И опять Пожарский 6

Глава 2

Событие одиннадцатое

Подводная лодка в степях Украины геройски погибла в воздушных боях, в не вырытых ещё шахтах Донецка.

Князь Пётр Дмитриевич Пожарский меньшой сидел в личных покоях митрополита в Киево-Печерской лавре и смотрел с улыбкой на двух с половиной запорожских гетманов. Улыбка была не с радости, и не смешно ему было ни сколько. Страшно было. Гетманы хотели сбросить панов и ляхов. Самостийности хотели. Сами хотели стать панами и ляхами. Ну, не ляхами, а шляхтичами. Ссуки! Ничего за четыреста лет не изменилось. Вернее, наоборот, за четыреста лет ничего не изменится. Эти олигархи хотят сами народную кровь пить. Сейчас им ляхи с литвинами мешают, потом будут мешать москали.

Когда это началось? Ярослав Мудрый виноват? Он разделил огромную непобедимую страну между сыновьями на удельные княжества, и они начали усобицу, которая уже никогда не закончится. Мудрый? Понятно, что любой отец хочет оставить сыновьям квартиру и приличную работу. Княжеский терем – не худший вариант. Только нельзя путать свою шерсть с государственной. Тебя поставили страной управлять, а ты её сыновьям раздарил. Много надо мудрости. Теперь-то, что делать. Не гетман польный Станислав Конецпольский враг. Вот они враги сидят напротив. Уже шкуру делят.

Два с половиной гетманов было по той причине, что гетман Дорошенко застрял пока в Крыму и послал вместо себя в Киев на «слёт» будущих олигархов полковника Микулу Грызло. Самое интересное, что грызться между собой гетманы не собирались. Сейчас «клятые москали» побьют «курву польску» и братва поделит между собой многомиллионный народ. Всех ляхов на кол, а имения раздать старшине казацкой. А что делать с теми старшинами, что перешли в католичество, и сейчас за ляхов будут биться, ну или в сторонке постоят, посмотрят, куда кривая вывезет?

– Та, хай, назад перекрестятся!

– А кто не захочет?

– Та, дурней немае!

– А если найдутся?

– Тоди на кол.

«Москаляку на гиляку». Знакомо. И «Волынская резня» предстоит, на триста с лишним лет раньше. Это уже не русские люди. Это хохлы. Ещё нет этого понятия, ещё нет понятия «Украинец», они называют себя русскими, но они не русские. Почти триста лет польско-литовского владычества коренным образом изменили людей. Вся казацкая старшина спит и видит, как станет шляхтичами и хлебнёт, наконец, вольностей полным горлом.

Чем заканчиваются шляхетские вольности? Распадом государства. Целый Сталин понадобился, чтобы вернуть все польские земли в руки поляков. И за это потом станет врагом Польши номер один. Как не допустить образование новой шляхты? Чёрт! Нужно думать, как разбить огромное войско, что со дня на день подойдёт к Южному Бугу. Конецпольский уже вышел из Каменца, и по пути к Белой Церкви будет переправляться через Южный Буг. Нужно срочно выдвигаться, от Киева до реки километров двести, а то и больше. А вот господам гетманам сначала нужно узнать, а что будет потом, как делить города и веси.

Может бросить их одних с Сигизмундом разбираться? Не помнил генерал Афанасьев, чем этот бунт в реальной истории закончился, но видно ни чем хорошим, раз про него братский украинский народ песен не сложил. Потом из турецкого плена освободится Богдан Хмельницкий и у польского писателя Генрика Сенкевича появится повод написать свою знаменитую трилогию. Украина и Польша умоются кровью. Так ведь, не получится, на днях в Киев начнут прибывать войска. Много плохо обученных и плохо вооружённых русских людей с плохими командирами. Опять будут реки крови, только теперь своей и это с учётом того, что Россия сейчас в огромной демографической яме.

– Господа, казаки! – прервал их галдёж по поводу Львова Пётр, – Давайте для начала справимся с гетманом Станиславом Конецпольским. У него порядка тридцати тысяч войско, а нас с вами сколько. Мне нужно для вылавливания бежавших и дезертировавших противников тысяч пять казаков. Нельзя дать этим товарищам превратиться в мародёрствующие банды. Я выступаю, завтра со своим полком к Белой Церкви и потом дальше к Виннице или Хмельнику, в зависимости от того, где будет переправляться через Южный Буг Конецпольский. Ещё мне нужно пару десятков казаков одвуконь уроженцев тех мест для ведения разведки, ну, наблюдения за противником. Это первое.

– А что делать с пленными? – это уже победил ляхов молодой и горячий Сагайдачный.

– Пленных я выкуплю у вас и отправлю в Сибирь и на Урал крепить могущество России, а по-простому – работать. Только вы перестаньте шкуру неубитого медведя делить. Силён медведь. И нас намного меньше. Да, в эти пять тысяч должны войти не желающие пограбить самим, а опытные и дисциплинированные воины. Банды дезертиров будут при оружии и на чужой территории, будут огрызаться, как и любой загнанный в угол зверь. Всё, давайте расходиться. У меня дел полно. И второе. После победы будем земли делить. Вот прямо здесь. После того, как Сигизмунд капитулирует.

Событие двенадцатоеТоварищи учёные, доценты с кандидатами,Замучались вы с иксами, запутались в нулях,Сидите там, разлагаете молекулы на атомы,Забыв, что разлагается картофель на полях.Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь,И корни извлекаете по десять раз на дню,Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь,Пока сгниёт, заплесневет картофель на корню.

Боше де Мезириак горланил песню наравне со всеми остальными учёными, сидящими у костра. Когда весною её впервые на итальянском спел Клавдио Акиллини половина собравшихся просто попадала со стульев, вторая половина осталась сидеть не потому, что ей было не смешно, а потому что …

Хотя, конечно же, ей было не смешно, эта вторая половина просто не знала в совершенстве итальянский, всё же латынь серьёзно отличается от современного языка, да ещё в разных карликовых государствах расположенных на Аппенинском полуострове свой диалект.

Теперь все пели на русском. Кто был автором текста и музыки, было точно неизвестно. Существовали и немецкий и французский вариант песни. Одно было бесспорно – нигде кроме Вершилово этой песни написать не могли. Какие такие «Доценты»? Нет в Европе ни в одном университете, ни каких доцентов. Они есть только в школах Вершилово. Доцент в переводе с латыни означает обучать, то есть учитель. Отличается он от «профессора», что переводится на русский как преподаватель или наставник, тем, что может обучать детей только до пятого класса, где не требуется ещё углублённого знания математики, геометрии, физики, астрономии. В шестом и седьмом классах преподают профессора.

С «кандидатами» и того смешнее. Кандидат – это профессор, приехавший из Европы. Станет он профессором снова или доцентом, или ему не доверят вообще учить детей, зависит от самого кандидата. Нужно в совершенстве освоить русский язык, а потом выучить и понять, главное, то, что они здесь за эти шесть лет напридумывали, наоткрывали, наизобретали. Тяжело! Даже не так. Очень тяжело, почти невозможно для многих. И дело не в русском. Дело как раз в математике, астрономии, химии, физике. Про медицину даже говорить не стоит. Там, в Европе, нет медицины. Понятно, что и в Азии нет, про Африку с Америкой не стоит и упоминать. По словам князя Пожарского очень не плохая народная медицина в Китае. Только один единственный живущий в Вершилово китаец к медицине никакого отношения не имеет, он купец. Ну, был купцом. Сейчас он просто ученик третьего класса школы.

Про молекулы и атомы там, в Европах, знать не знают, слова-то есть и даже смысл иногда в эти слова вкладывают близкий к истинному, но вот, что молекулы могут разлагаться на атомы и этих атомов не четыре, а больше сотни, знают только здесь. Даже и учебника ещё настоящего нет по химии, только набор из нескольких лекций, что читает сейчас ван Гельмонт. Сейчас и Глаубер, и Жан Рэ, и ван Бодль, и все остальные, кто причислен к химической лаборатории, пытаются систематизировать свои знания и уж, потом начнут писать учебник по неорганической химии. А по органической? Про получение различных лекарств из той же плесени или из других грибов и растений. Дожить бы до этого.

Про картофель из учёных вообще один Баугин знал до переезда в Вершилово. Он и описал картофель, присвоив ему в 1596 году в работе «Theatri botanici» научное название на латыни Solánum tuberósum. Но он думал, что это просто диковинный цветок из Нового Света, а не продукт питания, один из самых вкусных овощей.

В общем, так, на конке мы до Волги доезжаем,А там пешком и не стонать,Небось, картошку все мы уважаем,Когда с сольцой её намять.

Бесспорно, картофельное пюре любят все. Все, кто попробовал его. Сейчас в Вершилово таких людей около двадцати тысяч. Конечно, детей до года или двух лет нужно вычесть из этого числа. Ну, пусть тысяч восемнадцать. У самого Боше вот-вот родится пятый ребёнок. Уезжая в дикую варварскую Московию, де Мезириак оставил жену и четверых детей в Париже. Страшно было брать их с собою. Сам Боше происходил из довольно богатой дворянской семьи, но родителей он почти не помнил. Чума, будь она проклята. Учился в Реймсе в иезуитском коллеже у Жака де Билли, с которым его связала тесная дружба и общий интерес к математике. Изучил несколько языков, в том числе латинский, греческий, иврит, итальянский и испанский. Писал стихи на французском, итальянском и латыни. Женился в 1612 году, и к моменту поездки в Россию уже стал отцом трёх сыновей и одной девочки. В прошлом году, получив от императора титул барона и осознав, что жить в Вершилово много лучше, чем в Париже, де Мезириак предпринялпутешествие во Францию, чтобы забрать семью. На счастье все дети и жена были здоровы и хорошо перенесли дальнюю дорогу. Огорчила Франция, особенно Париж. До Вершилово он казался огромный кипящий жизнью городом. Город? Грязная вонючая помойка! Там просто страшно ходить по улицам. Днём страшно. Ночью невозможно. Разве что с ротой швейцарцев в охранении. Везде нищие, попрошайки, калеки. По немощёным улицам текут ручейки из нечистот. Сверху, то и дело на тебя выплёскивают помои. Как там живут люди? Зачем они там живут? Люди ли они?

Сейчас Боше был на субботнике. Картофель ещё и не думал разлагаться, он ещё и не вырос. Был самый конец июня, и его сейчас нужно было «окучить». Вот этим они и занимались. Вместе с де Мезириаком на окучивание вышли десятки учёных, почитай вся Академия Наук, за исключения совсем уж пожилых и больных. Люди взяли с собой старших сыновей и немного булочек, бутербродов, молоко и хлеб предоставил хозяин поля, на которого они сейчас «батрачили». Смешно, профессора и дворяне обрабатывают поле крестьянину, а не наоборот. Нигде в другом месте такого просто не могло случиться. И ведь они вышли работать не за деньги, и даже не за еду, еду-то каждый с собой сам принёс. Более того, даже инструмент, которым они окучивали картошку, был свой. Его выдали каждому члену Академии и всем военным в Вершилово год назад. Инструмент назывался «тяпка», от слова «тяпать», то есть удалять сорняки, и напоминал мотыгу, только маленькую и лёгкую.

Около часа работы, а потом вот такое «сидение» у костра на свежем воздухе с перекусом. Рядом друзья, носятся, играя во что-то пацаны, светит, пригревая не яркое русское солнце, изредка проплывают по Волге лодьи с плещущими на неровном ветру парусами, поют птицы. Нет. За эту работу не нужно денег. Нужно ещё и доплатить этому крестьянину, что согласился запустить их к себе на поле. А песни под гитару и скрипку, что принёс Клавдио Акиллини. Он пришёл на субботник с сыном Джиованни Филотео, который недавно перебрался к отцу из Болоньи, вместе с остальными детьми профессора и поэта. Все учёные, что приехали посмотреть, стоит ли принимать предложение князя Пожарского остаются, а потом и перевозят к себе семьи и зовут коллег и друзей, родственников.

Вы можете прославиться почти на всю Европу коль,С лопатами проявите здесь свой патриотизьм,А то вы всем кагалом там набросились на грыжу блин,Собак ножами режете, а это бандитизьм.Товарищи учёные кончайте поножовщину!Бросайте ваши опыты, сульфид и ангидрид,Садитеся на конку все, валяйте к нам в Козловщину,А излученье с призьмою денёк повременит.

Деревня, на полях которой они сейчас проявляли трудовой «патриотизьм», как раз и называлась Козлово. У Трофима – хозяина картофельного поля, было ещё поле с кукурузой и два поля со злаковыми, но к стыду своему Боше рожь от ячменя и пшеницы в виде колосьев отличить не мог. Вот вкуснейший ржаной хлеб, что принёс Трофим, от сдобных булочек из белейшей пшеничной муки, которые дала де Мезириаку тётка Маруся, которая работала у них в доме кухаркой и нянькой и наводительницей чистоты, это – пожалуйста, он отличит. Ещё и неизвестно, что вкуснее. Тёплый ещё ароматный хлеб с холодным молоком и дымом костра или булочка с малиновым вареньем под чашку китайского чая с мятой. Тут нужно неделю «пробовать», чтобы отдать первенство.

Трофим по французским меркам был богатей – восемь коров, две лошади и два жеребёнка, десяток свиней и, поди, десятка три индюков. Этому крестьянину князь Пожарский доверил разводить этих огромных птиц, пока их никто не пробовал, все вылупившие из большущих яиц птенцы выращивались и сами шли на племя, осенью только собирался главный животновод Вершилова Иван Охлобыстин разрешить забить Трофиму несколько самцов. Ничего, никто помирать не собирался, попробуем ещё индюшатины.

Значит так, на конке мы до Волги доезжаем,А там пешком и не стонать,Небось, картошку все мы уважаем,Когда с сольцой её намять.

Ещё боле вкусную картошку французский математик пробовал осенью прошлого года. Тогда с ними был и князь Пожарский. Пётр Дмитриевич, когда костёр уже прогорел, бросил в угли десяток картошин и засыпал сверху горячей золой. Когда он через десяток минут достал почерневшую, обуглившуюся картошку все горестно вздохнули. И зря. Князь разломил одну из них, посыпал сверху солью, и дал попробовать Иоганну Кеплеру. По гримасе удовольствия все поняли, что немец уголёк «распробовал». Жаль, мало было картошин в костре, только по одному кусочку всем и досталось. Ничего, через пару месяцев снова осень и снова нужно будет копать картофель и сжигать его ботву, тогда уж печёную в углях картошку они распробуют.

А вот песня уже начинает устаревать. Нет уже ни какой конки. Сейчас вагоны тянет по рельсам паровоз. Немного шумно, зато в несколько раз быстрее. Недавно пришли первые в этом году корабли с загадочного уральского Миасса. Привезли опять рельсы. Скоро можно будет от Вершилова доехать на паровозе прямо до Нижнего Новгорода, А там, смотришь, через несколько лет и до Москвы. Если бы кто другой, а не Пётр Дмитриевич рассказал Боше, что можно будет от Вершилова за один день доехать до Москвы, ни за что бы, ни поверил. Да и сейчас ещё, по большому счёту, не верится.

К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми,Мы славно тут разместимся, и скажите потом,Что бог, мол, с ними с генами, бог с ними с хромосомами,Мы славно поработали и славно отдохнём.Товарищи учёные Дезарги драгоценные,Декарты ненаглядные, любимые до слёз,Ведь лягут в землю общую останки наши бренные,Земле ей всё едино, что профессор, что навоз.

В целом, за лето таких субботников набиралось штук восемь. Так следующего ждали. Посидеть у Волги у костра, ребята на удочку поймают немного рыбёшки, которую тут же всем миром превратят в уху. Наверное, повар сварил бы лучше, но вот вкусней ли. Запах дыма и ветер с реки, и песня под гитару. Нет. Субботник это именно отдых и праздник и на него нужно выбираться с семьями, с друзьями. Великий поэт написал эту песню, непонятно только почему никто не сознаётся в авторстве.

Так приезжайте милые рядами и колоннами,Хотя вы все там химики и нет на вас креста,Но вы же там задохнитесь, за вашими ретортами,А здесь места отличные, волшебные места.Товарищи учёные, не сумлевайтесь милые,Коль что у вас не ладится, ну там не тот эффект,Мы сразу к вам заявимся с лопатами и с вилами,Денёчек покумекаем и выправим дефект.

А вот и новую порцию свежего, ещё горячего ржаного хлеба принёс Трофим. Кроме разведения индюков он ещё и открыл собственную пекарню, пока у него всего один вид продукции – ржаной круглый хлеб. Но какой! Половину Вершилова стоит у его лавки и ждёт, когда привезут новую партию. Разве такой хлеб могут испечь во Франции? Хорошо, что барон Мезириак живёт не там, а здесь.

Событие тринадцатое

Епифан прополз ещё пару метров и снова остановился, кровавая пелена вновь застила глаза.

– Нельзя останавливаться, нужно ползти, – прошептал он себе и попытался, опираясь на здоровую левую руку, продвинуться ещё чуть-чуть.

Бывший атаман донских казаков, а теперь сотник Епифан Соловый полз к реке уже почти сутки. По его прикидкам оставалось чуть. Вот на тот холмик уже залезть и оттуда, скорее всего Укшук, приток Белой, будет виден. Нет. С вершины холма был виден унылый следующий холмик, разве чуть больше этого. И …

– Чайки! – сил сразу добавилось.

На них опять напали торгуты. Продвигаясь на юг, отряд казаков из Миасса вполне мог с ними встретиться, и Епифан, и дозоры высылал, и на ночь охранение выставлял, но день за днём всё было тихо. Один раз наткнулись на стойбище башкир. Только ни чего полезного от этой встречи не вышло. Башкир Тимер, что был взят именно для таких вот встреч переводчиком из Миасса, пообщался с сородичами и те сказали, что идут они правильно и через пару часов выйдут к Яику. Однако это и так было понятно, стали попадаться берёзовые рощицы и заросли таволги, значит вода близко. Ну, хоть пару овец удалось выменять на ножи и небольшой котелок. Башкиры были бедны и совсем дикие, ничего про царя и Российскую империю и слыхом не слыхивали.

Добравшись до реки, устроили привал и отдыхали два дня, пробиваться сквозь траву, что коню по грудь то ещё удовольствие. Башкиры махнули рукой куда-то на юго-восток на вопрос про гору. Это и без них было ясно. Тронулись утром по прохладе, предвкушая скорый конец этой не простой вылазке непонятно куда. Так и получилось. Только конец был совсем не тот, на который надеялись.

Епифан себя во всём винил. Мог бы ведь дозор вперёд больше послать. Двое казаков ехали в пределах видимости, Соловый время от времени бросал на них взгляд и вновь погружался в свои мысли. Мысли были о том, что пора уже остепениться, жениться, обзавестись домом и хозяйством. Хватит, настранствовался, навоевался. Подняв очередной раз глаза на дозор, Епифан и заметил, как казаки валятся с коней. Епифан вскинул подзорную трубу к глазу и, не донося уже, заметил всадников «мчавшихся» навстречу. По такой траве особо быстро не получится.

Тех было с десяток. Местность была холмистая и торгуты не видели ещё, поди, отряд казаков, но через минуту выскочили степняки на небольшой холм и, развернувшись, скрылись за этим самым холмом. С диким криком Соловый пришпорил коня и увлёк казаков за неведомыми пока степняками. Однако уже через несколько секунд взял себя в руки. Нужно сначала проверить дозорных, может, ранены просто. Эта заминка, в конце концов, сослужила отряду хорошую службу. Удалось спасти рудознатцев братьев Ивановых, толмача башкира и картографа гишпанского Карлоса с молодым казаком Васькой Касьяновым.

Жив был только один дозорный, второму казаку стрела вошла в горло, и сейчас уже по позе стало ясно Епифану, что отлетела душа боевого друга. Ехавший первым молодой Васька был жив, стрела вошла в правое плечо, и атаман, переломив её, легко вытянул с другой стороны. Не слабый лук был у степняка, да и силища в руках, насквозь прошила совсем не хиленькое плечико Касьянова.

Пока Епифан занимался с раненым, оставшиеся восемнадцать казаков уже спешились и заряжали мушкеты. Тем же занимались и рудознатцы с башкиром.

– Тимер, бери рудознатцев с гишпанцем и Ваську и отходите назад к реке, – и зыркнул на попытавшегося дёрнуться раненого, – Если что, доведи людей до Белорецка. Понял ли?

– Понял, – скривился не то от боли в плече, что бинтовал Соловый, не то от нежелания этот приказ исполнять, Васька.

В это время вернулся с ближайшего холма посланный оценить обстановку казак.

– Беда, атаман, не меньше сотни поганых, через пяток минут здесь будут.

Соловый сам помог взгромоздиться на коней рудознатцам и картографу и, огрев плетью жеребца Касьянова, заорал.

– Становись за коней, ребята! А вы чтоб до реки не останавливались, – и под Тимером тоже брыкливую кобылку от всей души плетью попотчевал.

Очнулся Епифан среди ночи от невыносимой тяжести давящей на грудь. Он долго не мог понять, где же он находится, потом с ужасом сообразил, что лежит в куче мёртвых товарищей. Торгуты решили ответить русским той же монетой – сложили из убитых казаков гору. Атаман попытался из-под этой тяжкой ноши выбраться. Хорошо, что он находился не в самом низу, по вершку, превозмогая рывки боли в правой раненой руке, ему удалось выбраться до половины наружу. Тут он вновь потерял сознание и очнулся уже на рассвете. Сил чуть прибавилось, и Соловый, сделав последнее усилие, сполз по голым бывшим боевым товарищам на землю.

Сам бой запомнился плохо. Они успели сделать залп из мушкетов, потом стреляли из пистолей и даже, вскочив на коней, бросились в сабельную рубку. Чем она закончилась было ясно, но атаман её не помнил, видно в это время в него обе стрелы и попали. Вторая стрела вошла в грудь прямо над сердцем, но далеко не вошла, видно была на излёте, застряла в ребре. Выкарабкиваясь ночью из-под горы тел, Епифан её умудрился выдернуть, от этого видно и сознание потерял. Торгуты забрали всё, одежду, оружие, коней и всё снаряжение экспедиции. Утром, осмотрев погибших товарищей, атаман только одни портки и нашёл. Что ж, надо отдать должное поганым, они оказались прилежными учениками и явно были в бою у Миасса.

– Ничего, я ещё вернусь, – пообещал Епифан казакам и неведомо где сейчас находившимся степнякам.

Пополз он на запад, где-то там должна быть река, да и не далеко вовсе. Не так далече и стойбище башкир.

– Вернусь, – стиснул зубы Епифан Соловый и, опершись на левую руку, продвинулся вперёд ещё на пару вершков.

Событие четырнадцатое

Дурак обвиняет других,

Умный обвиняет себя,

Мудрый не обвиняет ни кого.

Как-то так звучит еврейская мудрость из какой-то их книги. А князю Пожарскому теперь кого винить? Хотя? Почему бы не обвинить генерала Афанасьева? Он ведь придумал этот бой у переправы. Резон у генерала был. Нужно было испытать в боевых условиях митральезы и картечницы Гатлинга. А ещё ведь нужно и напалм попробовать применить. Сделать эту адскую смесь не сложно. Бензин, керосин, немного мазута тоже можно. Все это перемешать и по пуду мыла в бочку, как загуститель. Перемешивать до состояния киселя из детства. И в каждую бочку взрыватель из бертолетовой соли, динамита и прочей взрывающейся химии, а к нему недавно освоенный бикфордов шнур.

Ну, что ж, испытания удались. Правда, один из трёх гатлингов заклинило почти в самом начале, зато митральезы отработали на пять, ну, там и нечему заклинивать, знай вовремя меняй кассеты. Количество выстрелов в минуту получается чуть меньше чем у механического пулемёта, всего сто пятьдесят – сто шестьдесят, против двухсот, только ведь ляхам и этого за глаза хватило. Даже с огромным избытком. Нет больше у Сигизмунда войска в тридцать тысяч – разбежалось. Макиавелли, кажется, говорил, что для ведения войны нужны три вещи: «во-первых, деньги, во-вторых, деньги и в-третьих, опять-таки деньги». Нет. Можно с товарищем поспорить. Ещё нужны дураки, которые за эти деньги согласятся с князем Пожарским воевать. Ляхи даже парламентёра не прислали, тоже желающих на левый берег Южного Буга переправиться Станислав Конецпольский не нашёл. Но, по порядку.

Успели добраться до Южного Буга за два дня до неповоротливого огромного, растянувшегося на десятки километров квартяного войска. Разведчики из казаков чётко указали место, где собирается гетман Конецпольский форсировать реку. Просто взяли и спросили у одного из панов, тот и рассказал всё, правда, перед этим ему для придания разговорчивости глаз выкололи. Так это издержки. Какая разница – умирать с двумя глазами или с одним.

Пришли, окопались, даже пушки до половины в землю врыли, чтобы они не отсвечивали сильно. Сложнее всего было с напалмом. План по его применению был такой: зарываем две бочки на переправе, прямо под водой, и когда доблестные войска побегут назад, тут их и взорвать. Психологический эффект главнее десятка, ну, или даже сотни убитых, вода горит. Сложности были с тем, кто и как запалит бикфордов шнур. Пришлось посадить не далеко от переправы несколько кустов ивняка с обеих сторон и оборудовать среди вновь «выросших» зарослей перевёрнутую дырявую лодчонку. Причём, настолько дырявую, чтобы ни у кого не возникло желание ею воспользоваться. Вот под лодками и схоронилась пара добровольцев. Стимулом им послужила медаль «За воинскую доблесть» и двести рублей золотом. Как ни странно, но бабахнуть вызвались в основном немцы, причём именно немцы, а не испанцы, итальянцы, голландцы и прочие французы. Боевые ребята, не зря видно обе мировые войны они развязали.