Четыре Евы. Связь поколений

На тропинку вышел мужчина, у которого что-то блеснуло в руках, он подошёл к ней вплотную и уверенно спросил:

– Ты что-то слышала сейчас?

Глаза его были прищурены, он словно хотел понять, могла ли она что-то видеть или слышать. Он смотрел ей прямо в глаза, прикидывал, может ли эта женщина быть для него опасным свидетелем. Женщина поняла, что если признается, то свидетеля он уберёт.

Она ответила:

– Нет!

Он дал ей пройти, а сам пошёл в ту сторону, откуда ранее был слышен крик. Я слушала мамин рассказ, мне было ужасно жалко ту женщину, которая сначала кричала, а потом перестала кричать, возможно, на тот момент её уже не было в живых. Я понимала, почему так ответила мамина знакомая этому человеку: если бы она призналась, что всё слышала, то, возможно, стала бы следующей жертвой. Я уверена, что Господь, которому она молилась и которого просила о помощи, просветил её разум, научил, как ответить правильно, чтобы сохранить себе жизнь. Я не спрашивала, как потом поступила эта женщина, сообщила ли она правоохранительным органам о произошедшем в лесу, но думаю, что она так и сделала. Каждый раз, когда мама ехала в поезде, она беседовала с теми, кто сидел с ней рядом, говорила им про Бога, про Иисуса, про прощение грехов. Многие люди слушали и молчали, кто-то согласно кивал, но были и те, кто отрицал Бога и доказывал маме, что это глупость и выдумки необразованных людей. Я никогда не понимала людей, которые отрицают существование Бога! Ведь Бог дал разум даже птицам, которые летят много тысяч километров через моря и континенты, не используя навигацию. Бог создал и те красивые цветы, которые радуют глаз человека, увядают и расцветают снова, и те растения, которые лечат человека от болезней. Когда я слышала про теорию Дарвина, то с самого раннего детства понимала, что я произошла не от обезьяны, меня сотворил Бог, и мой дом там… на небесах. Я была в этом убеждена с самого раннего детства.

Когда маме говорили, что вера в Бога – это суждения малообразованных и недалёких людей, она задавала единственный вопрос:

– Скажите, кто сотворил яйцо? – и если ей отвечали, что курица снесла, тогда она опять спрашивала, – а от- куда взялась курица?

Ну, все знают эту историю про яйцо и курицу. Некоторые улыбались, кто-то хихикал, а мама продолжала:

– Вот видите, у вас нет ответа, а я, малообразованная, всего с двумя классами образования, знаю точно, что их сотворил Бог!

Дарвин про это ничего не говорил, и люди не мог- ли опровергнуть её доводы. Я сидела, слушала маму и понимала, что она победила. Остаток пути все ехали молча. Иногда с нами в поезде ехали какие-то христиане или христианская молодёжь, они начинали петь христианские песни. Кто-то говорил: «Какие молодцы! Как красиво поют!», а некоторые говорили: «Хватит здесь свою пропаганду толкать! Прекратите этот балаган!» Разные были люди, и разные были мнения. Христиане считали, что они должны всем говорить про Бога и милость его, чтобы все люди покаялись и спаслись. Были неверующие, требующие прекратить нести чушь. Были любопытные, которым хотелось больше узнать и про Бога, и про христиан, которые не были похожи на обычных людей, так как они всем всегда улыбались, со всеми были приветливы, уступали место, помогали выйти и зайти в вагон. Были и те, кто просто молчал, не желая вмешиваться.

Мама мне рассказывала, что за веру в Бога братьев и сестёр христиан даже сажают в тюрьмы, и мне тогда не хотелось, чтобы посадили моего папу или мою маму. Я боялась за них, когда к нам домой приходили милиционеры и делали обыск; они искали библии и христианскую литературу. Папа и мама говорили им, что они творят беззаконие, а я стояла и боялась, что если милиция заберёт родителей за эти слова, то мы останемся сиротами. Но я была на стороне родителей и видела своими глазами, какое беззаконие творили милиционеры: они разбрасывали все наши вещи, и после их ухода в доме был хаос. Власти и учителя угрожали маме, говорили, что если она будет продолжать внушать детям веру в Бога и дальше, будет впускать в дом своих единоверцев, то её лишат материнских прав, и она потеряет всех своих несовершеннолетних детей; они грозились отправить нас в детские дома.

Мама с достоинством отвечала:

– Что касается детей, то на всё воля Божья! Как Он решит, так и будет! А в отношении молитвенного дома всё уже давно решено – дом отдан Богу, и двери для Бога в этом доме всегда будут открыты!

Мама, чтобы была дополнительная материальная поддержка семье, продавала коровье молоко. Кто-то из покупателей приходил за молоком сам, а кому-то она носила его домой. Мы часто с ней вместе разносили молоко по домам, и я видела, что люди её очень любят и уважают. Её обычно называли или Эльвира Фоминична, или просто Эличка. После школы я помогала маме по хозяйству – мыла посуду, поливала грядки и помидоры в маленьком парнике, ходила с ней за коровами, кормила телят…

Однажды она сказала мне и моей сестре:

– Пойдёмте со мной, я научу вас доить корову. Мне очень хотелось научиться доить, моя сестра сказала, что она не хочет учиться доить корову, потому что она её боится, но всё равно пошла с нами в сарай.

Мама подошла к корове, погладила её и сказала нам:

– Смотрите, как надо ласково с ней обходиться! Корова всегда чувствует ласку и любовь. Её не надо бояться, её надо любить и понимать.

Она взяла ведро с водой, баночку с жиром и села на маленький табурет, чтобы помыть корове вымя, а когда вымя было чистым, она, нежно массируя, смазала его жиром белого цвета. Мы с сестрой стояли и смотрели, что и как делает наша мама.

Она сказала:

– Смотрите, я наклоняю голову в сторону паха коровы, корова чувствует моё прикосновение и меня принимает, затем нежно беру за вымя и, мягко сжимая пальцами соски, выдавливаю молоко.

Она повернулась к нам и спросила:

– Понятно, девочки? Любочка, иди, попробуй! Сестра сказала, что всё поняла и села на мамино место.

Я не успела понять как, но корова ногой опрокинула ведро, из него вылилась часть молока, которое мама успела нацедить. Сестра отбежала в сторону и сказала, что корова ненормальная какая-то, что она её чуть не лягнула и что она больше к ней никогда не подойдёт.

Мама сказала Любе:

– Ну вот, испугалась сама и испугала корову. Корове нужна ласка, а не насилие. Ты ей сделала больно, когда с силой стала тянуть сосок.

Почему-то мне стало жалко корову, я подошла к ней и погладила её по голове. Мне было страшно, но я поняла, что если не попробую сейчас, то, возможно, второго раза не будет. Сестра повернулась и ушла, наверно, чтобы её не заставили ещё раз попробовать. Мама сказала, что если человек не сумеет преодолеть свой страх, то он никогда и ничему не сможет научиться, в том числе доить корову. Я решила попробовать научиться, мама отошла в сторону и уступила мне своё место. Я надела на голову платок, как у мамы, сунула свою голову корове в пах, мне было страшно, но я понимала, что если не сейчас, то уже никогда. Когда я прикоснулась к корове головой, то поняла, что корова спокойна, она не отреагировала на моё прикосновение, просто стояла и жевала своё сено.

Я стала говорить корове:

– Молодец! Умница! Я тебя люблю и не хочу тебе сделать больно.

Корова стояла смирно и явно ждала, что я буду делать дальше. Я взяла в одну руку один сосок, в другую – второй и стала нежно тянуть. Мама стояла рядом и объясняла, что надо сначала зажимать сосок большим и вторым пальцами, а потом постепенно зажимать остальными пальцами, немного потягивая вниз. С первого раза у меня не получилось, я не смогла выдавить из соска молоко, но мама показала своей рукой, как это надо делать, и у меня стало получаться. Корова стояла и жевала сено, как будто понимая, что теперь я тоже её хозяйка и не причиню ей боли. Я смогла подоить корову, правда, под конец у меня очень сильно устали руки.

Мама сказала:

– Верочка, твои ручки пока ещё слабые, ты ещё не привыкла доить, у тебя пока не было практики, но оставлять молоко в вымени нельзя, иначе у коровы может быть мастит.

Она села и сцедила молоко до конца. Я была в этот день очень счастлива! Когда я стала немного старше, мама уже полностью доверяла мне доить корову, так и сидели мы рядом – она доила одну, а я вторую.

Мама старалась научить меня всему, что умела делать сама, и мне это нравилось. Она научила меня шить, вышивать, вязать спицами и крючком, штопать, убирать в доме, мыть посуду, готовить, гладить, печь пироги и булочки, доить корову, пасти корову на пастбище, кормить домашний скот, пропалывать грядки, да и ещё многому научила меня моя мамочка…

Сестра тогда не научилась доить корову, потому что сначала она решила, что это ей неинтересно, потом ей показалось, что это очень опасно. Так как она была непоседа, то ей не дались мамины уроки, где требовалось усидчивость и старание, например, вязание, вышивка, штопка… Когда сестра была маленькой девочкой, у неё обнаружили сахарный диабет. Я помню, как она из-за этой болезни перестала ходить, а только лежала в кровати и плакала. Мама тогда была очень напугана, боялась потерять свою младшую дочь. Приезжали врачи и делали Любе уколы инсулина. Мама молилась Богу и просила у него помощи. Как-то пришла к нам мамина родственница и сказала, что знает, кто сможет помочь. Она рассказала маме про целительницу, финку по национальности, звали её Анна Андреевна, жила она в Борисовой Гриве. Ехать туда нужно было на двух электричках, но мама, не раздумывая, поехала. Когда она приехала туда (Анна Андреевна жила в частном секторе в своём доме), то увидела возле её дома много людей, которые приехали из разных городов, чтобы попасть к ней на приём. Когда мама к ней попала, и целительница узнала, что мама тоже финка, то она приняла маму как старую знакомую, а потом спросила, было ли вмешательство врачей в организм девочки. Мама ответила, что дочь на уколах инсулина, которые ей делают очень часто. Анна Андреевна сказала маме:

– Давай помолимся!

Они встали на колени и стали молиться. Потом она дала маме бруснику и сказала:

– Поезжай домой и больше не подпускай к дочери врачей! Давай ей сама три раза в день за полчаса до еды по столовой ложке (без сахара!) размятой брусники. Если она будет выплёвывать её, насильно заталкивай ей в рот эту дозу.

Мама так и делала – насильно открывала Любе рот и запихивала туда кислую бруснику. Уколов больше не делали. Я видела, как сестра изворачивается, зажимает рот, кричит и выплёвывает всё, но мама держала её своими ногами и руками и буквально вталкивала ей эту ложку с брусникой. Мне было жалко сестру, но я, хоть и была маленькой девчонкой, понимала, что мама даёт ей эту бруснику как лекарство, которое её вылечит. Сестра в то время состояла на учёте в поликлинике по диабету. Через месяц сахар стал падать, а через три месяца у сестры не нашли диабета вообще! Через какое-то время её сняли с учёта.

Мама тогда сказала мне:

– Вот видишь, что значит молитва! Я просила помощи у Бога, и помощь сразу пришла!

Мама рассказала мне про эту Анну Андреевну. Раньше она была обычной женщиной, у которой были муж и дети. Но однажды она уснула летаргическим сном и спала 40 суток, всё это время её никто не мог разбудить. Она рассказывала потом, что во время сна ангел водил её по лесам и учил, чем надо лечить людей от разных болезней. Когда она проснулась, то знала, чем можно излечить любую болезнь. Мама наказала мне запомнить средство, которым вылечили мою сестру. Она сказала:

– Если ты когда-нибудь узнаешь, что у кого-то сахарный диабет, обязательно расскажи, как он лечится! С этой целительницей Анной Андреевной мы ещё встретимся в наших следующих рассказах, когда придёт время описывать, как она излечила меня от запущенной грыжи.

Но теперь вернёмся опять в моё детство. Мама рассказывала, что, когда мои братья подрастали, они бегали на полигон (военное стрельбище) и собирали там патроны. Мама с ужасом говорила об этом, потому что однажды какие-то мальчики там подорвались на фугасе, и кто-то из них погиб. Она очень переживала за своих мальчиков, и чтобы с ними ничего не случилось, всегда молилась за всех. Молиться ей приходилось за шестерых детей, да ещё за папу, который ей казался не совсем искренним христианином, да ещё за свою мать, которая, учитывая её возраст, если не успеет прийти к Богу по-настоящему, то, возможно, не попадёт в Царствие небесное.

Переживаний у мамы хватало. Я помню, как она придумывала всякие уловки для мальчиков. Например, когда зимой братья шли мыться в баню, то имели привычку выскакивать из бани и валяться в снегу, а потом с криками снова забегать в баню. У мамы был для них свой сюрприз – чтобы отучить их выскакивать разгорячёнными на снег (страшно боялась, что они простудятся), она к окну в доме ставила куклу, укутанную в платки. Из бани казалось, что это мама смотрит в окно, а она стояла рядом и, улыбаясь, наблюдала, как мальчики высовывают голову из двери бани, смотрят на окно в доме и боятся выскакивать на снег. Мама радовалась тому, что её уловка работает, и мальчики сидят в тепле.

Она говорила мне:

– Когда мальчишки будут возвращаться из бани до- мой, надо не забыть убрать куклу, чтобы они не догадались, что это не я.

Однажды мальчики решили поиграть в очень опасную игру, за домом устроив, так сказать, показательные выступления. В стеклянные бутылки с закручивающимися крышками они насыпали что-то взрывоопасное, потом эту бутылку поджигали и, закрутив быстро крышку, бросали бутылку как можно дальше. Бутылка взрывалась с громким хлопком, и они веселились. Но настал такой день, когда старший брат Геннадий не успел бросить бутылку, и она взорвалась у него в руках. Я помню, как много было у него крови, когда он прибежал домой, как испугалась мама, и как он поехал в больницу. Ему тогда наложили много швов на руку. Я не понимала, зачем им такие опасные игры, ведь можно остаться не только без рук с такими играми. Мама постоянно переживала за детей с их недетскими шалостями. Она радовалась, когда два старших сына подросли и стали вместе с христианской молодёжью ездить и прославлять Господа. За этих двоих она была спокойна, но третий сын Николай (1962 года рождения) доставлял массу хлопот и переживаний. Сначала он перестал учиться, стал обманывать родителей и прогуливать школьные занятия, у него появилась плохая компания, в которой некоторые ребята были намного старше его. Однажды родителям сообщили, что их сын Николай и его приятели залезли в дачный домик, устроили там разгром и что-то украли, а что-то просто разбили. В таких дачных домиках обычно люди хранили заготовки на зиму, вот такие заготовки и пострадали, когда мальчикам было весело их разбивать.

Папа, когда узнал об этом, очень разозлился, он не находил себе места, кричал:

– Где он? Он стал вором?! Как я буду людям в глаза смотреть?!

Мама плакала, видела, что сын пошёл по дороге, которая может привести в тюрьму. Но понимала, что если отец увидит его сейчас, то точно изобьёт сына в горячке так, что сделает его инвалидом. Она стала успокаивать папу, говорить ему, что сам бы Коля туда не пошёл, сам бы такое не сделал, это компания у него сейчас плохая, и надо придумать, как его из этой компании вытащить. Николая тогда поставили на учёт в детской комнате милиции, а папа сказал, что надо его за это судить и отправить в исправительную колонию для несовершеннолетних. Мама была против такого жёсткого решения и, стараясь сына защитить, говорила, что Николай хороший, только дружков себе плохих выбрал.

Брат Николай рос шустрым и непослушным ребёнком, он побывал и в интернате, потому что прогуливал уроки, не хотел делать домашние задания и научился воровать. Другого выхода у родителей не было, пришлось принудительно отправить его учиться в интернат на какое-то время. Однажды он сделал что-то плохое соседу Леониду, который был намного выше и сильнее брата. Тот пришёл разбираться с ним, а я была тогда на улице и поняла, что брат, увидев приближающегося соседа, очень испугался. А я испугалась за брата и, понимая, что Леонид сейчас будет брата бить, пошла в их сторону, к сараю, чтобы хоть как-то помочь Николаю. Я понимала, что брат виноват и сосед пришёл его наказать, но также понимала, что брат может просто покаяться и попросить прощения за всё плохое, что сделал, и тогда, возможно, парень передумает его наказывать и простит.

Возле сарая я увидела этого соседа и своего брата Николая. Леонид говорил, что сейчас он будет его учить с помощью своих кулаков. Что сделал этому Леониду мой брат, я не знала, но видела, что тот был очень зол на Николая. Я не знала, что придумать, понимала, что брат должен попросить прощения и пообещать, что больше не будет делать того, что сделал, и тогда, возможно, сосед его простит. Но брат стоял, смотрел со страхом в глазах на Леонида, и молчал. Я поняла, что прощения он просить не будет, так как или сильно испугался, или не понимает, что это для него единственный шанс выйти из этой ситуации не побитым. Я прикинула, что если сейчас побегу за родителями, то они не успеют прийти, и сосед его изобьёт. А Леонид в это время подошёл к моему брату совсем близко, и стало понятно, что Николай не сможет избежать наказания.

Тогда я закричала так громко, как могла:

– Если ты тронешь моего брата сейчас, то я расскажу об этом Иисусу, и он тебя убьёт! Ты умрёшь!

Я кричала так громко, что обалдевший сосед сначала замер на месте, потом повернулся в мою сторону, я увидела изумлённые глаза и соседа, и брата, мне показалось, что они даже испугались, когда услышали мой крик, а ещё они почувствовали убеждённость и уверенность в моих словах. А я и не шутила, я верила всей душой, что так и будет – я расскажу всё Иисусу, и он накажет соседа. Леонид сначала оторопел, потом постоял, как бы раздумывая над тем, что я ему прокричала, внимательно и строго посмотрел на меня, а потом крикнул:

– Дура ты!

Повернулся и ушёл домой, не тронув моего брата, а я стояла и радовалась, что смогла заступиться за него.

Брат стоял и ничего не понимал, а потом сказал:

– Надо же! Испугался меня и ушёл, ха-ха-ха!

А я-то знала, что не брата он испугался, а Иисуса, про которого я ему сказала, и именно поэтому решил, что лучше не связываться, чтобы потом не пожалеть самому. К сожалению, брат так ничего и не понял.

Весной я увидела, как брат Николай с друзьями поджигали сухую траву, а потом, когда она загоралась, и огонь охватывал большую территорию, они бегали и пытались потушить огонь и ногами, и своей одеждой. Я смотрела и не понимала, зачем надо жечь траву, ведь от этого страдает и молоденькая зелёная травка, которую очень жалко. Брат и его приятели залезали в соседние огороды, а хозяева участков устраивали засаду, чтобы поймать тех, кто ворует у них клубнику, овощи и фрукты.

Однажды в гости к нам пришла соседка со своим сыном Борисом (про него я уже упоминала раньше). Пока они с мамой разговаривала на кухне, я пошла в соседнюю комнату, где были моя сестра и брат, туда пришёл и Борис. Я увидела, что у моего брата в руках маленькая стрела, это была обычная швейная игла с прикреплённым к ней куриным пером.

Брат предложил Борису:

– Давай поиграем! Сначала ты встанешь около дивана, а я бросаю в тебя стрелу, а потом ты в меня. Кто ближе попадёт и кто не струсит, тот выиграл.

Борис посмотрел на моего брата и сказал:

– Только ты в меня не целься! Бросай рядом.

Когда очередь бросать дошла до брата, Борис стоял около дивана, прищурив глаза от страха. Николай размахнулся и со всей силы бросил эту стрелу, она воткнулась Борису в переносицу. Борис замер, скосил глаза и смотрел на эту воткнувшуюся иголку.

Я очень испугалась, подумала, что сейчас брату точно опять влетит, видела, что брат тоже испугался, а Борис вытащил из себя эту стрелу, потом заплакал, выбежал на улицу и закричал:

– Дурак! Больше не хочу с тобой общаться и играть в твои дурацкие игры!

Потом они, конечно, помирились через некоторое время, но игры, придуманные братом, никогда до добра не доводили.

Моя младшая сестра Люба в детстве всегда везде лазила или куда-то уходила одна. Ей вынуждены были сказать, что её могут украсть цыгане, увидят её одну и примут за свою девочку, она ведь такая же черноглазая и черноволосая, как и они.

– Да они вообще всех непослушных детей с собой забирают! – сказали ей.

Я услышала, что ей говорят, и, конечно, поверила всему сказанному, поэтому, когда однажды увидела в окно цыган, которые шли к нашему дому (они иногда приходили, и мама давала им что-нибудь из продуктов или из вещей), очень испугалась за свою сестру и крикнула ей:

– Цыгане идут! Прячься скорей!

Она стала искать, куда бы спрятаться, а я, желая ей помочь, показала дыру, которая была в полуподвальном помещении дома в стене, и помогла ей туда залезть. Потом я ушла, чтобы посмотреть, где цыгане сейчас, я почему-то их тоже боялась. Мама сначала разговаривала с ними, а потом что-то им дала, и они пошли дальше. Я совсем забыла про сестру и про то, что ей надо помочь выбраться. Прошло какое-то время после ухода цыган, и тут все услышали, что где-то далеко тихо плачет сестра, пошли её искать. Оказалось, она застряла там и сама не могла оттуда выбраться. Она и испугалась страшно, и чуть не задохнулась, потому что там было тяжело дышать. Её спасли, но цыганами больше не пугали. Не сказала я тогда родителям, что это старшая сестра посоветовала ей туда залезть, а Люба от страха ничего не помнила.

После собрания у нас часто оставалась с ночёвкой одна мамина сестра во Христе по имени Алла, женщина средних лет с очень красивыми длинными светлыми вьющимися волосами. Когда она снимала свой платок и расплетала косу, я всегда любовалась её волосами. Алла была привлекательной женщиной, но у неё не было одной ноги, вместо ноги был протез. Я понимала, как ей трудно ходить с этим протезом, мне её было очень жалко. Протез этот меня пугал, но нравилось слушать её интересные детские рассказы. И ещё мне очень хотелось узнать, где и как она потеряла ногу. Мамин рассказ о том, как это произошло, потряс меня до глубины души.

Однажды она стояла на автобусной остановке и не предполагала, что в этот роковой день с ней случится и страшное несчастье, и внезапное прозрение, то самое духовное прозрение, которое порождает желание изменить собственную картину мира или, по крайней мере, привнести в неё новые краски и образы.

В тот злополучный день один мужчина сел за руль своей машины в состоянии алкогольного опьянения, очевидно, не справившись со своей глупостью, гордыней, своим горем, а может быть, тоской. Он сел за руль, не контролируя ни себя, ни своих действий, в итоге не справился с управлением и наехал на неё.

Алла, молодая, красивая, жизнерадостная девушка, стояла на остановке и даже не заметила, откуда на неё вылетела машина, которая подмяла её под себя и проехала по её ногам. Бог спас ей жизнь!

Одну ногу спасти не удалось и её ампутировали. Она была благодарна Богу за то, что выжила, и за то, что смогла даже простить того несчастного грешника, который чуть не убил её.

Алла говорила мне, что нога – это мелочи жизни, ей этот протез не мешает, она надевает его, когда встаёт, и снимает, когда ложится спать. Правда, он немного натирает, но она научилась с этим справляться.

Мама тогда предположила, что Алла поняла, что с двумя ногами она могла бы далеко уйти от Бога, а с одной она Бога обрела.

Мне эта тётя Алла очень нравилась, в ней совсем не было гордыни, обиды и зла. Она любила нас, детей, и часто рассказывала нам поучительные истории о том, как надо любить, помогать и прощать ближнего. Я чувствовала между нами некоторое родство, может быть, такое ощущение возникло из-за наших потерь – она лишилась ноги по вине пьяного водителя, а моя рука была изуродована, и случилось это не по чьей-то вине, а из-за моего непослушания. Если она оставалась у нас ночевать, я всегда дожидалась, когда она закончит общаться с мамой, потом подходила к ней и просила что-нибудь рассказать, и она рассказывала истории из жизни христианских детей, которые любили Господа и могли служить примером для подражания. А я каждый раз удивлялась и радовалась, слушая эти занимательные и поучительные рассказы.

По воскресеньям, когда в нашем доме на первом этаже шло богослужение, на втором полуэтаже для всех детей, которые приходили с родителями, и для нас, кто жил в этом доме, молодёжь устраивала воскресную школу. Нам рассказывали истории про детей из христианских семей, читали детскую библию с красивыми картинками, объясняли, что надо быть добрыми и любить ближнего своего, потом на полотно из ткани мы наклеивали изображения библейских персонажей, про которых нам только что прочитали.