Радио Мартын

– «От порога и до Бога ночь темна».

– Ну так ты наверное, узнаешь человека и себя узнаешь тоже, когда нового человека узнаешь.

– Потрясающе. Ни хуя ты не узнаешь. Похвастаться нечем. Если тебе есть чем похвастаться – это тем, что у тебя не десять баб, а сотня, значит, ты человек, который может похвастаться сотнями баб. То есть ты никто.

– «Темной ночью в темном небе черная луна. / Ты один и я одна, ночь темна. / Ночь темна… / Ты один, я одна, ночь темна».

Я наконец смог рассмотреть его, хотя это было почти невозможно: черноволосый черт все время был в движении. Один глаз черный, как у Хэролда Перрино, другой зеленый, как у Убальдо Золло, привычка сдвигать брови, принимая суровый вид, делала его похожим на Джона Берримора, а губы – на Сергея Кореня. Но больше всего он был похож на Меркуцио Джона МакИнери, сыгравшего у Дзеффирелли. Он был на него так похож, что не оставалось сомнений: в честь него Чаплыгина и назвали Меркуцио. Только в нашем кастинге внесли некоторые изменения: волосы – не рыжие, а черные, не худой, как МакИнери, а крепкий, как Тибальд, часто моргает. В остальном – нос, всклокоченные путаные волосы, вся фигура в бесконечном движении, быстрый на жесты и на ответы, и прочее, и прочее, изысканный, невыносимый, благородный Меркуцио. Он стремительно – как и все остальное, что делал, – переходил с темы на тему, я едва успевал за ним.

– Я старался быть очень хорошим человеком с ней, – он потушил сигарету и закурил новую.

– Что?

– Хорошим человеком. И чем больше банальщины ты себе формулируешь – я не знаю, почему в сорок три года мне это пришло, а не в, блядь, тридцать два или двадцать один, – единственная ценность…

– «Не найти… / Не найти тебе пути, не найти. / Не найти… / Не найти тебе пути, не найти».

– …которая есть в жизни, – это считать себя более-менее достойным человеком. Помогать людям, спасать детей, объяснять твоим или чужим детям, как вообще устроено что-то, все остальное – говнище, чудовищное. У тебя жена есть? Ну кто-то есть?

Я помотал головой.

– Будет. Даже с твоей благотворительной внешностью. На меня посмотри – я что, лучше? Вспомнишь еще, что я тебе сказал. Вспомнишь на даче осу, детский чернильный пенал. Держит раковина океан взаперти.

– Но пространству тесна черепная коробка. Бояться ничего не нужно.

– Вот именно, тесно коробке, – сказал он и дважды ударил себя по левой груди и по голове.

Сразу после их смерти мне стал тесен этот пенал, моя раковина. Оттого, что они умерли, во мне сломалась заслонка, защищающая от других, не своих болей. Я стал слышать боли – станции всех людей вокруг, так же как слышу звук крылышка комара. Океан вырывался, как читал папа.

Умершие родители всегда умерли сегодня. Неважно, сколько дней и лет назад это случилось. Думая о них, я вижу зиму и вижу, как в памяти растет снежный ком. Каждое воспоминание о них делает этот ком все больше. Воспоминания смешиваются с ангиной, случившейся сразу после их похорон, а затем – с осложнением на ухе, и вот память о них увозят все дальше и дальше на страшных санях с железными полозьями, их слова сливаются с другими, да и могу ли я помнить их – отдельные светлые пятна. И я остаюсь в мире, лишенном своего прошлого, в темноте, с комом в горле. С отцовским крестиком-шрамом на внешней стороне правой ладони, набором слов из поэтической антологии и недослушанных пластинок, с маминым обещанием: «Найдешь майскую королеву, с ней сможешь приручить великанов, циклопов». Я представлял себе сотни миллионов раз эту девушку, которая поможет победить мое проклятье, голоса в голове, вечный шум. «“А кто вы такие?” – спросила Мария». Я представлял себе, что таким, как в стихотворении о Рождестве, будет голос той девушки, о которой предсказание мамы. Но раз есть великаны, то должно работать и обещанное волшебство из почтового ящика: «мысль меняет обстоятельства». Как иначе объяснить появление Меркуцио с теми же стихами и все остальное, что стало собираться вокруг меня.

– Заснул? У тебя нос настоящий?

Он дернул за мой нос.

– Живешь в каком-то сказочном лесу, откуда уйти невозможно. Ты этому еще одно подтверждение. Эх, был бы я помоложе.

– Поставить? – спросил Иона.

– Не надо ничего ставить. Ты кто вообще?

Иона все равно пошел ставить другую музыку.

Меркуцио был пьян и норовил упасть с высокого стула.

– Блядь, ты про лес понял? Пять миллионов гектар горит прямо сейчас. Сейчас, в эту минуту. Там миллионы этих, зубров, лисиц всяких – все погибли. Смог в Омске, Красноярске, Новосибирске – города в тумане. Вот так, миссис Хадсон. Я точно знаю, у меня поставщики оттуда. А кто-то про это говорит? Никто об этом не знает ни хуя! С этим огнем кто-то что-то делает? Ты знаешь, что ни хера не тушат вообще?

Он опять закурил и сказал:

– Сейчас новые присяги начнутся. Знаешь?

– Чего? Бояться ничего не нужно.

– Чего? Президент сказал, что все должны присягнуть в течение двух месяцев. Если не сделаю, у нас разрешение собираться больше двух заберут – и пиздец всему.

– В смысле, письма подписывать или что?

– Ну, по-разному.

– А что все делают?

– Пытались договориться. Пытались так сделать, что если историю с Крымом ты съел, чтобы это была достаточная присяга. Но это уже давно было. Сейчас новые уже присяги, Крым – это прошлая жизнь, нежная. Там будут требовать сейчас пиздец чего. Я не буду. Я не смогу. Не очень понятно, что делать. И у них же черных мундиров миллионы. Гвардейцев этих ебучих.

– Ну им же не все нужны.

– Все. Все! Ты им нужен. «Они превращают все во все остальное / и все остальное в ничто».

– Я, например, им на что?

– О, вот и попался, эти стихи не знаешь. Все им нужны, все. Понял?

– «Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, / Если терем с дворцом кто-то занял».

– С дворцом кто-то пропил! Здесь лапы у еле-е-е-ей. А чего ты все время переспрашиваешь? Не слышишь или, наоборот, слышишь? Я потому что тоже переспрашиваю, звуки не всегда помещаются, меняю их местами в голове – сортирую. Я, кстати, купил себе самому в подарок билет на Марс. Не шучу. Серьезно. Буду дикарем опять. Робинзон Крузо. Ты про баклажаны понял? И понял я, что я – мертвец, а ты лишь мой надгробный камень. «Как я, угробь / опыт и путь. Езжай». Понял? Живи не по лжи. На меня запиши, – он кивнул Ионе.

И он ушел куда-то.

– Пережили вроде, – сказал Иона и пошел закрывать кассу.

Я допил, давясь, свою стопку и вынырнул на улицу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Все письма, за редкими исключениями, были найдены на блошиных рынках или в онлайн-магазинах. Они публикуются с сокращениями и с сохранением авторской орфографии и пунктуации. (Здесь и далее – примеч. авт.)