17 мгновений семьи

Через несколько месяцев в Ирбее праздновали масленицу на замерзшей реке Кан. Везде раздавали блины и чай, здесь же была ярмарка народных промыслов, люди в национальных одеждах водили праздничные хороводы и пели песни. Неподалеку стоял «кукурузник», который также обеспечивал аттракцион: полет над Ирбеем. Мы схватились за полы маминой шубы: «Мама, мы не хотим летать на „кукурузнике“». Мама рассмеялась: «Ну раз не хотите, никто вас заставлять не будет».

***

По соседству с нами в Ирбее жила тетя Сондра, тоже врач, с дочерью Викой. Они были тувинками. Вика была ровесницей Гора, мы дружили с ней, а мама – с тетей Сондрой. Однажды летом, когда мы были в Ереване, а родители собирались приехать в августе, тете Сондре предложили отправиться в командировку на месяц. Ей очень хотелось поехать, но она не знала, на кого оставить Вику. Когда рассказала об этом маме, мама очень спокойно сказала, что пускай тетя Сондра едет, а Вику оставит с нами. Более того, мама сказала, что возьмет Вику с собой в Армению, где ей точно не будет скучно. И вот Вика приехала в Ереван. Все для нее было экзотичным на нашей солнечной родине. И неведомые доселе вкуснейшие фрукты, и жара, и обилие солнца. Даже цены в магазинах! Дело в том, что в советскую эпоху в Армении продавцы округляли цены на все, начиная с хлеба. То есть сдачу копейками не давали практически никогда. Да люди и не требовали, как-то привыкли к такому порядку вещей.

Простите за отступление, но сразу на ум пришло несколько историй. Самая занимательная случилась с моим папой, который уже несколько лет жил в Сибири, где всегда возвращали сдачу до копейки. (Помните фильм «Мимино»? «Сдачи не надо!» «Мне тоже не надо!») И вот приехал папа в Ереван в отпуск и зашел в гастроном. Ничего не купил и уже собирался выходить, как увидел на полках баклажанную икру в жестяной банке. Тут он вспомнил, что очень любит баклажанную икру и давно ее не ел. Папа взял одну банку с полки и подошел к кассе. Икра стоила 46 копеек. Он протянул 50 копеек и справедливо стал ждать сдачи. Кассирша вопросительно посмотрела на него. Папа на автомате сказал: «Сдачу дайте». Кассирша нехотя положила на прилавок одну копейку. Папа удивленно повторил: «Сдачу дайте». У кассирши был такой вид, будто ее ведут на расстрел. Она с еще большей неохотой достала и положила еще одну копейку. Удерживая копейку пальцем и смотря на папу исподлобья, она сквозь зубы выдала: «Даже если убьешь, больше не дам». Тут папу осенило: он вспомнил, что находится в Ереване, а не в России, расхохотался, выложил первую копейку перед кассиршей и удалился со своей банкой баклажанной икры.

Когда мы жили у бабушки и дедушки, то за хлебом всегда ходил Гор или я, а часто вместе. Обычно бабушка давала нам рубль, и мы покупали четыре матнакаша4 по 25 копеек, то есть тратили весь рубль без сдачи. И вот однажды, возвращаясь откуда-то с дедушкой, мы подошли к нашему зданию. Дедушка сказал, что он поднимется домой, а нас попросил сбегать за хлебом. Он выдал нам 70 копеек и сказал купить 3 матнакаша. Мы очень удивились, что дедушка неправильно посчитал сумму и дал нам на 5 копеек меньше. На что дедушка ответил, что матнакаш стоит 23 копейки и нам хватит этого. Мы были просто изумлены: покупая из года в год один и тот же хлеб, мы даже не подозревали о его реальной цене.

Такой же шок испытала Вика. В тот день нам родители выдали деньги, и мы купили пломбирные брикеты мороженого в серебристой упаковке по 20 копеек. Все время, пока мы возвращались от будки с мороженым и пока поглощали его, сидя на бордюре во дворе, Вика донимала нас вопросом, почему нигде не написано, что мороженое стоит 20 копеек, и откуда нам это известно. Мы отмахивались от Вики и смотрели на нее немного свысока, типа, это же наш город, мы тут все знаем. Наконец, мороженое было съедено. Вике так понравилась блестящая упаковка, что она промыла ее тут же в пулпулаке5 и расстелила на асфальте сушиться. При этом стала внимательно рассматривать цветные силуэты фигурок на бумажной упаковке. И вдруг как закричит: «Смотрите, смотрите!». Мы кинулись к Вике, снедаемые любопытством. «Вот, здесь написано: «цена 18 копеек», – сказала Вика, победно окинув нас взглядом. Удивительное открытие!

В очередное воскресенье мы отправились в зоопарк. Ходили от одной уже знакомой клетки к другой и все время подзывали Вику посмотреть то на слона, то на льва, то на мартышек. И вот подходим к клетке с яками, а Вика где-то застряла. И мы ей кричим через дорогу: «Вика, иди сюда скорее, смотри, здесь яки!». И тут Вика на весь зоопарк кричит в ответ: «Ой, у моего дедушки таких 40 штук». Весь народ обернулся посмотреть на узкоглазую чужестранку. Умела Вика удивить – это правда.

***

С самого детства папа установил семейную традицию. Перед тем как объявить какую-то сверхважную новость, он просил нас построиться по росту и, соответственно, по возрасту. Обычно сообщение касалось ожидаемого пополнения в семье. Так было перед рождением Севака, когда мы с Гором очень обрадовались, что у нас дома будет малыш. Так было перед рождением Севады, когда не только я, но и вся семья думала, что по закону логики должна родиться девочка. Так было перед рождением Нанэ, когда Гору было уже 16 лет и он на радостях поднял маму на руки. В мае 1986 года папа построил нас по росту, и Севак спросил: «Еще ребенок будет?». А папа ответил: «Нет, мы возвращаемся в Ереван. Насовсем». Закончилась наша сибирская эпопея. И то лето стало единственным, которое мы провели не в Ереване, а в Сибири.

Так как с собой нужно было везти много вещей, решено было, что поедем на поезде из Томска аж до самого Еревана. За 9 лет жизни в Сибири у нас накопились кое-какие пожитки и, самое главное, много книг. Поэтому папа заказал контейнер, а мама стала заранее собирать вещи. Она отмерила в комнате угол четко по размерам контейнера в длину, ширину и высоту и запаслась коробками. У мамы был удивительный талант паковать вещи. Например, в Ирбее, еще до того, как папа сделал книжные полки на всю стену, книги лежали аккуратными стопками на гардеробе, сверху покрытые целлофановой пленкой. Когда к нам приехал погостить дядя Гарик, он попросил у мамы разрешения посмотреть книги и что-то почитать. Он клятвенно обещал, что сам все потом сложит в том же порядке. Мама только снисходительно улыбнулась. И была права, потому что когда дядя Гарик сложил книги на гардеробе, то достаточно большая часть просто осталась лежать на полу. Он никак не мог понять, как мама умудрилась сложить туда все без остатка. Пришлось маме повторить свой трюк.

Мама паковала вещи в коробки и клала их в контейнерный угол, точно рассчитывая, где и что должно лежать, чтобы использовать место по максимуму и все уместить. И все бы хорошо, но однажды ночью, развешивая белье в прачечной комнате нашего общежития, она упала с шатающегося стула и сломала себе ногу. Утром папа поставил маме гипс и ушел на работу. Мама как ни в чем не бывало закончила все домашние дела и продолжила паковывать вещи. Когда папа вернулся с работы, он увидел, что контейнерный угол заполнился новыми коробками. Папа сделал круглые глаза и спросил маму:

– Ты это сегодня упаковала?

– Конечно, сегодня.

– Но ведь у тебя нога в гипсе, тебе лежать надо.

– Но кто тогда будет вещи собирать? – искренне удивилась мама.

– Если бы ты была моей пациенткой, я бы не разрешил тебе даже кончиком пальца ноги пола касаться.

– К счастью, я не твоя пациентка, а твоя жена.

Контейнер был собран точно в срок, а мамин гипс сняли до отъезда. Мы ехали поездом целую неделю: четыре с половиной дня из Томска до Москвы и два с половиной дня из Москвы в Ереван. До Москвы мы ехали в плацкартном вагоне. Для нас это было настоящим приключением, а для родителей настоящим испытанием. Мама завешивала нижние полки простынями, чтобы создать хотя бы видимость личного пространства. Она терпела все наши капризы на жару, на жажду, на желание поесть или нежелание поесть. Ходила с каждым из нас в жуткий туалет и как-то умудрялась при этом соблюдать нашу гигиену. Помню остановки на маленьких полустанках, где папа покупал горячую вареную картошку, соленые огурцы, яблоки и ягоды у бабушек.

В Москве у нас выдалось несколько часов до отхода поезда в Ереван. И мы отправились в город. Папа считал своим долгом показать нам Красную площадь. В мавзолей Ленина попасть не удалось из-за длинной очереди и лимита времени. Затем мы проголодались. Решили зайти в ближайший магазин и купить чего-нибудь перекусить. В гастрономе продавали копченую колбасу, и за ней стояла очередь. Обыденная вещь, а так сильно врезалась в память. Папа стоял в очереди, мы же, усталые, измотанные, голодные, хотели в туалет. Казалось, что очередь почти не движется. Наконец, папа купил эту колбасу, мы перекусили бутербродами и отправились на вокзал. Поездка в Ереван была приятнее, так как на этот раз у нас было отдельное купе, родина была все ближе и ближе, а настроение все радужнее.

***

Самыми кошмарными были поездки на поездах в Баку. Моя мама, три ее брата и сестра выросли там, в армянском квартале Арменикенд. Родители мамы, Ашхен бабо и Хачик дедо, родом из Зангезура, но когда они поженились, переехали жить в Баку, где дедо предложили работу. Все их пятеро детей после окончания школы поступили в вузы в Ереване, женились или вышли замуж и обосновались в Ереване. А бабо и дедо продолжали по привычке жить в Баку даже после ухода дедо на пенсию. Не знаю в каком году, но их переселили из частного дома в Арменикенде в отдельную квартиру в новостройке-хрущевке в районе Кишлы, который находился достаточно далеко от столицы. Если в Арменикенде они дружно жили в общем дворе с другими армянскими семьями, то в Кишлы оказались в полной изоляции. Других армян там практически не было. Но был телефон, по которому они и держали связь с детьми и остальным миром.

В город бабо и дедо ездили не часто, так как добираться нужно было исключительно на электричке, которая, конечно же, ходила нерегулярно и с опозданиями. Иногда они приезжали погостить в Ереван, но не каждый год. А мама исправно навещала их каждое лето. Часто с нами ехала и тетя Седа, мамина сестра, со своими тремя детьми: Наринэ, Арменом и Маринэ. Поезд в Баку был самым медленным поездом на свете. Кроме того, большую часть пути он не ехал, а просто стоял часами на маленьких станциях, а то и просто вдалеке от населенных пунктов. В Баку мы ездили исключительно в августе, когда у мамы был отпуск. И всегда попадали в адскую жару в поезде – раздевались до трусов, но даже это не помогало. Мы пили много воды и без конца ходили в туалет. Нас пытались напоить чаем, но только от вида горячего пара над стаканом нам становилось дурно. Поезд в Баку никогда не прибывал по расписанию, а всегда на много часов позже. Логистика хромала на обе ноги.

Воспоминаний о Баку у меня осталось очень мало. Во-первых, бывала я там нечасто, во-вторых, недолго. Помню прогулки по приморскому бульвару и Девичью башню, поездку на катере, на котором нас всех укачало. Помню очень вкусные свадебные конфеты: белые, розовые и голубые шершавые шарики со вкусом аниса и кусочком миндаля внутри. Помню, что каждый раз, когда мы просили воды, бабо наливала чай. Вода в Баку была невкусная и, видимо, небезопасная в смысле наличия опасных бактерий. Поэтому все бакинцы пили чай, а не воду. Бабо и дедо жили на первом этаже, и у них под окнами балкона росли инжиры. Утром после завтрака мы выходили в сад, срывали свежие плоды и ели их прямо с дерева. Они были вкуснющими, ароматными и сладкими, как мед.

Каждый раз, когда мы ехали в Баку, мы представляли себе отдых на морском берегу. Однако в реальности все было не так. На море мы бывали чрезвычайно редко, наверное, один раз за поездку. И это было приключением для детей и испытанием для взрослых. Однажды, после длительных уговоров в течение нескольких дней, нас согласились отвезти на море. С утра собрали целую корзину еды и поехали. Ехали мы в душной электричке бесконечно долго. Дорога шла вдоль моря, и мы никак не могли понять, почему мы едем так далеко, когда вот оно – море. Оказалось, что пляж находится далеко за чертой города. В самом городе никто не плавал, так как вода была загрязнена нефтью: в городе располагался огромный порт. Наконец приехали, переоделись в купальные костюмы и бросились к воде. Не тут-то было: бабо без конца кудахтала и звала маму, чтобы она вытащила нас из воды. Бабо боялась всего на свете: и что вода слишком холодная, и что солнце слишком жаркое, и что волны слишком высокие, и что мы можем утонуть, пропасть или упасть в воде. В итоге она настояла, чтобы мы плескались в луже из морской воды, которая образовалась в нескольких метрах от прибоя. Это даже не был лягушатник, но выбора у нас не было. Помню еще, что когда нам с Гором удалось оказаться в воде, он мне сказал: «Я сейчас нырну и поплыву под водой, а ты смотри внимательно, насколько далеко я вынырну!». Гор погрузился в воду, я стала вглядываться в горизонт, но ничего не видела: ни движения воды от поднимающегося тела, ни макушки Гора. Я уже стала паниковать, как вода рядом со мной всколыхнулась и появилась голова Гора. Он с непониманием уставился на меня. А я сказала удивленно: «Так ведь ты никуда не отплыл!». Оказалось, что он барахтался в воде вхолостую, ни на йоту не продвинувшись вперед.

***

В конце августа 1986 года мы вернулись в Армению. Бабо и дедо по-прежнему жили в Баку. Но в 1987 году мама с братьями и сестрой наконец уговорили родителей переехать в Армению, так как они были уже в возрасте, и дети беспокоились об их здоровье. Конечно, всем было бы спокойнее, если бы родители жили рядом. Обменять квартиру в Баку на подобную в Ереване не получилось. В итоге, бабо и дедо переехали в Капан, город на юге Армении, в котором мы раньше не бывали. И мы отправились туда на ночном поезде. Поезда в Капан я вспоминаю с теплотой в душе – поездки были веселые, неутомительные и долгожданные. Однажды ехали: мама, нас четверо детей и дочки тети Седы – Маринэ и Наринэ. Когда проводница зашла в наше купе, она удивленно спросила маму: «Это все ваши?». Мама сказала: «Да, и еще половина дома осталась».

В другой раз, за день до отъезда из Капана, Севада получил бытовую травму. Он был очень любопытным ребенком, мог весь день без конца всех вокруг забрасывать вопросами. В тот день Маринэ гладила одежду, а Севада крутился вокруг и донимал ее своими бесконечными расспросами. В какой-то момент, когда Маринэ ставила горячий утюг вертикально на стол, лицо Севады оказалось на траектории движения прибора, и его раскаленная подошва прошлась по красивому носу нашего брата. Севада расплакался, Маринэ закричала от ужаса нечаянно содеянного, прибежали взрослые, мама оказала первую помощь. В итоге у Севады на носу образовалась корочка от ожога, которая сошла в поезде, обнажив красную полоску. Но когда Севада проснулся утром, он приобрел еще более интересный вид. Ночью его укусил комар прямо в ухо, которое увеличилось в размере в несколько раз. Севада не сразу понял, в чем дело, он не видел себя в зеркале и пытался натянуть на выбритую налысо голову кепку, так как поезд приближался к вокзалу. Но головной убор не хотел садиться на голову и упорно соскальзывал. Моя мама только всплеснула руками: «Севада, что скажет нам папа? Спросит, что мы с ребенком сделали. Нос обгорелый, ухо раздутое…»

А потом настал февраль 1988 года, и мама тысячу раз поблагодарила Бога, что ее родители вовремя уехали из Баку, буквально за полгода до страшных событий. Мама даже думать не хотела, что могло произойти с одинокими и пожилыми бабо и дедо в Кишлы в первую же ночь погромов.6

***

После бакинских поездов самыми неприятными для меня являются испанские. В 2014 году я и мой муж Костя прожили целый месяц в Галисии, северо-западной провинции Испании, которая находится аккурат над Португалией. Из Испании мы ехали в Ереван и спланировали для себя неспешную трехдневную поездку через Мадрид, Будапешт и Тбилиси. Из столицы Галисии Сантьяго-де-Компостело в Мадрид надо было добираться на поезде. Я как просвещенная девушка, продвинутая пользовательница интернета, решила купить билеты на поезд заранее онлайн. Проблем с поиском официального сайта не возникло, но английская версия сайта глючила, перевод был корявый и не обеспечивал полностью техническую сторону покупки билетов. Поэтому, несколько раз переключаясь между английским и испанским вариантом, я все-таки купила два билета на нужное нам число и время. В какой-то момент я заметила опцию: выбор мужского или женского вагона. Удивилась, но не придала этому значения: я ведь ехала с мужем, мы семья, а не отдельные мужчина и женщина. Еще подумала: как классно они придумали. По моему предыдущему опыту, если берешь билет в купе, там может оказаться кто угодно, и нет никакой возможности выбора попутчиков по половому признаку. Но когда я распечатала билеты и рассмотрела их внимательно, я очень сильно расстроилась. Оказалось, что система выдала мне место в женском вагоне №20, а мужу – в мужском вагоне №22. Я была вне себя. Как же так! Мы семейная пара и должны ехать отдельно друг от друга и даже не в соседних вагонах? Кроме того, это первая поездка на поезде в незнакомой стране. Мне было очень неуютно. Одно дело, если бы я была одна. Тогда я сама за себя. А когда нас двое и нас разлучают. И где? В Испании, в европейской цивилизованной стране, это же не Иран или арабский мир. Костя попросил меня не расстраиваться и сказал, что надо обратиться на вокзале с просьбой посадить нас в одно купе.

На вокзале я выстояла очередь и подошла к одному окошку, меня выслушали и отправили к супервайзеру. Я простояла еще одну очередь, но супервайзер сказал, что таковы законы, все женщины отдельно, мужчины отдельно. Я спросила, нет ли у них двухместных купе, он ответил, что есть, но, к сожалению, они все заняты, так как поезд полный. Я вернулась к Косте, который сторожил вещи, ни с чем. Я сидела рядом с ним и обливалась слезами. Странное дело: путешествуя в одиночестве, я сталкивалась с куда более сложными проблемами и неприятностями, но почему-то меня этот испанский поезд ужасно расстроил. С тех пор как я переехала к Косте, мы с ним никогда не расставались ни днем, ни ночью. Я путешествовала с ним, и мы все время были вместе. А теперь мне предстояло провести ночь в незнакомой стране в купе с другими женщинами. Воображение почему-то рисовало исключительно лесбиянок. Костя успокаивал меня как мог, а я всхлипывала и возмущалась: «Почему тогда вагоны разные? Если что, я даже не смогу к тебе прийти?».

Наконец, прибыл поезд, и мы пошли на посадку. Нумерация поездов добила меня окончательно. Никакой последовательности. После десятого шел восьмой, а потом четырнадцатый. Нам пришлось несколько раз пройтись по перрону, чтобы наконец обнаружить, что наши №20 и №22 – это два крыла одного вагона. То есть нечетные числа просто отсутствовали. Вход в центре вагона, направо мальчики, налево девочки, и проводник один и тот же. Но после стольких слез и долгого ожидания я была настолько обессилена, что даже не успела порадоваться такой мелочи. Всунула Косте распечатку билета и отправилась искать свое купе. Купе оказалось достаточно маленьким, чистым, в серых тонах. По две полки с двух сторон. В глубине купе у окна было что-то еще, сами полки до окна не доходили, но я даже не стала разглядывать обстановку. Одеяло было плотно заправлено в матрас. Настолько плотно, что я решила, что одеяла нет совсем, поэтому легла на верхнюю полку прямо в одежде, накрылась своим плащом и постаралась заснуть. В середине ночи проснулась, так как было прохладно. Начала теребить матрас, от него отошло одеяло, я завернулась в него и снова погрузилась в сон. Утром в дверь купе постучали. Затем в проеме двери показалось лицо Кости, он сказал: «Соси, лапа, просыпайся. Там у окна есть умывальник и шкафчик. В шкафу мыло, полотенце и бутылочка питьевой воды. Умывайся и выходи, уже подъезжаем». Уже после Костя мне рассказал, что, оказывается, я по ошибке вручила ему свой билет, а у меня остался, соответственно, его. Сначала проводник пришел проверять билеты к ним и обнаружил ошибку. Костя проникновенно посмотрел в глаза проводнику и сказал: «Да, это наши билеты с женой перепутались. Но я вас очень прошу, не докучайте ей, она и так расстроена, что нас разлучили».

Спустя два дня в Тбилиси мы покупали билеты на поезд в Ереван. Когда спросили про цены, кассирша томно так произнесла: «Эти армяне такие странные. У них нижняя полка стоит дороже, чем верхняя». И тогда мы рассказали ей страшную историю про испанские поезда. Кассирша была под впечатлением. Думаю, теперь она говорит примерно следующее: «Эти армяне такие странные. У них нижняя полка стоит дороже, чем верхняя. Но это ничто по сравнению с испанцами…»

***

Вернемся в жаркое лето 1992 года. Моя лучшая подруга Ника, изнывая от жары, занималась день и ночь в последние дни перед экзаменами в институт. Особенно трудно ей давался армянский язык. Год назад, когда поступала я, абитуриенты сдавали диктант по армянскому языку, а уже Нике предстояло сдавать тест, и он был достаточно сложным для девочки с русским образованием и мамой русской. Раиса Андреевна ободряла Нику как могла и все время успокаивала ее, что осталось совсем чуть-чуть. А однажды вечером она предложила: «Вот Ника сдаст экзамены, и тогда поезжайте вы на море на недельку отдохнуть и поменять обстановку». Мы с Никой переглянулись: «Как это – поезжайте на море? С кем? Как? Куда?». А Раиса Андреевна говорит: «Ну, у вас же столько друзей, соберитесь вместе да и езжайте в Сочи на поезде». До этого каждый год Раиса Андреевна с Никой ездили на море, обычно в Алушту. Я кроме Каспийского моря никакого моря не видела. Наши каникулы проходили в Ереване, пока мы жили в Сибири. Затем в пионерских лагерях и санаториях Цахкадзора. А потом жизнь так круто изменилась, что о каникулах и отпуске пришлось надолго забыть. И вдруг нам на полном серьезе предлагают одним, без сопровождения взрослых ехать на море. Конечно же, мы загорелись этой идеей. Но моя мама не была в восторге. Она не готова была отпустить меня на море с друзьями. Но так как родители всегда уважали нашу свободу и приветствовали самостоятельность, то просто отказать не могли. Поэтому мама нашла выход: «Пускай Гор едет с вами, иначе не отпущу!». На тот момент никто из нас не догадывался, насколько мудрым было это решение. Сначала в нашей общей с Никой тусовке все приняли предложение с энтузиазмом. Но по мере того как шли дни, все меньшее количество людей соглашалось на поездку. В итоге, когда Ника сдала последний экзамен, оказалось, что из наших друзей не едет никто. Зато согласился поехать с нами друг Гора – Эрик. И мы вчетвером отправились в путь.

Лично для меня это было настоящее приключение, ибо все было в первый раз. Первая поездка с друзьями и первая поездка на настоящее море. Гор навел справки, где нам остановиться. В итоге мы сошли с поезда, не доезжая до Сочи, на станции «Лоо». За плечами у нас было по небольшому рюкзаку, с собой – немного денег на проживание и еду, а также наша молодость и радость от предстоящего отдыха. Мы прошли пешком несколько километров и пришли в деревушку под названием Горный воздух. Сняли одну просторную комнату на чердаке дома, где жили армяне. Всю обстановку комнаты составляли четыре отдельные кровати, шкаф и пара тумбочек. Еще был небольшой, но длинный балкон, общий со смежной комнатой, где жили русские женщины. Туалет располагался на улице, душевая не помню даже где находилась. Во дворе была беседка со столом, где можно было перекусить и даже приготовить что-то не очень сложное. Как я уже сказала, денег у нас было немного, и на еде приходилось экономить. В итоге мы особо ничего не готовили: покупали хлеб, сыр, колбасу, фрукты-овощи и ели бутерброды с салатом. На самом деле, пищевой вопрос нас мало волновал: лишь бы не умереть с голоду, поели чего-нибудь и ладно, главное, что мы на море. Хотя, помню, что однажды вечером наши хозяева устроили шашлыки во дворе прямо под нашим балконом. Мы сидели в комнате и просто сходили с ума от запахов. Но так и не набрались смелости попросить хотя бы кусочек. А еще однажды Гор с Эриком вернулись чуть позже нас. Гор вышел на балкон и обнаружил на перилах женский халат. Он решил, что это халат Ники, натянул его на себя, прошел в комнату и стал ходить в этом халате, выделываясь и корча из себя флиртующую особу. Мы все покатились со смеху, и тут с балкона в комнату влетела разъяренная фурия и стала стягивать с Гора халат. Оказалось, что он принадлежал соседке! Гор стал извиняться, но она ничего и слышать не хотела, орала и махала своим халатом. Кое-как мы ее успокоили и отправили обратно.

А так весь день мы проводили на море: купались, загорали, ели фрукты и кайфовали от всей этой ситуации. На четвертый или пятый день Гор прибежал на пляж, и вид у него был ошарашенный. Оказалось, что в Сухуми началась война7, и тот мост, по которому ехал наш поезд, взорвали. И теперь в Ереван из Сочи не ездят поезда. А это значит, что нам нужно прерывать свои каникулы и искать альтернативный способ вернуться домой. И в тот момент я заценила, как же нам повезло, что именно Гор поехал с нами. Учитывая всю цепочку событий, которые произошли с этого момента и до возвращения домой, если бы не Гор, я даже боюсь предположить, чем бы все это закончилось.