Путь Смолы

– Нет никаких интересов своего племени, они общие для всех людей. Но человек далёк от осознания этого, он по-прежнему делит территорию, придумывает свои интересы и защищает их, часто с оружием в руках. И будут войны, катаклизмы, несчастья ещё долгое время. Но лично ты уже не воин, ты вступил на путь Лотси, поэтому в первую очередь должен видеть в своём оппоненте человека, а не врага.

– А если он хочет убить меня?

– Что ж, вопрос этот сложен, все зависит от того, насколько ты постиг Понимание. Я бы, несмотря на свой опыт, старость и некоторую святость, стал бы сопротивляться, – тяжело вздохнув, честно признался Арнав, – но Сити-ра или древний искатель истины Куиси-ко взглянули бы в глаза ЧЕЛОВЕКУ и молча приняли смерть, как дар.

– Не..е..е..т, – протянул Дизи, – я бы не смог. Я не могу воспринимать смерть, как дар.

– Тебе и не нужно, ты настолько далёк от Понимания, что заставить тебя это принять, было бы преступлением.

– Тогда зачем всё это нужно? Зачем глядеть на врага, как на человека, ведь будет погибель?

– Зачем?.. Ответ прост. Чем больше людей вступит на путь Лотси и проникнутся Пониманием, тем меньше будет на свете войн, вражды и несчастий. И ступить на самом деле на путь Лотси очень не просто, постичь Понимание – равносильно подвигу. Не каждый способен. Наш мир, далёкий от идеального, к сожалению не позволяет большинству людей двигаться к Пониманию. Многим это просто не нужно, они не хотят менять свои приоритеты, им так лучше живётся. Другие же хотят, но боятся, они думают, что если перестанут быть воинами, то кто же защитит племя, их семьи. И в своём мире Мрата они, конечно, правы, никто их и не осуждает, но если ты решился, то двигайся к Пониманию, не смотря ни на что. Тебя могут обозвать слабаком, сумасшедшим, но ты терпи, не поддавайся и не сдавайся. Ведь на самом деле слабаки и умалишённые они, потому что жить по устоявшимся законам Мрата проще, легче и понятней. Жить в том хаосе, что представляет собой их мир, полный несчастий и страданий – не это ли есть сумасшествие. Им легче переносить эти страдания, чем, переборов себя, увидеть мир в ином свете, ведь первоначальный период вступления человека в Лотси характеризуется большими трудностями, с массой препятствий, главным из которых являешься ты сам…

***

Колян отрвал взгляд от книги. За окном шёл дождь. Молодой человека глубоко вздохнул, шум дождя единственное, что в данный момент соединяло его с действительностью.

Смола мало что понимал из прочтенного, но как-то незаметно проникся сюжетом, мысленно став одним из участников беседы возле костра. Но пустота в его голове по-прежнему не заполнялась, черная дыра не была заткнута. Впитывая мысли мифических героев, он не мог их обработать, и они уходили в никуда. В то же время Колян чувствовал, что в этих мыслях и словах заключено нечто важное, важное именно для него. Но что это было, оставалось неизвестным.

В целях ответа на неизвестное Смола вновь открыл книгу.

***

Ночная птица пролетела над головами путников. Молодые люди устремили свои взоры в темноту, но только лишь свет далеких звезд предстал перед их взглядами. Птица была лишь мигом в вечности, секундой в бесконечном мироздании, и этот миг пролетел, не оставив и следа.

Юноши понимали, что и они сами лишь короткий миг в бесконечности времени, в бесконечности вселенной. Как же малы и беззащитны они перед вечностью этого мира, как же их прежние устремления воинов были мелки и абсурдны по сравнению с ней. И может действительно, возвыситься и стать частью этой вечности можно только перестав жить значаниями Мрата, перестав стремиться к трону вождя и к богатству, став нечто большим, направив свои взгляды и мысли к Пониманию. Может быть понимание сути мира и даст эту вечность, позволит вклиниться в ее поток, и тогда они не будут мгновениями перелёта птицы через костёр, такого ненужного и бессмысленного.

Желание обрести вечный полёт росло в них по возрастающей. Да, да, только вечный полет сможет дать полный смысл этой жизни. Ведь любые цели и смыслы из Мрата заканчиваются в могиле. Разве это нужно человеку, разве он не достоин большего, не кратковременного, а вечного счастья, приобрести которое можно только став частью мира вечности. Но это возможно только с познанием Понимания. Значит их путь в Лотси совсем не бессмысленнен, он труден, но именно он заключает в себе правду – желание человека стать всесильным глупо и неосуществимо, главное стать всеобъемлющим, вот к чему надо стремиться. Всеобъемлющее понимание всего сущего – это и есть суть. А с этой сутью придет и осмысление своего места в этой вечности, а значит и настоящее, а не иллюзорное счастье.

Молодые люди поняли, что сделали первый шаг на пути к Пониманию. Их взгляд изменился, теперь они смотрели не пустыми глазами воинов, а глазами человека, попытавшегося взглянуть на мир с разных сторон, с позиции значений Лотси.

– Сейчас я смотрел на звездное небо и осознал, как же я мал и ничтожен в этом мире, – сказал Дизи. – И мне стало страшно, вдруг я никогда не достигну Понимания и останусь таковым навсегда, никчемной крупинкой в бесконечности времени и вселенной.

Арнав посмотрел на своего ученика.

– Не так уж ты и мал, но осознать это опять же можно только с помощью Лотси, – сказал старец. – Да, ты лишь мелкая частичка во вселенной, но в то же время ты сам и есть вселенная.

– Как это? – удивился Чаки и посмотрел на друга, пытаясь разглядеть в нем вселенную.

– Каждый человек – это отдельная вселенная, и размеры её зависят от глубины души этого человека. Чем больше глубина, чем больше его Понимание, тем больше вселенная в нём.

– Но как она умещается во мне и почему я её не чувствую? – спросил Чаки.

– Потому что ты она и есть, твоё видение мира, вот что такое твоя вселенная. Поэтому, чем шире твоё видение, тем и вселенная больше.

– Выходит что в мире существует столько вселенных, сколько людей?

– Да, но в то же время она одна, точнее две. Первая – это что-то лежащее за пределами понимания человека и никакое Лотси в этом не поможет, это прерогатива понимания Сити-ра. Вторая – рожденная умами и взглядами всех людей, состоит из множества вселенных, где каждая – это отдельный человек. Назовем её вселенная "Л", то есть людская. Так что убийство человека – это убийство маленькой вселенной, составной части общей вселенной, состоящей, как я уже говорил, из взглядов и мыслей всех людей. Это не просто преступление и грех, это самоуничтожение. Ведь всеобщая людская вселенная – это частичка нас самих. Проще сказать, каждый из нас – частичка всех, а все – частичка нас самих. Поэтому, убивая человека, мы убиваем и часть себя.

– Трудно это понять, – сказал Чаки, – как все люди могут быть частью меня?

– Твоя вселенная состоит из того, что видишь ты, – без всякого раздражения на непонятливость ученика продолжил Арнав, -вселенная Дизи – из того, что видит он, моя – что вижу и чувствую я, и так у каждого человека. Но истинное её лицо может дать только совокупность взглядов всех людей.

– Это я понял, – кивнул головой Чаки.

– Поэтому, если исчезнет взгляд одного человека, то и вселенная "Л" будет не полной. Чем больше исчезнет людей, тем и вселенная неполноценней. Она станет смертельно больной. А смертельно больная вселенная будет заражать и отдельные составляющие её частички, то есть людей. Вот ты, человек, состоишь из клеток, гибель этих клеток ведёт к заболеваниям, и чем больше их гибнет, тем больней ты себя чувствуешь и рано или поздно умрёшь. А умрёшь ты – умрут и все оставшиеся ещё здоровыми клетки.

– Но люди всё равно когда-то должны умереть, не насильственно, а от старости, – сказал Чаки.

– Правильно, клетки должны обновляться, иначе произойдет неконтролируемое старение организма, то есть вселенной, а со сторением придёт множество болезней, в том числе и старческий маразм. Маразматическая, насквозь больная вселенная – это ли идеал, к этому ли надо стремиться. Человек умирает естественной смертью, но рождается новый человек, клетки организма обновляются. Другое дело насильственная смерть, она не предусмотрена природой, не предусмотрена замыслом Сити-ра, клетка не обновляется, она просто гибнет, а на её месте образовывается пустота.

– Получается, что существование общей вселенной "Л" зависит от жизни каждого отдельного человека, и в то же время существование самого человека зависит от существования этой вселенной. И чем больше гибнет людей, тем ближе к уничтожению вселенная, а значит и каждый отдельный человек ближе к погибели.

– Да. И только от нас самих, от людей, зависит дальнейшее существование как вселенной "Л", так и всего человечества. Но постичь эту истину можно только ступив на путь Лотси. И выходит, что дальнейшее существование общей человеческой вселенной зависит от способности достичь Понимания как можно большей частью человечества. Этим оно спасётся от самоуничтожения.

Наступила ночь. Путники стали укладываться спать. Требовалось восстановить силы перед завтрашним днем и продолжением путешествия к священной пещере.

***

Смола не заметил, как стали слипаться глаза и он уснул, склонив голову над книгой, такой непонятной, но несущей в себе нечто важное. И ему приснился сон.

***

Чаки спал и ему тоже снился сон.

Бескрайнее поле освещалось мрачноватым красным светом склонившегося к закату солнца. Пурпурных красок на некогда зеленую траву добавляла пропитавшая землю кровь. Черными точками инородных тел тут и там, повсеместно, на каждом шагу виднелись трупы убитых воинов. Воронье, затмив небо, вилось над полем, под предводительством огромного чёрного ворона. Он один широким размахом крыльев закрывал половину неба, застилая от прощальных взоров тяжело раненых последние в их жизни лучи заходящего солнца. Тоска и обречённость овладели землёй в этой части света. Погибель сквозила в застоявшемся воздухе, ею пахли трава, почва и те самые лучи заходящего солнца.

Ворон, прозванный ещё в доисторические времена Изалди, сделал очередной круг над полем битвы. Стая, оглушительно каркая, неотступно следила за предводителем, ожидая от него сигнала. Но Изалди, низко пролетев над побоищем, взмыл ввысь. Рано. По полю ещё бродили редкие воины победители, в поисках раненых соплеменников. Ворон был недоволен, но терпелив, мертвецы уже никуда не уйдут, а значит рано или поздно станут добычей.

Черная стая питалась чёрной энергией, а где её найти, как не на недавнем поле боя. Как много в злобной вражде и смерти высвобождается её, какие потоки тьмы бушуют над сражающимися. А мертвечина? Что может быть слаще её. Ворон усмехнулся, ничего, он подожёт, чёрная энергия уже питает силы стаи, а мертвая плоть не заставит себя долго ждать, тем более её так много, очень много, целое бескрайнее поле.

Небольшая группа воинов переходила от одного убитого к другому, высматривая в наваленных друг на друга трупах жизнь. Основной поток раненых, где с помощью товарищей, где сам, уже давно переместился в лагерь победителей. Но надежда, что ещё в ком-то из лежащих на поле тел теплилась жизнь, не покидала людей. Из группы отделился высокий, мускулистый, с мужественным лицом воин. Он отошел шагов на тридцать и склонился над одним из тел. Воин потрогал человека рукой – тот был жив. Но это был враг, и воин застыл над ним во враждебной нерешительности, раздумывая то ли добить, то ли оставить мучиться и умирать своей смертью. Он так и не пришел ни к какому решению и присел возле раненого.

Это был Чаки. Он смело сражался с воинами вражеского племени, убивал, защищая соплеменников, и остался жив. Ему повезло, на теле не было даже малейшей царапины. Несмотря на то, что сил у него оставалось мало, он вместе с другими воинами разыскивал и выносил с поля раненых. Таковых уже почти не осталось, поэтому Чаки и позволил себе присесть рядом с раненым чужеземцем. Он отошёл от перепетий боя, агрессия понемногу спадала. В первые часы он несомненно бы добил поверженного неприятеля, но сейчас что-то внутри не позволяло ему расправиться с беззащитным, истекающим кровью человеком.

Чужой воин чуть приоткрыл веки, взглянул на Чаки и перевел взор в небо, отыскивая глазами Изалди. Найдя его, прошептал:

– Зачем?

Чаки взглянул на бывшего противника, его вид и взгляд показались воину странными. Но, впрочем, не акцентируя на этом внимания, спросил:

– Что зачем?

– Зачем он кружит?

Чаки пожал плечами и ответил:

– Он посланник царства смерти, предвестник и носитель её.

– Нет, – ответил раненый, – не он предвестник и носитель смерти.

– А кто? – мрачно усмехнулся Чаки.

– Человек.

Чаки вновь усмехнулся, но промолчал.

Раненый перевёл взгляд на молодого человека, осмотрел с ног до головы и проговорил:

– Странно это.

– Что именно, – поинтересовался Чаки.

– То, что я здесь оказался, то, что вижу вокруг.

Чаки промолчал, разгадывать загадки врага он не собирался. Раненый тяжело вздохнул и продолжил:

– Ещё недавно я находился в другом месте…

На этот раз Чаки отреагировал:

– Я тоже.

– Но главная проблема не в этом, – стал пояснять далее чужой воин, – а в том, что и то, где я был до этого, казалось мне чуждым.

Чаки удивлённо посмотрел на неприятеля. По его мнению тот был не в себе и бредил, столь странной казалась его речь.

– Я не понимаю, почему так происходит, – раненый вновь перевёл взгляд в небо. – Я чувствую себя сторонним наблюдателем, а всё окружающее, и это, которое сейчас передо мной, и то, что было раньше, лишь картинка, взгляд из окна. Изображение меняется, иногда постепенно, а порой, как сейчас, быстро и круто. Я знаю, что существую, но не знаю, кто я и зачем. Это неприятно, но больше тревожит смена картинок, почему и зачем меняется изображение, для чего это нужно?

Чаки так же перевёл свой взгляд наверх и вспомнил об учителе и его теории о разных видениях камня, но развивать эту тему он не стал, и лишь сказал:

– Кто-то хочет, чтобы ты понял мир.

Ответ молодого человека неудовлетворил раненого воина.

– Я где-то уже слышал о том, что мир разный, и чтобы его понять, надо увидеть с разных сторон. Но зачем мне это нужно, если я скоро умру?

Чаки пожал плечами, он не знал ответа.

– Опять же почему, если я не чувствую себя частью мира? – еле шевеля сухими губами, прошептал чужой воин.

– Все мы являемся частью мира, а мир частью нас. Значит и ты являешься частью мира, только, видимо, не понимаешь его, – сказал Чаки.

– Возможно, – ответил раненый.

– Просто в тебе живет несколько миров, – продолжил Чаки, – точнее ни одного, но видны многие.

На этот раз промолчал странный чужеземец, полезных мыслей почти не было, одни вопросы.

– Ты наблюдаешь эти миры, не пытаясь приблизить к себе и понять.

Бывшие противники одновременно тяжко вздохнули, немного помолчали, мысли их вернулись в прежнее русло. Чаки думал, как поступить с неприятелем, а раненый, что он здесь делает и как тут оказался.

Первым нарушил тишину чужеземец.

– Ты меня убьёшь? – спросил он.

– Не знаю, – честно признался Чаки. – Раньше бы я об этом не задумывался, но сейчас не знаю…

Чёрный ворон сделал очередной круг, снизился и пролетел прямо над головами собеседников.

– Чувствует смерть, – сказал Чаки, отмахнувшись от Изалди копьём.

– Да, – согласился с ним раненый, – но не он её носитель…

– Ты уже об этом говорил, но спрошу ещё раз, кто же тогда именно?

– Ты, если убьёшь меня, – прошептал неприятель. – Ты будешь моим посланником смерти, пришедшим из царства тьмы.

– Нет, – жестко ответил Чаки, – люди не имеют ничего общего с царством тьмы, а я лишь воин.

– Убивает человек, а не тьма, – сказал раненый.

– Человек? – Чаки потряс головой, будто что-то от себя отгоняя. – Что ты имеешь в виду?

– То, что человек и есть тьма.

– Так не бывает. Я не знаю, что человек есть на самом деле, но он не тьма, во всяком случае я таким не являюсь.

– Получается, что тьма, ведь тобой сегодня убито много людей.

– Врагов, – поправил говорившего Чаки.

– Людей, – настойчиво повторил раненый. – Ты убиваешь врагов, но получается, что убиваешь людей.

Чаки задумался, раненый враг был прав, но он никак с этим согласиться не мог.

– Понимание окружающего мира даётся мне с трудом, но кое в чём я уверен, – продолжил лежащий на земле человек, – и исходя из этой уверености, я могу сказать, что тот, кто видит в людях лишь врагов – тьма.

Чаки посмотрел на собеседника, возможно в его словах есть доля правды.

– Выходит, я -тьма, – констатировал он.

– Получается, так.

– И что мне делать? Я не хочу быть тьмой.

– Стань человеком.

– Как? – помрачнев от осознания, что он, возможно, является представителем царства тьмы, воскликнул Чаки.

– Увидь в окружающих тебя человеческих особях – Человека.

Раненый плохо осознавал, откуда он берет то, что говорит, слова рождались как-то сами собой, действуя мимо мозга, ложась сразу в уста. Это было необычно, но он чувствовал, что всё это было не зря.

– Трудно, – сказал Чаки, – особенно во время боя.

– А ты постарайся и не доводи до вражды, проникся мыслями чужеземца.

– Так не я первым напал, – жестко сказал Чаки.

– Для этого нужно, чтобы и он проникся твоими мыслями и чувствами. Вряд ли в этом случае он станет нападать.

– Я понял, к чему ты клонишь. Ты хочешь, чтобы я почувствовал себя на твоём месте, проникся болью и жаждой жизни. Ты просто уговариваешь меня, не убивать тебя.

– И это тоже, – сказал раненый, – но главное, я хочу дать тебе понять, для того, чтобы не быть тьмой, надо видеть и излучать свет. Мир виден лишь при свете, и если ты живёшь в этом мире, ты должен быть светом, исчезнет свет – исчезнет и мир, он просто будет не видим. А свет состоит из взглядов людей, так же, как и мир, и значит, убив одного человека, убьёшь и часть света, а значит и мира. И когда-нибудь наступит кромешная тьма, с жителями, состоящими из тьмы. А ты говорил, что не хочешь быть тьмою. Стань светом, спаси мир.

– Получается, я не должен тебя убивать?..

– Выбор за тобой.

– А как ты бы поступил на моём месте? – спросил Чаки.

– Не знаю, ведь я тебе говорил, что чувствую себя сторонним наблюдателем.

– Зачем тогда говоришь мне все эти слова? – возмущённо обратился к чужеземцу Чаки.

– Не знаю…– прикрыв веки, ответил раненый, – но я чувствую, что прав.

Чаки зло воткнул копьё в землю и выругался.

– Я тоже это чувствую, – сквозь зубы прошептал он, – но ты бы знал, как тяжело мне это даётся, у меня внутри всё переворачивается и кипит, кажется, что я схожу с ума. Зачем мне это нужно?! Враг, он и есть враг, такова сущность людей, ведь мы те же животные, только умные, кто сильней, тот и прав, закон леса, не убьёшь ты – убьют тебя, – Чаки схватился за голову и с трудом выговорил: – но я не хочу никого убивать.

– Не убивай, – сказал раненый, – борись с собой, со своими взглядами. Стань человеком и увидь в других – людей.

– А если…а если меня убивают и выход лишь один, опередить, убить противника.

Раненый пожал плечами.

– Я этого пока не знаю, я ещё мало видел мир.

– Я тоже, – сказал молодой воин.

Чаки было мучительно больно, внутри что-то давило и терзало душу, он не мог до конца принять и осознать открывшееся перед ним. Разговор зашел в тупик, он всё прекрасно понимал, но не соглашался.

Раненому было проще, он по-прежнему был сторонним наблюдателем и терзался больше непониманием своей роли.

В нескольких шагах от разговаривающих лежал ещё один раненый неприятель. Он долго прислушивался к разговору, в какой-то момент с трудом приподнялся, со злобой в глазах посмотрел на Чаки, сидевшего к нему спиной, взял в руки копьё и, собрав последнии остатки сил, кинул в его сторону. Брызжа слюной вперемешку с кровью, проговорил:

– Ты – враг, – и тут же замертво упал.

Собеседник Чаки вовремя заметил действия на миг ожившего человека, из последних сил поднял лежавший рядом щит и кинул его по направлению полета копья. Острое оружие со звоном отскочило от его поверхности.

Чаки резко вскочил на ноги и обернулся. Он сразу понял, в чём дело, недоумённо, но с благодарностью посмотрел на раненого чужеземца, только что спасшего ему жизнь.

Чужеземец обессилил окончательно. Чаки наклонился над самым его лицом и спросил:

– Почему?

– Ты – человек, и мог погибнуть, – ответил раненый.

Чаки покачал головой. Мир был прежним, но в то же время изменился, человек, лежавший перед ним, не казался уже врагом. Это было странное ощущение. Чужак, которого он хотел убить, увидел в нём не угрозу, а человека, даже несмотря на возможную гибель. Не обращая внимания на возможность своей гибели, он предотвратил гибель другого. Как же это получилось, почему произошло? Может действительно один свет, один мир существует пока существует другой свет и мир. Было странно и непонятно, но всё говорило о том, что это правда.

– Знаешь, – сказал Чаки, – если оставить возвышенные разговоры о малопонятном, с которым трудно согласиться и принять, то смысл в произошедшем всё же есть. Ведь если бы я убил тебя, то уже сам был бы мёртв. С другой стороны, если бы ты не спас меня, то погиб бы от ран, оставшись тут умирать. Но теперь я вынесу тебя с поля боя и вылечу. Выходит, мы спасли друг друга.

– Вот видишь, – прошептал раненый, – два света, соединившись в одно целое, в одно видение мира, не позволили погибнуть друг другу. А значит, если все люди соединяться в одно целое, в одно всеобъемлющее видение мира, то перестанут уничтожать друг друга, исчезнет вражда, человечество перестанет самоуничтожаться.

– Да, почти то же самое говорил мне учитель, – согласно кивнул головой Чаки, – и теперь я начинаю верить, что это осуществимо, по крайней мере в отдельно взятом случае.

Чаки осторожно взял на руки раненого человека, ещё недавно бывшего врагом, и понес его в сторону видневшегося вдали леса, к старому знахарю.

***

– Козёл!!! Поднимайся!!!

Колян открыл глаза и в недоумении уставился на злобные лица Булы и Шпалы, склонившиеся над ним. Было заметно, что настроены они весьма серьёзно и шутить не намерены. Була держал в руке хозяйский топор, а Шпала поигрывал пистолетом.

– Я ещё когда говорил, что его по башке надо треснуть, и чем больнее, тем лучше, – сквозь зубы процедил Була.

– Сейчас и треснем, – поддержал коллегу Шпала.

Шпала сунул под нос Коляну ствол пистолета, заглянул в глаза и сказал:

– Ты чё, бык, рамсы попутал?!

– А что? – Смола не совсем понимал, чего от него хотят, так как ещё не отошёл ото сна.

Глупо хлопая веками, он уставился в отверствие ствола, будто пытаясь что-то в нём разглядеть, затем перевёл взгляд на владельца оружия, просверлив его насквозь пустыми наивными глазами. Шпала поёжился, взгляд товарища показался ему нехорошим. Он придал себе решительности и, четко выговаривая слова, сказал:

– Ты тут идиота из себя не строй. Нахрена табуреткой махал?! Баба где?!

До Коляна наконец дошло, что от него хотят. Он отчётливо вспомнил все события, произошедшие вчера после удара камнем по голове.

– Чё, падла, молчишь?! -Шпала демонстративно передёрнул затвор.

Смола посмотрел на перекошенные лица подельников и более чем спокойно произнёс:

– Водка кончилась…

– И чё? – не очень понимая, что имеет в виду провинившийся, спросил Шпала.

– Выпить хотелось, злой был.

– А мы при чём? – удивился Була. – Мы тебе что ли выпить не давали? Сам за водкой ходил.

– Да гонит он, – Шпала зло сплюнул прямо на пол. – Була, он тут понты колотит, а ты уши развесил. Мочкануть его здесь же, будет тогда знать.

Колян решил больше не оправдываться и смиренно ждать своей участи. На него накатила полная апатия, ему вдруг стало всё равно, пристрелят его или нет.

Була, наблюдая за безразличной реакцией обидчика, как-то безысходно произнёс:

– Вряд ли, мне кажется, он вообще не понимает, о чём идет базар.

Шпала бросил короткий взгляд на Булу и заорал в самое ухо допрашиваемому:

– Где, нахрен, баба?! Куда ты её дел?!!!

В этот момент в сенках раздался грохот и в дом ввалился Ираклий, так и проспавший всю ночь возле курятника. Нелепо жестикулируя, он указывал в сторону окна, за которым уже прорывались первые лучи восходящего солнца. Хозяин дома беззвучно открывал рот и пытался что-то сказать, но лишь бесконтрольно брызгал слюной.

Не понимая, что происходит, друзья ошалело уставились на взъерошенного Ираклия, пытаясь разгадать абракадабру его жестов. К определённым выводам они не пришли, переглянулись, и в один голос спросили:

– Что случилось?

У Ираклия наконец прорезался голос, он замычал, не переставая размахивать руками. Мычание перешло в кашель и хрип, хозяин дома бросился к ведру, и его стошнило.