Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Всё это утро я чувствовал себя, как, наверное, чувствует себя актёр, которому поручили играть определённую роль, но забыли дать прочитать сценарий. Всё, что я делал и что говорил, казалось мне плохой импровизацией на заданную тему. И тем не менее первое испытание этой ролью я, видимо, выдержал. И, главное, стал говорить, как они, и даже вальяжность какая-то во мне появилась. – Господа, я вас больше не задерживаю – из каких дешёвых сериалов я этого понабрался? Да, и накосячил слегка. Зачем мне, например, понадобилось сказать: Я вас услышал? Что это ещё за жаргон? Не хватало ещё спросить, как поляну делить будем. – Я ухмыльнулся, и тут же помрачнел: – А всё же, куда девался тот, настоящий император? Или мы с ним поменялись местами, и он водку пьёт с моими друзьями, а те над ним потешаются. Не дай Бог, в психушку сдадут, этого ещё только не хватало. – Чтобы отвлечься, я взял со стола доклад о коронации, сел и стал внимательно читать. Совсем скоро, через неделю в Москве должно состояться нечто грандиозное. Строятся и уже почти готовы специальный помост в Кремле и павильон на Воробьёвых горах, на торжества по этому случаю в Москву съедутся несколько тысяч представителей всех губерний и сословий, более 100 иностранных посольств, в том числе: его светлость Эмир Бухарский Сеид-Абдул-Ахад-Хан с сыном-наследником, а также его высокостепенство Хан Хивинский Сеид-Могамет-Рахим-Богадур-Хан. -Хорошо, хоть оба Сеиды, не запутаешься. – Готовятся торжественные обеды, для этого в апреле 1896 года из Петербурга в Москву было привезено столовой утвари более 8 000 пудов, причём одних только золотых и серебряных сервизов – до 1 500 пудов. А в Кремле устроена специальная телеграфная станция на 150 проводов для соединения со всеми домами, где остановятся чрезвычайные посольства. Сформирован коронационный отряд в числе 82 батальонов, 36 эскадронов, 9 сотен и 28 батарей – под главным начальством великого князя Владимира Александровича (это что – мой родной дядя что ли?). А через 4 дня после коронации, то есть 18 мая, на Ходынском поле планируется народное гуляние и раздача бесплатного угощения. Ходынское поле… я невольно поёжился. Вдруг в моём мозгу пронеслось странное видение: Ваганьковское кладбище, какие-то кусты и бетонный, позеленевший от времени монумент в виде креста. – Ходынка – вот это что! – Я снял телефонную трубку, в ней приятный женский голос сказал мне: Алло! – Соедините, пожалуйста с министром двора, – и через секунду услышал хрипловатый голос Воронцова-Дашкова: – На проводе! – Илларион Иванович, нельзя ли отменить коронацию? – Что? – Я почувствовал, что ещё секунда, и у человека на том конце провода случится инсульт. – То есть не коронацию, а народные гуляния после неё. Сколько на это предполагается затратить? – Не знаю, надо у Витте спросить! – Витте, Витте, – подумал я,– фамилия знакомая. А не премьер ли это министр? Или министр финансов по крайней мере. – А вслух продолжил: – Может, эти деньги на что-то другое пустить можно? – Ваше Величество, – пришёл в себя Воронцов-Дашков, – да о чём вы говорите! Это же для всей империи событие главное. Весь народ будет веселиться и радоваться подаркам и угощенью. Это же традиция, спокон веку такое было, при всех коронациях. – Илларион Иванович, я вам должен честно признаться, я после этого удара… очень себя плохо чувствую. Саму церемонию ещё может быть выдержу, но это народное гуляние и балы всякие – боюсь, меня на это не хватит. – Мужайтесь, Ваше Величество, – голос министра двора смягчился, в нём послышались отеческие нотки. – Это же миропомазание, венчание на царство. Это же сам Господь Бог вам власть вручает! И в этом есть высший смысл: на вас единственного обрушивается то, что другим не дадено. Потому что: как нет выше, так нет и труднее на земле царской власти, нет бремени тяжелее царского служения. – Мне показалось, что при этих словах старый человек у аппарата даже прослезился.

Неожиданные визиты

Я вновь позвонил в звонок. Чемодуров немедленно вошёл в кабинет; видимо, он, как верный пёс, сторожил меня под каждой дверью. – Тэкс, голубчик, – сказал я, уже не чувствуя никакого страха и стеснения перед камердинером, – напомни-ка мне о других родственниках. – О дядьях двоюродных ваших? Их одиннадцать всего. – Жесть, - чуть не вырвалось у меня, – как их всех можно запомнить? – А Чемодуров продолжал бубнить с видимым удовольствием: – Во-первых, у покойного великого князя Константина Николаевича, сына государя нашего Николая 1-го, есть два сына: Константин и Дмитрий. Старший из них, Константин Константинович – поэт и, говорят, талант большой. Да, и в Эрмитажном театре играет. Только вот политику, министров всяких он не любит, и вам он, конечно, не помощник. А великий князь Дмитрий, так тот – кавалерист, э-эх… лихой. Его при дворе все побаиваются. Как выпучится на тебя, да как гаркнет: – Война с Германией неизбежна! – так прям душа в пятки! И слабый пол шибко не жалует, даже мне говорил: – Терентий, берегись юбок! – Но самый уважаемый из всех – так это Николай Николаевич младший, сын Николая Николаевича старшего. Вот это князь так князь: высок, статен, умён – он вот ваша опора и есть. А уж каков офицер – редчайший, дисциплину знает, парады так организует, что все солдаты как по струнке идут. Его брат Пётр Николаевич, хороший человек, молчаливый такой и застенчивый, только хворает очень, в Египте живёт, от туберкулёза лечится. А женаты они на сёстрах – принцессах Черногорских – Стане и Милице, вот уж те затейницы, кого только ко дворцу не приводили – и магов, и чародеев, и волхвов, и прорицателей. Не соскучишься! – Чемодуров вздохнул и вытер ладонью губы от усердия. – Это точно, - невольно усмехнулся я про себя, – от этих Николаичей и Костантинычей у любого голова пойдёт кругом. – Но верный слуга отнюдь не собирался заканчивать. – Дальше идут Михайловичи – сыновья Михаил Николаевича, брата Константина и Николая Николаевича старшего – а все они сыновья Николая 1-го Павловича. – Кошмар, запомнить всё это невозможно! - Их целых 5: все они не от мира сего, всем им чего-то надо. Старший Николай вместо того, чтоб делом заниматься и войсками командовать, всё за книгами сидит, всё пишет чего-то. И только по-французски говорит, слова нормального от него не дождёсся. Второй брат – Михаил Михайлович, его за глаза Миш-Миш называют, вот кто вояка, и красавец, и танцор. Как он женился, так многие дамы в Петербургских салонах плакали, ой плакали! А и женился на ком, не понятно, какая-то англичанка русских кровей, не царского рода. Так он, по вашему повелению, с ней в Лондоне теперь живёт. И правильно, знал ведь, что не положено. А Георгий Михайлович, третий брат, тот с Петром Николаевичем два сапога пара, всё лошади да лошади. Два других брата – Сергей и Александр, которого все СандрО называют, это ваши друзья детства. – А почему Сандро? – А на Кавказе долго жил, совсем огрузинился. И он поприветливей Сергея будет, тот всё обижается, чуть что. И к тому же Сандро на вашей сестре Ксении женат. – Как, он же её дядя! – Так троюродный же. И к тому же живут они, вроде, хорошо. Но это ещё не все. Есть ещё владетельные князья. Евгений, сын великой княгини Марии Николаевны, герцог Лейхтербергский, он здесь в России живёт, остальные за границей. Женат он на сестре победителя турок генерала Скобелева. Эээх, Зинаида Дмитриевна – такая красавица, и зачем её Бог послал этому Лейхтербергскому недалёкому. А есть ещё принц Ольденбургский Александр Петрович, командир Гвардейского корпуса. Вот уж крут, так уж крут – за дисциплиной сильно следит и никому спуску не даёт. При его приезде с инспекцией у дежурных офицеров, говорят, нервные припадки делаются , а солдаты, те вообще в непрерывной панике пребывают. Но, однако ж и меценат – всяким учёным и путешественникам покровительствует.

Моя бедная голова, только что вставшая на своё место, после прекрасного завтрака и кофе, от обилия великих и владетельных князей вновь стала кружиться, как на карусели. И я даже обрадовался, когда на столе вновь зазвонил деревянный телефон. – К вам министр финансов Витте, Ваше Величество, – отчеканил, видимо, дежурный офицер охраны. – Я же велел, на сегодня все визиты отменить! – Говорит, дело срочное, не терпит отлагательства! – Ну, ладно, проси. – Как его там, Витте, по батюшке? – спросил я Чемодурова. – Сергей Юльевич, – бросил он на ходу и спешно удалился. Через минуту по коридору послышались быстрые и уверенные шаги, дверь распахнулась, и кабинет стремительно ворвался, как степной ветер, довольно грузный 40-летний мужчина с бородой и усами. – Что за мода такая? – подумал я невольно, – кто-то мне говорил, что в то время только артисты бритыми ходили, чтобы удобнее было разные бороды наклеивать. – Министр финансов, с чёрными, но уже начинающими седеть волосами, огромным высоким лбом и набрякшими мешками под глазами, быстро приблизившись, поклонился. Я машинально протянул ему руку, которую он с некоторым удивлением пожал. – Ваше Величество, срочно нужно ваше решение! – даже не спросив меня ни о чём, начал он. – Подождите, Сергей Юльевич, – остановил я его, подняв руку, чтобы сдержать его напор. – Подождите. У меня, знаете ли, неприятность: вчера я где-то поскользнулся, упал, очнулся утром и ничего не помню. – То есть как это, Ваше Величество? – А вот так: совсем ничего. И никого. – Витте выглядел озадаченным, но, видимо, в свойственной ему манере, решил говорить всё, что ему приходит в голову. – А меня вы, государь, узнали? – Вас невозможно забыть, Сергей Юльевич. – Довольный своим ответом, я опустился в удобное кресло, которое приятно расслабило тело, и почувствовал себя совершенно свободно. – Император так император, даже интересно, чем всё это кончится. – Так какое у вас дело? – Нужно ваше высочайшее одобрение на постройку Маньчжурской железной дороги: от Читы через Харбин до Владивостока. Контракт с китайцами на строительство готов. – Так, в чём же дело? Присылайте, я подпишу. – Есть одно щекотливое обстоятельство, Ваше Величество. Наместник китайского императора и фактический правитель страны Ли Хунчжан просит себе на личные, так сказать, расходы колоссальную сумму – полмиллиона рублей. Он завтра прибывает в Одессу, чтобы участвовать в вашей коронации, поэтому надо решить вопрос, немедля. – А много это, полмиллиона? – Это поболее тридцати моих годовых зарплат, Ваше Величество. Правда, я до того, как ваш батюшка уговорил меня перейти на госслужбу, в 2 раза больше получал от своих коммерческих предприятий, и тем не менее. – Так, интересно. А почему же вы решились оставить вашу выгодную деятельность ради… такой зарплаты? – Услышав последнее слово, Витте выказал некоторое изумление. – Я никогда, хосударь, взяток не брал и не собираюсь! Я служу, Ваше Величество, как это ни высокопарно звучит, только вам и России. – Витте разгорячился, на его лбу выступили капельки пота, а в речи явственно послышался южный акцент. – Ну не кипятитесь, Сергей Юльевич, – примирительно сказал я, – я ничего такого и не имел в виду. Вернёмся к китайцам. Стоит ли этот Дэн Сяопин таких денег? – Ли Хунчжан, Ваше Величество. – Ну хорошо, так стоит или нет? – Стоит, хотя деньги и громадные. Мы на 10 лет сократим строительство дороги до Владивостока. И, кроме того, вся Манчжурия попадёт под наше влияние, можно и ответвление сделать до Порт-Артура. Не зря же в прошлом году мы с немцами и французами вынудили Японию уйти с Ляодунского полуострова, где этот незамерзающий порт находится, и отступится от Симоносекского договора! – От какого? – переспросил я в некотором обалдении. – Симоносекского, того, который японцы Китаю навязали. Вы же ещё меня с этим телеграммой поздравляли. – Да-да. Помню. Ну, тогда всё решено – действуйте. – Витте вскочил, быстро поклонился, и его снова, будто жарким ветром, сдуло из кабинета.

Я посмотрел на заваленный стол, никакие бумаги читать мне больше не хотелось, и снова вызвал Чемодурова. Этот человек, несмотря на всю его кажущуюся простоту и слегка деревенскую речь, показался мне очень сообразительным и знающим о господах значительно больше, чем было ему положено. – А скажи мне, Терентий Иваныч, – спросил я его, стараясь застать врасплох, – что ты думаешь о Витте? – Камердинер ни на секунду не смутился. – Человек он очень толковый, ваш батюшка его жаловал, да уж больно собой гордится. – Если такой уж честолюбивый, то почему только министр финансов? – А кем же ему быть? – Ну, не знаю, главой правительства, председателем совета министров. – А такой должности не предусмотрено, ваш батюшка считали, что такой пост слишком много власти себе заберёт. – Это показалось мне очень странным, и я вопросительно посмотрел на камердинера. – Есть, правда, у нас председатель комитета министров, Иван Николаевич Дурново, заслуженный человек. А на этом посту все люди – заслуженные. Едва семьдесят кому стукнет, так им сразу этот пост предлагают. Некоторые соглашаются. И чего не согласиться, работа – не бей лежачего. Сиди себе на заседаниях и дреми. А как по важному делу, так там ваше, высочайшее решение требуется. Но у Витте и так дел хватает: он одновременно и министр путей сообщения, железных дорог то есть, самая выгодная должность. – Когда обед с матушкой? – решил я сменить тему. – Через полчаса. – Ступай.

– Вот сейчас эта комедия и закончится, – возвратился я к своим навязчивым мыслям. – Мать есть мать, её не обманешь. Но ничего, главное не впадать в ступор, а там что будет, то и будет. – И мне немедленно вспомнилась моя мама, из той, другой жизни, которую мой отец называл ангелом безгрешным, её полные руки, мягкую улыбку и прелестные карие глаза, которые всегда смотрели на меня с таким обожанием, с такой любовью. Чтобы отвлечься и не расплакаться, я подошёл к столу и начал перебирать стопки бумаг. – Так, что здесь? Проект реорганизации управления сельскими школами – не интересно. Прошение на высочайшее имя о выделении пенсии вдове бывшего председателя Государственного банка. Боже, какими мелочами ему, российскому императору приходится заниматься… То есть, почему ему – мне! И неужели это будет всю жизнь продолжатся? Вот это всё? – Внезапно я услышал удар в дверь, она широко раскрылась, и в комнату не вошёл, а, можно сказать, вплыл широкий в плечах человек с огромными кудрявыми бакенбардами. – Почему без доклада? – пробормотал я сердито, уже прочно войдя в роль хозяина земли русской. – Когда это я с докладом к тебе заходил, племянничек? – Голос вошедшего был настолько громок, что в стакане из-под чая на столе затренькала оставленная ложечка, а портрет императора Александра 3-его на стене слегка покосился; или мне так показалось. – А дядюшка, это вы? – спохватился я и решил сразу перехватить инициативу. – Присаживайтесь, присаживайтесь. – Я присаживаться не учён, – густые брови дядюшки угрожающе поползли к переносице, и он опустил свою массивную фигуру в соседнее кресло. – А уж сяду, так уж сяду. – Я решил не обращать внимания на его недовольство и продолжал: – Со мной, знаете ли, неприятность вчера случилась: мы в ближнем кругу, так сказать, несколько себе позволили, и я где-то поскользнулся, упал, ударился головой, очнулся утром и ничего не помню. И не узнаю никого. – Ой-ёй-ёй,– прогрохотал в ответ голос великого князя. – Всё эти Михайловичи. – Портрет на стене при этих словах задрожал и встал на место. – А доктора были? – Были, но ничего понять не могут. Говорят, пройдёт. Постепенно. – Ну, дай Бог! – милостиво заключил дядя. – Это Витте от тебя только что выскочил. – Да, он. – А чего хотел? – Договор будем подписывать о строительстве Маньчжурской железной дороги. – Эх, в опасное дело он тебя втравляет, а заодно и всю империю нашу. – Почему же опасное? – А ты думаешь, Японии это понравится? Да, она сейчас обескровлена войной с Китаем, ей бы с Формозой разобраться. И Порт-Артур она нам отдаст, но злобу затаит. Рано или поздно эта победа нам боком выйдет, вот помяни моё слово. Лучше уж по Амуру, по нашей земле дорогу построить. – Так это 10 лишних лет займёт! – Ну и что? А куда торопиться? Ну, да ладно, что сделано, то сделано. У меня к тебе другое дело. Давно пора наш балет на европейский манеж выводить. Этот Петипа – он просто гений, а Лебединое озеро – я на генеральной репетиции был – так это просто шесдёвр (при слове шесдёвр портрет Александра 2-го опять покосился). Он, конечно, француз, этот Петипа, ну и что? А балерины-то русские! Одна Никитина чего стоит. А Мария Петипа? Мать-то у неё русская – Фея сирени, восторг! Да и Кшесинские обе, в особенности вторая помоложе, тебе ли не знать! – Хорошо, а от меня-то что нужно? – Денег, дорогой мой, денег! – Организация выступлений Мариинского театра в Европе в копеечку обойдётся. – Ну, обратитесь в Министерство финансов. – Витте жадный, не даст. – Тогда кредит возьмите в банке. Это же коммерческое предприятия – театр же билеты продавать будет. – Что-то с тобой Ники, действительно не так, подлечиться тебе надо. Когда ты на такие мелочи денег жалел? – Не знаю, дядюшка, не знаю, зайдите через пару недель, подумаем. – А чего думать-то? – В этот момент в кабинет зашёл Чемодуров: – Матушка ваша ожидают Вас в обеденной зале. – Простите, дядюшка, идти надо, – воспользовался я моментом и пулей вылетел из кабинета. – Так, от этого отвязался, – думал я, шагая за камердинером по уже известному мне коридору, – но тут испытание посерьёзнее. Вот она дверь в столовую – сейчас она раскроется и всё! – И дверь раскрылась.

Вдовствующая императрица

Не чуя под собой ног, я вошёл в уже знакомую мне белую столовую. У стола стояла женщина невысокого роста, лет 50-ти или чуть больше, в тяжёлом коричневом платье. Лицо её хранило следы былой красоты, было не лишено живости и, можно даже сказать, очарования. Глубокие карие глаза посмотрели на меня с любовью и нежностью. – Ники, что случилось, мой дорогой, – сказал приятный грудной голос с несильным иноземным акцентом, – мне доложили, ты сильно ударился вчера? – Да, сам не знаю как. – Покажи где? – Вот. – Я подошёл совсем близко на негнущихся ногах и наклонил голову. Мягкая рука коснулась моей головы, и зудящая боль, кажется, отступила, съёжилась и унеслась неизвестно куда. Почувствовался запах духов, которых я не встречал раньше, ненавязчивый, похожий на легкий и обволакивающий аромат магнолии. Я закрыл глаза. – Бедный мой Ники, – сказал тот же голос, от которого кровь прилила к моему лицу, я как-то внутренне дрогнул и осел, хотя и остался стоять как вкопанный: – Она узнала меня, то есть она считает меня своим сыном! Первая победа одержана, но вот победа ли? – Мы сели за стол, всё происходящее по-прежнему плыло перед моими глазами. Вышколенные лакеи накладывали что-то вкусно пахнущее мне на тарелку, наливали суп, меняли приборы. А Мария Фёдоровна всё говорила и говорила своим приятным низким голосом о том, что урожай в этом году опять будет отличный, что мы, Россия, снова пол-Европы своим хлебом накормим, что суп «Святого Жермена» с копченой ветчиной опять вышел удачно и всё благодаря гороху, привезённому из одноимённого пригорода Парижа. – В России такого гороха днём с огнём не отыщешь, – продолжала она, – А маленькие кулебяки чудо как хороши. Вот попробуй, Ники, – показала она на большое белое блюдо, закрытое прозрачными ломтиками в аппетитных прожилках, – холодная осетрина, наша каспийская с соусом «Ремулад» – просто прелесть, а вот яйца по-венски – так себе. Ешь, Ники, простую пищу; помню, в Крыму ты любил молочного поросенка с кашей «по-ялтински». Так его наш шеф-повар называл, сам француз, а рецепт, он признавался, у какого-то ялтинского ресторатора позаимствовал. Ешь-ешь, ты сам же говорил, что любишь есть то, что ест простой народ. Не то, что супруга твоя, дармштадская принцесса… Провинциалка, а туда же: это ей не так, то ей не этак. Что молчишь? Что не бросаешься, как обычно, её защищать с пеной у рта? А потому что сказать нечего, провинция есть провинция. А гонора сколько, сколько надменности! Объясни, почему она ни с кем не общается – брезгует что ли? Только разве что с сестрой твоей Ксенией, да и то… – И сразу, без перерыва продолжила говорить на совсем другую тему: – Что-то ты неважно выглядишь, Ники! Бледен весь, нездоровится тебе? Сдается мне, – опять у императрицы произошёл полный разворот настроения, – что дело не в шишке, не в том, что НА голове, а в том, что В голове. Наверное, опять вчера пьянствовал с этим Сандро, говорила всегда – не пара он тебе. Легковесный он, несерьёзный. – А кто пара? – спросил я, и над столом повисла неловкая пауза. – Да, пожалуй, что и никто, – ответила императрица, немного подумав. – Единственный надёжный человек в окружении – это Витте, его и слушайся. Он один не только о своих интересах, но и о России печётся, хотя и себя не забывает, конечно. А остальные, в особенности родственнички наши, великие князья… Это кто к тебе приходил, Владимир что ли? – Я решил промолчать и сделал вид, что занимаюсь осетриной. Но императрице моего подтверждения и не требовалось. – Вот уж бесполезный человек, а амбиций-то сколько, амбиций, – Мария Фёдоровна поджала губы. – Да ты и сам знаешь. – И тут же в своей по видимости любимой манере перескочила на другую тему. – Желе по-парижски просто великолепно, а ты даже ни одного пирожного с безе не попробовал. Ну да ладно, поправляйся – у тебя и без меня дел много. – При этих словах, она встала из-за стола и протянула мне руку. Я с облегчением поцеловал её кисть с еле различимым запахом магнолии и почувствовал на своих волосах, там, где шишка, лёгкое прикосновение её губ. Подняв глаза, я увидел, как она уходит, шурша юбками: прямая, спокойная и неспешная.

После обеда я сказал всем, что устал, и ушёл в спальню, той же дорогой, но только обратно. Вернувшись в спальню, я снова внимательно её осмотрел, как будто я должен был найти в ней новые следы своего загадочного появления. Но, конечно, ничего не нашёл. Кровать, на которой я объявился в своём нынешнем состоянии, была широкой, но на удивление простой и без изысков. Только на белом белье подушек и простыней в уголках притаился небольшой царский вензель с двуглавым орлом. Я попробовал сесть, даже попрыгал на кровати. Не жёстко, но и не мягко. – Интересно, из чего всё это сделано, поролон-то наверняка ещё не изобрели. Надо бы у Чемодурова спросить. – Я решил раздеться и прилечь. И заставить себя если не спать, то просто отдохнуть. – Тем более, что следующая встреча с министром внутренних дел Горемыкиным – Воронцов-Дашков сказал, что отменить её никак невозможно – только в 5, то есть через 2 часа. Нет, надо срочно секретаря завести, тем более что никаких компьютеров и смартфонов в этой жизни не предвидится. Тоска. Надо бы какие-нибудь документы почитать, но уж очень не хочется. А-а-а-а, – я широко зевнул, из открытого рта вырвалась маленькая струйка слюны. – Нет, слишком много всего за один день, а то ли еще будет. – И я заснул, как провалился в бесконечную чёрную дыру.

Лучший друг Сандро

Я проснулся внезапно от того, что услышал сквозь сон, что кто-то ходит по комнате, просто, по-хозяйски. – Главное, – решил я, – не раскрывать глаз, не может быть, чтобы всё это наваждение было правдой. – А ты всё спишь, Ники? Ночи тебе не хватает, – услышал я над своим ухом молодой и насмешливый голос. И точно не знакомый. Я медленно открыл глаза, сначала один, потом другой. – Нет, нееет! Не может быть, - передо мной была всё та же комната с той же мебелью и шторами. Я обернулся: на кресле рядом с дверью вольно расположился молодой человек лет 30, как две капли воды похожий на меня, то есть на Николая второго. Те же усы, та же бородка, только залысины, пожалуй, поглубже. Одет незнакомец был в штатское с видимым даже на мой неискушённый взгляд шиком и элегантностью. В руках он держал трость с золотым набалдашником и поигрывал ею, вращая то вправо, то влево. – Кажется у меня начинается раздвоение личности, - пришло мне в голову, – всё-таки я точно сошёл с ума. – Я сел на кровати и потянулся за брошенным на стул мундиром. – Неважно выглядишь, Николаша, продолжал неизвестный. – Говорил тебе вчера, в пунше сахар, и много. А сахар – это прямая дорога к головной боли, если не утром, то пополудни. Уж лучше сухое красное или водка наконец. Что ты на меня так смотришь, как будто не узнаёшь. Проснись, это я, Сандро. Ау! – и молодой человек, нисколько не стесняясь, основательно потряс меня за плечо. – Сандро, Сандро… Чемодуров что-то говорил, друг детства что ли? И на какой-то родственнице он женат. Все они тут родственники, куда ни плюнь! – А Сандро продолжал беззаботно болтать: – Слышал, слышал о твоих приключениях. И как пунш из горлышка пил, и как стойку на руках делал. Только вот не видел, чтоб ты падал. Говорят, ты ударился сильно. – Да, головой, ничего не помню. Хорошо, что не в гипсе очнулся. (Очнулся – гипс: откуда это, из Бриллиантовой руки? Да, всё это похоже на бред на заданную тему). – Где же это тебя угораздило? – продолжал Сандро. – Может дома по приезду? Да тебя вроде аккуратно несли. Может, задели об косячок? Нет, ты прямо совсем не тот, не краснеешь, не обижаешься. Чудеса, да и только, Может, мне тоже стукнуться? Может, поумнею? А что о здоровьи сестры не спрашиваешь? – Так он женат на сестре, моей сестре – вспомнил я. – Да, кстати, как она? – В целом ничего, но по-прежнему мигрени мучают… А я к тебе по делу. – Сандро, переменив тему, посерьёзнел и как-то внутренне подобрался. – Я со товарищи записку написал – программу усиления нашего флота на Тихом океане. С Японией мы там обязательно столкнёмся, если не через пять лет, так через десять. Ну что, тебе дать сначала почитать – я замотал головой – или сразу на заседание Государственного совета выносить? Да боюсь, зарежут, заклюют. Не понимают они там ни хрена. А уж дядя твой Алексей Александрович, главный моряк, прости Господи.. – Ну я не знаю… А в других странах, где такие программы обсуждают? – В других? Да там же парламенты, друг дорогой… – Сандро, я тебя давно хотел спросить, а почему в России по-твоему парламент не возможен? Ну, не парламент, а какой-то другой совещательный орган. Из народных представителей… – Из народных? Да ты с ума сошёл? Они тебе там надискутируют, да такого напринимают… Народных! Да ты знаешь, что этот народ на 80%, а может и больше, неграмотен? Кого они могут выбрать? Проходимцев всяких да жуликов. Мы это с тобой обсуждали и не раз: не созрела Россия до парламентов. Ты прямо, как мой старший брат Николай: эгалите, фратерните! С кем эгалите? С мужиком тёмным, который даже Евангелие (и Сандро перекрестился) не то что постичь – прочитать толком не может. Ну, моему брату простительно – он на галлицизме помешался, хочет, чтобы у нас всё как во Франции было. Но ты-то…Ты на себя ответственность за всю империю принял со всеми 130 миллионами подданных. Принял, так и решай за них. – А если я не смогу? – Опять старая песня! Сможешь, если захочешь. Только вот дядья твои тебе не помощники. – Тут вот ко мне один приходил, деньги на балет просил. – А-а-а, Владимир…. Совершенно бесполезный человек. – Так на кого же тогда опираться? – Да, в семье НЕ на кого, согласен. Тогда на министров своих обопрись – попробуй хотя бы; ты их сам, в отличие от родственничков, подобрать сможешь. Постепенно. – Вот как раз сейчас ко мне на приём министр внутренних дел придёт, – сказал я. – Надо, кстати, одеваться срочно. – Одевайся, одевайся, чай, Чемодурова не зовёшь больше? А разве ты этого старика Горемыкина еще не раскусил? Мы сначала все его либералом считали, в Польше он долго жил, западное влияние и всё такое. Ан нет… Не зря его Константин Петрович на должность рекомендовал. – Кто? – Победоносцев, кто же ещё. А ты знаешь, какие частушки про Горемыкина пели полгода назад, когда он министром стал? – И не дожидаясь ответа Сандро продекламировал: