Корректор. Книга четвертая. Река меж зеленых холмов

– Вот, – наконец сказала она, откладывая стило и снова заглядывая в шпаргалку. – Берешь свою основную волновую функцию, раскладываешь в ряд Карта и отображаешь на пространство Гремана с помощью этого преобразования. А там все очевидно, особенно если визуализировать. Вари, извини, мне пора бежать, дальше сам разбирайся. Я уже и так задержалась.

– А ну стой! – страшным голосом прошипел физик, запуская пальцы в лохматые волосы. – Погоди, ведь получается… мы фактически из ряда выбрасываем все члены, дающие основной вклад в суммирующую функцию? То есть ты хочешь сказать, что резонанс дают второстепенные гармоники? Да чушь ведь! Они же на несколько порядков слабее и затухают…

– Вари, я опаздываю! – перебила его слегка испугавшаяся Карина. Он что, уже успел в уме все посчитать? – Дальше сам думай, что и на что влияет. Я побежала, прости.

Не давая никому опомниться, она помахала рукой и скользнула в проход между стеллажами. Быстро пробираясь между полками с опасно нависающим хламом, она обдумывала, не следует ли в следующий раз выбрать менее рискованный способ передачи сведений. Анонимное письмо, например. Если можно звонить, обманывая определители номера, наверняка есть какие-то способы и почту бесследно отправлять…

Уже выбравшись из лаборатории и шагая по пустынным коридорам ночного университете, она внезапно подумала: а случится ли следующий раз? Имеет ли она моральное право передавать технологии Демиургов людям? А почему нет? Да, бесплатные подарки развращают. Но ведь сотню лет назад Демиурги и так тайно перетряхнули текирскую науку. Кто сейчас помнит, сколько сантиметров в суне или килограммов в камне? Даже сажень уцелела лишь по случайности, из-за укорененности в массовом сознании, и та подогнана под метрические единицы. Да, в том, что люди должны доходить до всего своим умом, есть смысл. Но один раз в несколько лет вряд ли нанесет кому-то серьезный ущерб. В конце концов, студент изучает открытое до него, не задумываясь, кто именно делал открытия – люди, Демиурги или еще кто-то…

Раздумывая, она поднялась из подвала в вестибюль и вышла на улицу, кивнув одинокому скучающему сторожу. Летние запахи рощи, в которой утопал университетский комплекс, нахлынули на нее могучей волной, и она беспричинно улыбнулась. Нет, все-таки она поступила правильно. Когда Овари доведет-таки свою установку до ума, в ее особых способностях нужда пропадет. Каждый хирург сможет выявлять проблемы ничуть не хуже ее самой, а в перспективе – еще и ликвидировать их с помощью микроманипуляторов, мало уступающих ее собственным. И тогда она перестанет испытывать постоянное чувство вины из-за того, что не может помочь всем в ней нуждающимся.

Она встряхнулась и перешла на неторопливый бег. Конечно, можно и сместиться сразу, но ей так хочется вспомнить, как выглядят улицы Крестоцина ночью! У нее остается тридцать три минуты, и как раз к сроку она успевает добраться в больницу. А чтобы сэкономить время на душе, прямо сейчас она отключит имитацию потовыделения…

01.06.858, земледень. Пригород Грашграда

Удар в живот, который Комора получил, еще не успев толком выбраться из автомобиля, на какое-то время заставил его потерять интерес ко всему в мире, кроме одного-единственного глотка свежего воздуха. Когда он пришел в себя, то понял, что его крепко прижимают лопатками к стене. Сильные руки двух здоровых амбалов держали его так, что он не мог даже пошевелиться.

– Здравствуй, момбацу сан Комора ах-Машиас, – еще один мужчина, тарсак, подошел к нему сбоку и неторопливо снял черные очки. Лицо его казалось знакомым. Очень знакомым. – Вот мы и встретились снова. Что же у тебя физиономия такая, словно ты меня и знать не хочешь?

Комора дернулся, но двое, прижавших его к стене, даже не шелохнулись. Опытные мордовороты, они свое дело знали. Закричать? Бесполезно. В этом районе даже полиция прибудет часа через два, а то и позже. Да и все равно его так или иначе прихватили бы рано или поздно.

– Так ты не узнаешь меня, Комора? – снова переспросил тарсак, и на сей раз гид узнал его до конца.

– Прада… – пробормотал он внезапно пересохшими губами, уставившись в землю в ожидании нового удара. – Я же платил, исправно платил. У меня только последний период выдался неудачным. Хрюшек мало… Я заплачу, честное слово! Передай…

– Возможно, только последний период. А возможно, два или три, – судя по голосу, сборщик долгов улыбнулся. – Два периода назад ты заплатил только половину. Период назад – треть. В последний раз не заплатил ничего. И перебрался ты в такие трущобы, что я лично, – он с отвращением оглядел унылые покосившиеся заборы, тянущиеся вдоль улицы, – с трудом заставил себя сюда приехать. Дела все хуже и хуже, мой друг?

– Временно… Только временно! Я все верну…

– Сомневаюсь, друг мой. Очень сомневаюсь. Вот кто бы мне объяснил, – сборщик патетически поднял руки к небу, – зачем люди играют в казино в долг, если потом не в состоянии расплатиться? Скажи, Комора, вот как ты думал расплачиваться? Неужто только с работы гидом? Или стукачам глазастых сейчас много платят? Как думаешь, мне стоит подписаться? Тогда и мне, может, что перепадет?

Комора тяжело задышал. Все гиды в Граше работают на ГВС. Ну, или восемь из десяти уж точно. И все о том осведомлены. Но если Прада заговорил о стукачестве вслух, значит, намерен прижать его всерьез. Неужели его решили убить в назидание остальным?

– О, не волнуйся, мой друг, – участливо проговорил сборщик долгов, двумя пальцами вздернув подбородок гида и заставив того посмотреть себе в глаза. – Мы не станем тебя убивать… на сей раз. Мы всего лишь поучим тебя правильно вести дела. Мы даже не сломаем тебе ни ноги, ни руки, потому что тогда ты не сможешь работать и выплачивать долг. Всего лишь первое предупреждение. Но мой совет тебе, дружище – не дожидайся второго.

Прада коротко ударил его в живот, и Комора снова судорожно задергался. Сейчас его изобьют до полусмерти – только бы не по лицу! С расквашенной физиономией ни одно турбюро не доверит ему клиентов…

– Эй, момбацу саны, а в ваших краях, что, принято одного втроем метелить?

Этот голос Комора узнал мгновенно. Роняя на землю ниточки слюны, он с трудом повернул голову. Невероятно! Что они здесь делают?

– Тебе что нужно, иностранец? – зло спросил Прада на общем. – Ты знаешь, что шляешься со своими бесстыжими девками далеко за пределами заповедника? Здесь полиция не появляется. Или твоим шлюшкам хочется, чтобы их толпой поимели? А может, и тебя заодно?

– Ты нахал, момбацу сан, – лениво сообщил ему русоволосый дылда Палек Итадзура, прислоняясь к стене и скрещивая руки на груди. – И вовсе ты не момбацу, а может, даже и не сан. Ты чего руки распускаешь, козел? Ну-ка, отпустите его быстренько.

– Ты, сопляк, хотя бы знаешь, с кем разговариваешь? – зарычал сборщик долгов. – Я…

– Ты бандит, – спокойно заявила Яна Баку, упираясь кулаками в бедра. – Бандит и убийца, я прекрасно вижу. Бандит самого низкого пошиба, без какого-либо понятия о вежливости. Да всем, наверное, очевидно, не только мне.

– Яни, что ты с ним разговариваешь? – недовольно осведомилась щуплая пигалица…. кажется, Канса Итадзура, если Комора правильно запомнил ее имя. – Оторви им головы, и все, трупы потом куда-нибудь схороним. Их все равно никто искать не станет. И так кучу времени потеряли, господина Комору разыскивая.

– Я тебя, сучка, сейчас… – похоже, терпение Прады испарилось, потому что он сунулся вперед, на ходу выхватывая из кармана тяжелый кастет. Сунулся только для того, чтобы внезапно взлететь в воздух, перевернуться вверх тормашками и заорать от неожиданности, беспорядочно размахивая руками и ногами. Комора почувствовал, что его глаза вот-вот вылезут из орбит, причем не только из-за двух ударов в солнечное сплетение. Вероятно, громилы Прады испытали что-то похожее, потому что их хватка заметно ослабла.

– А говорили, у мужиков-тарсаков уважение к женщинам в крови, – удивленно проговорил Палек. – С детства, типа, в башку вбивают. Вот и верь теперь слухам! Или он все-таки не тарсак, а просто маскируется? А давайте его пополам разрежем и проверим, нет ли в нем инопланетного паразита, контролирующего сознание!

– Что… что… что!.. – завыл сборщик долгов. Неведомая сила вздернула его еще на пару саженей вверх, выше крыш домов, хорошенько встряхнула – из карманов посыпались монетки, из руки выпал и лязгнул по асфальту кастет – потом перевернула и резко опустила, почти уронила обратно. Не удержавшись на ногах, он упал навзничь, попытался вскочить – и не сумел, упав на спину плашмя. Похоже, та же самая сила прижимала его к земле, не позволяя подняться. Яна Баку шагнула к нему и присела рядом на корточки.

– Ты – бандит, дяденька, – ласково сказала она. – А я – девиант первой категории, которая очень бандитов не любит. Воспитали меня так, понимаешь? И я действительно могу оторвать головы и тебе, и твоим товарищам. Поверь, у меня руки прямо-таки чешутся. Веришь?

Сборщик долгов замычал и часто и мелко закивал головой.

– Замечательно. Тогда прикажи своим костоломам отпустить господина Комору, пока я еще сдерживаюсь.

Громилы выпустили гида, не дожидаясь приказа, и начали потихоньку отступать. На их лицах явно читались растерянность и желание оказаться как можно дальше отсюда. Комора присел на корточки, скорчившись и отгоняя тошноту.

– Замечательно. Я так понимаю, господин Комора должен тебе денег? Сколько?

– С-с-то п-пятьдесят ты-тысяч…

– Вербов? Полная сумма?

– Д-да…

– Примерно тридцать тысяч, если по курсу на маеры пересчитать, – Палек Итадзура задумчиво почесал кончик носа. – Каси, отдай этой бледной цуканоме десять.

– Десять? – Канса Итадзура с сомнением посмотрела на него. – А…

– Отдай, – кивнула Яна. – Пусть подавится.

Канса расстегнула сумочку на поясе и достала оттуда тонкую пачку купюр, протянув их вперед, в воздух. Пачка сама по себе перелетела по воздуху и нырнула за пазуху Праде.

– В вербы сам конвертируешь. Считаем, что пятьдесят тысяч долга господин Комора отдал, – констатировала Яна. – Запомни хорошенько и не пытайся получить их снова. Иначе я постараюсь найти тебя и еще раз поучить арифметике. Теперь катитесь отсюда все трое.

Очевидно, невидимая сила отпустила сборщика, потому что он, приподнявшись и отталкиваясь руками и ногами, споро пополз назад. Потом перевернулся на колени, вскочил и бросился к припаркованной неподалеку машине с открытым верхом. Его громилы последовали за ним. Пять секунд спустя взревел мотор, и машина резво умчалась вдаль по улице.

– Артистки, – констатировал Палек, сдержанно зевая и ногой отбрасывая кастет в сточную канаву. – Вам бы в театре играть. «Оторви им головы, а трупы куда-нибудь схороним!» Каси, я тебе говорил, что ты нечто с чем-то?

– Говорил, – рыжая шаловливо улыбнулась и прижалась к нему. – Но можешь сказать еще раз, я не обижусь.

Яна Баку склонилась над Коморой и помогла ему встать.

– Как ты себя чувствуешь, господин Комора? – спросила она участливо. – Очень плохо? Идти можешь самостоятельно?

– Спасибо, госпожа Яна, я в порядке, – прохрипел гид, выпрямляясь. – Не стоит волноваться. Зачем… зачем вы дали им денег?

– Ну, иначе они бы вернулись потом и, возможно, даже убили бы тебя, – пояснила Яна, отряхивая ему рубашку на спине. – А так мы дали им возможность сохранить перед хозяевами лицо и сделать вид, что все нормально. Но ты, наверное, гадаешь, зачем мы здесь оказались и как тебя нашли? Господин Комора, мы хотим извиниться перед тобой.

– Извиниться? – пробормотал гид плохо слушающимися губами. – За что?

– За то, как мы изводили тебя, пока ты работал у нас гидом. Я эмпат. Я знала, как ты себя чувствуешь. Нам очень жаль, что пришлось изображать из себя глупых капризных «хрюшек» и доводить тебя до белого каления своим поведением. Прости, но у нас не оставалось другого выхода. Поэтому мы хотим компенсировать тебе тогдашние неудобства, а также предложить работу. Мы можем поговорить где-нибудь в помещении? Здесь за нами наблюдает не меньше четырех посторонних, и я не хочу разговаривать при них.

– Можно пройти в дом, – кивнул гид. Дыхание у него мало-помалу восстанавливалось, но голова шла кругом. Он превосходно помнил эту компанию – правда, тогда их было пятеро – которая могла заслуженно получить титул самой доставучей группы года. «Круглые идиоты» для них казалось даже слишком мягким термином. Но сейчас… Сейчас они казались совершенно на себя не похожими. Значит, тогда они все-таки лишь изображали из себя идиотов с целью… С целью? Он даже не хочет задумываться. Так что правильно он сообщил о них куратору…

Внезапная вспышка страха пронзила его с головы до пят. Он доложил о них куратору. И если они шпионы, то наверняка захотят отомстить. Знают ли они? Откуда они могут знать? Но как они могли самостоятельно найти его в далеком грашградском пригороде?

– Не надо беспокоиться, господин Комора, – Яна участливо положила ему руку на плечо и заглянула в глаза. – Мы знаем, что ты работаешь на Глаза Великого Скотовода. И мы знаем, что именно ты сообщил им о нашей внезапной пропаже. Мы не держим зла и не намерены причинять тебе вред. Но прошу, давай все же пройдем в дом.

– Пойдемте, – буркнул Комора, отводя взгляд. Она девиант. Если она захочет прикончить его, то ей без разницы – в доме или на улице.

Он добрел до своей машины, захлопнул водительскую дверь, включил сигнализацию и вернулся к калитке в высокой глиняной стене. Небольшую глинобитную халупу он снимал за сущие гроши – десять тысяч в период, чему был несказанно рад: самая захудалая однокомнатная квартира в самом Граше обошлась бы ему в три раза дороже как минимум. Однако сейчас ему стало стыдно за крошечный двор, заваленный хозяйской рухлядью, обшарпанные грязные стены дома, за единственную комнату с минимумом мебели… В который раз он поклялся, что перестанет играть и наконец-то заживет нормальной жизнью – поклялся, в глубине души зная, что в очередной раз обещание не сдержит.

– Присаживайтесь, – он показал гостям на кровать и единственный стул. – Прошу прощения, не могу предложить ничего более комфортного.

– Спасибо, господин Комора, – поблагодарила Яна, изящно усаживаясь прямо на земляной пол, скрестив ноги. – У нас в Катонии, в общем-то, принято сидеть на полу, так что ничего страшного. Лика, куда на кровать в грязных шортах нацелился! На полу посидишь.

– Я такой чистый, что почти стерильный, – заявил парень. На кровать, впрочем, он садиться на стал, присев на краешек стола. Канса, поколебавшись, опустилась на единственный стул.

– Господин Комора, я еще раз извиняюсь за наше поведение период назад, – проговорила Яна. – Нам пришлось обманывать тебя и власти Граша, поскольку не оставалось иного выхода. Мы приехали в страну под вымышленными фамилиями. На самом деле моя фамилия не Баку, а у Лики и Каси – не Итадзура. Лика – мой брат, и наша с ним настоящая фамилия Мураций. Яна Мураций, Палек Мураций и его жена Канса Марацука. Рады знакомству, просим благосклонности, господин Комора.

– Э… да, очень приятно, – пробормотал Комора, голова которого снова пошла кругом. Под вымышленными фамилиями? Разве это не преступление? Зачем они ему рассказывают?

– Мы въехали в страну не для туристических целей. Полтора периода назад мою сестру, Карину Мураций, а также нашу бывшую опекуншу, Цукку Касарий, похитили в Крестоцине люди Оранжевого клана Дракона. Похитили и вывезли в Сураграш. История долгая, но суть в том, что мы спешили им на помощь, а наши настоящие фамилии… слишком известны. Мы не могли рисковать долгими задержками. История благополучно разрешилась, и нам больше нет нужды скрываться. Мы решили наверстать упущенное и снова посетить Грашград, чтобы на сей раз осмотреть его как следует. И нам опять нужен гид, на сей раз – по-настоящему. Согласишься ли ты нас сопровождать, господин Комора? Ты ведь сейчас не занят. И мы будем очень послушными и благодарными «хрюшками», обещаю.

Комора молча смотрел на нее, сгорбившись и засунув руки в карманы. Девица, сидевшая перед ним на полу в бесстыдной позе, совершенно не походила на ту, которую он запомнил. Вместо истеричной капризной бабенки, тиранящей и его, и своего мужа (мужа ли?), и вообще всех окружающих и не помнящей, что говорила минуту назад, перед ним сидела уверенная в себе спокойная молодая женщина. Ни следа визгливых ноток в голосе, ни капли высокомерного полубрезгливого выражения на лице. И даже вместо налета нездоровой рыхлости ее тело, неприлично обтянутое сейчас тонкой белой майкой (хоть в чем-то она не изменилась!), обрело уверенную стать плотно сложенной, но следящей за собой женщины. Слишком широкие, на его вкус, плечи, слишком полные ноги – но не дряблый жир, как почему-то казалось раньше, нет. Тренированные мускулы. Ее серые глаза внимательно наблюдали за ним, и ему почему-то показалось, что она понимает его лучше, чем он сам.

Первая категория, ну надо же! Он смутно догадывался, что она девиант, но что такая сильная?..

Они знают, что он работает на ГВС. И, тем не менее, пришли к нему, чтобы нанять на работу. Значит, они не боятся властей. Почему?

Откуда они вообще столько о нем знают?

– Так как, господин Комора? – переспросила Яна. – Оплата обычная, и новых подарков тебе мы делать не собираемся. Но, по крайней мере, ты сможешь неплохо заработать за ту неделю, а то и дольше, что мы тут проболтаемся. Возможно, много больше – нам придется общаться с людьми, устроить встречу с которыми не так-то просто. И никакие бандиты тебя в нашем присутствии и пальцем тронуть не смогут. Ты согласен?

– Да, госпожа Яна, я согласен, – кивнул гид. – Подарков я и не жду. Десять тысяч маеров, которые ты отдала Праде – хм… считаем, что ты отплатила мои услуги на две недели вперед. На полный день.

– Десять тысяч маеров являлись компенсацией за доставленные тебе неприятности, господин Комора, – сообщила Канса. – Прости, у нас не так много своих денег, и больше мы не можем себе позволить…

– Да и по три с лишним тысячи маеров за день нервотрепки – нехилый заработок, – подмигнул Палек. – Мне лично столько никогда не платили.

– …так что за твои услуги мы платим поденно, – закончила Канса, метнув на него недовольный взгляд. – Обычную ставку. И тебе на руки, наличными, а не в агентство. А если мой муж снова начнет тебя доставать, только скажи – я ему все уши оборву.

– Тяжело одинокому мужику в женской компании, – Палек состроил унылую физиономию. – Они между собой сговариваются и против тебя объединяются. Каси, ты и так мне пол-уха уже оборвала. А я без ушей некрасивым стану, и тебя все подруги презирать начнут за такого мужа. Тебе оно надо?

– Не обращай внимания, господин Комора, – перебила Яна уже открывшую рот Кансу. – Лика период назад был единственным, кому почти не пришлось изображать кого-то другого. Но мы его контролируем. Ты уже пришел в себя? Если да, то нам нужно заехать в Палату гостей. Мы должны оставить сообщение… одной особе. А потом мы немного погуляем по городу, но сегодня не очень долго. Нужно устроиться в гостиницу, и мы тебя отпустим. Нормально?

– Как скажешь, госпожа, – согласился Комора, голова которого все еще шла кругом от валившихся на голову чудес. – Давайте поедем в город. Вы на машине?

– Мы… не беспокойся. Мы вполне поместимся в твоей машине.

Яна поднялась с пола и принялась отряхивать шорты.

– А завтра, – мечтательно проговорила она, – мы пойдем-таки на экскурсию во дворец Великого Скотовода!

02.06.858, деньдень. Граш, граница области Мураташ

Человеческая фигура с заложенными за спину руками стояла на вершине пологого холма. Ветер развевал гриву жестких смоляных волос, хлестал метелками перистого ковыля по ногам в коротких кожаных штанах, трепал расстегнутую на груди безрукавку. По степи быстро бежали тени облаков, и два гнедых коня паслись у подножия холма.

– Ты так стоишь уже почти полчаса, – не выдержал Саматта, выплевывая изо рта изжеванную травинку. – Рис, ты вообще здесь? И где наши встречающие? Только время попусту теряем…

– Извини, – Семен повернулся к нему. – Старые воспоминания. Ностальгия. Когда меня еще звали Тилосом, неподалеку отсюда я впервые встретил Тарону. Я пытался восстановить в памяти ландшафт. Тогда на Текире действовали законы физики Игры, и климат на континенте был весьма эклектичен. К югу отсюда начинались песчаные Великие Пустыни. Тарсаки пасли свои табуны к северу, но иногда забредали и сюда. Двенадцатилетняя девчонка сбежала в барханы и тренировалась там стрелять из самодельного лука. Ей всю левую руку до крови иссекло тетивой, но она упорно продолжала тренироваться. Упорная и упрямая, она чем-то походила на Кару. Не внешностью, нет. Но внутренней целеустремленностью. Тогда мы подружились.

Он опустился на землю, сорвал метелку ковыля и принялся рассеянно трепать ее в пальцах.

– Мне тогда было почти три с половиной века, если считать с момента биологического рождения. Глубокий старик в красивом, сильном и гибком, нестареющем теле киборга… Я знал, как управлять женщинами и полагал себя неуязвимым к женским чарам – и жестоко ошибся. Знаешь, я ее предал. Использовал ее любовь для того, чтобы манипулировать ей. Чтобы сорвать тарсачьи племена с обжитых мест и бросить войной на Север до того, как их вынудят атаковать наступающие с юга пустыни. Для того, чтобы столкнуть с гуланами и не допустить уничтожения северных княжеств. А потом я заставил ее убить меня – и после непрошенного пробуждения узнал, что прошло больше двух веков, и Тарона давно мертва. Убита предательским ударом в спину в поединке чести. И я даже не могу ей сказать…

Он замолчал.

– Ты любил ее? – спросил Саматта.

Бывший Серый Князь помолчал.

– Не знаю, – наконец откликнулся он. – Я не знаю. Возможно. Я всегда с нетерпением ожидал встреч с ней наедине, и нам было хорошо вместе. Я с большим трудом заставлял себя уходить. Любовь ли это? Мати, я не знаю. Я вообще не уверен, что могу любить. И что имею на это право.

– А что не так с правами? – отставной спецназовец поднял бровь. – Кто тебе запретил?

– Жизнь. Мати, ты вообще представляешь, что такое для бессмертного любить смертную женщину? Знать, что через десять, пятнадцать или двадцать лет она увянет, а через тридцать или сорок – умрет, а ты продолжишь жить как ни в чем не бывало? А дети? Ты не позволишь ей иметь ребенка от любимого мужчины, даже если она захочет? А она почти наверняка захочет. Каково знать, что ты переживешь своих потомков? Каково ТЕБЕ, Мати, знать, что ты переживешь собственную дочь? Внуков? Правнуков?

Саматта вздрогнул и медленно повернул голову к товарищу.

– Ты еще не задумывался? – печально спросил тот. – Ну, извини. Рано или поздно все равно бы до тебя дошло. Карина, Яна, Палек – сироты без родителей, без родственных связей. Одиночки в нашем мире. Их отношения с окружающими не выходят за рамки любви и дружбы, кровной связи ни с кем они не чувствуют. Почему Джао выбрал их кандидатами в новое поколение, я понимаю. А почему тебя и Цукку, знаешь?

– Нет. Я уже думал, но ответа не нашел.

– Все потому же. На самом деле ваши воспитанники нашли в вас родителей. Я вижу ваши отношения. Я наблюдал за вашей семьей в последние годы. Они слишком тяжело перенесли бы вашу смерть, зная, что никогда не умрут сами. Точно так же, как ты тяжело переживешь смерть дочери.

– Всего лишь из-за детей? – сухо спросил Саматта.

– Нет. В основном из-за детей. Но Джа умеет выбирать себе соратников и очень редко ошибается. У этого манипулятора, старого сукина сына, отменный нюх на людей. Я пока что плохо тебя знаю, Мати, но, думаю, ты его надежды в новом качестве оправдаешь. И я думаю – очень надеюсь – что он предусмотрел какое-то решение проблемы родственников. Иначе… мне страшно даже подумать, что способен натворить на Текире обезумевший от горя утраты Демиург, даже действующий исходя из благих намерений.

Саматта помолчал.

– Я давно не ребенок, Рис, – наконец откликнулся он. – Я дрался на грязной необъявленной войне, закончившейся позорным бегством. Я терял товарищей и в яростной драке, и от глупой шальной пули, пущенной кем-то наугад, и от тропических болезней, от которых полевые врачи не знали лекарств. Я убивал и рисковал умереть сам. Я знаю цену жизни и смерти. И я знаю цену любви. Наверное, я пока что еще не осознал как следует перемену… своей сущности, но думаю, что короткая жизнь с настоящей любовью все же лучше, чем серая унылая вечность. Если бы пятнадцать лет назад Дзи предложил мне стать Демиургом в обмен на отказ от Цу, я бы точно послал его подальше. И все-таки – ты любил Тарону?

– По человеческим меркам я древний старик, Мати, – медленно произнес Семен. – У меня было много женщин, но я ни разу не позволял своим чувствам зайти за определенную грань. Я всегда держал эмоциональную дистанцию, ничего им не обещая, и заботился, чтобы они не питали никаких долгосрочных надежд. Тарона… Неважно. Я использовал ее в своих целях, а она прекрасно это понимала и делала все, чтобы угадать любые мои желания, даже невысказанные. И из-за того погибла в конце концов задолго до срока. Вот чего я себе простить не могу до сих пор.