Бовини пишет в книге «Равенна. Искусство и история»: «В двух документах конца XII века упоминается также порт Юлия Цезаря; тем не менее, отсутствие иных предшествующих свидетельств… призывает к величайшей осторожности, несмотря на все относящиеся к этому утверждения и предположения. Все же существует вероятность, что Цезарь, избравший Равенну своей штаб-квартирой во время переговоров с сенатом, велел, по военным соображениям, произвести здесь работы над портом».

Октавиан, племянник и преемник Гая Юлия Цезаря, по свидетельству того же Аппиана, в самом начале своего конфликта с Антонием (ок. 83—30 гг. до н.э.), в 44 г. до н.э. «…с новыми денежными суммами объезжал Равенну и всю прилегающую к ней область, вербовал в войска все новые и новые массы и всех посылал в Арреций». Делал он это, как указывает английский историк Эдвард Хаттон в своем труде «Ravenna», отлично осознавая важную роль Равенны как своеобразного «ключа» к узкому проходу, соединявшему собственно Италию с Цизальпинской Галлией, на обладание которой и выдвинул претензии Антоний. Последовавшее примирение соперников, как хорошо известно, оказалось не окончательным, и, разбив республиканцев, Антоний и Октавиан вновь сошлись в противоборстве; Равенна при этом служит опорным пунктом для сторонников Антония. Как пишет Аппиан, они, «имевшие войско далеко не малое – у них было до тринадцати обученных легионов и около шести тысяч пятисот всадников… отправились к морю в разные стороны: одни – в Брундизий, другие – в Равенну, третьи – в Тарент; из них некоторые стремились к Мурку и Агенобарбу, другие – к Антонию. За ними следовали друзья Цезаря (Октавиана. – Е.С.), предлагая им мир; но они не хотели отозваться на эти настойчивые предложения, в особенности пехотинцы…» Выбор портов (в частности, Равенны) Э. Хаттон объясняет так (пер. с англ. – Е.С.): «В последовавшей войне Равенна играла значительную роль. В 41 г. до н.э., например, в год начала войны, партия Антония нашла укрытие в Равенне не только из-за ее стратегической важности по отношению к Италии и Цизальпинской Галлии, но и потому, что в качестве порта она позволяла осуществлять коммуникацию с Антонием в Египте, от которого ожидали помощи. Все это показывает все большую и большую важность Равенны, и мы можем быть уверены, что мудрый и проницательный Октавиан отметил ее». Этот раунд борьбы «наследников Цезаря» вновь завершился временным перемирием и общей борьбой с Секстом Помпеем. Аппиан особо подчеркивает наносимый Помпеем-младшим вред своим врагам посредством сильного флота: «Голод в это время терзал Рим: по морю ничего не привозилось, так как море было во власти Секста Помпея, сына великого Гнея Помпея, а в самой Италии из-за междоусобных войн обработка земли почти прекратилась, если же что и произрастало, то шло для войска. В Риме по ночам целые толпы занимались грабежом, еще более осложняя положение города… Морская добыча сделала Секста Помпея богатым; он имел и большой флот (порядка 300 кораблей, по данным Ч. Старра. – Е.С.) и полный людской состав».

У Аппиана же читаем, как эти обстоятельства коснулись Равенны: «Цезарь вызвал Антония из Афин в Брундизий в обусловленный день для совещания относительно предстоящих военных действий. Цезарь спешно выслал в Брундизий и Дикеархию военные корабли из Равенны, войска из Галлии и прочее военное снаряжение, чтобы с двух сторон напасть на Сицилию в случае согласия на это Антония… Берега Италии он усилил одновременно многочисленными отрядами в предупреждение неожиданного нападения Помпея… Корнифицию он велел все снаряженное в Равенне перевезти в Тарент». Первые флоты Октавиана, созданные им в Риме и Равенне в 39 г. до н.э., год спустя погибли в военных действиях и от бурь, но неутомимый преемник Цезаря воссоздал флот в 400 боевых судов, и в итоге Помпей, сделавший ставку на оборонительные действия, был разбит; финал борьбы Октавиана с Антонием хорошо известен; отметим только, что решающее поражение первый нанес второму именно на море, при мысе Акциум. Вряд ли это случайность, как можно увидеть из нижеследующей цитаты.

Э. Хаттон пишет, подчеркивая важность войны Октавиана против Секста Помпея в деле развития Равенны как одного из двух важнейших флотских центров будущей Римской империи (пер. с англ. – Е.С.): «Именно война с Секстом Помпеем явно показала, каким быть будущему Равенны. Во время этих событий мы уже обнаруживаем Равенну как обустроенный морской порт, видимо, вспомогательный (на том побережье) по отношению к Брундизиуму, как Мизены на Тирренском море по отношению у Путеолам; и там Октавиан строил корабли. Однако лишь когда Октавиан одолел всех своих врагов и сделался императором, учредил и в общем отрегулировал свое великое правление, он избрал Равенну главным портом всей Италии на востоке, так же как Мизены – на западе. В войнах, которые Октавиан вел за то, чтоб овладеть монархией, установленной его великим дядей, он познал две вещи. Он узнал необходимость и ценность власти на море и понял уникальную позицию Равенны в отношениях Востока и Запада. Поскольку он был способен высоко оценить оба этих факта, этого достаточно, чтобы охарактеризовать его как великого человека, которым он и являлся. Юлий Цезарь, несмотря на свое особенное восприятие реальности, не оценил важности, если не необходимости, власти на море, и из-за этого промаха его карьера дважды чуть было не оборвалась: при Илерде, где только морская победа Децима Брута над массилиотами спасла его, и в Александрии. (Ч. Старр, однако же, не согласен с этим тезисом и приводит в своем труде «Флот Римской империи» ряд фактов, что Юлий Цезарь как раз-таки не только «интересовался морем», но и предпринимал определенные военно-морские операции: «Хотя военные походы Цезаря порой претерпевали трудности из-за нехватки флота, сам Цезарь не пренебрегал ни флотом, ни его ролью. С началом борьбы с Помпеем он предпринял срочные меры для защиты Сицилии и Сардинии. Это делалось для пресечения, таким образом, любых планов Помпея использовать свой флот, “чтобы отрезать поставки в Италию и завладеть хлебом провинций”… Во время короткой остановки в Риме в 49 г. до н.э. он приказал строить военные корабли на побережье как Адриатического, так и Тирренского морей»; кроме того, «…вторжения в Британию Юлия Цезаря (в 55 и 54 гг. до н.э.) зависели от его флота, что и подтверждают его “Записки”» (в первом вторжении в Британию Цезарь использовал 80 грузовых кораблей и неустановленное число военных, во втором – гораздо больше: сам Юлий пишет в «Записках о Галльской войне»: «Как Цезарь узнал впоследствии от пленных… (бритты) устрашены были множеством кораблей: вместе с прошлогодними и теми судами, которые частные лица построили для своей надобности, их показалось на горизонте единовременно более 800»; см. также цитату из Бовини о возможной заботе Юлия о равеннском порте. – Е.С.). И республиканцы, и Антоний владели кораблями, но они не использовали их с нужным эффектом. Это Секст Помпей заставил Октавиана обратиться к морю, и, когда Октавиан стал Августом, он не забыл этот урок. Будучи единым владыкой Средиземноморья и всех его военных кораблей, он сразу понял, какую великую поддержку давала власть на море ему и его принципату. Не бывать империи, пусть и сильной, но всегда опасающейся моря и отвернувшейся от него».

Так, Август своим декретом учредил на Средиземном море два флота – в Мизенах и Равенне; о последнем и о Равенне как его базе мы поговорим более подробно в следующей главе, здесь же отметим, что, хоть Э. Хаттон и превозносит величие Августа, сам Октавиан трезво оценивал свои силы и способности, так что верно пишет о нем Е.В. Федорова в работе «Люди императорского Рима»: «Август не обладал талантом полководца, но его подлинный талант заключался в том, что он умел осознать ограниченность своих способностей и старался не браться за дела, которых не разумел. Поэтому он очень заботился о том, чтобы иметь при себе талантливых и преданных помощников; выгодным людям он был непоколебимо верен. Август очень редко возглавлял военные походы, обычно он поручал это другим. В военных делах так же, как и во всех прочих, он старался проявлять большую осмотрительность и рассудительность. “Он никогда не начинал сражение или войну, если не был уверен, что при победе выиграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогается малых выгод ценою больших опасностей, он сравнивал с рыболовом, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок – и никакой улов не возместит потери” (Светоний)». Надежным помощникам Октавиана в военно-морских делах (а потом и его зятем) был Марк Випсаний Агриппа (63—12 гг. до н.э.), фактически разгромивший на море Секста Помпея и выигравший судьбоносную для Октавиана морскую битву при Акциуме. И Ч. Старр далеко не безосновательно приписывает ему становление имперского флота: «Совокупный ресурс каждого флота определялся в соответствии с его функциями. Подбирались удобные базы и, где было нужно, дополнительные стоянки. Строились необходимые здания и портовые мастерские. Определялись условия службы, включая призыв, сроки, подготовку, жалованье и дисциплину. Разрабатывались штатно-организационные расписания. Большая часть этой работы была завершена в первые десятилетия принципата Августа, и по крайней мере часть ее можно приписать Агриппе».

Глава 2

Равеннский флот и его база

Гай Корнелий Тацит (ок. 57 – ок. 117 гг.), возвращаясь в своих «Анналах» во времена императора Тиберия (42 г. до н.э. – 37 г. н.э., правил с 14 г.), пишет: «Италию на обоих морях охраняли два флота: один со стоянкой в Мизенах, другой – в Равенне, а ближайшее побережье Галлии – снабженные таранами корабли, захваченные в битве при Акции и посланные Августом с должным число гребцов в Форум Юлия» (после того как данные корабли сгнили, это подразделение не было восстановлено). Гай Светоний Транквилл (ок. 70 – после 120 гг.) еще менее многословен: «(Август) один флот поставил у Мизена (так в тексте, такая форма тоже возможна. – Е.С.), а другой – у Равенны, для обороны Верхнего и Нижнего морей». Флавий Вегеций Ренат, наставляя в IV в. н.э. своим трактатом «Краткое изложение военного дела» одного из современных ему императоров, более подробен: «Римский народ всегда имел наготове флот ради славы, пользы и величия своего государства, а не вследствие необходимости при каком-нибудь волнении; именно для того чтобы никогда не было такой необходимости, он всегда имел флот в готовности. Ведь никто не решается вызывать на войну или наносить обиду тому царству или народу, который, как он знает, может быстро оказать сопротивление и наказать за эту смелость. Обыкновенно у Мизенского мыса и в Равенне стояло по легиону с флотом, чтобы быть близко на случай защиты города, чтобы, когда того потребуют обстоятельства, без замедления, без объездов они могли двинуться на кораблях во все части света. От флота в Мизенах поблизости находились Галлия, Испания, Мавритания, Африка, Египет, Сардиния и Сицилия. Из Равенны же флот обыкновенно плыл прямо в (оба) Эпира, Македонию, Ахайю, Пропонтиду, Понт, на Восток, к Кипру и Криту, так как в военных делах быстрота обычно приносит больше пользы, чем доблесть. Во главе либурнов, которые стояли в Кампании, находился префект мизенского флота; те же, которые были на стоянке в Ионическом море, имел под своей властью префект равеннского флота. Под их начальством было по десяти трибунов, командовавших отдельными когортами. Но каждая либурна имела отдельных навархов (капитанов), т.е. как бы хозяев корабля, которые кроме других обязанностей по кораблю должны были ежедневно заботиться о том, чтобы постоянно проводить упражнения с кормчими, гребцами и воинами. Различные провинции в различные времена имели преобладающее значение в морском деле, поэтому и были корабли различного вида. Но когда Август сражался с Антонием при Акциуме, главным образом благодаря помощи либурнов был побежден Антоний. На опыте этого столь важного сражения обнаружилось, что корабли либурнов более пригодны, чем остальные. Поэтому, взявши их за образец и усвоив их название, по их подобию впоследствии римские владыки создали свой флот». Численность мизенского и равеннского флотов не совсем ясна; историк Г. Кантор полагает: «Исходя из того, что из каждого флота Нерон смог набрать по легиону, предполагают численность каждого из флотов не менее чем в 50 крупных кораблей»; здесь Кантор явно ошибается в отношении равеннского флота, ибо Э. Хаттон и Ч. Старр указывают, что Нерон (37—68 гг., правил с 54 г.) набрал легион, первый вспомогательный, только из мизенских моряков, в то время как из равеннских – второй вспомогательный – уже Веспасиан (9—79 гг., правил с 69 г.), причем известна точная дата его образования – 7 марта 70 г. Более того, Вителлий (15—69 гг., правил в 69 г.) набрал (или планировал набрать) еще один легион из мизенских моряков. Таким образом Старр подсчитал, что численность мизенских моряков составляла минимум 10 000 человек (чтобы хватило на 2 легиона), из расчета по 200 человек на триеру выходило (минимум) те же 50 кораблей, что и у Кантора. Парадокс. Примем во внимание наличие списка мизенского флота в 80 кораблей, равеннский флот, следовательно, был приблизительно таким же по численности, недаром о них говорили как о двух великих флотах (хотя Ч. Старр в этом не уверен, настаивая на меньшей численности по сравнению с мизенским – 5000 против 10 000 при Нероне); странно, словно ему неизвестно свидетельство готского историка VI в. Иордана (со ссылкой на Диона) о 250 равеннских кораблях (правда, без уточнения размеров и классов). А.В. Банников и М.А. Морозов приводят среднюю цифру – 150 кораблей, также без уточнения). Еще отметим существование более мелких имперских флотов (или даже флотилий) – таких как мавританский, александрийский, сирийский, понтийский, мезийский, паннонский, германский, британский…