Американская история

Затем снова заговорил капитан. Судя по тону, на сей раз это уже не было похоже на рядовую проблему:

– Дамы и господа, хочу сообщить, что нам приказано прервать наш рейс. Мы собираемся совершить посадку в Питсбурге. Скоро мы будем на земле. Просьба ко всем оставаться на своих местах и ждать дальнейших инструкций.

Самолет уже накренился, меняя курс. Солнечный свет падал в иллюминаторы под неожиданным углом.

Почему из-за авиакатастрофы в Нью-Йорке мы должна совершить экстренную посадку? Я впервые начал нервничать из-за того, что нахожусь в самолете. Неужели нам тоже грозит опасность? Что-то не так с этим самолетом? Иначе с какой стати нам совершать аварийную посадку?

Через несколько минут капитан снова вышел на связь, в третий и последний раз. Его голос звучал напряженно, и говорил он торопливо, почти глотая слова:

– Аэропорт Питсбурга сейчас закрыт из-за еще одной авиакатастрофы. Детройт тоже закрыт. Мы ищем альтернативный пункт назначения, который нам приказано выбрать как можно скорее. Воздушное пространство США закрыто для всех полетов. Мы попытаемся сесть в Колумбусе, штат Огайо. Оставайтесь на своих местах и держите ремень безопасности застегнутым. Ждите дополнительные инструкции. Бортпроводникам занять свои места.

Еще одна катастрофа? Рядом с Питсбургом?

Внезапно снова появился персонал. Бортпроводницы забегали туда-сюда по проходу, проверяя, все ли пассажиры пристегнуты и все ли незакрепленные предметы надежно закреплены. Затем они расселись по местам: две из них сели на откидные сиденья, лицом к салону, через проход от того места, где сидел я. Не глядя мне в глаза и ничего не говоря, обе пристегнулись. Самолет совершил несколько резких маневров, двигатели нарастили обороты, затем снова замедлились. Солнечные лучи продолжали скользить по салону, своеобразные свидетельства резких изменений, которые пилоты вносили в наш курс и высоту. В моем иллюминаторе попеременно мелькала земля, высокое небо и снова земля – мы летели низко.

Наконец самолет стабилизировался. Прильнув к иллюминатору, я увидел, что, хотя сейчас мы были на меньшей высоте, чем если бы выполняли полет в штатном режиме, мы летели ровно, следуя, как мне показалось, прямым курсом. Меня охватило какое-то нервное спокойствие. Через проход я увидел, что две женщины-бортпроводницы держатся за руки. Они опустили их вниз, спрятав в узком пространстве между телами. Обе смотрели прямо перед собой, по всей длине салона, демонстрируя профессиональные улыбки, но я сидел достаточно близко к ним и видел, как крепко они сжимают друг дружку за руки.

Около получаса мы летели низко и медленно. Напряжение не отпускало. Я был уверен, что с нашим самолетом вот-вот произойдет что-то ужасное. Остальные пассажиры молчали. Из кабины экипажа больше не поступило никаких объявлений, и никто из бортпроводниц не сдвинулся со своих мест. Я старался не думать о том, что может случиться с самолетом, пока мы пересекаем закрытое воздушное пространство. Что это значило? Если мы задержимся в воздухе чуть дольше, нас перехватят военные самолеты? Сколько топлива осталось в баках? Что, если Колумбус закроют до того, как мы долетим до него?

Я навязал себе ощущение квазинормальности, пытаясь строить планы. Моим приоритетом оставалась Лил. Как только мы приземлимся, я смогу ей позвонить. Я представил, что ее самолет, как и мой, получит приказ совершить где-нибудь посадку. Как только мы с ней снова свяжемся, сможем принять собственные решения, как нам присоединиться друг к другу и как можно быстрее забронировать рейс из США. Я предположил, что временно запрещены полеты только внутри США, а международные рейсы выполняются в штатном режиме. Я надеялся, что в аэропорту, где мы должны приземлиться, Колумбусе или каком-то другом, в зависимости от того, что произойдет в следующие несколько минут, будет международный терминал, где можно забронировать рейс в Британию.

Самолет внезапно покачнулся, звук двигателя изменился, и у меня снова отложило уши. Теперь мы летели близко к земле: я видел дороги, фермы, кварталы жилых домов.

Самолет накренился влево, затем взял еще круче вправо. Казалось, мы полетели еще быстрее. Гул двигателей усилился, знакомое бывалым воздушным путешественникам ощущение, когда самолет заходит на взлетно-посадочную полосу. Я услышал скрежет выпущенных закрылков, громкое жужжание и два глухих удара, когда раскрылось и зафиксировалось шасси.

Мы летели уже довольно низко. Можно было разглядеть отдельные деревья, плоские крыши заводов, легковые и грузовые автомобили, движущиеся по широкой дороге. Мы пронеслись над ними к аэропорту, располагавшемуся где-то неподалеку. А чуть дальше были видны сверкающие башни города. Земля неслась под нами на бешеной скорости.

Мы пролетели над какими-то низкими зданиями и странными механизмами, которые нередко можно увидеть по периметру аэропорта, и я был мысленно готов к удару шасси о взлетно-посадочную полосу, когда гул двигателя снова усилился. Весь корпус самолета вздрогнул и пугающе накренился. Мы были не более чем в пятидесяти футах от земли. Самолет резко поднялся выше, наклонился влево, и в иллюминаторе я увидел участки боковых взлетно-посадочных полос. Трава была ужасающе близко, многие самолеты уже стояли на земле. Затем, к моему ужасу, я понял, что мы на самом деле летим над крышей аэровокзала. Мы пронеслись над ней на высоте менее двадцати футов. Я успел заметить даже медленное вращение лопастей вентилятора!

Покачивая крыльями, самолет выровнялся, двигатели сбавили обороты, самолет вздрогнул. Каким-то чудом или, что более вероятно, благодаря блестящей летной технике пилотов мы совершили виражную и ухабистую посадку на второй взлетно-посадочной полосе. За моей спиной послышались ликующие возгласы пассажиров.

Мы вынуждены были приземлиться далеко от края взлетно-посадочной полосы, где обычно совершали посадку самолеты регулярных рейсов. Мы уже пронеслись почти вдоль ее половины. Резко включились тормоза, давая обратный ход, взревели двигатели. Самолет дернулся и покатился по взлетно-посадочной полосе, агрессивно сбрасывая скорость, чего за весь мой опыт полетов еще не случалось ни разу. Когда он наконец остановился, мы были на дальнем краю аэродрома. Как только двигатели заглохли, ожила система оповещения.

– Убедительная просьба к пассажирам оставаться на своих местах, пока не погаснет знак «пристегнуть ремни безопасности». Башня приказала нам ждать здесь, пока для нас не будет найдено место у выхода в терминал. Спасибо.

Долгое ожидание

Самолет застыл у периметра летного поля, и в салоне с каждой минутой становилось все жарче и неприятнее. Солнце нещадно палило. Двигатели были отключены, и без дополнительного источника питания вентиляция не работала. Я неоднократно пытался отправить сообщение или позвонить Лил, но безуспешно.

Сотовая связь была отключена или заблокирована – многие пассажиры жаловались на это. Я оставался сидеть на своем месте, правда, ремень расстегнул. Самолет больше никуда не летел. Внезапно дверь кабины пилотов открылась, и летный экипаж быстро зашагал по проходу. Они не проронили ни слова. Оба – сильные, крепкие парни, их глаза скрывали темные очки. Многие пассажиры проигнорировали распоряжение оставаться на местах и стали двигаться по салону. Пока оба пилота шли по проходу, их забрасывали вопросами. Мне хотелось похлопать им за их летное мастерство – они благополучно посадили самолет в чрезвычайных обстоятельствах. Но, как и все остальные, я хотел знать, что происходит, а у них наверняка было больше информации, чем у нас. Двое пилотов скрылись в задней части самолета, за ними последовали бортпроводники. Один из членов экипажа задернул занавеску.

Австралиец сидел в сторонке от других пассажиров. На нем были наушники, и он держал в руках портативную игровую консоль. Сотовая связь по-прежнему не работала. Внешне он был само спокойствие, похоже, единственный из нас, кого ничуть не волновало наше положение.

Между тем уже ходили самые невероятные слухи о том, что происходило в Нью-Йорке. Кто-то сказал, что там были взорваны бомбы, что там действовали вооруженные террористы, возможно даже, террорист-смертник. На самом же деле никто не мог знать больше, чем я сам. Мы услышали, как открылась и захлопнулась задняя дверь.

Какая-то женщина в задней части салона громко сказала, что видела, как увозили экипаж – их забрал грузовик с передвижным трапом.

Мы обливались потом и возмущались. Несколько человек воспользовались туалетом, у которого теперь не работал слив, и в салоне висел неприятный запах. Я все так же смотрел в окна, надеясь, что передвижной трап вернется, чтобы забрать нас, или приедет тягач, чтобы подтянуть нас к терминалу. Сотовая связь не работала. Это жутко раздражало часть пассажиров, они были в ярости от невозможности войти в Сеть.

Наконец за нами приехал грузовик с передвижным трапом. Еще через несколько минут вспышек возмущения и жалоб со стороны самых нервных пассажиров нам разрешили сесть в автобус. Некоторые из мужчин, проложив себе путь плечами, протолкнулись впереди всех.

Пока мы ехали к зданию аэровокзала, я поражался тому, сколько самолетов стояло на приколе. Большие и маленькие, грузовые и пассажирские, все мыслимые крылатые машины США. Много бортов международных компаний, большинство которых я не узнал. Все выходы терминала были открыты, поэтому другие самолеты парковались свободно, в любом месте, какое только им удалось найти. Я вспомнил статью, которую читал несколько лет назад в одном из журналов, для которых я писал: в ней говорилось, что сейчас так много гражданских самолетов, что отрасль может успешно работать только тогда, пока большинство из них находятся в воздухе. До меня вдруг дошло: каждый аэропорт в Северной Америке сейчас забит севшими самолетами, и высказанные в той статье опасения у меня на глазах стали реальностью.

Как только мы вышли из автобуса и двинулись к терминалу, водитель резко развернулся и на огромной скорости покатил через летное поле обратно.

Терминал

У меня не было багажа, о котором стоило бы беспокоиться, потому что я всегда путешествую налегке, но нескольким другим пассажирам пришлось протискиваться к багажной ленте (зал был битком забит тысячами людей), где им предстояло долгое и томительное ожидание. К счастью, я был свободен от этого. В терминале царил хаос: никаких сотрудников службы безопасности или информации не было, поэтому я прошел через вестибюль прямиком туда, где висел огромный телеэкран. Там уже собралась толпа, во все глаза смотревшая на него.

Австралиец тоже был там – я видел его уже знакомую рослую фигуру, рюкзак лежал на полу у его ног. Я протиснулся сквозь толпу и встал рядом.

– Привет, – сказал я, как будто был знаком с ним сто лет.

– Привет, приятель, я видел тебя в самолете. Гляди, разве это не нечто?

Мы посмотрели на телеэкран. Кадры сопровождал комментарий, но из-за гула голосов в терминале ничего не было слышно. Картинки и титры говорили сами за себя. Это был своего рода непрерывный монтаж кадров важнейших событий: самолеты таранят небоскребы и взрываются внутри зданий, наружу вырываются гигантские языки пламени, тщетные попытки спасения людей с земли, жуткие кадры оказавшихся в ловушке на верхних этажах несчастных, которые падали или совершали прыжок навстречу смерти, внезапное обрушение сначала одной башни, затем другой.

– Господи, они обе рухнули! – воскликнул австралиец. – Да этого просто быть не может!

Страшное зрелище повергло меня в шок. Даже толпа вокруг нас в терминале примолкла. Я подумал о людях, которые все еще были внутри, о пожарных, о полиции и машинах «Скорой помощи», сгрудившихся вокруг входов в здания. Это была беспрецедентная катастрофа, кошмарная, даже если бы обрушилось только одно здание, но два…

Ужас того, чему мы были свидетелями, лишил меня дара речи.

– Черт, мы только что увидели невозможное! – воскликнул австралиец. – Башни построены таким образом, чтобы выдержать столкновение с ними большого самолета.

– Но вы видели, что произошло! Самолеты с горючим…

– Этого недостаточно, чтобы их обрушить. Башни-близнецы были спроектированы с большим запасом прочности, все заложенные в расчеты коэффициенты были вдвое, а то и втрое выше обычных. Они не могут взять и вот так запросто рухнуть, осесть прямо вниз.

– Но мы видели, как это произошло, – повторил я, ничего не понимая. Пока я говорил, по телевизору повторно транслировали видео, на котором одна из башен на наших глазах оседала и рушилась, стальные колонны торчали с обеих сторон, а к земле устремлялось огромное облако обломков.

– Они падают, но это не обрушение. Это просто невозможно. Башни были построены так, чтобы выстоять, даже если в них врежется полностью заправленный топливом «Боинг 707».

Огромная пелена пыли застилала вид улицы и здания Нижнего Манхэттена.

– Вы говорите так, будто что-то об этом знаете, – заметил я.

– Я инженер-строитель, – сказал он. – Я работаю с архитекторами. Здания со стальным каркасом не могут обрушиться, это в принципе невозможно.

– Но огонь?..

– Без разницы. Никакое пламя, даже самой высокой температуры, не способно расплавить конструкционную сталь.

– А как насчет авиационного топлива?

– После первых нескольких секунд это мало что значило. Авиационное топливо сгорает слишком быстро, чтобы оказать какое-либо серьезное воздействие.

– Но это случилось! – Я махнул рукой в сторону телевизора. – Самолеты врезались в башни, повредили их, взорвались, устроили пожар.

– То, что вы видите, – это не обрушение, – сказал он. – Эти здания были взорваны. Это единственное объяснение. Кто-то, должно быть, заложил взрывчатку.

Я собрался было возразить, заявить, что это совершенно невероятно, но картинка на экране телевизора внезапно изменилась.

Еще одно здание было охвачено огнем, и клубы дыма растекались по голубому небу. В нижней части экрана красными буквами шли титры.

– Пентагон? – сказал я. – Они попали и в Пентагон?

– Этого я не знал, – ответил австралиец. – Что еще, черт возьми, подверглось атаке?

Мы молча стояли в толпе, время от времени продвигаясь вперед, по мере того как другие люди покидали терминал.

Шли минуты. Телеканал продолжал повторять одни и те же кадры – самолеты врезаются в башни и те начинают обрушиваться. А вот кадров о том, что случилось с Пентагоном, не было, что мы оба заметили.

– Это место – одно из самых охраняемых в США, – заявил австралиец. – Но почему нет записей с камер видеонаблюдения? Это смешно. Рядом с федеральными зданиями просматривается каждый дюйм пространства. У них должны быть записи. Что они пытаются скрыть?

Я согласился, но мы больше не говорили об этом. Шок от увиденного блокировал нормальные мысли. Мы сосредоточились на том, что нам показывали. Еще больше людей говорили перед камерами, пытаясь объяснить, что произошло, и сделать эти нападения хотя бы отчасти понятными. Медленно продвигаясь вперед, мы узнали больше из того, что говорилось, чему способствовали субтитры.

Новостные станции опрашивали свидетелей. Большинство были обычными людьми – офисные работники, туристы, водители такси или автобусов. Все они или стали свидетелями случившегося с улицы или же находились на тот момент внутри зданий, но сумели выбраться наружу. Да, они были там, но не всегда соглашались с тем, что говорили все остальные, хотя все, по их словам, были в шоке, увидев, как самолеты таранят башни.

Несколько свидетелей категорично заявили репортерам, что слышали громкие взрывы еще до того, как в башню врезался первый самолет. Один даже заявил, что за несколько минут до того, как появился первый самолет, он услышал и почувствовал мощный взрыв в подвале одной из башен. Это подтвердил водитель «Скорой помощи», который ехал по срочному вызову во Всемирный торговый центр в восемь тридцать, более чем за четверть часа до нападения на Северную башню. Некоторые свидетели описали самолет как не имевший опознавательных знаков. Один утверждал, что он был серебристо-белый, без иллюминаторов. Полицейский сказал, что слышал несколько взрывов внутри башен, когда те рушились, – это подтвердили двое пожарных, один из которых был сбит с ног взрывом в вестибюле Северной башни, когда спасался бегством. Одно интервью взяли у начальника пожарной команды. Белый от пыли, запекшейся на его волосах, лице и одежде, он хрипло выкрикивал ответы с улицы, где в окружении обломков и извивающихся пожарных шлангов стояли аварийно-спасательные машины, часть из них пострадали от упавших сверху обломков бетона. Он предупреждал о новых взрывах.

Политики выходили вперед, чтобы выразить свое соболезнование, ужас или принести людям слова утешения. С заявлением выступил вице-президент, поскольку сам президент Буш в тот момент возвращался президентским бортом из Флориды. Мэр Нью-Йорка. Сенатор. Еще один сенатор. Эксперт по строительству. Эксперт по терроризму. Эксперт по взрывчатым веществам. Эксперт по полетам. Представитель «Американских авиалиний» и еще один – сотрудник «Юнайтед Эйрлайнз», двух компаний, чьи самолеты были угнаны.

Картинка постоянно менялась, репортажи в прямом эфире из студии или с улиц перемежались записями предыдущих атак. Свидетели на улице, офисные работники, которым удалось спастись бегством, родственники и друзья пропавших без вести. Бесконечные повторы леденящих кровь кадров. Все люди, которых мы видели, были в истерике, некоторые плакали, многие растеряны, другие возмущены и взывали к мести.

Большая часть того, что мы видели, было репортажами о Нью-Йорке. Кадров о крушении самолета над Пентагоном в Вашингтоне пока не было. Там продолжал полыхать огромный пожар, но операторов не подпускали близко, а значит, камеры не могли выхватить какие-либо детали. Крупных разрушений не было, как не было и видимых обломков самолета рядом со зданием.

– Это то, что вы видели, когда садились в самолет? – спросил я у австралийца. В тот момент на экране появился, как я теперь знал, ранний кадр, вскоре после начала этого ада: верхние этажи Северной башни пылали, и из них валили клубы дыма. Южная башня еще не пострадала. Обе все еще выглядели практически целыми, без намека на грядущие катастрофические обрушения.

– Тогда это показывали в прямом эфире, – сказал он и через несколько минут зашагал прочь.

Я был в Колумбусе, штат Огайо. Я не знал никого, кто жил в этом городе или даже где-то поблизости. Мне негде было остановиться, я очень быстро обнаружил, что все отели в радиусе двадцати миль забиты под завязку. Воздушное пространство оставалось закрытым, все рейсы временно отменены. Я пытался взять напрокат машину, но ни одной свободной не осталось. Остаток дня я провел в аэропорту, пытаясь найти номер в отеле, ел нездоровую пищу из киоска, а когда все было распродано, купил себе еды в торговом автомате. Каждые несколько минут я пытался дозвониться до Лил. В трубке стояла гробовая тишина, но я заметил, что некоторые другие люди вокруг меня вновь начали выходить на связь. Значит, недосягаемым был не я, а Лил. Батарея в моем телефоне почти полностью разрядилась.

Примерно через час после посадки, пока я, по-прежнему стоя в толпе из нескольких сот человек, все еще смотрел на телеэкран в терминале, в моей голове начали складываться воедино все пугающие известия о рейсе АА 77. Борт вылетел из Вашингтона, из аэропорта имени Даллеса, в 8.20 утра и взял курс на Лос-Анджелес. Незадолго до девяти часов угонщики атаковали экипаж и проникли в кабину пилотов. Один из них взял управление на себя и развернул самолет обратно на Вашингтон. Сразу после девяти тридцати самолет на высокой скорости спикировал и на уровне земли врезался в западную часть Пентагона.

Хотя ее тело так и не было найдено или опознано среди руин и обломков, тогда или в последующие долгие и мучительные месяцы, я в конце концов пришел к выводу: Лил наверняка была в числе пассажиров этого самолета.

В ту ночь, когда я с трудом мог представить себе последствия этого дня, я урывками спал на полу терминала в Колумбусе, штат Огайо.

Глава пятая

Тогда: 2008–2009 гг.

Русская история

Весной 2008 года мне позвонил человек по имени Брайан Клермонт. Он представился продюсером фильмов и телепередач и предложил встретиться на следующий день за обедом в Лондоне. Он не уточнил, о чем пойдет речь, сказал лишь, что хотел бы обсудить идею фильма, возможно, художественного, возможно, телевизионного. Тема не подлежала разглашению, пока мы не встретимся и не обсудим кое-какие вещи. Конечно, это пробудило во мне любопытство, и я попросил его сказать мне хотя бы, что за фильм он имеет в виду и каким образом я могу участвовать в его создании.

– Я смотрел программу на четвертом канале, – сказал он. – Пару недель назад. Один из ночных научных фильмов о теории струн. Вы упоминались как автор сценария.

– Помощник главного сценариста, – сказал я. На самом деле все, что я сделал в этой программе, – это быстро заработал пару сотен фунтов, прочитав ее сценарий, чтобы проверить его на точность, и указал на пару незначительных ошибок. Просто один мой приятель, работавший в телевизионном агентстве по поиску талантов, в ответ на какую-то услугу вывел на меня продюсерскую команду. Однако Клермонту я этого не сказал.

– Тогда вы понимаете, о чем я, – сказал Брайан Клермонт.

– Вы хотите снять фильм о теории струн? – сказал я.

– Нет. Кое-что другое.

Мы договорились встретиться в ресторане недалеко от Сити-роуд, и я на следующий день поехал туда.

Клермонт был немолод, полноват, лысоват. Он громко говорил и пил много вина, но был серьезен и полностью сосредоточен на том, чего хотел. Несмотря на его слова о конфиденциальности, когда мы говорили с ним по телефону, я обнаружил, что разговаривать с ним легко. Его сопровождала молодая женщина, которую он представил как Жаклин, свою помощницу. Большую часть времени она молчала, внимательно слушая то, о чем говорили мы с Клермонтом, и делала пометки в блокноте. Насколько я помню, на протяжении всей встречи Жаклин не проронила ни слова. Она сидела, склонив голову над блокнотом. Она не пила алкоголь и взяла себе на обед простой салат из шпината. Мы с Клермонтом заказали стейки.

После нескольких общих фраз я вкратце поведал ему о нескольких опубликованных мною статьях и профилях, а он, в свою очередь, описал телепрограммы, над которыми работал на протяжении многих лет, после чего подошел к делу.

– Меня интересует человек по фамилии Татаров, – сказал он. – Кирилл Татаров, русский математик, эмигрант, живущий в Нью-Йорке. Мне кажется, вы его знаете.

– Как бы вам сказать, – промямлил я, застигнутый врасплох. Я действительно знал Татарова, но, как и сам Клермонт, тоже был связан требованиями конфиденциальности. Я описал нашу встречу в Нью-Йорке, когда я брал у Татарова интервью в Институте Куранта, что не было великой тайной. – Я бы не стал утверждать, что хорошо его знаю, – осторожно добавил я.

– Но вы встречались с ним лично? Вы тогда писали о нем?

– Да.

– Что вам известно о том времени, когда он примерно на месяц исчез?

Так вот в чем дело! Я принялся энергично работать челюстями, как будто пытался разжевать очень жесткий кусок, и притворился, будто вспоминаю.

– Вы ведь знаете, о чем я говорю? – спросил Клермонт.

– Конечно. Что вас интересует?

Клермонт пустился в пространную историю о том, как он заключил контракт с независимой продюсерской компанией, работая поставщиком документальных фильмов о текущих событиях для Би-би-си, но что его контракт подходил к концу. Ожидалось некое щедрое вознаграждение, и он планировал вложить большую часть денег в свое дело и уже создал небольшую кинокомпанию. Ряд других разработчиков программ выразили желание присоединиться к нему, и он знал людей, которые готовы были вложиться в его проект. Все складывалось удачно, но пока что в его штат входили только он сам и Жаклин.

Он вручил мне свою визитку. Брайан Джулиан Клермонт, директор компаниии «Теорем Фильм Инишиативс» со служебным адресом в Лондоне, WC2. Телефон, факс, электронная почта, веб-сайт, социальные сети.

– Как во все это вписывается Татаров? – поинтересовался я.

– Что вам известно об 11 сентября?

– Наверное, больше, чем мне хотелось бы. Но наверное, так думают многие люди. – Меня начал беспокоить вопрос, к чему он клонит. – А в чем дело?

– Татаров был к этому причастен. Неким образом – я так и не узнал, как именно и в какой степени. Но он наотрез отказался это обсуждать, отчего я подумал, что это повлияло на него больше, чем он готов признать. Место его работы недалеко от Граунд-Зиро[1].

Может, все дело в этом. В любом случае в прошлом месяце я поехал в Нью-Йорк и встретился с ним. Он уже довольно стар, но его разум все еще остер, как лезвие бритвы. Если честно, он напугал меня. Он весьма впечатляет, но за ходом его мыслей сложно уследить. С вами тоже было так?