Ганнибал. Второй шанс. Интербеллум

Ханнибаал Единоборец – единственный коренной картхадаштец. Тезка старшего сына Хамилькарта происходил из семьи торговцев средней руки и получил свое прозвище за невероятную силу. В кулачных боях и борьбе ему не было равных среди сверстников. Торговля его не привлекала, а в армию он пошел охотно. Выдающиеся физические качества привлекли внимание Ханнибаала Барки и Единоборец стал его другом.

Со стороны за тренировкой наблюдал еще один подросток Сосил. Его предки были эллинами с Сицилии, поддержавшими Картхадашт в последней войне с Римом. После поражения им пришлось бежать с острова. Не имея военных талантов, Сосил умел хорошо писать, делал успехи в риторике и истории, обладал хорошей памятью. В перспективе он рассчитывал занять место отца в формирующейся системе управления Иберией. Её создавал Хамилькарт Барка с опорой на армию и без мелочной опеки, характерной для Нового города. Это открывало определённые возможности для возвышения амбициозных людей вне зависимости от происхождения и богатства.

– Ну что на этот раз у нас получилось лучше, я думаю – заявил Магон Самнит, когда спустя несколько часов уставшие, они возвращались домой.

– Не знаю, – с сомнением проговорил Ханнон из Утики. – Сосил, тебе было лучше видно со стороны, что скажешь?

– Успехи есть, по крайней мере, ваша фаланга разваливалась не сразу, – подтвердил молодой эллин.

– А ты что такой взъерошенный, как будто тоже сражался? – поинтересовался Магон.

– Пытался разобраться в вопросах управления и руководства, но ряд вещей не могу понять. Вроде бы у вас все похоже на эллинские полисы и в то же время много по-другому.

– У нас изначально все было другое – усмехнулся Ханнибаал Барка. – У вас эллинов, да и у Рима аристократия формировалась всегда из богатых землевладельцев, и они создавали управление полисом. В Картхадаште, как и в нашей бывшей митрополии в Тире, да и в других городах нашего народа в Ханаане всегда главную роль изначально играли торговцы. Соответственно именно они и стояли во главе Нового города после Элиссы и только после поражения при Гимере, когда мы почти на столетие практически забыли о Сицилии, у нас возникла группировка землевладельцев.

– А, то есть только тогда, вы расширили свои территорию вглубь от моря и создали хору Нового города?

– Да, до этого наши владения помимо городских стен, ограничивались только побережьем, как например, до сих пор у Утики, и тогда же у нас наемная армия сменила городское ополчение.

– Но почему так, это странно.

– Нет не странно, – вмешался в разговор Ханнон из Утики. – Мы всегда основное богатство получали от торговли, поэтому и основывали колонии. А раз так зачем земля? Зерно и другие продукты можно всегда купить у местных племен, это проще чем выращивать самому. Мы же начали расселяться к западу от Италии по всем берегам Великого моря раньше вас эллинов, и многие ваши нынешние города изначально были нашими.

– Да это я знаю в Иберии…

– Не только в Иберии, Массалию основали тоже мы.

– Ты шутишь, Массалия – это колония фокейцев из Анатолии, она из самых успешных!

– Они поселились на месте нашего города, который основали переселенцы из Утики, а том числе мои предки. Правда мы там продержались недолго, всего несколько десятилетий и были вынуждены уйти под вашим напором. Это же послужило одной из причин объединения финикийцев в Африке и Иберии вокруг Картхадашта. Неужели в Сицилии об этом эллины забыли, Сосил?

– Я ни разу не слышал об этом до этого дня. Но это было в прошлом, а сейчас получается у вас во главе станы стоят именно землевладельцы? – спросил Сосил, возвращаясь к прерванным вопросам.

– Нет у нас сейчас неустойчивое равновесие между этими двумя группировками – землевладельцами и торговцами. Представители главных родов с той и другой стороны входят в адират, который принимает законы. Это аналог римского сената или вашего совета старейшин, – пояснил Ханнибаал Барка.

– И соответственно торговцев возглавляет твой отец, а ваших противников – Ханнон, которого прозывают великим.

– Помимо торговцев Баркидов поддерживают ремесленники и прочие простые граждане Картхадашта, вся наша аша, то есть народное собрание – вклинился в разговор, молчавший до этого Ханнибаал Единоборец, – поэтому Хамилькарт и получил командование.

– Ваше народное собрание имеет гораздо меньше прав, чем у нас и римлян, оно не может принимать законы, – возразил Сосил.

– Да, но это действует в обычных условиях, а если адират расколот и его участники не может договориться между собой, окончательное решение принимает аша. Сейчас как раз такая ситуация, торговцы и землевладельцы противостоят друг другу. А после победы над восставшими наемниками никто из адирата не может сравниться по популярности с моим отцом, – ответил Ханнибаал Барка.

– И что адират не может преодолеть раскол и управлять как раньше?

– Нет, решается будущее Картхадашта. Землевладельцы ограничивают свои интересы только хорой, где расположены их поместья. За них они готовы биться, а заморские территории им не интересны. Торговцам наоборот нужны новые базы по всем берегам Великого моря и контроль над морскими перевозками. Первые согласны смириться перед Римом, вторые мечтают о реванше. Договориться не получиться.

– А привлечь на свою сторону простой народ Ханнон Великий с соратниками разве не может?

– А чем? Их поместья обрабатываются рабами, а не свободными. Товары и иная продукция наших ремесленников им не нужна в тех количествах, которые есть. Картхадашт развивался как центр торговли и именно ей угрожает Рим.

(Кроме того, народ считает своим лидером Аздрубаала, моего зятя и этот союз слишком выгоден для всех, чтобы его нарушили! Но об этом им говорить пока рано, поймут позже).

– Хорошо, а зачем нужны тогда еще два совета тридцати и ста четырех? Как они соотносятся с адиратом? Таких советов у эллинов нет.

– Здесь ты не совсем прав, Сосил. У вас они есть, просто не везде и, как правило, так явно не выделяются. Совет тридцати появился исключительно для удобства. В адирате 300 человек и даже простое обсуждение, не говоря уже о согласовании интересов, занимало слишком много времени. Это как в армии – десять человек получают своего начальника, иначе ими просто сложно управлять. Совет тридцати в итоге составили главы основных родов, как раз из расчета один к десяти. Они вырабатывают проект закона, который потом утверждался всем адиратом. Их роль выросла сейчас, когда адират расколот примерно пополам. Соответственно, они вместе могут подменять собой собрание 300. Это примерно аналог герусии в узком смысле.

– А совет ста четырех?

– С ним сложнее. Этот совет, миат, как мы его называем, возник вначале для контроля за полководцами после падения династии Магонидов. Адират заведовал гражданскими делами, миат военными.

– Ни у эллинов, ни у римлян нет такого деления.

–Да, потому что у вас граждане служат в армии, поэтому все вопросы решает один орган власти. У нас армия наемная. Но со временем миат расширил свои полномочия и стал заниматься контролем за законами и всеми судейскими делами. Поскольку его члены избираются пожизненно из числа тех же родов, что заседают в адирате, с добавлением верховного жречества главных храмов, то он фактически встал выше всех остальных органов власти.

– Почему тогда он не заменил адират?

– Потому что миат не может принимать законы. Члены адирата не могут быть одновременно членами миата. Это также усиливает трения между ними.

– Кроме того, в состав миат входят в основном сейчас представители землевладельцев, поэтому рядовые граждане ему не слишком доверяют, добавил Ханнибаал Единоборец.

– Теперь все стало понятней, – признал Сосил. – Остальные чиновники: суффеты, махазы, мхашбимы, соферы и прочее – это аналоги римских магистратур?

– Да, первые это консулы, вторые – эдилы, квесторы и так далее. Они тоже избираются на один год и подотчетны адирату и миату. Миат пытается подчинить всех себе, но адират естественно сопротивляется.

– Может, хватит уже, – прервал обсуждение Магон Самнит. – Давайте решать, что мы будем делать завтра, после праздника в честь Баал-Хаммона, военной подготовки то не будет.

– У тебя самого есть предложения?

– Да давайте вечером пойдем в портовый район, там будет весело.

– Хочешь перепробовать все местные и африканские вина, которые завезут в честь урожая? – усмехнулся молодой Барка.

– И не только вина! – с усмешкой подмигнул Ханнон из Утики.

– То есть?

– Ты не знаешь? Наш товарищ познакомился с девчонкой, служанкой из местных таверн.

– Ааа, теперь ясно где ты, Магон, периодически пропадаешь по вечерам!

–Что вы смеетесь! – возмутился Самнит, покрасневший от дружного хохота. – Если у вас никого нет так и скажите. У моей Зеты подружки есть, могу и познакомить.

– И кто они? – не скрывая интереса, спросил Ханнон.

– В основном боды или потомки переселенцев, их родители там живут и работают.

– Можно и пойти, – поддержал идею Сосил, отдохнуть нам точно не помешает.

– Давайте, не оставлять же друга одного, – рассмеялся Ханнибаал Единоборец. – Ханнибаал, ты с нами?

(Не сильно хочется. Это им все интересно, потому что неизвестно. Когда живешь во второй раз, многое видится по-иному. Однако им не объяснишь, а отказать без причин, только зря обидеть. Эх, ладно!)

– Почему бы и нет? Рассказывай подробнее Магон, что ты задумал.

Предложения, изложенные Самнитом, вызвали интерес у компании интерес не меньший, чем предшествующий разговор. Все с нетерпением ожидали следующего дня, когда представился шанс на время забыть о долгой и тяжелой подготовке к их будущей взрослой жизни.

Глава 4 «Так выглядел этот великий город»

Во время гражданских смут самое безопасное —

действовать и вести вперед, а не рассуждать.

(Тацит)

Осень, 232 года до н.э., Рим (Италия).

С высоты птичьего полета новый центр Италии не производил особого впечатления. Хаотично разбросанные невысокие дома, узкие улочки, то взбегавшие на окружающие холмы, то теряющиеся в топких низинах. Небольшие храмы, с трудом возвышавшие свои крыши над другими зданиями. Дерево и камень, солома и грязь, практически везде, куда только не падал взгляд стаи перелетных птиц было одно и тоже. Редкие колоны мрамора и свинцовые крыши наиболее значимых храмов в честь Юпитера, Сатурна, Весты, Марса, Ромула резко выделялись на общем фоне.

Рим был похож на деревню, мега-деревню или сильно разросшийся маленький городок, каких в Италии десятки, если не сотни. Его внешний вид проигрывал даже в сравнении с главными городами эллинов на Западе – Сиракузами, Тарентом, Неаполем. О древних городах Востока и новых столицах эпигонов и говорить нечего. Никто из правителей Египта, Македонии, Пергама, Селевкидов – главных хищников на восточных побережьях Великого моря не решился бы признать такой город своей столицей.

Но это была столица, которая активно развивалась и выбегала за пределы древних крепостных стен. Их приходилось уже трижды переносить, дабы включить в состав города новые кварталы. Население постоянно увеличивалось как в самом городе, так и окружавшей его сельской местности. Энергия, мощь, напор, – казалось, город бурлил днем и ночью и постоянно выплескивал вовне все новые и новые волны.

Рим жил войной и боготворил войну. Захват новых земель позволял расселить на них беднейшее население и снизить напряженность в метрополии, основать новые колонии и расширить сферу своего влияния, получить новых рабов и другие ресурсы, богачам посадить на землю своих колонов и клиентов.

Война решала массу проблем и была выгодна всем. Она объединяла народ, всех квиритов от богатого сенатора до нищего плебея. Постоянные сражения требовали новых граждан, из которых рекрутировались новые воины. Это открывало шанс для переселенцев из других латинских городов и вольноотпущенников-либертинов, вливающихся в ряды плебса. Война была выгодна всем, победы воодушевляли на новые свершения. Но была в этой прекрасной картине и оборотная сторона медали – дележ захваченной добычи мог внести серьёзный раздор. В этом году сложилась как раз такая ситуация.

Область Пицены на северо-востоке Италии была заселена на протяжении нескольких столетий одним из галльских племен, поэтому получила название Галльское поле. После их разгрома и изгнания земли отошли к Риму по праву победителя. Традиционно часть завоеванных земель передавалась колонистам из числа беднейших граждан, другая часть считалась собственностью государства и сдавалась от его имени в аренду. Арендаторами выступали колоны из вольноотпущенников и латинов, искавшие защиты у римских сенаторов. Соответственно последним и шла арендная плата. Подобный действенный подход позволял решить проблемы бедных и обездоленных, а также сохранить богатым и знатным свой статус и положение. Однако в этот раз традиция была нарушена.

Возмутителем спокойствия вступил народный трибун Гай Фламиний. Выходец из низов общества, он получил свой пост благодаря массовой поддержке рядового плебса и принялся рьяно отстаивать их интересы. Обычно трибуны ориентировались на разбогатевшую верхушку плебеев, настроенную на договоренности с патрицианским сенатом. Богатые плебеи и патриции составляли правящую верхушку Рима – нобилитет, чьи представители занимали все главные должности. Фламиний опирался на низший и средний класс плебеев, которые вынесли все тяготы долгой войны с Картхадаштом. Их положение ухудшилось, особенно по сравнению с нобилететом. Массе недовольных нужен был лидер, и он появился.

Опираясь на поддержку большинства, народный трибун предложил на народном собрании поддержать его идею о разделе всей земли Галльского поля между беднейшими римскими гражданами. «Все передать гражданам, в общей собственности ничего не оставить!» – таков был его лозунг.

Для сената это был вызов, и он его принял. Большинство сенаторов по-прежнему выходили из патрициев, потомков родовой аристократии. Они сформировали сенат еще о времена царей, они же свергли царя, когда он стал им мешать и более полутысячелетия стояли во главе Рима. Даже верхушка плебса составляли не более пятой части от 300 «старейших и славных мужей». На нижних этажах власти плебеи получили свое, но сенат и высшие жреческие должности практически безраздельно контролировались патрициями. Только они могли быть опорой и ядром римской власти.

Перед лицом посягательства на свои интересы, патрицианские роды прекратили свои споры, продолжавшиеся на протяжении десятилетий. Они делились на две группы – аграриев-консерваторов и реформаторов, сторонников торгово-ремесленного развития. Первых возглавляли Фабии, вторых – Эмилии. Оба этих рода доминировали еще в царском сенате, вели свое происхождение от богов, занимали высшие посты в государстве на протяжении столетий. Подчиниться требованиям безродного выскочки для гордых патрициев – это неприемлемое унижение. Поэтому сенат, собравшись еще перед общим голосованием граждан, почти единогласно отверг предложение народного трибуна.

Гая Фламиния это не остановило. Наоборот, он пошел на принцип и смог с помощью сторонников поднять десятки тысяч плебеев, поддержавших его идею, несмотря на отчаянное противодействие сената. На голосование пришли огромные массы людей, увидевших шанс исправить свое положение и вырваться из нищеты. Большинство поддержали идею Фламиния, и теперь последнее слово было за сенатом, который мог либо принять, либо отклонить решение всего народа. В ожидании этого решения плебс заполонил площадь Форума, где стояло здание Курии – место заседания сената.

Лучшие мужи славного города Рима уже второй день проводили время за стенами Курии в жарких спорах. Уступать им явно не хотелось, но и перспектива конфликта с большинством сограждан не вызывала восторга. Занятие любой должности в Риме требовало согласия общего собрания квиритов, поэтому тот, кто прямо и открыто выступал против предложений трибуна, рисковал уничтожить собственную карьеру. Но это было еще полбеды.

Гай Фламиний искусно обосновывал свои предложения заботой об армии. Римские легионы формировались из свободных граждан, которые по первому зову являлись на службу со своим вооружением и снаряжением. Оружие и доспехи стоили дорого. Для их покупки и содержания нужна была земля – основной источник богатства любого уважающего себя квирита. Только человек, владевший землей, считался в глазах других настоящим римлянином, а значит, мог служить в армии и участвовать в политической и общественной жизни.

Землей Галльского поля предполагалось наделить почти 20 000 семей, что означало возможность создания при необходимости 4 новых легионов. Для милитаризированного римского общества обвинение в пренебрежении армейскими интересами граничило с предательством. Это могло стать катастрофой не только для отдельного сенатора, но для всего их рода. Подобное обстоятельство пугало многих. Патриции разрывались между родовым упрямством и гордостью с одной стороны и страхом, смешанным с осторожностью, с другой.

Почувствовав, что ситуация зашла в тупик, слово взял Квинт Фабий Максим, консул прошлого года, удостоенный триумфа за победу над лигурами. Признанный глава аграриев, способный находить компромиссы, Квинт Фабий в своей речи, пересыпанной ссылками на прошлые деяния предков и призывами к старым римским ценностям, предложил вариант почетного отступления. Согласиться с предложением Фламиния, мотивировав это заботой о гражданах как долге отцов-патрициев. Указать, что такое решение является исключительным ввиду чрезвычайных обстоятельств – слишком быстро возросло население, и слишком тяжелой была последняя война. Закрепить в своем решении, что при разделе следующих завоеванных земель, сенаторы должны получить «справедливое» вознаграждение за «заботу о ближних».

Предложение вызвало бурное обсуждение и оживление. Ощутив куда ветер дует, с места поднялся Луций Эмилий Пап, временный глава противоположной группировки. Он замещал признанного лидера своего клана Марка Эмилия Лепида, который в ранге действующего консула подавлял восстание местного населения на Сардинии. Сардам не нравилась власть Рима, и они продолжали тяготеть к Картхадашту.

Луций Эмилий, мало чем уступавший своему противнику, поддержал его идею, развив и дополнив. В частности, обеспечение колонистов материалами, продуктами и прочим, возложили на торговцев, пользовавшимися защитой и поддержкой патрицианских родов, дружественных Эмилиям.

Решение сената, объявленное на площади Форума, вызвало взрыв радости среди собравшихся. Толпы плебеев славили как сенаторов, так и народного трибуна. Последнего на волне народного энтузиазма несколько человек подняли себе на плечи. Однако, не уступая сенаторам в расчетливости и амбициях, Фламиний не обольщался показным единением. Слишком явно во взглядах, вышедших на Форум, сенаторов, устремленных на него, читалась ненависть и раздражение.

Спустя некоторое время жизнь в городе вернулась в нормальное русло, и беднейшие плебеи направились к Галльскому полю, где Марк Эмилий Лепид, вернувшийся победителем с Сардинии, начал нарезать земельные участки. На виллу к Фабию Максиму пожаловали гости – Луций Эмилий Пап, Гней Сервилий Гемин, чей род был тесно связан с торговыми кругами, Гней Корнелий Сципион, глава самого разветвленного патрицианского рода. Хозяин встречал их вместе с Гаем Атилием Регулом, возглавлявшим группу плебейских сенаторов, и Титом Манлием Торкватом, чей род олицетворял патрицианскую строгость и благочестие. Лидеры двух группировок сената собрались узким кругом.

После обычных приветствий, Эмилий сразу перешел к делу, сообщив, что удалось достичь договоренностей с большинством преуспевающих торговцев и перевозчиков. В свою очередь Регул рассказал о соглашениях с верхушкой плебейских землевладельцев. Все они тоже недовольны Фламинием, который слишком много на себя берет и не желает с ними считаться. Известия воодушевили сенаторов.

–Надо изгнать его из политики раз и навсегда. Мало того призвать к ответу за неуважение к сенату и заставить заплатить штраф, – горячился Сервилий.

– Не получится, – с сожалением ответил Торкват. – Он денег не берет, а границы защиты плебеев нашими законами не установлены. Мы же сами пошли им на уступки, дабы сохранить свои легионы.

– То есть он действительно верит, что поступает правильно и для других? – уточнил Сципион.

– Да и этим он опасен, – бросил Фабий. – И амбиции у него соответствующие.

– Да, он видит себя претором, а то и цензором.

– Бери выше, Сципион, он метит в консулы.

– Что?! Это же откроет ему дорогу в сенат! – возмутился Эмилий.

– Его надо остановить, – выразил общее мнение Торкват. – Необходимо везде продвигать на выборах наших людей, народный трибунат должен стать концом карьеры для этого выскочки.

Обговорив детали будущих действий, Фабий на правах хозяина пригласил гостей к столу, воздать должное его кухне, где все блюда были изготовлены из плодов и зерен, собранных на его землях.

– Мы обсудили наши дела, теперь можно и отдохнуть от политики.

– Не совсем, – возразил Эмилий по пути к столу. – Есть еще одна проблема, которая боюсь, со временем увеличиться.

– И как её зовут? – усмехнулся Регул, когда сенаторы занимали свои места вокруг обеденного стола.

– Хамилькарт Барка, рабимаханат Картхадашта.

– А это он командовал на Сицилии, потом подавлял восстание наемников, а после отправился в Иберию, как доносили эллины?

– Да он самый непримиримый враг Рима в Картхадаште.

– И чем нам сейчас грозит его деятельность? Он воюет на глухой окраине Великого моря далеко от наших владений. Содержание войска всегда обходилось Картхадашту дорого. Хамилькарт увязнет в Иберии на всю жизнь.

– Я тоже так думал, Фабий, но мои вольноотпущенники, связанные торговыми отношениями с Массалией и Сагунтом принесли неожиданные вести. Пуниец не только победил местных царьков, но и нашел рудники серебра, золота и свинца тартессийцев.

Над столом повисло ошеломленное молчание.

– Ты серьезно Эмилий? – не выдержал Регул. – Он нашел рудники тартессийцев, которые, как рассказывали эллины, купались в роскоши и драгоценностях? И это не сказки?

– Нет, более того именно из этого источника пунийцы, оказывается, оплатили нам львиную долю ежегодной контрибуции за прошлую войну. И этими деньгами Хамилькарт распоряжается самостоятельно, без контроля со стороны их сената.

– Разумеется, часть добычи прилипает к его рукам, – усмехнулся Сервилий.

– Да, но он их тратит, по словам местных, которые слышали мои вольноотпущенники, для усиления войска за счет покоренных иберов.

– А что делает их совет Ста четырех? Все эти судьи? Как их там… миат, придумали же название, – поинтересовался Торкват. – Неужели их не тревожит такое усиление Барки? Они распяли на кресте много своих военачальников только по подозрению в излишних амбициях.

– Их это тревожит, но они не знают к чему придраться. Хамилькарт только побеждает, его популярность растет не только у простых их граждан, но и среди знати. Да и выплата контрибуции за чужой счет пунийцам понравилось.

– Это может стать для нас опасным, – признал Фабий. – Но что мы можем сделать? Условия мирного договора Барка не нарушает. Война с ним в Иберии будет непопулярна, народное собрание её не поддержит. Да и нельзя, когда на горизонте война с галлами, ссориться с Картхадаштом. У тебя есть идеи, Эмилий?

– Нет, я сам ломаю голову и ничего не могу придумать. Приму любую помощь.

– Так может нам повременить пока с галлами? – предложил Сципион.

– Нет, Италия должна стать полностью нашей. К тому же галлы наверняка встревожатся, узнав о разделе земли одного из своих племен, пусть даже и бывшей. Еще неизвестно кто начнет войну первым, мы или они.

Наступило молчание, каждый из собеседников пытался найти решение, попутно отдавая должное столу хозяина.

– Раз ничего придумать у нас не получается, может, обратимся за советом к богам и отправим кого-нибудь к оракулу? – предложил Сервилий.

– Подождите, а если нам направить посольство … неофициального характера? – выдвинул идею Сципион.

– Не понял, объясни, что ты имеешь в виду, – озадаченно спросил Эмилий.

– Прямых требований к Хамилькарту без согласия всего сената и главное народного собрания мы выдвинуть не можем. Но направить в Иберию людей с вопросом к рабимаханату о целях его действий нам никто не помешает. Заодно они посмотрят, что там происходят, соберут сведения. Мы в любом случае больше узнаем.

– И заодно посмотрим на реакцию этого … стратега, – подхватил Торкват.

– Это интересная идея, – оценил Фабий. – Но нужно подобрать людей для посольства. Мы патриции, там быть не должны.

– Согласен, а нужных людей мы найдем. Кандидатуру одного из них, кого можно поставить даже во главе посольства, я уже вижу.