Дань памяти

      А пока за окном протянулись бескрайние степи, сменяя привычный для взора обычный пейзаж. Линия горизонта обрамляла отары овец, колышущиеся по степи, будто волны, табуны лошадей, перегоняемые на новые пастбища одинокими всадниками. Все чаще у железнодорожного полотна можно было увидеть пасущихся осликов, кажущихся игрушечными с высоты мчавшихся мимо вагонов, степенных невозмутимых верблюдов. На телеграфных столбах вдоль полотна тут и там восседали огромные грифы- стервятники, беспристрастно взирая на окружающий мир, или парили, едва различимые в небе.

      Оставались позади полустанки и станции. До места ехать было еще далеко, город Кушка- самая южная точка великой страны- Николай это помнил по карте. Было время подумать о будущем и вспомнить прошедшую жизнь, все двадцать лет, оставленных далеко за плечами, неповторимых, дорогих, безвозвратных …

      Под убаюкивающий монотонный стук вагонных колес вспоминалось прошедшее детство, с его проказами и безвинными шалостями, яркими, как вспышка, короткими радостями, недолгими огорчениями от случайных детских обид, мимолетных, уходящих в прошлое, как растаявший дым. Казалось, что это все с ним происходило только вчера…

      …Вот бабушка Саша, взяв внуков на ярмарку, повела их кататься на карусели, напоив перед этим малиновым квасом в торговых рядах. Как плохо потом ему стало, ребенку, получившему вместо ожидаемой радости неприятное ощущение и испытание, запомнившееся на всю дальнейшую жизнь: неожиданно закружилась голова, и все, что было вокруг, поплыло перед глазами. Качалась под ногами земля, люди качались вокруг и деревья… На протяжении многих, уже взрослых лет, неотвязно преследовал призрачный привкус и запах малины, вызывая неприятные ощущения, если случалось попробовать данную ягоду, или конфету с такой же начинкой.

      Лежа на полке, с невольной улыбкой еще вспоминал, как будучи маленьким пел «хулиганские» песни, «жалостные», или смешные, «лихие» частушки на потребу собравшейся уличной публики, не вдаваясь особо в подробности текста и смысла того, что имелось в репертуаре.

– Когочка, спой про Лазаря! – просила неугомонная публика, – и маленький, смуглый, как цыганенок, он пел, старательно исполняя куплеты, выводил строку за строкой, оставаясь при этом серьезным, сосредоточенным, чем еще больше смешил, раззадорив, веселую, взрослую публику. Иногда получал за это в награду к неописуемой радости горсть семечек, яблоко, пару конфет.

Бывало по праздникам, или в воскресные дни, носился по улице с ватагой сверстников – сорванцов, подбегал к разодетым нарядным гуляющим парам, кампаниям девушек, совершающих прогулку с букетом в руках: – Дай цветочек! – Ты сам, как цветочек! – и, получая отказ, старался незаметно подкравшись, вырвать вожделенный цветочек из рук, да еще подразнить, убегая, смеясь над угрозой поймать сорванца и надрать ему уши!

      Прошедшее детство не изобиловало наличием ценных подарков, желаемых приобретений, многие из которых так и остались неосуществленной мечтой.

Не щадя своих собственных ног, вот так – же гонялся, когда – то за новеньким велосипедом, купленном одному из товарищей, мечтая хоть раз у всех на виду промчаться по улице, втайне завидуя обладателю счастливой и –увы- недоступной забавы.

      А вот в чем никогда не имел недостатка, так это в хороших и верных друзьях и товарищах. Самыми разнообразными в ту пору и интересными были совместные игры и развлечения. Дружили большой общей кампанией, где были ребята гораздо моложе, и лет на пять, на семь постарше. Летом лазали на колокольню гонять голубей, забираясь под самый купол, где висели старинные многопудовые колокола. Отсюда открывалась великолепная панорама живописной округи, видны были старое озеро, лента широкой реки.

Летом на озеро ходили ловить окуней, сквозь толщу прозрачной воды выбирая экземпляр покрупней, подводили крючок с наживкой к самому носу ленивой не пуганной рыбы. Притаившихся в тине щурят вытаскивали из воды специальной удавкой- силком, мастерски изготовленной из конского волоса.

Чтобы сделать оснастку, в базарные дни пробирались в торговых рядах, прячась за возами- телегами, незаметно стараясь вырвать пучок из конского хвоста, или гривы, избегая при этом попасть под «горячую» руку возницы- хозяина. Не успевшим удрать доставалось кнутом.

Здесь же на озере дети купались. Старшие следили за младшими, разрешая плескаться у берега, на мелководье. В раннем детстве на озере произошел такой случай: кто-то из старших подростков бросил у берега палочку, объявив:

– кто достанет ее из воды, тот и будет царем! Не давая минуты себе на раздумья, Николай побрел за брошенной палочкой, уплывавшей все дальше и дальше от берега. Вот вода дошла до груди, поднялась до подбородка, а потом и вовсе накрыла с головой. Не успев испугаться и толком понять, что случилось, широко раскрытыми глазами увидел мелькнувшую рядом тень, цепко сумел за нее ухватиться руками. Так и был вытащен на берег старшим товарищем, пасшим неподалеку овец, и только тогда испугался, когда понял, что все могло закончиться очень плачевно!

      Зимой, той же самой ватагой, ходили на озеро к дальнему хутору, где на устоявшемся льду взрослые играли в бабки, азартное увлечение, чем -то напоминавшее игру в городки. Ловили и подавали игрокам биту – кованку, собирали выбитые на кону точным броском бабки, получая в конце игры от удачливых игроков то пять копеек, а то – целый гривенник. За шесть копеек тогда можно было купить большую конфету в торговой лавке, а к ней, в придачу, колоду игральных карт…

      …Мерно стучали колеса вагона, ход мыслей тянулся своим чередом. Душа наполнялась непрошенной грустью. С горечью вспоминались утраты, потери, уход дорогих и любимых людей. Память вернула к прощанию с дедом, покинувшим мир и родных, – с той поры пронеслось уже несколько лет. Дед Михаил беззаветно любил своих внуков, благодарность к любви и заботе, опеке его, поселилась в душе навсегда. Как–то в грибную осеннюю пору собрались в дальний лес побродить по заветным, ему одному лишь известным местам, да уже, возвращаясь, попали под ливень. Озябли, промокли до нитки. К тому же, хотелось и кушать. Чувство голода чем дальше, тем больше давало о себе знать. Зашли в небольшую деревню, где в крайней крестьянской избе, проявив беспокойство, на имевшийся захваченный из дому ножик, дед выменял у хозяйки ржаные горячие коржики, накормив ими досыта внуков. Дед помнил рассказы далекой седой старины, и тешил рассказами этими внуков. И в доме у деда и бабушки Саши еще сохранились старинные вещи. Среди прочих вещей оставалась в наследство тарелка от прадеда, тонкого благородного фарфора с надписью по кайме – Наши деды жили просто, зато лет по сто! Прадед, тоже Михаил, служил капитаном речного парохода. Тучный, дородный, силу в руках имел необыкновенную, легко мог сломать лошадиную подкову, в пальцах свернуть медный пятак. Мало прожив на земле, умер в молодом еще возрасте, как говорили тогда, от ожирения сердца.

      …Мелькали за окном разъезды и полустанки, пролетали мосты. Степная равнина постепенно сменилась холмистым ландшафтом, где, меж холмов, там и здесь пролегали овраги. По линии горизонта вдали возвышались высокие горы. Поезд останавливался на больших редких станциях, остановки были достаточно долгими. Можно было на время покинуть вагон, подышать свежим воздухом, здесь же размяться. Заодно и набрать кипятку из горячего куба- титана в буфете на станции, заварить себе чай. К вагонам подходили смуглые люди, мужчины и женщины, в бараньих шапках и тюбетейках, пестрых платьях и стеганных ватных халатах. Предлагали лепешки, сушеные фрукты, кишмиш. Потратив небольшую сумму денежных средств, можно было не только дополнительно сытно поесть, но еще и полакомиться. Продавали пахучие дыни за рубль, по единой цене, за большую и малую. Из кожаного мешка- бурдюка в круглые чашки- пиалы наливали кумыс, и те, кто попробовал, этот напиток хвалили.

–Гриша, выпьешь кумыс?

–Кумыс?! Что это?!

–Кобылье молоко!

–Нет, кобылье молоко пить я не буду!

…Воспоминания, воспоминания!

Когда в голодные тридцатые годы воры свели со двора, из сарая, корову- кормилицу, Марфа Михайловна для младшей дочери, их любимой сестренки, стала брать у соседей на день по кувшину козьего молока. Предлагала и братьям, но Николай и Григорий пить козье молоко никак не хотели, упрямо отказывались. Потеря коровы для целой семьи в это тяжкое время была равносильна трагедии, но именно в этот момент, как бы в знак компенсации, обрелась в доме музыка. Отец Николай Михеевич работал по селам с артелью своих земляков, пилили материал, возводили в хозяйствах жилые постройки. Под расчет, вместе с деньгами и хлебом, получил как- то в виде части оплаты за труд расписной граммофон да десяток пластинок. Из широкой латунной трубы, скорее похожей на дивный цветок, зазвучали народные песни. Соседи сходились посмотреть на диковинку, просили завести «Есть на Волге утес», то про Стеньку, то «Барыню» …

-На барыне черна свита, любит барыню Никита!

А на барыне чепец, любит барыню купец!

Барыня ты моя, Сударыня ты моя!

Барыня угорела, много сахару поела,

Барыня, барыня, Сударыня-барыня! …

Кто –то хотел слушать «Блоху»,или «Пряху», «Дубинушку», кто-то –разудалого Комарицкого:-Ах, рассукин сын, Комарицкий мужик, Задрал ноги да по улице бежит…… И на печке усы, и под печкой усы, Золотым кольцом сковали друзья молодость мою, – были на пластинках и такие песни! Заводя на граммофоне пластинки с раскатистым бархатным басом, Николай Михеевич многозначительно поднимал палец в верх, произносил благоговейно-Шаляпин …!

      Долгие дни путешествия располагали к знакомствам. Уже запросто общались с другими призывниками и тут же в вагоне заводили себе новых товарищей. С улыбкой теперь вспоминали недавнюю ссору, произошедшую перед отправкой. Неприятные воспоминания и томящие ощущения в отношениях у новобранцев улетучились сами собой.

Одинаково постриженные, в общей массе своей, они стали похожими друг на друга, сближены едиными мыслями и настроением, предстоящей совместною службой и общей армейской судьбой.

АРМЕЙСКАЯ СЛУЖБА.

Средне – Азиатский Военный округ, город Кушка.

За плечами остался многодневный, длительный путь. Конец пути-и неожиданный, и долгожданный: -Выгружайся, ребята! Приехали! …

      Жизнь в полковой танковой школе протекала своим чередом, в особенном, строго очерченном русле, обозначенном теми условиями, которые являли собой подчинение главной поставленной цели, задаче учиться военному делу, армейскому ремеслу, готовясь к защите страны, своей славной Родины.

      Вереницей тянулись недели, шли месяцы. На фоне происходящих событий ужесточались, а порой кардинально менялись и требования. Война с белофиннами показала, что прежняя тактика ведения боя в современных условиях во многом устарела, требовала иного подхода. Лозунг- «Больше пота в учении, меньше крови в бою» давал себя знать. Курсантов танковой школы стали обучать тому, что требовалось на войне. Боевой подготовке уделялось особое внимание, ежедневные занятия занимали, как правило, 10-ть, 12-ть часов отведенного времени. Выезжали на полигон, учились действовать в боевых условиях при взаимодействии подразделений, частей, проводили при том боевые учебные стрельбы. Зачастую проводили занятия и без техники, – «пеше по конному». Попутно изучали тактику и маневр, а, так – же, военную топографию, – способ ориентировки по карте на местности при помощи компаса, в ночное время- по азимуту, относительно расположения небесных светил. Не последнее место отводилось строевой подготовке. Строгий боевой распорядок, воинская дисциплина помогали преодолеть тяготы суровой армейской службы, которая становилась не только сносной, терпимой для каждого, но и приятной. С особенным интересом и увлечением изучали материальную часть вверенной техники, вооружения, занимались вождением. По мере продвижения службы возрастала, увеличивалась и физическая нагрузка. Гимнастика предусматривала ряд упражнений на спортивных снарядах, -упражнялись на турнике и на брусьях, прыгали через «коня». Фактическим испытанием выносливости для всех стал марш –бросок имени Тимошенко, поочередный шаг- бег на расстояние 36-ти километров дистанции, при чем – с полной выкладкой. Зачет определялся по последнему военнослужащему, совершавшему кросс, так что многих обессиливших товарищей ближе к финишу пришлось не то, что вести под руки, но и тащить на себе. Все это закаляло боевой дух и тело, очень пригодилось в последствии.

      Кушка- самая крайняя южная точка страны, своеобразный форпост с иностранными сопредельными государствами, требовалось ежечасно держать боевую готовность, быть всегда на чеку. На границе еще случались вооруженные стычки с белогвардейскими группами, с отрядами басмачей, налетавшими из-за кордона и учинявшими здесь провокации.

      Так еще не зажившей болезненной раной оставался недавний набег басмачей. Банда вырезала бойцов пограничной заставы. Основная часть пограничников в данный момент находились на проведении плановых оперативных учений. В расположении части оставался немногочисленный личный состав.

Спастись удалось одному только повару, сумевшему спрятаться в пустом котле полевой, в тот момент не растопленной кухни…

      Значительная часть учебного времени уделялась полит-подготовке.

В свободное личное время, как правило, по выходным, курсанты смотрели кино, слушали радио, читали газеты, писали письма домой. Внимательно изучали Устав Караульной и Внутренней службы.

Кроме того, имелся дополнительный ряд обязанностей по поддержанию должного внешнего вида курсантов, а, так – же, чистоты и порядка, как в расположении, так и на прилегающей к нему территории. Несли караульную службу, назначались во внутренний наряд и на кухню.

Будучи дневальными, занимались уборкой казармы, – ровняли койки и тумбочки, чистили пыль, мыли и натирали полы. Обязанность вымыть полы между собой в шутку называли «вождением». Находясь в карауле, Николай то ли по неопытности, то – ли, не придав должного значения положению из Устава, не допускающем на посту не оговоренных действий, киркой выбил на кирпичной стене бензоколонки, которую охранял, аршинными буквами свою фамилию, причем старательно «трудился» над этим в течении нескольких дней. Это было одним и единственным грубым его нарушением за весь срок личной службы. А вот брату Григорию, напротив, в силу своенравности характера, с этим сильно «везло». Создавалось впечатление, что «приключения» сами искали героя. Как-то, находясь на технической территории бронетанкового дивизиона, производя там уборку, Григорий вступил в словесную перепалку с часовым автобатальона, несшего на сопредельном посту караульную службу. Когда словесные аргументы у обоих были исчерпаны, в ход пошли действия. Григорий схватил валявшийся у проволочного ограждения фаянсовый изолятор от телеграфного столба, и запустил им в обидчика. Удар запущенного метательного снаряда пришелся по клапану кобуры револьвера системы Нагана, привел в действие курок оружия. Произошел самопроизвольный выстрел, пуля часовому на сапоге оторвала каблук. На пост прибежала смена вместе с начальником караула, который и вызвал наряд. Проступок был из разряда серьезных, повлек за собой суровое наказание. Обоих нарушителей отправили на гауптвахту. Николай на «губу» понес вечером брату матрац. В списке допущенных нарушений то был не единственный случай.

–Курсант Казазаев, наведите порядок возле уборной, соберите бумажки! -Майор Харлов особенно был щепетилен в вопросах, если дело касалось порядка и чистоты. – А как это сделать, товарищ майор?! Я навряд ли сумею…

–А, вот так, и –вот так! Политрук части Харлов личным примером показал курсанту, как справиться с «трудной» задачей.

–Товарищ майор! Так и продолжайте, а я не рожден для того, чтобы за всеми грязные бумажки подбирать!

– Курсант, трое суток ареста!

– Так не за что, товарищ майор!

– Десять суток ареста!

–Не имеете права, товарищ майор, не положено по уставу!

–Пять суток ареста за пререкание со старшим по званию! Повторите приказание!

–Есть пять суток ареста! …

Многие «шалости», допущенные вне строя, сглаживались, нивелировались, попросту говоря, сходили Григорию «с рук». Видимо сказывалось общее отношение к его непосредственности, своеобразному характеру и нраву, умению вовремя пошутить, что так же вызывало к нему чувство внутренней невольной симпатии.

Была у майора Харлова привычка, – в минуты волнения, или, когда отпускал над собою контроль, -с шумом втягивал в себя сквозь сжатые зубы воздух.

–Вы что, замерзли, товарищ майор?! – участливо, на полном серьезе интересовался Григорий, – (это в жару-то, при температуре воздуха за плюс сорок градусов.) Сдержанная улыбка в ответ. А ведь совсем недавно имел место случай, когда двое бывших до службы студентов, видимо на какую-то допущенную грубую несправедливость в их адрес, вспылили, позволили себе в пререкании с начальством фразу, таившую политическую многозначительную подоплеку: – …Мы здесь не на Беломорском Канале! – что стало в итоге фатальным предлогом дальнейшей судьбы … Не удивительно, – два –три года назад каток репрессий безжалостно прокатился и по высшему командному составу, в личных делах командиров, напротив фамилий и должностей, стояла короткая запись – Уволен… Уволен… И дата-1937-1938-й год.

Уже в сороковом году, возможно, что в начале 41-го, из части удалили несколько поволжских немцев, проходивших здесь со всеми армейскую воинскую службу. (Прим. АВт.)

Год службы прошел незаметно. За минувший период учебы курсанты не раз получали поощрения и благодарности от командования танковой школы, а особенно отличившимся при обучении, было присвоено звание младших сержантов соответственно, с повышением в должности. Кто-то получил должность помкомвзвод, кто –то –командир отделения, командир экипажа.

Получили звания Григорий и Николай, о чем дополнительно было сообщено в благодарственном письме от командования части на родину.

Братья так же не преминули сообщить в письмах родителям о достигнутых в службе успехах, о присвоении сержантского звания, должности замком взводов, выслали фотографии. Еще-бы, – на общем торжественном построении школы особенно отличившихся поздравлял сам генерал, лично жал каждому руку!

      Николай Михеевич не раз пересказывал знакомым, соседям это письмо, гордился успехами своих сыновей, которых, отметив по службе, – «уж чуть ли не самих произвели в генералы»! Дед умел и любил иногда «сгустить краски»!

Во время оккупации, через несколько лет, кто-то из «доброжелателей» не раз припомнит ему эти слова: – Молчи, Николай Михеевич, у тебя двое сынов- комсомольцев в Красной Армии служат! Так, что, уж, держи язычок за зубами… Но пока еще шел предвоенный, сороковой приснопамятный год! Братья носили на гимнастерках полученные на гражданке значки ГТО-Готов к Труду и Обороне, рядом со знаком «Ворошиловский Стрелок». Потом всем сказали: – Нужно зарабатывать новые! Был еще дорогой комсомольский значок, напоминавший далекую школьную юность, а, так – же, и историю необычайного его получения. В 1937-м году группа старшеклассников, юношей, а вместе с ними, и девушек, отправились в Любечь, райцентр, пешком за восемнадцать километров, готовясь быть принятыми в ряды КИМ- Коммунистического Интернационала Молодежи. На обратном пути неожиданно повалил сильный снег, поднялась метель. Пробиваясь домой по сугробам, молодежь в беспросветной пурге потеряла дорогу, и выбиваясь из сил, по заснеженной целине продолжали тяжелый свой путь, пока не вышли к знакомой деревне, находившейся в трех километрах от дома.

Обессилев, не имея возможности двигаться дальше, приняли решение до утра переждать непогоду, остаться и заночевать в этой деревне, тем более девушки совсем уже не могли дальше идти, их ребятам пришлось вести под руки… Случилось это почти за год до праздника, двадцатилетия со дня рождения комсомола. Так навсегда и остался в памяти тот незабываемый торжественный день!

… Город Кушка. Город Мары! 33-й бронетанковый дивизион, Средне-Азиатский Военный округ! Год и восемь месяцев службы оставлены за плечами.

КАК НАЧИНАЛАСЬ ВОЙНА.

22 июня 1941года. Долгожданный воскресный день в гарнизоне начался как обычно, -более поздний подъем, физзарядка на спортгородке, вкусный завтрак в армейской столовой. Солдатский рацион в выходные дни и по праздникам предусматривал более разнообразный ассортимент в обычном ежедневном питании. Кроме каш и пюре из сушеной картошки, в обед повара готовили плов, к ужину на столах появлялись салат, винегрет, с неизменным куском порционной селедки, или жареной рыбы. В достатке имелся дополнительный, так называемый «подножный корм», – как в шутку прозвали между собой местные бахчевые овощи, фрукты, которыми изобиловал щедрый летний период.

      Минувший субботний день –один из самых длинных в году- день летнего долгого солнцестояния, был плодотворным, насыщенным. Размеренный распорядок в воинской части шел по обычному своему расписанию. До обеда проведены занятия по боевой части, обслуживанию единиц штатной техники. Наведен идеальный порядок в техническом парке, в казарме, на территории. Во внутренний наряд, в караульную службу назначены военнослужащие. Личному составу, не задействованному в нарядах, вечер предвещал долгожданный активный, насыщенный отдых. В личное время стирали, гладили, приводили в порядок обмундирование, начищали до блеска ременные пряжки и пуговицы, подшивали свежие воротнички. Читали газеты и книги, слушали радио, писали письма. Великим праздником для каждого было событие получить из дома письмо, узнать подробности о жизни своих близких, родных, и тут же, в ответном письме, описать свою личную жизнь, сообщить об успехах в ответном послании. Вершиной счастья считалось вложить в конверт свою фотографию, в полной армейской форме, а что, как не форма, могла подчеркнуть идеальную выправку уже настоящих, бывалых солдат!

      Когда еще, как не в личное время, можно было вне строя пообщаться и между собой, завести разговоры не только о службе.

Многие из старших товарищей, отслужив положенный срок, готовились к предстоящей демобилизации. Ждать до нее оставалось не долго, всего лишь, каких – то несколько считанных месяцев. Задушевно велись разговоры о доме, вспоминали невест и родных, делились мечтами и планами о долгожданной гражданской жизни…

      Длинный день, нескончаемый! В предвыходной полагался более поздний отбой. Перед отбоем в гарнизонном клубе шел новый фильм «Истребители», о неразлучных друзьях- военлетах, охраняющих мирное небо, их службе, учебе, их жизни. И хотя это был совершенно другой, не похожий на танковый, род и вид войск, что- то вместе с тем незримо объединяло героев картины со всеми, кто сейчас находился в переполненном зале. С экрана проникновенно звучала лирическая песня в исполнении Марка Бернеса, главного героя картины, отважного летчика лейтенанта Кожухарова:

«…Пройдет товарищ сквозь огни и войны,

Не зная сна, не зная тишины.

Любимый город может спать спокойно,

И видеть сны, и зеленеть среди весны!»

      В казармы возвращались в приподнятом настроении, оживленно обсуждая только-что просмотренный фильм. Кто-то напевал про себя мотив полюбившейся песни. И, вот, наконец, долгожданный отбой, молодой крепкий сон в ожидании нового летнего дня и воскресного отдыха!

В казарме царил безмятежный покой. В раскрытые створки окон струилась ночная прохлада. Личный состав отдыхал. Бодрствовал, не спал лишь наряд из дневальных, выполняя обязанности по несению внутренней службы.

Все были молоды, все были счастливы, все были живы!

*******

      …Воскресное жаркое утро наступившего нового дня до предела заполнило Красный Уголок Ленинской комнаты. Относительно было прохладно, благодатную тень здесь давала зеленая крона густых низкорослых деревьев. Работало радио. Свободного места в это время не найти за столом, каждый, кто присутствовал здесь, отдавал свой досуг полезным занятиям, личным делам, увлечениям.

Григорий, присев за столом у окна, писал письма домой, делился новостями армейских будней, справляясь о делах и здоровье родителей, младшей сестренки. Вместе со всеми поднялся из– за стола, приветствуя, как того требует Устав, вошедшего майора Харлова: – В кои веки у Вас выходной, товарищ майор, а Вы, ни с того-ни с сего, вместо законного отдыха, спозаранку на службу!

– С вами отдохнешь, разгильдяями! Вы на глазах- мне спокойнее…! Излишнюю строгость серьезного тона майор, поставив все на места, смягчил неизменной в такие моменты, едва уловимой улыбкой.

      Часы судьбы беспристрастно отсчитывали свое время.

Пройдет короткий срок и Григорию придется пережить расставание с братом, с друзьями по службе, с привычными местами города Кушка, которые стали впоследствии, как оказалось, родными по воспоминаниям о многих проведенных здесь месяцах службы. Изменится и сама служба, а с нею –и жизнь, потребовавшая в силу сложившихся чрезвычайных причин, обстоятельств, ношения чужой формы, под чужим именем, при пребывании на территории чужого сопредельного государства. Семнадцатый Семеновский белогвардейский полк под командованием незнакомого еще генерала Усенко, фактически особое диверсионное подразделение. Личное оружие в оперативной тайной кобуре, универсальный нож, изысканная цивильная форма, – кожаная куртка, элегантная шляпа, идеально отутюженная рубашка с накрахмаленным воротником и зашитой в нем ампулой с цианистым калием. Всему этому будет предшествовать серьезная, жесточайшая комиссия по отбору в спецгруппу на основании личных моральных, физических данных и качеств, где единственной помехой, ограничением для него явится сделанная еще в юности татуировка на левой руке-обнаженная женщина, -от локтя до запястья, – на которую, не сумев вывести, вытравить даже змеиным ядом, командование махнет рукой: – «Сейчас во многих странах, не только у нас, делают татуировки!»