Лиза из Ламбета. Карусель

Лиза совсем смешалась, теребила передник и только и думала, как бы незаметно уйти.

– Гуляй, да смотри не нагуляй, – с издевательской заботливостью посоветовали Лизе.

– Лиза, ты всем нам должна дать. Нынче со мной пойдешь, потом со всеми по очереди. Чтоб никому не обидно.

– Не понимаю, о чем речь! – повторила Лиза. – Подружек себе заведите, а то вам в голову-то ударяет! – И негодующая девушка расправила плечи и направилась домой.

Произошло еще одно событие – Салли с Гарри поженились. Однажды в субботу на Вир-стрит появилась небольшая процессия. В составе процессии были сама Салли, хихикающая от возбуждения, с челкой поистине впечатляющей после недельной пытки папильотками, в плюшевом платье с иголочки, оттенка, известного как «синий с искрою», и Гарри, весьма нервный, стесненный непривычным воротничком. Салли с Гарри шли под руку; за ними следовали мать и дядюшка Салли, также под руку, а замыкали процессию брат Гарри и его же приятель. Их сопровождал воображаемый туш и вполне реальный стук поношенных башмаков, а также добрые пожелания соседей; так они шли по Вир-стрит. Однако по мере приближения к Вестминстер-Бридж-роуд и, соответственно, к церкви влюбленная пара мрачнела, а Гарри так вспотел, что крахмальный воротничок положительно стал для него удавкой. Напротив церкви располагался паб; поступило предложение промочить горло перед церемонией венчания. Поскольку случай был торжественный, они прошли в отдельный зальчик, где дядюшка Салли, человек состоятельный, заказал шесть пинт пива.

– Что, маленько не по себе? – спросил приятель жениха.

– Ничего подобного, – храбро отвечал Гарри, словно каждый божий день женился. – Просто нынче жарко.

– Твое здоровье, дочка, – сказала мать Салли, поднимая кружку. – Больше уж я тебя «мисс» не назову.

– Будь доброй женой, как твоя матушка, – добавил дядя.

– Что верно, то верно. Моему мужу жаловаться не приходилось. Я свой долг выполняла, хоть, может, и нескромно так саму себя хвалить, – подтвердила почтенная вдова.

– Ну, голубки, – сказал брат Гарри, – сдается мне, пора вам уже и к венцу. Выпьем же за здоровье мистера Генри Аткинса и его будущей супруги!

– Благослови их Господь, – растрогалась мать Салли.

И они переступили порог церкви, и, пока шествовали по проходу, юный викарий, тощенький и бледненький, появился из ризницы и пошел к алтарю. Пиво возымело успокаивающее действие на их умы; обоим, Гарри и Салли, происходящее казалось теперь доброй шуткой. Они улыбались друг другу, а на словах «плоть едина» принялись пихаться локтями. Когда настало время доставать кольцо, Гарри долго шарил по карманам, так что брат его не выдержал и прошептал:

– Чтоб мне провалиться, он его посеял, растяпа!

Впрочем, церемония прошла без эксцессов, Салли бережно спрятала брачное свидетельство в карман, вся компания покинула церковь и завернула в паб – отмечать счастливый день.

Вечером Лиза и еще несколько подружек Салли пришли к новобрачным (которые обосновались в том же доме, где Салли жила до замужества) и пили за здоровье молодых, пока не решили, что пора и честь знать.

Глава 10

Наступил ноябрь. Вместе с хорошей погодой ушли и многие радости, что дарила любовь Лизе с Джимом. По вечерам на набережной было холодно и промозгло; нередко туман покрывал берега, и фонари сразу становились расплывчатыми и тусклыми. А то начиналась морось, до того зябкая и мерзкая, что сердце стыло. Прохожие, стискивая зонты и глядя прямо перед собой, спешили по домам; иногда по слякоти проезжал кэб, и брызги летели во все стороны. Скамейки пустовали, разве только какой-нибудь нищий, без гроша, чтоб заплатить за ночлежку, устраивался на краешке, по-птичьи прятал голову на груди и спал мертвецким сном. Лизины юбки пропитывались жидкой грязью, липли к ногам, леденили все тело, вызывали дрожь, и тогда она плотнее прижималась к Джиму. Иногда они шли на Ватерлоо или на Чаринг-Кросс, в зал ожидания третьего класса, и там сидели, но это было совсем не то, что парк или набережная августовскими вечерами. Конечно, на вокзалах они не мерзли, но в тепле мокрая одежда начинала испускать пар и разнообразные запахи, газовые лампы коптили, от чего слезились глаза. Да еще народ так и мельтешил, хлопал дверьми, впускал ледяной воздух. Да смотрители и носильщики выкликали время отправления, да свист паровозов заставлял вздрагивать, да суета и вечная вокзальная неразбериха выводили из себя. Часов с одиннадцати, когда количество поездов резко сокращалось, Джим с Лизой могли посидеть в относительной тишине, но и тогда тревога их не отпускала, на сердце было муторно и тошно.

Однажды вечером они сидели на вокзале Ватерлоо. Был туман – густой, желтый ноябрьский туман, из тех, что заползают и в залы ожидания, и в легкие; из тех, что оставляют во рту мерзкий привкус, а в глазах резь. Пробило половину двенадцатого; на вокзале было непривычно тихо – несколько пассажиров, закутанных в пледы и плащи, ходили туда-сюда, ждали последний поезд, да пара носильщиков, зевая, подпирала стену. Лиза и Джим уже целый час сидели, не говоря ни слова, подавленные безысходностью, не в силах думать ни о чем, кроме своей беды. Лиза поставила локти на коленки, подперлась ладошками.

– Неправильно все это, – наконец сказала она, глядя в пол.

– Я ж тебе предлагал: давай жить вместе, и будет правильно.

– Не будет; я не могу жить с тобой.

Джим действительно много раз просил Лизу поселиться с ним, но она упорно отказывалась.

– Послушай, я сниму комнату в Холлоуэе, мы будем жить как муж и жена.

– А где ты будешь работать?

– Работу и там можно найти. Сил моих уже нет, извелся весь.

– Я тоже. Но мать не брошу.

– И не надо. Пускай с нами живет.

– Это как же? Я ведь не замужем. Нельзя, чтоб она узнала, что я… что я живу во грехе.

– Так давай поженимся. Лиза, я хочу на тебе жениться; честное слово, хочу.

– Ты не можешь; ты женат.

– Ну и что? Буду отдавать своей старухе процент с каждой получки. Тогда она мигом подпишет бумаги, что у ней нету нареканий, и мы сможем пожениться. У нас на работе один парень так сделал и живет – не тужит.

Лиза покачала головой.

– Нет, нельзя. Пока нельзя. Не то тебя полиция сцапает за двоеженство, и тебе целый год впаяют. Как пить дать впаяют.

– Лиза, я так больше не могу. Ты ж знаешь, какова моя жена. Теперь ясно – она про нас пронюхала, ну, что мы поладили, и не упускает случая это показать.

– Она так и говорит?

– Не напрямик. Она куксится, в молчанку играет, а стоит мне голос подать – распекает меня на чем свет стоит. И отодрал бы ее, да вроде не за что. Только она дом в ад превратила, сил моих нету там жить!

– Что делать? Надо терпеть. Нельзя ж ее бросить.

– Еще как можно. Соглашайся жить со мной, и я в два счета брошу старую ведьму. Эх, Лиза, видно, ты меня совсем не любишь, не то давно бы согласилась.

Она повернулась к нему и обняла за шею.

– Ты ж знаешь, что люблю. Милый! Я тебя больше всех на свете люблю, но не могу оставить мать.

– Да почему, черт возьми? Она ж тебя поедом ест. Ты работаешь как проклятая, чтоб за квартиру платить, а она свою пенсию пропивает.

– Верно, пропивает, да и обо мне толком никогда не заботилась. Только она мне мать, и тут ничего не попишешь, и она старая, и с ревматизмом – как ее бросить? И потом, Джим, милый мой, дело ж не только в моей матери. У тебя пятеро ребят, разве ты забыл?

Он задумался, потом сказал:

– Насчет ребят ты права, Лиза. Не знаю, как буду без них. Если б жить с ними и с тобой, вот было б хорошо.

Лиза печально улыбнулась.

– Видишь, милый, выхода для нас нету. Никакого.

Он посадил ее себе на колени, обнял и целовал долго и очень нежно.

– Доверимся судьбе, – продолжала Лиза. – Глядишь, скоро что-нибудь да переменится, и все само собою устроится. Давай потерпим: хуже точно не будет.

Было уже за полночь; они попрощались и врозь пошли слякотными, пустынными улицами по домам.

Вир-стрит стала для Лизы совсем не та, что три месяца назад. Том, смиренный обожатель, исчез из ее жизни. Как-то, три-четыре недели спустя после пикника, она увидела Тома слоняющимся по улице и внезапно поняла, что это впервые за долгое время. Но Лизу тогда слишком переполняло счастье, она думать не могла ни о ком, кроме своего Джима. Она только дивилась, что Тома нет, ибо привыкла, что где она, Лиза, там и он. В тот раз она прошла мимо, но, к ее удивлению, Том с ней не заговорил. Она решила, он ее не заметил, но нет – Том сверлил ей спину взглядом. Девушка обернулась – и Том сразу опустил глаза и побрел дальше, делая вид, будто и нет никакой Лизы, но зато красный как вареный рак.

– Том, – окликнула Лиза, – ты чего это со мной не здороваешься?

Том вздрогнул, покраснел еще гуще и выдавил, заикаясь:

– Я тебя не заметил.

– Ага, рассказывай! В чем дело?

– Ни в чем.

– Я вроде тебя не обижала, а?

– Вроде нет, – убитым голосом согласился Том.

– Ты теперь вовсе ко мне не заглядываешь, – продолжала Лиза.

– Потому что не знаю, хочешь ты меня видеть или не хочешь.

– Не знает он! Да я к тебе отношусь не хуже, чем ко всякому другому.

– Это к какому же к другому, а, Лиза? – Том стал свекольного цвета.

– Ты на что намекаешь? – возмутилась Лиза, однако тоже густо покраснела. Ей стало страшно, что Том знает, а ведь в особенности от Тома она хотела бы скрывать эту историю как можно дольше.

– Ни на что, – Том пошел на попятную.

– Такое просто так не говорят, разве что полные идиоты.

– Тут ты права, Лиза, – я полный идиот. – Том поднял глаза, и Лиза прочла в его взгляде упрек; затем сказал «До свидания» и ушел.

Поначалу Лиза очень боялась, что Том узнает про ее любовь к Джиму; вскоре ей стало все равно. В конце концов, это ее личное дело; раз она любит Джима, а Джим любит ее, какое значение имеет все остальное? Затем при мысли, что Том, верно, подозревает ее, Лиза рассердилась. Конечно, у него никаких доказательств, он может делать выводы только со слов соседей, что видели ее с Джимом близ Воксхолла; но этого достаточно, чтобы презирать ее; во всяком случае, Лизе так казалось. И с тех пор, сталкиваясь с Томом на улице, она делала вид, что не замечает его, а он никогда не пытался с ней заговорить. Но Лиза, нарочито торопясь пройти и глядя прямо перед собой, боковым зрением замечала, как мучительно краснеет Том, и предполагала, что его глаза полны слез. Минуло месяца полтора; Лиза все острее чувствовала неприязнь соседей и жалела, что поссорилась с Томом; она даже всплакнула по его бескорыстной, преданной любви. Ей очень хотелось помириться. Если б Том сделал первый шаг, уж она бы его не оттолкнула, только благодарна была бы; но самой просить прощения Лизе мешала гордость. И потом, разве можно ее простить?

Салли она тоже потеряла, потому что Гарри после свадьбы заставил ее уволиться с фабрики – это был молодой человек с принципами, достойными члена парламента, и вот что он заявил:

– Женщине место в доме; а ежели муж не может ее обеспечить, так, по мне, ему и жениться не стоило.

– Твоя правда, – закивала новоиспеченная теща. – Тем более у Салли скоро будет малыш, а с малышом хлопот невпроворот, какая уж там фабрика. Этого лучше меня никто не знает, у меня ведь их было двенадцать, не считая двоих мертвеньких да выкидыша.

Лиза завидовала Салли, ибо новобрачная распевала и смеялась от счастья; счастье просто-таки лезло у нее из ушей.

– Я до ужаса счастлива, – сказала Салли через несколько недель после свадьбы. – Ты не поверишь, что за лапочка мой Гарри. Я бы сама не поверила, если б не убедилась. Не знаю, что там другие думают, а по мне, замужем – это будто в раю! Гарри слова грубого никогда не скажет, маму с нами за стол сажает и с ней такой уважительный. Я от счастья себя не помню.

Увы, счастье продолжалось недолго. При следующей встрече с Лизой Салли уже не напевала, а в другой раз вид у нее был такой, будто она плакала.

– Что случилось? – спросила Лиза, заглядывая Салли в глаза. – Ты чего зареванная?

– Я-то? – Салли покраснела. – У меня зуб болит. Так болит, терпеть нельзя, вот слезы и наворачиваются.

Ответ Лизу не удовлетворил, но в тот день она больше ничего из Салли не вытянула. Правда вышла наружу несколько позднее. Был субботний вечер – скорбное время для женщин с Вир-стрит. Лиза шла на Вестминстер-Бридж-роуд, на свидание к Джиму, и по пути заглянула к Салли. Гарри снял комнату на самом верхнем этаже, с окном во двор. Лиза по привычке стала звать подругу еще на лестнице:

– Эй, Салли!

Дверь никто не открыл; впрочем, Лиза видела, что в комнате горит свет, подошла к двери, хотела постучаться, но услыхала голоса и всхлипывания и застыла. С минуту она слушала, затем все же постучала. Внутри завозились, спросили:

– Кто там?

– Это я, – отвечала Лиза, открывая дверь. Она успела заметить, как Салли поспешно вытерла глаза и отбросила носовой платок. Подле Салли сидела миссис Купер – явно только что утешала дочку. – Что стряслось, Сэл?

– Ничего, – мужественно отвечала Салли, но прежде вдохнула, чтобы сдержать рыдания, и опустила голову, стараясь скрыть слезы. Однако слез было слишком много – Салли схватила носовой платок, прижала к лицу и зарыдала так, что казалось, сейчас у нее сердце разорвется. Лиза вопросительно взглянула на миссис Купер.

– Опять этот мерзавец! – почтенная леди презрительно тряхнула головой.

– Про кого это вы? – удивилась Лиза.

– Про Гарри, про кого ж еще? Негодяй!

– Да что он сделал?

– Поколотил ее, вот что! Негодяй, как только земля таких носит!

– Вот не знала, что он бьет Салли!

– Как не знала? Я думала, уже вся улица знает, – с возмущением продолжала миссис Купер. – Этакого шила в мешке не утаишь.

– Гарри не виноват, – вступилась за мужа Салли, прерывая рыдания. – Он просто выпил лишнего. А когда трезвый, он хороший.

– Выпил лишнего! Еще какого лишнего! Будь я мужчиной, он бы у меня поплясал! Все они одинаковые – я имею в виду, мужья все одинаковые. Пока трезвые, еще куда ни шло, да и то через одного, а стоит только им выпить – скоты, вот и весь мой сказ. Я замужем была целых двадцать пять лет – знаю, что почем.

– Мама, я сама виновата, – прорыдала Салли. – Надо было раньше домой приходить.

– Доченька, не кори себя. Видишь, Лиза, и такая свинья человеком себя считает. Салли всего-то вышла перекинуться словечком с миссис Маклеод из соседнего дома, а не успела вернуться – он и давай ее колотить. И меня за компанию. Каково?

– Да, – продолжала миссис Купер, – вот такой у моей Салли муженек. Я-то, известно, не собиралась стоять да глядеть, как мою дочку колотят; я не из таковских, что стоят да глядят. Вот он и перекинулся на меня, да все кулачищами, кулачищами. Глянь! – Миссис Купер закатала рукава, и Лиза увидела кровоподтеки, как свежие, так и застарелые. – Видишь, как он мне руки изуродовал? Я думала, вовсе переломает. Не защитись я локтем, он бы мне голову проломил; ей-богу, проломил бы. Я ему говорю: еще раз тронешь меня – полицию вызову; вот чтоб мне провалиться, если не вызову. Он, понятное дело, струхнул, а я тогда и давай его распекать. Ты, говорю, себя человеком считаешь, а сам не годишься сточные канавы чистить. А что он мне на это ответил, ты бы слышала! Последними словами обзывал. Ты, говорит, старуха вонючая; вечно, говорит, лезешь не в свое дело; пошла прочь. И повторять не хочу, язык марать. Тогда я ему говорю: худо, что ты на моей дочке женился; если б я знала, что ты за свинья, скорее бы померла, чем Салли за тебя выдала.

– Кто бы подумал, что он такой! – возмутилась Лиза.

– Поначалу он хороший был, – всхлипнула Салли.

– Поначалу-то они все хорошие! Только уж больно быстро твой-то испортился. Представь, Лиза: ведь и трех месяцев не женаты, первенец еще не народился! Горе, горе-то какое!

Лиза побыла еще немного, помогла миссис Купер успокоить Салли, которая упорно обвиняла в ссоре себя; наконец попрощалась, пожелала всего доброго и поспешила к Джиму.

Она пришла на условленное место, но Джима почему-то не было. Лиза стала ждать. Наконец Джим вышел из ближайшего паба.

– Здравствуй, Джим, – сказала Лиза и шагнула к нему.

– Ну и где ты шлялась? – процедил Джим.

– Что с тобой?

Лиза оробела – прежде Джим никогда так грубо с ней не разговаривал.

– Молодец, ничего не скажешь. Я тут стою, жду, дурак дураком, а ее нет как нет.

Лиза поняла, что он выпивши, и стала оправдываться:

– Прости, Джим, милый, я просто зашла к Салли, а ее муж побил, вот я и задержалась.

– Побил, говоришь? Мало он ее побил. Тут еще кое-кого побить не мешало бы!

Лиза не ответила. Он взглянул на нее и вдруг распорядился:

– Пошли выпьем.

– Нет, не хочу; я не хочу, Джим, – пролепетала Лиза.

– А я говорю: пошли, – рассердился Джим.

– Нет, Джим; да и тебе хватит.

– Вон как ты заговорила! Не хочешь – не пей, я один пойду.

– Не надо, Джим, не ходи! – Лиза схватила его за руку.

– Хочу и пойду! – Джим развернулся, Лиза все висела у него на руке. – Пусти! Пусти, кому сказал! Да отвяжись ты! – Он грубо вырвал руку. Лиза попыталась снова повиснуть на ней, но Джим оттолкнул ее, и в результате она получила по лицу.

– Ой, больно!

Джим мигом протрезвел.

– Лиза! Лиза, больно, да? Что ты молчишь? – Джим обнял ее. – Лиза, я ведь только слегка. Ну скажи, что не больно. Прости меня, Лиза; прости, пожалуйста.

– Я тебя прощаю, милый. – Лиза нежно улыбнулась. – Ударил – это ничего; только зачем ты так грубо говорил?

– Я не то имел в виду, – он так раскаивался, просто жалко было смотреть. – Я нынче опять с женой поругался, а потом тебя ждал, а ты все не шла и не шла, а я все ждал, ждал – ну, и вышел из себя. Выпил-то чуть – две, ну три, ну от силы четыре пинты – не помню…

– Ничего, милый. Ты, главное, люби меня, а я все снесу.

Он поцеловал ее, они помирились. Однако эта маленькая ссора возымела тяжелые для Лизы последствия. На следующее утро она с трудом открыла левый глаз; поглядевшись в зеркало, увидела огромный черно-сине-зеленый фингал. От примочек фингал, казалось, только ярче становился. Она просидела дома до вечера, прячась от людей. Но утром надо было идти на работу, а фингал сделался совсем черным. На фабрику Лиза шла, надвинув шляпу на самый нос и нагнув голову; вроде никто не обратил внимания. Однако вечером, по пути домой, ей повезло меньше. Востроглазые подружки заметили ее позор.

– Эй, Лиза, что это у тебя с глазом?

– А что у меня с глазом? – Лиза будто бы в полном неведении вскинула ладошку к фингалу.

Неподалеку стояла компания парней; услышав про фингал, они стали смотреть на девушку.

– Да, Лиза, знатный у тебя фонарь!

– Нет у меня никакого фонаря!

– Есть; а вот на что это ты напоролась? Или на кого?

– Не знала, что у меня фонарь, – ответила Лиза.

– Рассказывай! Нельзя ходить с фонарем и не знать, откуда он взялся.

– А, это, должно быть, я вчера об комод побилась; да, не иначе, об комод.

– Об комод, говоришь? Очень похоже на комод. Только так люди об комоды и бьются – глазами. Верно, парни?

– Не знал, что он боксировать мастак. А ты, Тед, – ты знал?

Лизе казалось, она не то что до корней волос – она до пальцев ног покраснела.

– Кто – он?

– Ладно, Лиза, проехали.

Тут как раз шла жена Джима; Лизе достался полный ненависти взгляд. Вот бы оказаться миль за сто отсюда, думала Лиза, и краснела все гуще.

– Ты чего это такая красная? – не преминула спросить одна из девушек.

И все – девушки и парни – стали глядеть то на Лизу, то на миссис Блейкстон. Кто-то затянул похоронный марш, остальные захихикали. Лиза не выдержала; дать словесный отпор она не смогла и расплакалась. Чтобы скрыть слезы, она развернулась и зашагала к дому. За спиной раздался взрыв хохота; еще в дверях Лиза слышала, как компания разноголосо взвизгивает, – им было весело.

Глава 11

Через несколько дней Лиза остановилась поболтать с Салли, которая с их последней встречи ничуть не повеселела.

– Он не такой, как я думала, – вздохнула Салли. – Ну, вот и призналась вслух. Правда, и ему не позавидуешь – я ведь не подарок, а он мне добра хочет. Может, он помягчеет, когда малыш родится.

– Не унывай, подружка, – отвечала Лиза, немало повидавшая супружеских пар. – Вот попривыкнешь, так оно и ничего станет казаться. Поначалу всегда не сахар, мы-то другого ждем. Ты, главное, не бери в голову – так легче.

Салли еще постояла и сказала, что ей надо ужин мужу готовить. Она и попрощалась уже с Лизой, да все почему-то не шла.

– Слышь, Лиза, будь поосторожней.

– Поосторожней? Зачем? – удивилась Лиза.

– Ты ж знаешь, про что я говорю.

– Чтоб мне провалиться, если знаю.

– Миссис Блейкстон на тебя охоту объявила.

– Миссис Блейкстон! – в ужасе воскликнула Лиза.

– Она самая. Уж я, говорит, задам ей жару, вот только доберусь. Потому будь осторожнее, мой тебе совет.

– Она это точно про меня?

Салли отвернулась – не могла смотреть Лизе в лицо.

– Она говорит, ты с ее мужем путаешься.

Лиза промолчала, и Салли, повторив свое «Будь здорова», ушла.

Лизу охватил озноб. Она уже не раз замечала, с какой ненавистью смотрит на нее миссис Блейкстон, и старалась по возможности ее избегать. Но Лизе и в голову не приходило, что миссис Блейкстон замышляет физическую расправу. От ужаса на лбу выступил холодный пот. Что она, худенькая, слабенькая, против этакой громилы? Ведь убьет же, как пить дать убьет, если поймает.

В тот же вечер Лиза рассказала Джиму о намерениях его жены, причем постаралась обратить дело в шутку:

– Слышь, Джим, твоя жена меня поколотить грозилась. Только пускай сперва поймает!

– Моя жена! Откуда ты знаешь?

– Она соседям говорила.

– Черт побери! – выругался Джим. – Если хоть один волос с твоей головы из-за нее упадет, я ей такую взбучку устрою, какой она и не припомнит. Чтоб мне провалиться, если не устрою. Она давно нарывается. Меня от ее мрачной рожи тошнит. Пусть только тронет тебя – разом за все получит. – И Джим потряс кулаком.

Лиза и вообще-то была трусиха. Угроза миссис Блейкстон не шла у нее из головы, заставляла поминутно вздрагивать. Лиза теперь без нужды не выходила из дому – боялась нарваться на миссис Блейкстон. Если же замечала на улице женщину, хоть сколько-нибудь похожую на свою соперницу, – опускала голову и отворачивалась. Миссис Блейкстон даже стала сниться девушке: Лиза видела грузное мощное тело, искаженное яростью плоское лицо, темные волосы, заплетенные в нелепые косицы, и просыпалась с криком и в холодном поту.

После предупреждения Салли минула неделя. Была суббота, промозглый ноябрьский день, из тех, когда слякоть особенно липкая, а небо до того серое, что в другие его оттенки и не верится. Время приближалось к трем часам пополудни; Лиза шла с работы. Она была уже на Вир-стрит и очень торопилась, как вдруг увидела, что прямо на нее надвигается миссис Блейкстон. Лизино сердце екнуло. Она развернулась и поспешила в обратную сторону, успев заметить погоню. Лиза решила выйти с Вир-стрит, сделать крюк и зайти с другого конца, а там и проскользнуть в свою дверь – так будет ближе. Но девушка боялась, что миссис Блейкстон могла разгадать ее хитрость и первой явиться к Лизиному дому, вот Лиза и выждала с полчаса, которые показались ей вечностью. Наконец, собрав мужество в кулачки, она свернула за угол и оказалась на Вир-стрит. И вышло, что она сама себя бросила в руки миссис Блейкстон, притаившейся возле паба.

Лиза вскрикнула, на что миссис Блейкстон прошипела:

– Что, не думала здесь меня увидеть?

Лиза не ответила, только попыталась пройти мимо миссис Блейкстон. Но та заступила ей дорогу.

– Да ты, никак, сильно торопишься?

– Тороплюсь, мне домой надо, – пролепетала Лиза и предприняла вторую попытку обойти миссис Блейкстон.

– А ну как я тебя не пущу? – вкрадчивым голосом поинтересовалась миссис Блейкстон. В какую бы сторону Лиза ни сунулась, соперница почему-то оказывалась у нее на пути.

– Отстаньте от меня! – воскликнула Лиза. – Что я вам сделала?

– По-твоему выходит, ты ничего мне не сделала? Интересно, интересно.

– Дайте пройти. Не хочу с вами разговаривать.

– Понятно, не хочешь. Да только я-то не прочь с тобой потолковать, и ты никуда не пойдешь, покуда не послушаешь.

Лиза стала озираться по сторонам, не выручит ли ее кто-нибудь. Еще в начале стычки завсегдатаи из паба смотрели с интересом; теперь они окружили Лизу и миссис Блейкстон. К завсегдатаям присоединились прохожие, набежали соседи; чем больше становилась толпа, тем больше любопытствующих она привлекала. На Лизу смотрела куча народу: мужчины – ожидая потехи, женщины – с праведным негодованием. Лиза хотела было просить о помощи, но людей собралось так много, они так явно ее осуждали, что у бедняжки язык не повернулся. Поэтому она перевела взгляд на миссис Блейкстон и даже выпрямилась перед ней, дрожащая и очень бледная.