Та памятная весна. Рассказы

Та памятная весна

Рассказы

Лилия Буряк

Иллюстратор Олеся Буряк

© Лилия Буряк, 2017

© Олеся Буряк, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4490-0803-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фантастический рассказ «Укус скорпиона»

1

Белый танец белый танец

Как же это, так не честно,

Где ты русский мой Афганец,

Ждёт тебя твоя невеста,

Возвращайся, возвращайся,

От обугленной границы

Не могу я в белом платье,

Со своей бедой кружиться

(И. Шведова – афганский вальс)

Стаяла глубокая, хмарая летняя ночь. Юлиана замерла у окна. Грустно взирая, на огни мерцающего города. Она теперь часто, вот так в одиночестве, наслаждалась таинственным видом. Нет, то не являлось прихотью или капризом, это была неизбежная, жестокая реальность. Пятый год она несет крест молодой вдовы. Пятый год, – как её сокол, её любовь жизни, сгинул в Афгане, в кровавой бессмысленной бойне. Вернулся домой в стандартном солдатском гробу.

Война это крайне уродливая особа, во всех своих проявлениях и формах. Здравым умом её не принять. Раны что наносит она, зализывает не одно поколение. Да и нужна эта скверная тётка, лишь нечистым на руку торговцам смертью, да горе политиканам. Им наплевать, что Юлькина драгоценная половинка, который год лежит на печальном массиве городского кладбища. Им все равно, что её дети растут, не зная отца. Тем более безразличны переживания, что лежат на её душе томным камнем.

Поправила шторы. Отошла от окна. Как приведение, поплыла по безмолвной квартире. В детской посапывали носиками, Димка с Наташкой, – двойняшки. Этой осенью им идти в первый класс… Какой бы веселый праздник устроил для них не сравненный их папка. Боль снова коварно вонзила острые коготки в сердце. Женщина всхлипнула, и испугавшись, поспешила на кухню.

Антон был летчиком. Его послали в Афган, в недолгую командировку. Им выпала честь перевозить новобранцев и грузы в места дислокаций. Она застонала, вспомнив, как сообщил он эту жуткую новость; как стиснуло душу жесткой неведомой силой. Но выбора не было, так приказала страна. Остаток недели проводил с семьей. Был предельно внимателен к ней. Таскал без устали на руках восхищенных детишек. Прослышав о том, заходили проститься друзья. Родители так же дневали у них до отъезда. Они как-то разом заметно постарели. Но старались держаться бодро. Никто не хотел верить в печальный исход. Антон с оптимизмом планировал дни возвращения. А Юлька ходила за ним по пятам, словно тень. Ласкалась уныло, как будто побитый котенок. Глядела во все глаза, и не могла наглядеться. Как ей хотелось все это остановить, как кино. Но время спешило и приближалось, жестокое бессмысленное расставание.

Она помнит до мельчайшей подробности то горькое утро. Как собирала ему в дорогу сумку. Как завтракали, будто никуда не спеша. Шутили. Играли. Как увозило его, то ничем не приметное, городское такси…. Дни поползли уныло, как в тумане. Он часто писал. Когда удавалось, звонил. Подбадривал: «Все хорошо. Встреча не за горами!»…. А через сто тридцать пять дней, его доставил на родину печальный «черный тюльпан».

Война, – это корявая, злобная жаба, что приходит, как вор, унося в неизвестность любимое и дорогое, безжалостно выжигая из сердца надежду и счастье, уродуя выжившим души страданием и болью. Зачем нам нужна была эта никчемная веха? Бессмысленная мясорубка, забравшая жизни у стольких достойных сынов. Там гибли ребята, что только окончили школу, что только узнали лезвие бритвы, что не успели узнать, что значит прекрасное чувство любовь. Их бросили в пекло, не научив защищаться. Лишь приказали: «Чтоб выжить, ты должен убить». И они убивали, но чаще всего возвращались досрочно в солдатском убогом гробу. Страна упивалась щедрой горючей слезой.

Ну почему же, мы бываем так безучастны к чужому горю? Почему, министрам не ясно, что каждый воин: «Это чей-то сын, муж, отец, брат, друг, любимый. У каждого есть неотъемлемое право на будущее и на счастье…».

Считая время, на стенке жужжали часы. Ночь брела по стране, приближая тревожный рассвет. Женщина вновь погрузилась в воспоминания, сидя на стуле у кухонного стола

Они с мужем были знакомы с самого раннего детства. Жили в одном доме, лишь в разных подъездах. Ходили в один детский сад. Затем в школу. Он был на два года только старше. Меж ними витали, порхали крылами флюиды, на зависть девчонкам, и пацанам. Антон был красавчик, отменно воспитан. Мечтал летать, сколько помнил себя. И твердо шел к цели. Занимался борьбой, был отличником в учёбе. Но она, – это всё, что было нужно мальчишке для счастья. И он за неё, дрался как зверь…. Конечно, если только на это кто-то решался.

После школы пошел в летное училище, закончил как надо. Она поступила в медицинское, – на медсестру. На последнем курсе они заключили, то чего оба желали долгие годы, – узы брака. Через год родились, Димка с Наташкой. С каким восторгом он это воспринял…. Как ликовал, привезя их домой из роддома. Боялся дышать, когда они отдыхали. Её носил на руках. Жалел, помогал, если был от полетов свободен. Но длилось недолго их несравненное семейное счастье, каких-то три года. И вот пятый год она поет лебединую песню.

Ночь утомившись, спешно покидала пределы. Небо нависло над самой землей облаками. Пора приготовить привычный не затейливый завтрак, – ей на работу, детишкам идти в детский сад. Юлька трудилась в реабилитационном центре, медсестрой. Где проходили лечения ребята из горячих точек.

Война в Афгане завершилась в тот же год, когда погиб любимый. Но тут же поползла по стране, как злокачественная опухоль. Теперь делили власть имущие, между собой. А головы летели как всегда у тех, кто ею дорожил. Оставшиеся жить, залечивали раны в скромных заведениях красного креста.

Государство переживало глубокий кризис. На необходимое, цены росли как на дрожжах. Зарплата между тем повышалась скупо. Рабочих мест безбожно не хватало. Предприятия, Концерны, Банки от безденежья лопались, как мыльные пузыри. Тогда то и случился этот казус, – детсад и реабилитационный центр был размещен, в одном здание. Хотя для женщины это было кстати, детишки рядом, – под боком. При случае всегда можно навестить….

2

Утро хмарилось, подобно пролетевшей ночи. Город проснулся и засуетился. Она подняла детей и собрала в детсад. Семейство выплыло из подъезда и влилось в разношерстный поток. Люди спешили, кутаясь в теплые одежды, пробираемые ранней свежестью. Детский сад находился рядом. Лишь, обогнуть угол дома. Старенькое типовое строение. В него еще ходили они с Антоном. Он стоял и мигал большими пустыми окнами. Со скрипом, открывая двери, впуская оживленных постояльцев. И тихо, мирно гудел, как улей. Зеленым шатром, окружили его старушки ивы. Стройные березки, выстроились в ряд, вдоль асфальтированной дорожки.

Когда компания ступила на нее, – та была пуста. Детвора вертелась и весело болтала. Но сделать удалось лишь шагов пять, шесть. Мать, как птица, вдруг встрепенулась; подхватила детенышей, и увлекла стремительно за собой. Остановилась далеко в стороне, с трудом переводя дыханье.

На самой середине дорожки красовался внушительных размеров скорпион. Таких, она и не видывала. Те, что всплыли в памяти, были экземпляры гораздо меньше. А этот же немыслимый гигант, почти полметра… наверно все же больше. Как из какого-нибудь фильма ужаса. Привидится ж такое.

Монументально вскинув клешни и угрожающе выгнув хвост, он красовался, перед случайными не многочисленными зрителями. И никуда не торопился. Смотрел на них пронизывающим взглядом. И думал: «Как мелочны они в своих стремлениях…. Погрязли в суете и паутине чувств. Им недоступна сила подсознания. И оттого карман их пуст…. Им не понять великие стремления…. Они довольны тем малым, что имеют. Но я…. Я так умен, и крут. И у меня есть пара фокусов. Что недоступна, этим жалким людям. Но эта особь мне бы подошла…. Она прекрасна. Надо занести её параметры в файлы». И он ещё разок внимательно взглянул, вслед убегающей стремительно семейке.

Юля, совершая манёвр, проскочила мимо. Влетела в дверь детсада. Сообщила о неожиданной встрече заведующей. И сама лично по телефону вызвала МЧС. Затем все вместе осматривали дорожку, двор, из окна. Но монстр скрылся. Она позвонила матери Антона, и попросила на сегодня забрать внуков к себе. В связи со сложившимися обстоятельствами….

Та теперь жила одна. Отца хватил удар, буквально сразу после похорон сына. Он пару недель помаялся, и ушел следом. Любовь Михайловна осталась век свой доживать. У женщин есть всегда причина это сделать…. Хотя бы ради внуков.

Детей, не переодевая усадила на скамейку дожидаться. Сама отправилась на работу, спеша и смешно озираясь. Как ужаленная взлетела, по ступенькам. Там все вершилось, как обычно без эксцессов. Степенно соблюдая распорядок. В ординаторской собрался уже почти весь персонал. Ожидали пяти минутки. Юлиана переоделась и поспешила к ним.

Ей нравилась работа. Она на ней горела. Хотелось всех своим теплом согреть. Помочь обресть покой. Найти дорогу в жизни. Хотя тот груз и не убрать с их плеч, что им оставшимся в живых, нести приходится. Но то, что ей по силам, она старалась делать, чтоб эту ношу облегчить…. И здесь она забывала о своих страданиях.

Удачный подобрался коллектив, такими были все. Они понимали, с чем столкнулись парни. Но все же к ней тянуло пациентов больше. Ребята таяли при виде медсестрички. Ещё бы. Фотомодель, в белом халате. С замечательным, открытым настежь сердцем. И безукоризненно исполняющая дело. Лишь только заскользит по коридорам, зашелестит накрахмаленным халатом, они и замирают. Прислушиваются к каждому её шагу. На процедуры, как на праздник…. Но это только, как к сестрички. Им была известна ее тайна. Что муж погиб в Афгане. Что до сих пор она о нем страдает.

В ординаторскую вошла следом за главврачом. Святослав Бенедиктович, – ведущим был светилом по части психологии, и неврологом отменным. К нему со всей страны на приём попасть пытались. А он вот посвятил себя не примечательному делу. Он говорил: «Я клятву Гиппократа, для чего давал? Я должен помогать тем, кто во мне более всего нуждается. А этим, я нужен как воздух…. Тем, кто коснулся тёмной грани».

Он подвинулся к столу, но не присел. Опрос повёл бес проволочек с ходу. Юлька тихонько осела с краю у стола…. – «Борис Львович, как там у нас Сергеев?»: обратился он к хирургу: «Мы что-то плохо продвигаемся с его лечением. Медикаменты все есть? Да? Массаж? Иглоукалывание? Электрофорез? Да батюшка не всё доступно лекарям. Душа…. Душа. Но продолжайте делать всё. Никитин, как? На сегодняшний день, его дела получше…. Он вроде бы, идёт на выписку, на будущей недели? Андреенко…. Стрельцов…. Кудашев…. Бойко…. Астахов…. Ивлев….. Иванов…. Петров…. Кудрявцев….»: внимательно, выслушал. План утвердил. И улыбнулся: «Вы у меня отменные молодцы, вас и ругать то не за что. Пойдёмте на обход…. Сергеев первый».

Сергей Сергеев к ним поступил давно, уже пошел второй месяц. Молчун. Не важный аппетит…. После ранения плохо заживают раны. Рассказывают, он из подразделения уцелел один. Его нашли под трупами, с гранатой. Чека на взводе. Бес сознания…. Как не рванула адская машинка? И вот молчит. Он выжил, но погиб, – оплакивая павших. Святослав Бенедиктович по суетился, – осмотрел ранение. Попробовал вести с ним диалог, на посторонние известные всем темы. Но парень тупо мерил потолок, не замечая доброго контакта…. Затем пошли к другим.

В той же палате лежал Никитин, – у окна. Он был не раз в боях, не первый раз и ранен. Душа как камень, ум прожжён насквозь. Ему бы только в бой и убивать. Как будто то игра. И ничего не надо: «Вот выйду и опять к ребятам. Они меня там ждут, звонят, пишут. Загнали чехов в угол. Отборный размели отряд…. На следующей недели, снова в бой. Я не поеду отдыхать. Рвану к ним сразу…. Я покажу, как надо убивать».

Того и хлебом не корми, лишь дайте автомат. Он в жизни так же был расчетлив и жесток. И к Юльки был как все не равнодушен. Но правил чести он не признавал, ему плевать теперь на блики чести. Его тянуло к ней, он к ней пылал всей страстью. И жестко, тупо по мужлански флиртовал. Здесь и сейчас, – вот что имеет для него значение. И наплевать, что будет после нас….

Ребята спорили с Костяном, и не раз. Но он упертый. И лишь однажды сдрейфил не на шутку, когда Сергеев оборвал его рассказ, порочащий медсестричку. Но тот молчун. И мрачен, как грозовая туча. Пойди, пойми, что у него на уме. И тот угас. При нём не смел, о ней открыть свой рот поганый. Но видимо мечтам не изменил.

Как и всегда день начинали с процедур: «Перевязки, капельницы, инъекции, массаж, иглоукалывание, электрофорез». Обработка палат. Завтрак. И прогулка. Всё завертелось, закрутилось как обычно. Хлопот был полон рот. И женщина забыла предупредить начальство, о неожиданном эксцессе.

3

Сергеев ждал её прихода. Она была связующим звеном с реальным миром. Само добро и верность, в привлекательной обвертке. Один лишь взгляд и сердце готово было выпрыгнуть от страха из груди. Боялся он, что его чувства причастны станут к её новым переживаниям. И все скрывал под маской отчуждения. И в этот день все было, как обычно. В процедурной слышался её шутливый лепет. Больные выстроились в ожидание. Затем она шла по палатам. Ставить капельницы. И наступал тот миг, когда открывалась его дверь. Она шурша и благоухая свежестью и препаратами, подходила к его кровати. Ставила систему. И осматривала повязки. Когда его касались её пальцы, он покрывался гусиной кожей. От жгущих из нутрии желаний. – «Сережа как тебе спалось сегодня? Погода хмарится. Не беспокоят раны? Может поставить обезболивающее? …Мне сказали ты опять вечером не ел»: ворчала тихо можно сказать чуть слышно: «Капельница до капает, придёшь на перевязку». И повертевшись, тут же ускользнула…. Но он пойдет ещё на перевязку. И мысли закружили в дикой пляске. О боли он не думал. Что боль? Когда она опять с ним рядом. Он как всегда всё больше молчал. По необходимости бурчал: «Да. Нет». Но взгляд его срывал с него ту маску. И Серега чувствовал, что ей известно о его нескромном чувстве. Но она о том молчала, и он молчал. Ведь точно знал, что её сердце полнилось ещё не застарелой драмой. Взглянул на медленно срывающиеся капли, на жидкостью наполненный флакон. Вздохнул. И погрузился в воспоминания…. Окончил школу. Пошёл работать на завод Сталелитейный. Решил не торопится с выбором профессии, хотя и думал, что в будущем непременно будет поступать на инженера, – по сталям, сплавам. Его завораживал огонь пылающих печей. Разливка раскаленной массы. Ещё была для того весомая причина, он был из династии литейщиков. И сколько помнит – дома, всегда преобладали разговоры о работе. И дед, и прадед, и его отец себе другого ремесла и не желали. Мать не противилась его решениям. Она была горда, что он их принимает сам.

Но осенью пришла с военкомата повестка. После учебки сразу же в Чечню. А там…. Там взрывы, порох, канонада, все реально. С ребятами лишь познакомились…. А в рукопашной, рота вполовину сократилась. Абреки, не чета юнцам желторотым, что пороху не знали. Они жестоко расправлялись с ними. Он уцелел в тот первый раз. Потом ещё…. Не знал за что кипит клокочущий котел, но убивал за тех, кого уже не стало. За то, что им приходится всё это делать. Потом пришло остервенение. В тот для него последний бой, был дан приказ обосноваться на высотке. И контролировать безопасность дороги.

Но чеченцам она нужна была тоже. И бой был не на жизнь, а насмерть. Один остался, а они все прут. Кончились боеприпасы. И тут он выдернул чеку…. Мелькнула мысль: «Живым не дамся гадам». Свистнула и впилась в тело пуля. Затем другая. Затем все стихло. Где-то совсем рядом, рванула мина. Он крепко сжал гранату и медленно угас….

Его нашли свои ребята. Они спешили. Но продвигались с боем. И пришли, когда вся рота полегла. Его заметили не сразу. А обнаружив, были в полном шоке. Приметив подарочек в его руке…. А там госпиталь. Пацаны с тяжелыми увечными ранениями. Боль, страх, потеря веры. Жизнь без войны. Но как же те, что пали? Как жить? Когда они погибли. Смотреть в глаза родителей, невест, что белый танец свой уныло танцевали без платья и фаты, и без колец. Он вздохнул. Глянул на флакон. Перекрыл систему. Выдернул иглу. Немного полежал, и медленно поднялся. Ему ещё все-то давалось не без труда.

Опираясь на штатив, как на костыль, отправился на перевязку. Из двери выполз корча гримасы Ивлев. Серёга хмыкнул. И мрачно вторгся в Юлькино пространство. Она стояла у окна, и видимо мысли не ограничивались здешними реалиями. Она сияла взглядом, и еле – чуть заметно улыбалась. Он тоже на мгновенье замер. Боясь спугнуть её чудесное преображение. И наслаждаясь видом…. Она очнулась, будто почувствовала взгляд: «А Сережа, садись на кушетку, – длинно». Подкатила столик с мазями, бинтами. И осторожно стала снимать повязку. Внимательно осмотрела рубцующиеся раны. Обработала раствором.

– «Всё ж мы идем тихонько на поправку. Рубцы почти уже сформировались. Лишь кое-где немного кровоточат. Но это не так страшно. Ты только должен захотеть вновь жить. Пойми ведь те, кто там погиб, они б хотели, чтобы ты её не прожигал напрасно». Она вздохнула: «Ты должен ради них её прожить по полной. Так чтобы другие обзавидовались. Так чтобы самому не стыдно было». Она опять взгрустнула на мгновенье. И встретившись с ним взглядом, поспешила встать и отойти. Он сел. Попробовал подняться, но голова от слабости кружилась. Снова сел. Юлька подставила плечо. Он с удовольствием оперся. И они вместе поковыляли до кровати. За то всё время, не проронив ни слова. Ей казалось, что она ни разу так и не услышала его реальный голос. Лишь: «Бу-бу-бу». А как же паренёк собой хорош: высок и статен, метр восемьдесят. Копна густых темно русых волос. Открытый умный взгляд с гаком. Из-под нависающих бровей, – синели и плескались, как озера, глаза. Высокий лоб. И выразительные скулы. Немного телом обветшал, но кость широкая, а мясо нарастет. Они дошли, он осторожно сел и вытянул худые длинные ноги. Те с непривычки ныли. Ходить он стал совсем недавно. Сестричка ускользнула по делам. А паренёк размявшись, растянулся на постели и по привычке уставился отрешенно в потолок. Она ещё не раз к нему за день заглянет. Проверит, как себя ведёт его здоровье. А вот Костян, опять на грубость нарывается.

А тот не в силах скрыть от страсти возбуждения. Так и сыпал каверзные шутки. Пускал слюну, как несравненный шут: «Нашелся скоморох ещё». Никто не захотел его пошлятину слушать. Один за другим вышли прогуляться в холл. Он сник, кидая в сторону Сереги осторожный взгляд, выскользнул следом. Палата опустела. Позвали завтракать. В столовой застучали стулья. Ему все то, принесут попозже.

Кажется, он все ж проголодался. Общение с Юлианой приносит результаты. Вернулись мелкие приятные желания. И иногда одолевали фривольные фантазии. Но это очень личное, он сам краснел от содержания. Стал скучать по дому. Часто видел маму в снах, отца, братишку, деда, завод, и доменную печь и кажется, что жар от раскаленного метала. До мелочей реально.

Санитарка принесла разнос с едой. Баба Паша была простой русской женщиной, – трудягой. Лет шестьдесят ей. Любила всех, как собственных детей. Потихонечку журила, наставляла, сострадала. При расставании плакала. Её тоже любили, все без исключения. И приходили в гости, если где-то случалось бывать рядом. Таких людей да побольше, и жизнь не была бы серой и холодной.

Она засуетилась у постели. Серега сам, от боли морщась, сел. Улыбнулся, и сказал спасибо. Баба Паша смешно закатила глаза и запричитала: «Ты, что наверно сынок, заболел? А голос, это же не твой»: смеялась она беззвучно: «Что бы всё съел. Хватит валяться. Руки, ноги целы. Голова работает. Поправляйся, набирайся сил и вперёд дерзай, вся жизнь в твоих руках. И дай то Бог нам свидится не здесь». Она ещё разок взглянула на него, счастливо улыбаясь, и заспешила к следующей палате.

4

Пациенты позавтракали и разбрелись, кто куда. Погода хмарилась, но дождь не капал. И кое-кто отправился вдохнуть свежего воздуха. Медперсонал устроился позавтракать в столовой. И это было так традиционно и приятно, по-домашнему. Шутили. Делились новостями. Чем-то личным. Баба Паша не преминула сообщить, что Сергеев сегодня, заговорил и даже позавтракал: «К нему вернулась всё же жажда жить».

Борис Львович, – это человек, что сам строил себя и свою судьбу. Он был, как всегда не слишком многословен. Но с удовольствием выслушивал весь этот женский лепет. И иногда нет, нет, да и скользила по его лицу тень затерявшейся улыбки. Война коснулась каждого своим жестоким жалом, в огромной неприкаянной земле. В его семье хранятся пожелтевшие от времён фронтовые письма, и похоронки ещё с четырнадцатого года, затем и сорок первый внёс свои поправки. От некогда многочисленного семейства, остался он один, как продолжатель рода. Пошёл в доктора, по зову сердца. Сюда пришёл не за большим рублём. Мальчишкам лечить раны. И подходил ответственно ко всем своим решениям. Юлька, вычерпывала остатки геркулеса, когда вдруг вспомнила о скорпионе. И обомлела. Взглянула на врача, что так же почти закончил завтрак. И встретившись с ним взглядом, тревожно пригласила следом выйти. «Борис Львович миленький только вы не смейтесь. Это очень серьёзно…. Я сегодня утром, когда шла на работу, встретила большущего скорпиона. Просто невероятных размеров. Мы с заведующей детского сада вызвали МЧС. Но я не знаю, поймали они его или нет. Может пока не пускать ребят на улицу…. Я сейчас же сбегаю, узнаю»: она от напряжения закусила губу. А доктор почесал затылок. Его все это как-то засмущало: «Откуда взяться скорпиону в северных широтах? Ну, а размеры. Что со страху бабе не привидится?» Но обижать не стал: «Конечно ж Юля, сбегай…. Я тоже выйду, пациентов соберу». И они направились на выход.

Детсад был пуст. Дверь заперта на ключ. На ней висело свежее объявление: «Ушли в театр, до 13 часов. Зав. детсад. Сангвина Е. Л.». Какое разочарование охватило сердце…. МЧС как видно их кинули…. Подумали, что это чья-то злая шутка. Да они лететь должны были на звонок, как на пожар. Ведь это ж детский сад. А их не приняли всерьёз. Ну да, пока не грянет гром». Потоптавшись обречённо на крыльце, Юлька побрела назад. Надо позвонить ещё…. Да, и позвонить свекрови, – узнать с ней ли дети.

Прошла спеша по холлу в ординаторскую. Телефон был там. Первым делом звякнула домой. Там всё в порядке. Ну а, затем вновь набрала номер МЧС: «Простите, я уже звонила вам сегодня утром. Вы что же приняли всё за розыгрыш? Но я же не шутила…. Вы не подумали, что это детский садик? И ядовитое чудовище, его немедля надо бы поймать. Зачем же подвергать опасности детишек? Я с вас не слезу. Я достучусь до вас. Его желательно поймать, как можно раньше». На том конце, как будто бы растаял лёд. И посмеявшись над разгоряченной речью Юльки, диспетчер пробасил: «Отряд, на вызов». А в трубку доложил: «Встречайте. В течении часа будут». И бросил трубку. Немного постояв поразмыслив, она направилась на выход. Но тут-то всё и началось.

Санитары внесли Кандратьева, он был как стена белый. У края рта шипела уже пена, зрачки большие, тело била судорога. А в арсенале противоядия такого нет, и не понятно сколько его надо. Затем ещё, и ещё. Как будто всё специально, целенаправленно с умыслом каким. Петров ещё сам шёл. Он подтвердил рассказом те опаски. И всем укушенным стремительно плохело. Палаты переполнены, как после боя. Юлька заметалась, в поисках главврача. Но оказалось, он был тоже ранен. Прилёг в кабинете. Увидев девушку попытался подняться, но уже не смог.

– «Юленька, деточка прости, что не поверил. Я уже побеспокоился о противоядии, пообещали спешно подвезти, но если я уже не буду в добром здраве, то соизволь от моего имени всё это развести.

У Юльки побежали слёзы. Чувство не поддельного горя захлестнуло сердце. – «Что же это? Как же? А главное кем был тот злейший враг? Что развернул свой бой в доверенных ей границах». Она решительно поднялась почти побежала, толкнула дверь кабинета. И поймала ту в полёте. От увиденного, её чуть не парализовало. Челюсть отвисла, – спохватившись захлопнула рот, и прикрыла дверь. В оставшуюся щель пыталась разглядеть творившийся там хаос.

На самой высшей, доступной для идеального обозрения точки, – как на постаменте, надменно и раздувшись мыльным пузырём, восседал тот самый гад. Что утром встретился и что был тем началом бед. Скорпион, как будто бы стал больше. А все вокруг теперь его марионетки.

Подобное встречается у знахарей вуду. Сначала отравление, а затем после клинической смерти, – зомби.