Магеллан. Часть 1. Прибытие

В ангар тем временем пожаловала целая делегация во главе с капитаном «Магеллана». По озабоченности их лиц я понял, что, помимо общего совещания, у верхушки было и отдельное, закрытое. Странно, что меня в известность не поставили, я начальник медслужбы как-никак. Видимо, научный руководитель миссии все же решил действовать на опережение. Очевидно, он не разделял моего оптимизма относительно качества биологического материала на Земле. К тому же, если учесть количество выживших на планете, чаша весов автоматически склонялась в сторону искусственного заселения Земли. Что же, в таком случае мне придется работать более усердно. Я, хоть и отличался крайней степенью эгоцентризма, сволочью никогда не был и всегда считал самым ценным даром, имевшимся у общества, жизнь каждого члена этого общества.

Поступила команда на посадку. Никаких высокопарных речей не произносили. Все члены десантных групп спокойно заняли свои места, остальные просто покинули ангар. Затем была отключена искусственная гравитация. Отворилась переборка шлюза и первый из челноков, «Смелый», отделившись от мачты причала, медленно заплыл в шлюзовую камеру. На минуту скрывшись за переборкой, он покинул пределы корабля. Затем той же процедуре подвергся и «Смирный». «Ермак» покинул ангар «Магеллана» последним. Все три шаттла выстроились в линию напротив капитанской рубки нашего звездного крейсера, готовые к спуску.

Глава 6. Жесткая посадка

Коротенький пузатый шаттл вмещал восемнадцать пассажиров. Я занял свое место в проходе, единственный в ряду, но желания пересаживаться не возникло, в иллюминатор мне смотреть не хотелось – при входе в атмосферу за силовым полем все равно ничего не будет видно.

Процедуру высадки на планету все члены десанта знали назубок. По сути, все сводилось к простому правилу – сидеть и не двигаться. Всю остальную работу брал на себя корабельный ЦУП. Он фиксировал шаттлы в своих силовых лучах, рассчитывал оптимальную скорость и траекторию введения спускаемого аппарата в атмосферу планеты и мягко сопровождал его до самой посадки. Если честно, даже пилоты были не нужны. Их наличие в шаттлах было продиктовано все теми же условиями техники безопасности. Как и сама форма шаттлов. Никто не знал, с какими трудностями может столкнуться миссия в иной звездной системе, а потому предусматривались различные варианты высадки, включая архаичные. При самом фантастическом сценарии, скажем, если «Магеллан» будет поврежден или обесточен, высадку должны были производить пилоты путем торможения фюзеляжем корабля о плотные слои атмосферы. По сути, помимо космического лифта, в резерве у нас было лишь свободное падение или банальный полет с использованием формы шаттла и подъемной силы его крыльев. Этот же способ передвижения позволил бы вернуться обратно на орбиту. Покинуть планету можно было, набрав высоту на реактивной тяге, используя атмосферный кислород с последующим замыканием контура двигателей на кислород в баках.

Естественно, мало кто из непосвященных понимал, почему в этой экспедиции выбор пал именно на шаттлы (при условии отсутствия каких-либо повреждений на «Магеллане»). Не понимал этого и я, но знал, что на шаттлах настояла Мария. Ее послушали, старший пилот как-никак. Нас могли спустить на поверхность и в обычных транспортных капсулах. Даже если на Земле понадобилась бы коррекция положения капсулы или эвакуация, «Магеллан» с легкостью осуществил бы эти процедуры при помощи своих силовых полей. Но техника безопасности оставалась непреклонной. Дублировались все узлы и все системы. Все способы доставки также было решено продублировать.

Я постарался расслабиться в собственном кресле. Ощущалась легкая перегрузка. Нас уже захватили лучом и вели к точке ввода в атмосферу. Скорость на таком расстоянии от поверхности Земли не ощущалась, хотя и была запредельной. Если бы не силовые поля, мы бы уже испарились. Луч должен был плавно ввести нас в плотные слои атмосферы, а затем, удлиняясь, произвести торможение, спуск и, наконец, посадку. Затем «Магеллан» скроется за кривизной планеты, а мы останемся предоставленными сами себе. Краем глаза я увидел в иллюминатор отблеск солнца, прячущегося за планетой. Нас десантировали под покровом ночи. Аборигенам мы представимся как три небольших метеора. Никто не придаст значения, даже если и увидит. Затем иллюминаторы потемнели, мы начали ощущать легкую вибрацию. Вероятно, входили в плотные слои атмосферы, но сквозь мощные силовые поля самим шаттлам колоссальные перегрузки почти не передавались. Я закрыл глаза и вообразил, как неистово терзает трение нашу силовую оболочку, как бушует за бортом в каком-то метре от наших тел раскаленная стихия. Все-таки мы гении, подумал я. Как бы нас ни старалась сжечь наша родная планета, ей это вряд ли удастся. Силовые поля могли выдерживать температуры для работы на поверхности звезд, а о смешных двух-трех тысячах градусов, вызванных трением об атмосферу, и говорить не приходилось. Страшно было подумать, что раньше спускаемые аппараты просто падали и горели. Просто горели в атмосфере, пытаясь уберечь своими тонкими фюзеляжами хрупкие человеческие жизни. Эти смельчаки все-таки были героями, подумал я. Или психами, тут смотря с какой стороны взглянуть. Но пионеры космонавтики точно не были людьми обычными. У обычных слишком силен инстинкт самосохранения, но, с другой стороны, обычные люди и не способны на поступок. Не открывают новые земли и планеты, не изобретают, не создают, не творят – на то они и обычные. И добровольно обычные люди ни на какие риски не идут.

Тряска усилилась, и мне пришлось открыть глаза. Члены экипажа удивленно переглядывались – на тренировках все проходило мягче. Я сам не заметил, как вцепился в свой ложемент, ведомый то ли инстинктом, то ли накатывающим страхом. Перегрузка росла. Меня стало вдавливать в кресло, и вскоре я уже не мог оторвать рук.

– Это нормально? – крикнул кто-то сзади, но ответа не последовало. По всему шаттлу разнесся визг системы пожаротушения. Запахло гарью. И в этот самый момент меня тряхнуло с такой силой, что, не будь я притянут к креслу полями, впечатался бы в потолок. Хотя потолком он сейчас был лишь номинально. Шаттл начало крутить. Определить, где низ, а где верх уже не представлялось возможным. Вибрация усиливалась, от пилотов не было никаких вестей – наши отсеки были разделены герметичной переборкой. Должно быть, в кабине сейчас несладко, пилотам не позавидуешь, но посадить нас на планету было их работой. Собственно, их только к этому и готовили всю жизнь. Жесткая перегрузка на один бок дала мне понять, что в данный момент мы находимся в свободном падении, и пилоты еще не сообразили, как вытянуть нас из этой нештатной ситуации. Судя по всему, нас выронили из луча. «Магеллан» больше не сопровождал наш спуск, и мы вертелись в штопоре. Я понял это за долю секунды, бросив взгляд на ярко-алый свет, врывавшийся сквозь иллюминатор внутрь «Ермака». Мы падали. Как самые первые космонавты. Падали и горели. Причем находились в менее выигрышном положении – нас закрутило. Еще со времен летной школы я помнил: штопор – одно из самых опасных осложнений полета при условии, что у вас нет тяговитых двигателей. По счастью, у нас они были. К звукам крушения присоединился сначала тонкий свист, а затем и сильнейший рев запущенных двигателей. Долго же они соображали. Постепенно боковая перегрузка ослабла, нас вновь впечатало в ложементы. Работали маневровые и маршевые двигатели. Голову уже повернуть не представлялось возможным. Визги системы пожаротушения умолкли, запаха гари не ощущалось. Наконец мы резко клюнули носом. По ощущениям, мы просто нырнули вниз с одновременным торможением. Заложило уши. Мы погружались в атмосферу. По четким кренам, ныркам и спиралям, проделываемым «Ермак», было понятно, что пилоты удержали тяжелую машину в воздухе, и полет (а это уже был именно полет, а не спуск) контролировался ими. Нас перестало трясти. На связь вышел первый пилот и скупо доложил о ситуации:

– Десантной группе. «Магеллан» не отвечает. Сажаю челнок вручную. Место высадки скорректировано.

Кто-то позади меня выдохнул в голос, остальные сохраняли молчание. Неприятно запахло рвотой. Меня и самого сильно мутило. Я наконец смог оглядеться. В салоне челнока было темно, лишь узкие полоски света на полу и потолке, указывающие направление к выходам, выхватывали из мрака перепуганные лица горе-десантников. Несколько человек были без сознания. К таким перегрузкам нас никогда не готовили. Подобные ситуации просто не рассматривались в симуляторах, поскольку сам принцип передвижения с использованием воздуха и крыльев безнадежно устарел задолго до нашего рождения.

Еще с минуту мы закладывали один вираж за другим. А затем вновь началась крепкая тряска с четким ощущением торможения – мы опять клюнули носом. «Ермак» на мгновение замер и медленно опустился на поверхность планеты. Зажглось аварийное освещение, из кабины выбрались мокрые от пота пилоты, бросились оказывать помощь. Силовые поля отключились, и я ощутил всю прелесть настоящей гравитации. Тело, словно налитое свинцом, не хотело подчиняться мозгу. В невесомости мы пробыли считанные минуты, должно быть, необычные ощущения были связаны с запредельными нагрузками при посадке.

Меня немного кольнула совесть: «Герман, ты же врач, почему твои обязанности выполняют пилоты?»

Кое-как пересилив себя, я встал в проходе, но меня тотчас усадил обратно второй пилот:

– Товарищ полковник, вам нужно прийти в себя. Мы справимся, вы же сами нас обучали…

Я кивнул. Признаться, после такой нагрузки геройствовать совсем не хотелось. Откинулся в кресле и закрыл глаза. Все. Успокоиться. Очевидно, я пребывал в шоке, как и все на борту «Ермака». Но начальник медслужбы – не все. Мне нужно срочно приводить в норму свои мысли и начинать думать.

Для начала я привел в порядок дыхание. Потом понизил пульс до приемлемых семидесяти ударов в минуту. Отлично. Нормализовать давление. Готово. Теперь можно проверить слух, зрение, осязание, обоняние. Итак, я в норме.

Тут же вокруг запищало, защелкало, застрекотало. Суетились пилоты, оказывая помощь пассажирам и попутно выполняя протоколы проверок систем шаттла. Я взглянул в иллюминатор. Кромешная тьма. Словно услышав мою мысленную просьбу, кто-то из пилотов включил внешнее освещение. Сквозь обугленное стекло иллюминатора разглядеть что-либо было невозможно.

– Вставайте, док! – кто-то тронул меня за плечо.

Я обернулся. Надо мной стоял командир нашей десантной группы, майор ОНР Егор Ковалев. Это его голос я слышал позади себя во время падения. Я кивнул и попытался встать.

– Надо выбраться наружу и осмотреться, – предложил он.

– Что произошло? – крикнул я.

Вокруг становилось шумно. Пилоты уже провели необходимые процедуры и теперь наперебой вызывали по связи «Магеллан». Но их коммуникаторы молчали.

– Попробуйте короткие волны, – посоветовал им Ковалев.

– Радио? Вы сейчас серьезно? – с укором посмотрел на майора второй пилот. – Мы уже лет двести не пользуемся этим примитивным способом передачи информации.

– Передатчик на борту есть?

– Ну, есть, – почесал затылок второй пилот.

– Ну, так его не просто так сюда запихали, старлей. Выполнять!

– Есть! – вытянулся в струнку пилот и бросился в кабину.

Ковалев, потирая затылок, обернулся ко мне.

– С «Магелланом» связи нет и, скорее всего, не будет, так хоть с другими шаттлами свяжемся.

– Я это уже понял. Думаете, диверсия? – предположил я.

– Не знаю, но луча мы лишились не просто так. Нужно понять, куда мы приземлились. Пойдемте.

Мы надели шлемы и скафандры, вооружились и подошли к шлюзовой камере. Давление снаружи и внутри шаттла было одинаковым, поэтому шлюзовая камера отворилась автоматически. На всякий случай мы закрыли за собой переборку и опустили рампу. Тут же в грузовой отсек ворвался ветер вперемежку со снегом. Как только пурга, поднятая рампой, улеглась, мы воочию увидели мир, который некогда был нашим домом.

Перед нами простиралась сплошная белая стена леса. Рампа просто примяла своим весом ветви густого сосняка, но соседние деревья, облепленные снегом и инеем, не оставляли никаких сомнений – дальше мы никуда не продвинемся. Я взглянул на экран бортового компьютера, проверяя показатели. Химический состав атмосферы был приемлемым для дыхания. Концентрация кислорода в воздухе немного превышала привычный уровень, но все еще была допустимой. А вот температура окружающей среды…

– Мой датчик показывает минус сорок, – услышал я голос Ковалева.

– Мы были готовы к этому.

– Ну да?! – то ли спросил, то ли съерничал майор, пытаясь спуститься по скользкому трапу рампы к деревьям. – Слишком густой лес, мы даже не выйдем из корабля!

– А вот к этому мы уже не были готовы, – резюмировал я.

Мы огляделись. В свете мощных прожекторов глухая ночь в этом диком заснеженном лесу некогда родной полосы показалась мне какой-то нереальной. «Абсурд» – первое слово, пришедшее мне в голову. Я смотрел на этот дремучий лес, которому по нашим подсчетам было уже без малого полторы сотни лет, и не верил своим глазам. Если наша средняя полоса теперь вся в таком виде, то следы некогда могучей цивилизации мы будем искать очень долго.

– Вернемся внутрь, – предложил Ковалев, – какой смысл торчать тут на холоде? Нужно как следует пораскинуть мозгами.

Возразить мне было нечего, и мы подняли рампу. Когда мы вернулись, группа уже успокоилась. Пилоты все еще пытались связаться с «Магелланом» или другими шаттлами, но пока безрезультатно. Остальные члены десантной группы приводили в порядок салон и свою амуницию. Многочисленные сигналы тревоги были уже отключены, а потому на борту царило деловое оживление, ничем не выдававшее пережитую панику. Рвотные массы были убраны, ложементы приведены в сидячее положение, в грузовой отсек то и дело кто-то шнырял, возвращаясь обратно с приборами, датчиками, планшетами и едой.

Несмотря на то, что по званию я был старше Ковалева, фактически нашей группой руководил именно он. Я плюхнулся на свое место, стараясь призвать к порядку собственную голову. Внимание то и дело перескакивало с одной мысли на другую, мешая сосредоточиться и охватить картину в целом. Майор же, постояв в проходе подбоченившись, выдал здравую мысль:

– Герман Степанович! – я резко обернулся. Ковалев был первым, кто назвал меня по имени и отчеству за последние две сотни лет. Резануло слух, но я понял, что таким образом он сглаживает острые углы субординации. Он – майор, я – полковник. Обращаясь друг к другу по имени, никто из нас не потеряет лицо, но при этом всем будет понятно, что командует именно майор.

– Давайте-ка соберем брифинг в кабине пилотов, – предложил он.

– Не возражаю, Егор Васильевич, – подхватил его идею я и решительно встал. Мы направились в кабину по узкому проходу. Нас пропускали, прижимаясь к бортам.

– Кстати, можно просто Егор, – предложил Ковалев, обернувшись на ходу.

– Тогда просто Герман, – согласился я, и мы прошли в кабину пилотов.

– Связь? – с порога спросил майор пилотов, но те лишь руками развели.

– Ощущение, что на этой чертовой планете «Ермак» – единственный источник радиосигнала.

– Маяки «Смелого» и «Смирного» уже запеленговали?

– Никак нет, товарищ майор.

– Спутники связи на орбите? – продолжал перебирать варианты руководитель отряда ОНР.

– Их мы тоже ищем, – ответил второй пилот. – Их должны были запустить еще раньше нас, чтобы обеспечить бесперебойную связь с «Магелланом», но и они молчат.

– Так… – протянул Ковалев, хмурясь, – «Магеллан» не спутник, не игрушка. Такую махину видно с земли невооруженным глазом. Небо уже сканировали?

– Пока крейсер совершает облет Земли, мы ничего не увидим, – резонно заметил первый пилот.

– Сколько ждать до выхода «Магеллана» с другой стороны планеты? – вступил я в разговор.

Второй пилот открыл голокарту с изображением Земли и ввел параметры.

– Когда нас начали спускать, высота орбиты «Магеллана» над Землей была четыреста двадцать километров. При скорости движения по орбите в тридцать тысяч километров в час они должны будут появиться в поле зрения через… – пилот завершил ввод данных, и компьютер выдал приблизительную орбиту и время, – …через шестьдесят пять минут.

– Отлично, – сказал Ковалев. – У нас есть час, чтобы провести диагностику систем «Ермака», просмотреть весь наш путь, начиная с выпадения из луча и заканчивая полетом и посадкой. Может, увидим что-то полезное.

– На что обращать внимание, товарищ майор? – поинтересовался второй пилот.

– Мы сели крайне неудачно. Из корабля не выйти, – объяснил Ковалев. – Наверняка где-нибудь неподалеку есть поле или озеро, ну или хотя бы русло реки. Нам нужно будет перебраться на открытую местность, чтобы осмотреться.

– Озеро? – удивился второй пилот, но первый ответил за Ковалева, постучав по экрану монитора пальцем, указывавшим на температуру.

– За бортом минус сорок два градуса. Если в здешних местах есть озера, сейчас это идеальное место для посадки. Толщина льда позволит сесть, а саму гладь озера можно будет использовать в качестве радиоантенны.

– Отлично соображаешь, капитан, – похвалил Ковалев первого пилота и повернулся ко мне.

– Ну, что скажешь, Герман?

Сказать мне было решительно нечего. Их план меня более чем устраивал. Чем раньше мы обнаружим «Магеллан», тем быстрее я смогу унести отсюда ноги. В конце концов, я медик, а не вояка десантно-штурмовой бригады ОНР. Изначально я должен был оценить популяцию землян в целом и двух-трех особей в частности. А в настоящий момент я могу изучать лишь синяки да ссадины своего экипажа. Вслух я, естественно, произнес иное:

– Нужно будет попытаться отследить траекторию посадки двух других челноков. Мы же можем отмотать запись нашей посадки и просмотреть инфракрасный след, оставленный «Смирным» и «Смелым».

– Верно, – подхватил Ковалев, но по его глазам я уже догадался, что эта мысль посетила его намного раньше, чем меня. Просто он, будучи более искушенным руководителем, позволил мне поднять свой авторитет среди экипажа, – так и сделаем! Капитан, внесите техзадание в компьютер, посмотрим, куда приземлились наши товарищи.

– Ну, или куда они рухнули, – подвесил в воздухе мысль, и так сейчас вертевшуюся у всех в головах, второй пилот. Пролистывая длинный список показаний многочисленных приборов «Ермака», он украдкой поглядел на своего командира. Тот сосредоточенно долбил по виртуальной клавиатуре, внося техзадание. Очевидно, при посадке они оба что-то видели или даже держали с челноками связь. Но сейчас не хотели прямо озвучивать страшную весть о гибели двух челноков и шестнадцати членов экипажа.

Спустя десять минут в нашем распоряжении были жуткие кадры нашего крушения. Посадкой эту картину можно было назвать лишь условно. Было видно, что двигатели «Ермака» запустились в самый последний момент и что нам крупно повезло. Чего не скажешь о двух других шаттлах. Бесчувственная машина скрупулезно выполнила техническое задание первого пилота и дополнила свои видеозаписи трехмерной графикой, построенной на основе тепловых сигнатур двух других челноков. Мы собственными глазами увидели, как их закрутило после выхода из луча и в конце концов разорвало на части. Бесчисленным множеством горящих обломков упали они в нескольких сотнях километров от нас. В кабине повисла гробовая тишина. Ковалев тяжело дышал. Я увидел, как горит его лицо. Желваки напряглись. Наконец он произнес:

– Капитан, в сорока километрах отсюда есть ровная местность. Получится переместиться туда до выхода «Магеллана» из радиомолчания?

– Можно попытаться, товарищ майор. Топливный контур не поврежден. Герметичность не нарушена. Не факт, что мы можем рассчитывать на суборбитальный полет, но перелететь на поляну у нас получится.

– Хорошо. Действуйте. До выхода «Магеллана» осталось тридцать восемь минут.

Мы вернулись в салон. Я отдал команду экипажу занять свои места и зафиксироваться силовыми полями. Усаживаясь в свое собственное кресло, я посмотрел на Егора, проходящего мимо. Лицо его помрачнело, тут же накинув к его реальным сорока годам возраста не менее пяти лишних лет.

Тем временем «Ермак» задрожал всем корпусом, запустились маневровые двигатели на брюхе шаттла, и мы медленно, словно на ощупь, поднялись над лесом. Слой гари на иллюминаторах по-прежнему мешал что-либо разглядеть в кромешной тьме. Но полет оказался недолгим, уже через десять минут мы совершили мягкую посадку. На этот раз обошлось без лязга и скрежета деревьев.

Как только нас отпустило силовое поле, мы с Егором бросились в кабину пилотов. «Магеллан» с минуты на минуту должен был показаться с другой стороны планеты.

– Ну как? – спросил Ковалев, кладя руки на плечи пилотов.

– Пока пусто.

– Настроить визуальный контакт.

– Камеры уже рыскают, товарищ майор.

Прошли еще три тягостные минуты. Напряжение начинало угнетать. Где же это десятикилометровое корыто? Почему они молчат? Ох, как же много я мог высказать сейчас командиру «Магеллана». Сколько язвительных эпитетов в адрес руководителя ОНР Орлова роилось у меня в голове, но я сдерживался.

– Есть визуальный контакт! – закричал второй пилот. – Товарищ капитан, на три часа!

– Вижу, Коля, – отозвался первый пилот и тут же забубнил. – Я «Ермак», потерпели крушение, как слышно? Я «Ермак», потерпели крушение, «Магеллан», как слышно?

Одновременно с позывными он настраивал визуальный контакт. Еще два-три удара по виртуальной клавиатуре, и у нас перед глазами повисло четкое изображение нашего крейсера. Огромной величественной глыбой выползал этот исполин из-за кривизны планеты.

– Что-то не так с расчетами, – хмуро сказал Ковалев, и радость от долгожданной встречи резко пропала.

– Да, вижу. Уже проверяю, – коротко ответил первый пилот. Я пока не понимал, в чем дело, и вопросительно поглядел на Ковалева. Тот пальцем ткнул в строку параметров «Магеллана», сопровождавшую изображение корабля у верхнего левого угла голограммы. И тут я все понял. Высота орбиты увеличивалась. Скорость возрастала. «Магеллан» на всех парах совершал гравитационный маневр.

– Они уходят? – недоуменно, совсем по-детски произнес второй пилот.

В этом момент голограмма уже показывала весь десятикилометровый звездный крейсер, маршевые двигатели которого работали на полную мощность. Мы, не сговариваясь, вскочили со своих мест и бросились к рампе. На ходу натягивая шлемы, так и не дождавшись полного открытия люка, мы попрыгали в снег прямо так, в одних летных костюмах без скафандров и термобелья. Мы устремили свои взгляды в черное небо, густо усеянное звездами нашей галактики. Такой родной, такой знакомой. Но среди этой жемчужной россыпи звезд над самым горизонтом восходила самая яркая звезда, выбивающаяся из привычной картины звездного неба. То была звезда по имени «Магеллан». Мы все понимали, что произошло. «Магеллан» нас бросил.

Глава 7. Первые выводы

Мы вернулись на «Ермак». Вернее, меня и обоих пилотов вволок на него майор Ковалев. Помню, как детей малых тащил, за шкирку. Буквально сгреб нас всех в одну охапку и впихнул обратно по рампе внутрь челнока. Он первым из нас пришел в себя и спохватился – мы уже десять минут находились на открытом ночном воздухе без индивидуальных средств защиты и смотрели в черное, смоляное небо, усыпанное россыпью звезд. Так и до обморожения недолго. Это я понял позже по ожогам на руках, но тогда ни мне, ни пилотам не было дела ни до холода, ни до обморожений, ни до техники безопасности. Нам не нужно было объяснять, что именно произошло, и произошедшее буквально выбило из-под наших ног почву. «Магеллан» лег на курс. Работали маршевые двигатели. Мы это видели своими глазами. Яркая голубая звезда на западе была нашим смертным приговором. Все эти выводы пронеслись в наших головах за долю секунды, и каждый следующий из них, связанный с этим фактом, все глубже вводил нас в ступор. Из отверстия рампы на нас недоуменно таращились остальные члены десанта. Еще бы, разумным наше поведение назвать никак было нельзя. Но миндальничать Ковалев не стал. Лишь только за нами закрылись ворота рампы, он собрал экстренное совещание.

Майор медленно ходил вдоль рядов кресел взад-вперед, ломая красные от холода пальцы и нервно играя желваками. Он молчал, собираясь с мыслями, и никто в салоне не смел нарушить это молчание. Несмотря на эти невербальные признаки паники, он сохранил лицо. Настоящий командир. Лидер. На меня же с пилотами смотреть было больно. Я тупо пялился в одну точку, все глубже проваливаясь в апатию, прикрывая рот такими же, как у Егора, обожженными морозом пальцами. Вот что меня грызло там на «Магеллане». Вот о чем предупреждало меня чутье! Нас предали. Первый пилот отвернулся к черному от гари иллюминатору, словно разглядывая живописнейший пейзаж, а второй пилот сидел в кабине, обхватив голову руками, и раскачивался. Кажется, он тихо плакал. Насколько мне было известно, второму пилоту Коле Болотову только на днях стукнуло тридцать один год. Психика не выдержала, и он дал волю эмоциям. Это хорошо для него. Эмоциональный всплеск, затем пустота, затем восстановление. Мне бы так, завистливо подумал я.