Позови меня, Ветлуга

– Андрей, ты совсем забурел или с ума сошёл. Живёшь, как хочешь.

– Да, я живу, как хочу.

– Андрей, а ведь ты никогда хреново-то не жил.

– Нет, я никогда хреново не жил.

– Андрей, а ведь тебя посадят, – сказал он ему, почти прошептал на ухо.

– Добрый ты, – откликнулся Ворошилов. – Да никогда!

– Посадят, – повторил Марик. – Ты страх потерял. На такой машине да с такими номерами тебе ездить нельзя!

– Да пошёл ты! – отмахнулся Ворошилов.

Он действительно купил через один богатый колхоз для себя почти новую черную «Волгу» и поставил на неё номера с тремя нулями. Милицейские сержанты и лейтенанты отдавали ему честь, а Андрей любил, вальяжно вывалившись из-за руля, подойти к ним и, тепло обняв, поинтересоваться здоровьем детей и родителей.

Еще одним развлечением, которое буквально захватило Ворошилова в этот период, стал видеомагнитофон.

«Джи-ви-си-3300»! Эта игрушка, по стоимости сравнимая с автомобилем или кооперативной квартирой, стала появляться в самых богатых и продвинутых домах. Но такие фильмы, как «Греческая смоковница» или «Эммануэль», о которых ходили легенды, были только у Андрея. Лёгкая и красивая, по мировым меркам, эротика были чем-то запредельным для серой жизни большинства. Он изредка устраивал теперь у себя дома просмотры для избранных, на которые приглашал девчонок из Главснаба, лучших друзей и нужных людей. Правда, нужные люди на такие вечеринки предпочитали не приходить, но звонили Ворошилову сами и договаривались об отдельной встрече.

Ворошилов на такие встречи приходил, приносил свой чудесный аппарат, кассету с новым фильмом и подробно объяснял, какие кнопки нажимать.

Новые фильмы появлялись у него регулярно. Витя Калязин, командир областного студенческого отряда, каждый год числился у Ворошилова бригадиром одной из армянских бригад и получал исправно за это денежки. Вот Витя-то и пригласил однажды Андрея попариться в загородной бане вместе с комиссией из ЦК комсомола, а там и познакомил его со своим другом Димой Благолеповым, директором бюро международного молодёжного туризма «Спутник». Андрей умел дружить, и Дима стал его постоянным поставщиком новых замечательных видеофильмов. Андрей платил – не стеснялся.

Семь лет – как корова языком…

Андрей был в Москве, в главке – вопросы решал, когда ему сообщили, что Иван Иванович умер. Умер, как положено большому человеку: у себя в кабинете за рабочим столом ночью. Уборщица утром обнаружила.

Ворошилов успел только на похороны. Тут он сразу почувствовал, что что-то изменилось: и люди с ним холодно здоровались, а кто-то и не узнавал, и на поминках он оказался не с обкомовскими, а в ресторане, пусть и среди друзей Ивана Ивановича, но не с теми. Дядя Савелий подошёл к нему в вестибюле:

– Ну что? Закатилось твое солнышко? Погрелся – и хватит!

– В смысле? Что ты имеешь в виду, дядя Савелий?

– В смысле? А в том смысле, что краёв ты не видишь. Когда живёшь – край надо видеть. А ты? Ну да проехали. Если что – стучись.

На поминках Андрей увидел и Володю Варнакова. Тот тоже подошёл.

– Ну что, Шило? Теперь под меня пойдёшь? Пожировал!

– Да ты что, Володя? С чего это? Как работал, так и работать будем.

– Нет, Андрей! Семь лет ты сметану ел, а мне кости с ливером. Не понимаешь, что ли? Через две недели всё перевернётся. Подумай.

Действительно: через месяц или полтора Ворошилов реально стал замечать, что вокруг него всё рассыпается. Одни председатели колхозов засобирались срочно на пенсию, других стали спешно переназначать, тот провалился под лед вместе с машиной на переправе через Волгу, этого застрелили на охоте. Кошмар! За зиму заключил пять договоров вместо двадцати обычных. Правда, все очень хлебные. Один только в Ветлужском районе чего стоит. Правда, щебёнку туда можно протащить только весной, баржой по Ветлуге, по паводковой, большой воде. Значит – грузиться в Касимове надо первому в апреле. А до этого – надо очень многое сделать.

Решил Андрей перебраться на постоянное жительство в Москву.

Это очень хорошо, что Москва так любит деньги! Всё можно решить. За два месяца – образовался фиктивный брак с какой-то сорокалетней вдовой (обошёлся в тысячу рублей), московская прописка, потом развод, покупка кооперативной квартиры, тройной обмен – и к лету Андрей Ворошилов стал обладателем трехкомнатной «сталинки» на Смоленской набережной. Сделать ремонт и обставиться – это планировалось к осени.

В Касимове всё обстояло значительно сложнее. Варнак приехал туда загодя с большой кодлой товарищей за неделю до открытия навигации, только лёд сошёл. Опоздал Ворошилов со своим компаньоном и бухгалтером Эдиком Брагинским, да какой он компаньон, да и не бухгалтер – так, скорее, прихлебала, бывают такие, что таскаются за мешком с деньгами.

Столкнулись в местном Доме колхозника и встрече оба не обрадовались. Но дело есть дело, и договорились на вечер: за бутылочкой коньяка всё полюбовно порешать. Полюбовно не получилось: Варнак, даже не открыв бутылку, заявил:

– Пока я весь свой щебень не заберу, ты, Шило, ни о чём даже не мечтай.

– Володя, ты что? Мне надо одну баржу по большой воде протащить по Ветлуге, – попытался Андрей перевести разговор в мирное русло. – Где же твоё «полюбовно порешаем»? Мне только одну баржу, я её уже из затона Жданова сюда привёл.

– Шило, как я решил, так и будет.

Брагинский попытался было рот открыть, но Андрей хлопнул его по плечу

– Пойдём, Эдик, не о чём тут говорить.

По телефону дядя Савелий выслушал Андрея внимательно, но о подробностях не расспрашивал.

– Вот так, Андрей, тяжело тебе будет. Ну да я старых друзей не бросаю. Да и ты, видимо, помнишь. Приедут к тебе завтра двое помощников. Делай всё, как они скажут.

Помощниками оказались старый товарищ Андрея Арсен и огромный грузин совершенно бандитского вида Гурам, который так коверкал слова, путая падежи и спряжения, что можно было со смеху покатиться, но внешность не позволяла. Брагинского послали договориться о встрече на вечер.

Встречались в Доме колхозника, в большом шестиместном номере, который занимал Варнак со своей кодлой. Посредине комнаты стоял стол с обильной выпивкой и невзрачной закуской: ну какая может быть закуска в Касимове в апреле месяце. Решили заранее, что говорить будет Арсен, а Гурам будет стоять рядом с топором в руках. Он ещё днём купил его в местном магазинчике и сходил на рынок – наточил.

Андрей вошёл в номер за Арсеном и Гурамом и тут только понял, в какую идиотскую и мерзкую историю он вляпался. И моментально взбесило его ещё то, что исправить уже ничего нельзя. Варнак сидел во главе стола, развалившись как барин, и вертел в руке толстую восьмидесятиграммовую золотую цепь, которая обычно украшала его загорелую жилистую длинную кадыковатую шею.

– Ну, что, чуваки, выпивать будете?

Арсена, похоже, даже не смутила бравада Варнака.

– Уважаемый, я к тебе приехал по просьбе дяди Савелия.

– Знаю я дядю Савелия и уважаю его.

– Так вот…

И тут Андрей, взбешенный наглостью Варнака и ощущая всю свою второстепенность в этой сцене, взял из рук Гурама топор и, размахнувшись, засадил его в столешницу, попав ровно между указательным и большим пальцами хозяина стола, разрубив при этом его золотую цепь.

– А мог ведь и по руке попасть, – съязвил Эдик Брагинский. Но по голосу было понятно, что он здорово напуган.

– Промахнулся! – с легкостью и иронией ответил Андрей. Ему действительно почему-то стало легко.

– Завтра всэх чтоб нэ одын нэ выдэл. Порублю! – заявил Гурам. Он вытащил топор из столешницы, взял обрубок золотой цепи, и, повертев его, бросил назад с возгласом «вай!», а вместо него зацепил двумя пальцами со стола бутылку коньяку.

– Варнак, мы выполняем просьбу дяди Савелия, тут ничего личного. У подъезда стоит наше такси. Если хочешь, можешь уехать на нём. И лучше, если вы все уедете сегодня. Приедешь за своей щебёнкой через два дня. И ещё – лучше для тебя будет, если ты всю сегодняшнюю историю забудешь.

Уже на улице, закурив и подозрительно сощурившись, Арсен обратился к Андрею.

– Не ожидал от тебя. Правильный ты пацан, дерзкий. Если на зоне когда случатся проблемы, скажи, что за тобой Рамо стоит. Гурама под таким погонялом весь Союз знает.

– А зачем мне ваша зона?

– Ну, не зарекайся.

…Так и просидел два дня с топором в руках на куче белоснежной щебёнки, которая горой завалила маленькую баржу-самоходку. Пришлось всё брать под свой контроль – капитан с матросом попытались отнекаться от неприятного рейса, видно, прознали что-то про историю в Доме колхозника и про жёсткого заказчика.

Так и дремал на мерзлой щебёнке в ватных штанах, ватнике и зимней шапке, подложив топор под бок и посасывая водку. Шесть бутылок выпил. Взял десять, а выпил только шесть. Не помогло – воспаление легких подхватил, надо было все десять выпить.

Кровью начал кашлять. Таблетки, больницы – все не впрок и все не в срок. Наряды и приёмные акты осенью подписывал Эдик. Деньги в большом портфеле привёз в больницу.

Андрей открыл его и посмотрел на банковские упаковки.

– Ну, что? Сколько скрысятничал?

– Андрей, ты что? Ну, две тысячи – вроде бы заработал? А?

– Побожись!

– А какому богу я божиться стану? У вас один, а у нас другой. И наш разрешает нам обманывать иноверцев, когда речь идёт о деньгах.

– Не юродствуй! Всё, надо вставать и заниматься главным делом – разнести денежки кому сколько полагается.

– А давай я всё сделаю. Ты только скажи – кому сколько.

– Нет, Эдик. У тебя и не возьмут. Это самое большое искусство всех времён и народов: кому, сколько и как занести. Кто это знает и умеет, тому все двери открыты. И князья татарам платили, чтобы спокойно жировать, и губернаторы – царским министрам, и князьки всех колоний – королеве Англии. И все готовы были платить, да не у всех берут. Так что это – моё личное дело.

Всё прошло – чин чинарём, если бы не разговор с Сергеем Юрьевичем, той «капелькой ртути», тем колобком, который был помощником Ивана Ивановича. Он снова был помощником, но уже начальника Стройкомплектснаба, и снова сидел в маленьком кабинете без номера и без таблички. Он небрежно принял от Ворошилова пакет, молча указал ему на стул и, повернувшись спиной, стал разбалтывать в двух кружках растворимый кофе.

– Андрей, я знаю, что у тебя был тяжёлый год. Он у всех был тяжёлый из-за смерти Ивана Ивановича. Все карты перемешались, вся колода. Не у всех всё получилось так, как хотелось. Но! Если ты хочешь соскочить, то прежде крепко подумай. Очень крепко. Мы тоже будем думать.

– Кто это «мы»?

– Мы – это Родина. Мы с тобой – это и есть часть нашей с тобой Родины. Это не высокие слова. Я их сам не люблю. Но ты – в обойме. К тебе сами придут и позовут, и предложат. А просто так уйти? Ты же профессиональный «катала». Ну разве позволительно вот так просто уйти из-за стола с выигрышем, если остальные готовы играть? Нет! Поэтому очень серьёзно подумай. Подумай о Родине: от неё не убежишь! Наша Родина – Россия, а она, Россия, просто так никого не отпускает, это очень серьёзный и сложный организм, который ещё никто понять не смог. Россия – это не страна, не государство, а неопознанный пока геополитический институт, возможно даже одушевлённый. Эдакий Солярис. Надо всегда думать о ней, о России.

14

Андрея арестовывали в Москве, в его новой, шикарной, богато обставленной квартире под Новый год, в тот самый момент, когда он ждал к столу своих новых московских друзей, пора было такими обзаводиться. При обыске изъяли пятьсот тысяч рублей. Бес попутал – свёз в новую конуру все старые заначки!

– Андрей Сергеевич, а ведь по нашим подсчётам должен быть миллион или только чуть-чуть поменьше, а? – уважительно, беззлобно, но всё-таки подначивал майор КГБ, который как бы только присутствовал.

Обыск проводили милицейские: майор и капитан. Оба из УБХСС – Ворошилов их даже где-то, казалось, встречал. Но не верилось в реальность происходящего. Андрей не понимал, как себя вести: орать, кричать, жаловаться, грозиться, плакать, кому звонить, кого просить о помощи. Да и разрешат ли ещё позвонить-то? И зачем здесь КГБ? Значит – его подозревают в каком-то особом страшном преступлении, о котором он – ни сном ни духом…

– Андрей Сергеевич, тут всё надолго. Они ведь ещё, может, надумают купюры по номерам переписывать. Может, деньги фальшивые! Поставьте чайничек да заварите лучше чайку, поболтаем.

Этот комитетчик всю дорогу приставал к Андрею, а к обыску как бы и отношения не имел. Послать бы его подальше – но у Андрея не было никакого желания бороться, сопротивляться, даже спорить. Такое безволие, такая апатия наполнили его. На такое развитие событий он не рассчитывал. Всю жизнь он готов был к борьбе, к соперничеству, ожидая неприятностей с любой стороны, но только не здесь и не сегодня. Значит – где-то он совершил просчёт. Но искать его сейчас – нерационально. Потом.

Чай комитетчик заварил сам, но чашек налил две: себе и Андрею.

– Ну вот, уже хозяйничать начинаю. Присаживайтесь к столу, Андрей, поболтаем, пока без протокола. Меня зовут Владимир Владимирович, фамилия Носочников. А происходящее здесь сегодня означает одно – вы больше никому не нужны. У этих ребят из БХСС работы выше крыши: базы ОРСа, склады, заводы – а тут вы с какими-то взятками. Пока вы строили дороги, вы делали нужное для страны дело, и вам прощались мелкие ошибки, просчёты и даже должностные преступления. Обо всех о них нам было известно. Хотя вы и дразнили гусей, когда прикуривали в ресторане от червонцев. Но дело-то делалось – сотни километров дорог построены. А теперь – что? Ты понимаешь, что тебя ждет, Ворошилов? Фамилия-то какая! В общих чертах обрисовываю: поможешь нам нескольких председателей колхозов оформить, отделаешься легким испугом и конфискацией. Будешь правильно себя вести, а как – я тебе не советчик, – и жизнь твоя продолжится в правильном направлении. Я только наблюдать буду. Будешь из себя мученика строить – припомним и распространение порнографии, и растление несовершеннолетних. У тебя ведь «Греческую смоковницу»-то смотрели девочки – школьницы пятнадцатилетние. Да и доллары ребята уже нашли у тебя. А ведь это уже 88-я статья УК – расстрельная! Зачем тебе доллары? Ты что, за границу бежать хотел? Тогда – это уже наша работа. Теперь понял – почему я здесь?

На суде Андрей вёл себя безобразно. Судей и следователей он называл сатрапами, свидетелей – прихвостнями большевиков. На каждом заседании у него начиналась истерика – он понимал безысходность своего положения и предопределённость приговора. В камере он себя успокаивал, просчитывал своё самое рациональное поведение, но равнодушный вид судейских тут же выводил его из себя. Единственное, что у него получалось: он не называл никаких фамилий, и он в лицо не помнил (действительно) никаких свидетелей. Когда же, непонятно зачем, упомянул фамилию одного уважаемого человека, до того не фигурировавшего в деле, – ответ был моментальным и недвусмысленным. На этом же заседании был допрошен новый свидетель, который показал, что Ворошилов собирался бросить гранату в окошко здания КГБ. Андрей потребовал провести психиатрическую экспертизу свидетеля, но про себя понял, что таких козырей, как этот новый свидетель, у обвинения более чем предостаточно.

Иногда он взглядом выхватывал из зала лица знакомых. Мать он видел только на первом заседании: она сидела отрешенно, не взглядывая на Андрея, и ушла, не дожидаясь окончания, независимо и не глядя по сторонам. Словно что-то совершенно не касающееся её происходило в этом мрачном и суровом помещении. Боря и Лёвка наоборот – приходили на каждое заседание, делали какие-то знаки Андрею, очевидно, желая его подбодрить. Арсен почему-то появлялся всё время с Эдиком, они всегда что-то оживлённо обсуждали, хихикали и часто выходили курить.

Областной суд, как и районный, подтвердил приговор: шесть лет общего режима с конфискацией имущества.

15

Мордовские лагеря известны на всю страну, их много, и они разные. Ворошилову, как он понял довольно быстро, повезло. Начальник следственно-оперативной части лагеря подполковник Семён Иванович Кривопузо очень любил богатых фраеров, фарцовщиков и «теневиков». От них он требовал только одного: чтобы они по мере сил и возможностей оплачивали своё спокойное проживание. Ну и потом – в основном они интеллигентные люди. Блатным он позволял жить по своим законам, но при условии, что они не трогают его «меценатов».

Андрея сразу же по прибытии отвели в оперативно-следственную часть, к куму. Тот встретил его радостно.

– Ну, что, Ворошилов, чаю пока не предлагаю – потом попьём. Я тебя на два слова: будешь греть зону – будешь жить, не будешь – и жизни у тебя не будет.

– Я пока не понял: велика ли моя зона и кого здесь греть надо.

– Ну, тогда хиляй в свой барак. Там тебя уже Багор ждёт – он тебе всё объяснит. А насчёт – кого греть? – рассказываю. Приезжаю я как-то к сестре в Москву в гости. По пути купил на базаре две груши больших, красивых для племяшек своих. Пока в сортир ходил да руки мыл, прихожу на кухню, а сеструшка моя уже вторую грушу уписывает. Я говорю: «Что же ты делаешь, зараза? Это же детям!» А она мне и отвечает: «Запомни, если мать будет сыта, дети всегда будут сыты!» Всё понял? Только денег мне не надо – мне порядок в зоне нужен. Свободен!

Серёжа Багор, смотрящий по зоне, был высокий, красивый, спортивного телосложения парень лет тридцати с вытатуированным на плече оскаленным львом.

– Проходи, Шило. Мы тебе тут шконку удобную уже освободили. Дядя Савелий за тебя попросил. Мы ему отказать не вправе. Располагайся, отдыхай, а вечерком за чайком расскажешь нам всё, а мы тебя поправим, если что. Да, и просьба у нас к тебе будет. Хотя у меня тут в хате – порядок, и если что – обращайся.

Не успел Ворошилов расстелить матрас и бросить пакет с вещами, как к нему уже подскочил вертлявый, дегенеративного вида мужичок, весь в наколках.

– Шило, а может, для знакомства – в буру на интерес? Заодно и познакомимся.

– Ты, Плесень, отстань от новенького. А то ведь он тебя и без клифта, и без порток оставит, да ещё заставит грязные трусы съесть. И зовут его Андрей, а для тебя вообще – Андрей Сергеевич.

– А ты что, Андрей Сергеевич, игровой, что ли?

– Да нет! Но сыграть с тобой могу. Дай только в себя приду да умоюсь. Давай лучше завтра, и стирки свои выкинь, нормальную колоду принеси.

– А у нас нет нормальной.

– Тогда давай я закажу на всю зону сто колод. Хватит пока. Тогда и сыграем.

– Зря ты это, Плесень. Хотя тоже праздник – полюбопытствуем.

На следующий день с утра Андрей с Серёжей Багром пошли к куму – звонить по телефону. Тот встретил их озабоченно.

– Ну, что – проблемы?

– Нет, Семён, сплошные понятки, – ответил Багор, – только позвонить надо.

Сначала Андрей позвонил в родной совхоз «Красный Луч» председателю.

– Председатель, узнаешь?

– Да, узнаю, Андрей, – в голосе было недовольство и раздражение.

– Всё про меня знаешь?

– Да, наверное, всё.

– Я тебе часто надоедать не буду. И эпизоды напоминать не буду. А вот попрошу я тебя помощь оказать шефскую, за мой счёт, разумеется. В санатории, где я отдыхаю, транспортёр надо поставить хороший, метров пятьдесят. Пришли инженера с техником: посмотреть, рассчитать. И просьба – не тяни.

– Да сделаю я всё. Ты ведь мне позвонил, потому что знаешь – я добро не забываю.

Второй звонок был к Эдику Брагинскому.

– Эдик, узнаёшь?

– Конечно, Андрей! Ты откуда?

– От верблюда. Арсен случаем не рядом?

– Рядом. А что?

– Поднеси трубку к его уху, чтобы он слышал, что я буду говорить.

– Да, Андрей, у тебя всё в порядке? – послышался глухой знакомый голос Арсена.

– Всё в порядке. А теперь – слушайте. Поедете в мою квартиру, которую я для Цили когда-то купил. Она на неё записана – её не конфисковали. Ключ от квартиры возьмёте у Лёвки Бородича, он там склад для своих книг устроил. На счётчике электрическом два ключика маленьких проволочкой присобачены. Спуститесь в сарай под домом, номер двадцать четыре. Там в старом телевизоре «Чайка» лежат деньги. Заберите их. Двадцать тысяч отдадите дяде Савелию, чтобы меня с товарищами подогревал, а двадцать привезёте мне сюда сегодня. На вахте спросите Семёна Ивановича, скажете – от дяди. Пусть они здесь у него в сейфе лежат – так мне спокойнее будет.

– Андрей, всё сделаем. Бутылочку захватить?

Ворошилов посмотрел на начальника.

– Пусть две захватят, – кивнул тот.

– Захватите всё, что хотите, – за лишнее не взыщу. Да, чуть не забыл – привезите сто колод карт, хороших.

Через месяц Ворошилов уже работал в библиотеке, которую взялся исправно пополнять Лёвка Бородич. Кормился – с офицерской кухни да с воли присылали регулярно друзья и рыбку, и колбаску. Раз в месяц устраивал он небольшие праздники, на которые приезжали весёлые девчонки и приглашались кое-кто из друзей: и блатные и «меценаты».

Но чего Андрей боялся с первого дня, как попал на зону, так это туберкулёза, самой обычной чахотки. Ведь он не переставал противно кашлять с той неприятной ночёвки на самоходке, на мерзлой щебёнке. Хотя Багор его успокоил: мол, на нашей зоне ТБЦ не гуляет, кушай хорошо и на больничку не попадай, и всё обойдётся.

Через год привык он к жизни новой своей, которая позволяла и книжки читать, и думать, и беседы беседовать с очень разными людьми. Историй наслушался, что прочитаешь о таком – не поверишь. Кто к нему регулярно приезжал, так это – Лёвка, раз в два месяца обязательно появлялся. Бородича пропускали к Андрею в библиотеку, там они выпивали бутылку коньяку, а потом чай пили часами. Борис не приезжал – Андрей знал, что тот женился и собирается защищать докторскую.

Только стала его уже через год грызть изнутри какая-то болезнь-не болезнь, а назойливая думка, в которую трансформировалось тупое вынужденное безделье. Инициатива здесь, в лагере, не поощрялась. Да и фантазировать разрешалось только в устных рассказах. А замутить чего-нибудь уже хотелось. Как-то раз, болтая с Лёвкой, он и вспомнил про человечка одного, с которым встретился он у Бородича дома много лет назад.

– Лев, а помнишь: много лет назад ты знакомил меня у себя дома с одним очень интересным человеком? Ты ещё потом сказал, что он друг Косыгина, что отсидел восемь лет и был замминистра торговли? Лицо страшное такое, большое, на желтую высохшую дыню похоже.

– Знаю, о ком ты. Это – Леонид Алексеевич Маккавеев из Воронежа. Книжки у меня покупает. Он раз в месяц к нам в город приезжает договора заключать с леспромхозом да зарплату там получает. А зарплата у него не хилая. Как-то раз вывалились у него из кармана бумажки у нас дома, а моя Маринка бросилась их подбирать. Это аккредитивы были: двенадцать штук по тысяче рублей. Познакомился я с ним в нашем когизе. Он там каждый раз, приезжая, тоже затаривается – видимо, подход к директрисе имеет. Интересный он: девчонки-продавщицы пачку ему раз завязывают, да всё как-то несручно, криво, он пальто свое кожаное с бобровым воротником, на волчьем меху снимает, книги в стопку ровно укладывает, шпагат берёт, петлю делает, четыре раза перехватывает, и пачка получилась удобная, ровная – бери да неси. И говорит девчонкам: «Замминистра торговли должен уметь и в кассе стоять, и пачки вязать!» Странные у него книжные интересы: оккультизм, чёрная магия, черти, секс, проституция. И «Молот ведьм» Шпрингера ему надо, и «Пол и характер» Отто Вейненгера.

– Ты мне не про книжки, ты мне про него расскажи.

– Он был начальником второго главка министерства торговли, курировал центр и юг России, это и весь Краснодарский край, включая Сочи. А вот с Косыгиным он, действительно, если не дружил, то водку пивал. Сел он за хозяйственные дела, а в лагере написал кандидатскую диссертацию начальнику лагеря, тот генералом стал, дело на пересмотр отправил, и сейчас с Леонида Алексеевича вообще судимость сняли. А может, и врёт он всё. Я ведь не знаю.

– Не врёт! Лёвка, а мы с тобой сможем нашему куму диссертацию написать?

– А чего не написать-то? А тема какая?

– Ну, например, некоторые аспекты организации хозяйственной деятельности в исправительно-трудовом учреждении.

– Только уж рожа-то больно тупая у твоего «кума». Как он защищаться будет?

– Это наша задача – таких же оппонентов подобрать.

– Так ведь надо сначала несколько статей по теме написать да опубликовать.

– Давай напишем.

– А ты с ним самим-то про диссертацию говорил?

– Нет. Так ведь надо сначала решить – сможем ли.

– Сможем!

Стал Семен Иванович Кривопузо через пару лет с небольшим кандидатом юридических наук, полковником, а ещё чуть-чуть – и уже начальником УИТУ всей Мордовии. Теперь ход был за ним. Бывший кум сам готовил все характеристики и документы, а Ворошилов только терпеливо ждал условно-досрочного освобождения.