Комплекс Супермена

– Внимание, господа! Объявляю третье заседание Особой Комиссии по расследованию обстоятельств факта гибели двух боевых кораблей Космофлота, открытым. Микрофоны включены. Прошу придерживаться Протокола. – голос секретаря Комиссии казался спокойным, но Коруниса это не обмануло: не секретаря же сейчас начнут терзать каверзными вопросами, и не его судьба решается на протяжении уже третьей недели!

Корунис кивнул Доллю, и развернулся лицом к Председателю Комиссии – его кресло было как раз напротив. Верховный чиновник, являющийся ещё и заместителем Председателя Совета Содружества независимых колоний, как раз смотрел на Коруниса. И, что странно, в его взгляде вовсе не было почти неприкрытых неприязни и подозрительности, как на двух предыдущих заседаниях. Увидев, что Корунис смотрит на него, чиновник нажал клавишу у своего микрофона:

– Добрый день, господа офицеры, добрый день, господа. Если никто не возражает, я предлагаю прежде чем приступить к продолжению беседы с генералом Корунисом, познакомиться с заключением экспертов нашего Совета. Это представляется мне… Важным. – Председатель обвёл взглядом четыре десятка людей, собравшихся сейчас за столом. Возражений не последовало, и он продолжил, – Профессор Мак Мёрдо. Прошу вас.

Профессора Корунис знал неплохо: однажды пересекались во время расследования крушения крейсера «Пако Рабан». Тогда Мак Мёрдо произвёл на генерала вполне благоприятное впечатление: без сомнения компетентен. Выдержан. Отличный аналитик. Способен сделать правильные предварительные выводы даже по косвенным уликам – и их обычно подтверждают и добытые позже факты.

– Уважаемые господа офицеры, уважаемые господа, – профессор не стал вставать, зная, что его выступление всё равно запишут, и при необходимости запись снова просмотрят все, кто из членов Комиссии захочет, так что единственное, что от него сейчас требуется – отличная дикция. И сейчас его лицо и так выведено всем участникам заседания прямо на голографические псевдомониторы перед лицами, – Прежде всего хочу поблагодарить уважаемого господина Председателя Комиссии на то, что наши просьбы ознакомиться с фактическим материалом для расчётов, и самими расчетами безопасного расстояния для двух боевых кораблей, были полностью удовлетворены. И нашу экспертную группу допустили, наконец, в святая святых – в архив отдела анализа и технического обеспечения Флота. К их сверхпродвинутым компьютерам и сверхъёмким серверам.

Позволю себе выразить общее мнение нашей группы: некоторые из допущений, принятых для расчётов, да и сами расчеты, действительно – стоило засекретить. И получше. Хотя бы для того, чтоб широкой общественности остался неизвестным факт вопиющей технической безграмотности, и непрофессионализма тамошних, с позволения сказать, специалистов.

– Профессор Мак Мёрдо. Я попросил бы вас придерживаться фактов, а не высказывать суждения, которые не в вашей компетенции.

– Я… э-э… Понял вас, господин Председатель. Хорошо, я продолжу, придерживаясь только фактов. Так вот: наши расчёты и выводы однозначно доказывают, что те специалисты, что там работают, сделали совершенно неверные теоретические допущения. И, соответственно, неверно произвели и эти самые расчёты. Хотя, возможно, это объясняется не только и не столько их некомпетентностью, сколько недостатком фактического материала.

Ну а теперь он есть.

Да, у нас появились абсолютно конкретные и неопровержимые данные и факты о том, как именно сработало наше… э-э… Взрывное устройство. Пусть и достались они нам уж слишком (Простите!) дорогой ценой.

Так вот. Предварительный расчет безопасного расстояния, на которое должны были удалиться «Джордж Вашингтон» и «Дуайт Эйзенхауэр» производился на базе предположения сотрудников аналитического отдела о том, что во-первых – в текстуре поля Стены будет пробито отверстие, и около половины мощности взрывной волны и прочих поражающих факторов взрыва уйдёт именно туда.

А во-вторых – делалось предположение, что сама стена при этом будет, так сказать, инертной – то есть, её неповреждённая часть останется неподвижной.

Однако сенсоры и датчики, размещённые по всей плоскости Стены, что в непосредственной близости, что на значительном, и очень значительном отдалении от эпицентра, показали совершенно другую картину.

Стена вовсе не оказалась пробитой насквозь. Впрочем, неподвижной она тоже не осталась. То место, возле которого был произведён взрыв, словно бы растянулось в противоположную от эпицентра сторону, образовав как бы полусферическую вмятину – на глубину более ста сорока миль. Эта вмятина, возникнув и сформировавшись, а затем вновь стремительно распрямляясь, (как показали измерения – со скоростью, сопоставимой с половиной световой) обусловила формирование чего-то вроде кумулятивной струи, состоящей из раскалённых продуктов взрыва. Что и повлекло за собой столь… э-э… непредсказуемые и разрушительные для кораблей Флота последствия.

На будущее могу порекомендовать только следующее: во-первых, не располагать корабли на одной линии с предполагаемым эпицентром, как бы интересно не было представителям Флота произвести все замеры и съёмку процесса взрыва. И как бы ни велика была уверенность экспертов Флота в прочности корпусов этих самых боевых кораблей. И во-вторых – отводить корабли с людьми на борту на расстояние не менее двадцати астрономических единиц. То есть – не менее двух световых часов. У меня всё, господа.

Вопросы?

Возникшую паузу заполнил адмирал Поль Ришар. Прокашлявшись, он спросил:

– Господин Председатель. Снимают ли эти новые данные те гнусные и голословные обвинения, которые на самом первом заседании некоторые члены нашей Комиссии пытались взвалить на генерала Коруниса?

Председатель моргнул. Других эмоций на каменном лице профессионального Чиновника с большой буквы не проступило:

– Частично. Во-всяком случае, инсинуации относительно «гнусного сговора» генерала с зелёными человечками отпадают абсолютно. Равно как и обвинения в некомпетентности. – Председатель позволил себе скупо улыбнуться, чуть приподняв уголки рта, – Однако претензии относительно антинаучной «интуиции», позволившей принять решение об удалении на дополнительное расстояние, и о явно запоздалом предупреждении Руководству Штаба и «Джорджа Вашингтона», пока остаются в силе. – Председатель повернулся снова к Мак Мёрдо, – Благодарю вас, профессор. Если больше вопросов нет, слово предоставляется адмиралу Болтону, проводившему операцию по спасению выживших, и эвакуации пострадавших кораблей.

Адмирал высказался кратко:

– Здравия желаю, господа офицеры, здравствуйте, господа. Потери на флагманском корабле обусловлены, несомненно, его крайне неудачным расположением в пространстве: как раз на пути уже упоминавшейся здесь кумулятивной струи. И тем, что попытка отойти была произведена лишь спустя пять минут после получения сообщения генерала Коруниса, и тем, что ускорение не было доведено до предельно допустимых пределов, оставаясь не выше семи «же». Само число погибших к настоящему моменту, – адмиралу пришлось прищуриться, чтоб глянуть на цифры в бумагах перед ним, – достигает пяти тысяч ста семнадцати человек. Что при десятитысячном контингенте составляет чуть более пятидесяти процентов. Состояние выживших… Уже не критичное. Что позволяет надеяться на благополучный исход для их жизней.

Корабли, что авианосец, что сам флагман, восстановлению практически не подлежат. Нерентабельно. Однако часть непострадавшего оборудования с них вполне можно использовать при строительстве новых кораблей. Вопрос же о том, имеет ли теперь смысл вообще строить корабли такого класса, не в моей компетенции. – адмирал оглядел собрание, но никто и не подумал что-то возразить, – От себя могу добавить, что пятидесятипроцентные потери личного состава согласно расчётам нашего аналитического отдела, – адмирал позволил себе хмуро посмотреть в сторону профессора Мак Мёрдо, – считаются вполне допустимыми и вероятными в ходе непосредственного боевого столкновения с врагом.

– Так то – с врагом! – руководитель комитета Гражданской обороны Совета почти выкрикнул эту фразу, лицо шло красными пятнами, – А здесь – никакого врага не было!

– Я вынужден сделать нашему уважаемому господину Раулю Хименесу второе замечание. Напоминаю: третье будет последним. Прошу впредь докладчиков не перебивать, и говорить только тогда, когда вам предоставят слово. – Председатель глядел на представителя Администрации так, как на первых двух заседаниях глядел на Коруниса. Корунис не мог не отметить, что на гражданское начальство такой взгляд впечатление уж точно произвёл. Во всяком случае чиновник заткнулся, побледнел, и принялся ослаблять словно бы душивший его узел модного галстука.

– Собственно, у меня всё. – адмирал Болтон вопросительно глянул на Председателя.

– Благодарю, адмирал. Слово предоставляется адмиралу Фатхуттдинову, начальнику подразделения материального и тылового обеспечения.

– Здравия желаю, господа офицеры, добрый день господа. Я должен сказать, что попросил слова до того, как выступил уважаемый профессор Мак Мёрдо. И сказать мне теперь практически нечего. Кроме, разве что, того, что нам пора подойти к подбору персонала для работы в отделе анализа с новыми критериями. Пусть даже не все из них окажутся профессиональными кадровыми военнослужащими, лишь бы, на мой взгляд, не допускали вопиющих просчётов в работе. Которые оборачиваются потерей пяти тысяч жизней. И двух боевых кораблей. У меня всё.

– Благодарю, адмирал. Слово предоставляется…

Генерал Долль позволил себе чуть наклониться к Корунису, и прошептать, отведя кверху штангу своего микрофончика:

– Поздравляю! Похоже, тебе удастся-таки сохранить посудину за собой! Готовься: через полгода сынка подброшу!

– Хорошо, не возражаю. Лишь бы только к тому времени весь наш горячо обожаемый бардак под названием Флот, не разогнали к …рам собачьим!

За ненадобностью.

Синельников в качалке старался никогда не сачковать: себе же дороже может выйти, если не будешь иметь кондиции даже лучше, чем у рядового состава.

Громкий шум и гул в огромном помещении делали нормальный разговор практически невозможным: грохот железных блинов, скрип кожаных кресел, смачные удары по грушам, выкрики бойцов-спаррингистов. Поэтому доктор Рота предусмотрительно позвал капитана в раздевалку. Хоть тут всегда и находилось пять-десять переодевающихся или идущих в душ бойцов, зато было практически тихо и уютно.

– Я вас внимательно слушаю, доктор.

– Капитан. – доктору пришлось сделать паузу, потому что мимо в душевую протопал лейтенант Гендерссон – громила фунтов под двести, источающий звериный запах здорового половозрелого самца. – Вы кроме меня кому-нибудь рассказывали? Ну, о своём…

– Сне? – Синельников хмыкнул, – Вот уж нет.

– А-а, хорошо. – доктор словно вздохнул с облегчением, – А могу я вас тогда попросить и не рассказывать?

– Конечно. Собственно, и не собирался. Честно говоря, я даже боялся, что вы действительно его кому-нибудь из нашего руководства покажете – а эти бюрократы посчитают меня параноиком и наркоманом. Такое не способствует карьерному росту.

– Полностью согласен. Но! Предупреждаю честно: генерал Корунис не показался мне тупым бюрократом. И я ознакомил его с вашим сном. Как и со сном Тимми Пойтоллы. И сейчас, как мне кажется, вас могут вызвать на беседу. Для начала – наши бравые контрразведчики. А затем – и аналитики Штаба.

– Хм-м… Ну и пусть их. Подумаешь – расскажу и им. А что – Тимми Пойтолла тоже видал… Зелёного человечка?

– Нет. Про его сон я вам рассказывать не имею права. Могу лишь сказать, что то, что показали ему, имело куда более эмоциональный окрас… и иносказательный смысл.

– Понял. Вопрос снимается.

– Вот и хорошо. Ну, успехов вам, капитан!

– Спасибо, доктор. И вам – не болеть!

В баре уровня три транспортника «Питер Гэйбриэл», куда временно переселили контингент «Дуайта», и который, собственно, планировкой от стандартного авианосца отличался лишь отсутствием мощной брони, форсированных движков, и вооружения, Синельников Мону не увидел. Коготки странного чувства – нет, не ревности, конечно, а только разочарования! – царапнули его по сердцу. Он подошёл к единственному из пятерых знакомому бармену в центральном «островке»:

– Привет, Флориан.

– Здравия желаю, капитан! Вам – как всегда?

– Нет, пока не надо. Скажи, ты не видел тут Моны?

– Ну как же, видел. Она специально подошла ко мне, и сказала, что ей неприятно сидеть тут, на незнакомом месте. И что она будет ждать вас прямо в своей комнате!

– Что, вот так и сказала? – капитан оказался неприятно поражён тем, что его уже «вычислили», и даже всё за него решили.

– Да. Она так и сказала: к восьми склянкам, возможно, подойдёт капитан Михаил. Так ты, Флори, будь любезен, передай ему, что я буду ждать его у себя.

– Ну спасибо. – капитан, расставшись с мелкой купюрой, отошёл от центральной надстройки, ища взглядом Карла. Карл взгляд уловил, и чуть приподнял голову, показав, как несёт поднос к новому столику, куда уже пару раз садился капитан.

Синельников отрицательно мотнул головой. Он почему-то расхотел есть. Поэтому жестом показал Карлу, что ему нужно.

Через пятнадцать секунд в руке у него оказалась привычно гладкая на ощупь бутылка, и фужер с кубиками льда.

Бутылку и фужер Счинельников сунул в карманы кителя. И двинулся сразу в секцию транспортника Цэ-пятнадцать, где теперь располагались комнатки штатных девиц.

Постучал спокойно: громко и уверенно.

– Входи, Михаил. Ты же знаешь, что я тебя жду!

Он открыл действительно незапертую дверь, вошёл, дверь за собой запер. Мона…

Уже лежала на постели! Синельников проворчал, стараясь не выдать тоном, чего ему сейчас хочется больше всего: выпороть словно издевающуюся хозяйку якобы беззащитного тела не так, как он делал до этого – играючи, а так, как положено: от души!:

– Ах, ждё-ёшь? Скажите пожалуйста, какие мы стали умные и умудрённые опытом! С точностью до часа вычисляем момент, когда бравому капитану захочется расслабиться!

– Ну – так! Знаю, как тебя заинтриговать! А что: разве интрига и загадка в любой женщине – не главное для вас, крутых и самодостаточных парней?

– Наверное. Но, может, приступим сразу? Готов спорить, что из одежды на тебе там, под простынёй, только стыдливость!

Мона засмеялась: словно зазвенели хрустальные подвески на старинной люстре:

– Ах ты, проказник! Точно! Тоже научился: вычислил бедную девушку сходу! Ладно, приступай. Плётка и наручники – где всегда!

Синельников засопел. Вот ведь зар-раза! И правда: прочухала его!

Ладно, раз так – выпорет её просто чуть сильней обычного. Правда, компенсируя это более усиленным… Вот именно.

Через полчаса она снова открыла глаза. Поморгала. Вздохнула, томно потянулась.

Зар-раза-два! Заводит с полоборота!

– Хватит пялиться на меня, как кот на сметану. Расскажи лучше, чего вы там наметили с умным командованием. И когда нам наконец дадут новый корабль.

– Корабль в ближайшие полгода не дадут точно. Если вообще дадут. У командования сейчас, если можно так сказать, «кризис среднего возраста». То есть – они спешно переосмысливают и переделывают нашу основную военную доктрину, и кучу сопутствующих теоретических прибамбасов. На основе которых эта доктрина строилась.

А так – ничего принципиально нового. Транспортник, конечно, не так комфортабелен, – Мона фыркнула, но не возразила, – зато мы здесь старым контингентом. Только экипаж и техперсонал «Дуайта».

– Ну, это-то я знаю. Ты мне лучше расскажи, что мы – ну, вернее, вы! – планируете делать?

– Не знаю, Мона. Вероятней всего – ничего мы делать не будем. Удар по самолюбию был слишком силён. Теперь человечеству придётся заползти на какое-то время в свою конуру. Чтоб зализать раны. Моральные. И придумать что-то новенькое. Чтоб мы вновь могли лицом к лицу…

– Да ладно тебе! Хватит. Ты и сам не веришь, что наши придурки что-то реально действенное придумают.

– Верно. Пока не верю. Но в будущем…

Нельзя же вечно жить в тюрьме!

Пусть и размером с половину млечного пути!

– Точно. Нельзя. – в её глазах вдруг зажглись, но так же быстро погасли ослепительно яркие изумрудные искорки.

Но Синельников их не заметил, потому что уже повернулся к ней спиной, потянувшись за бутылкой текилы и стаканом, оставленных прямо на полу у постели.