Ещё немного из обрывков

– А сколько лет матери? – осторожно спросил Гриша.

– Немолода уже, скоро двадцать пять стукнет. Но симпатичная. И ещё у нас квартира в городе есть, – зашёл с козырей я.

– Квартира? – почему-то этот вопрос заинтересовал Гришу больше всего. – А сколько комнат?

– Две. Было раньше три, но когда отец ушёл, он одну комнату забрал.

Гриша не стал вдаваться в подробности раздела имущества при разводе моих родителей.

– Красивая, говоришь? А кем работает?

– Учителем музыки. Детей учит на пианино играть.

– Вы тут у кого живёте?

– У бабушки Дины. Вон её дом. Крыша зелёная, – я махнул в сторону деревни.

И принялся расписывать прелести нашей совместной жизни, строить далеко идущие планы.

Не помню уже, чем я его уломал. То ли красотой своей матери, то ли привилегированным положением городского пастуха. Короче, когда солнце покатилось к закату, Гриша растолкал своего хмурого напарника:

– Василич, гони стадо без меня.

– А что так? – сразу разозлился второй пастух.

– Дело у меня есть. Надо пацана домой отвести, – не моргнув глазом соврал Гриша.

Я хотел было встрять с замечанием, что меня не нужно никуда отводить, сам дорогу отлично знаю. Но благоразумно промолчал.

– Ну иди, – недовольно сказал Василич.

И мы двинулись к дому под зелёной крышей.

– Постойте здесь, – я оставил будущего отца в сенях, справедливо решив, что нужно подготовить мать к надвигающемуся счастью.

В доме Гриша как-то потерял всю свою храбрость. Мялся у порога, тискал в руках кепку, с опаской поглядывал по сторонам.

– Можно посидеть на табуретке, – вежливо предложил я.

– Ничего, я постою, – хрипло сказал пастух.

Я бросился в дом, плутая в поисках матери между кухней и печкой. Она обнаружилась в дальней комнате за какими-то хозяйственными делами.

– Мать, – сказал я серьёзным тоном. – Пойдём в сени. Дело есть.

– Какое дело? – удивилась мама.

– Я себе нового отца нашёл.

Мать чуть утюг не уронила.

– Где нашёл?

– На поле. Стадо вместе пасли, – я с нарочитой небрежностью пожал плечами. Людям, которые занимаются таким важным делом, как охрана стада коров, не к лицу отчитываться перед женщинами.

– И как его зовут?

– Гриша, – уже нетерпеливо ответил я.

– Меня почему не спросил? – с улыбкой поинтересовалась мама.

В лучших традициях Фрунзика Мкртчяна из «Кавказской пленницы» я сказал:

– Мать моя. Жених – согласен. Я – согласен. Дело за малым. Готова ли ты стать счастливой?

Мама выдернула из розетки утюг.

– Ну пойдём.

Я торжественно взял её за руку и повёл навстречу судьбе. Наши сердца взволнованно колотились.

Но, к моему удивлению и разочарованию, в сенях было пусто. Стояла сдвинутая в сторону табуретка. На пороге подсыхал след от грязного сапога сорок пятого размера. Поскрипывала оставленная открытой дверь.

Гриша сбежал. Из нашего дома и от своего будущего.

Не судьба.

Моё лето пяти лет закончилось и унеслось в прошлое. Остался в памяти дом под зелёной крышей, пыльная, раскалённая от солнца дорога. Пастухи. Разговоры, новые лица, необычные приключения.

Это было моё деревенское лето. Мои два месяца свободы.

Прошла целая эпоха. Исчезла страна, в которой я жил. Мама моя разочаровалась в городской музыкальной школе и уехала в деревню, поднимать местную культуру. У меня появился тот самый домик в деревне. И поэтому теперь моя дочь может ездить к бабушке на каникулы.

Но в то лето я ещё не думал о дочери, о семье. Мне было примерно двенадцать лет. Я приехал на летние каникулы к маме в деревню. Впереди – три месяца свободы, лета, тепла, солнца. А денег не было. Денег, к слову, не было ни у кого, начинались лихие девяностые.

– Можно заработать, – однажды утром сказала мне мама. – На ферме не хватает пастухов, я договорюсь, тебя возьмут. Пойдёшь?

К началу учебного года мне были нужны новые кеды и, желательно, джинсы. Поэтому я сразу же согласился. Кроме того, где-то в подсознании сидели воспоминания о моём солнечном лете в деревне у бабушки. Мечта о работе пастухом сбывалась.

На следующий день я пришёл в колхозное правление, подписал какие-то бумаги, поставил свою фамилию в длинном табеле.

Посреди ночи зазвенел будильник. Я с удивлением посмотрел на него. Чего он звенит? Каникулы же. Ночь на дворе!

Фосфоресцирующие стрелки показывали почти четыре часа утра. Почему он звенит? Я растерянно посмотрел на стрелки. И тут вспомнил. Мне же на работу. Надо вставать из тёплой постели, идти в темноту. Знакомиться с чужими людьми. А мне уже не пять лет. И знакомиться гораздо тяжелее.

Мать с вечера приготовила мне завтрак. Я затолкал в себя бутерброды, запил холодным чаем и пошёл на ферму. Доярки заканчивали утреннюю дойку. На меня наорали за то, что опоздал, сунули в руки толстую ветку и для ускорения толкнули в плечо.

Мечта детства сбылась.

Через пару дней я понял все скрытые от меня ранее «прелести» этой работы. Мне приходилось каждый день без выходных вставать в полчетвёртого утра, тянуться через всю деревню на ферму, выгонять инертное ревущее стадо. Вдобавок в середине июля зарядили противные затяжные дожди, я мёрз под открытым небом, бесконечно шморгая насквозь простуженным носом. Под дождём я не мог читать, тут же промокали страницы. Я изнывал от скуки. Мой напарник – вечно пьяный деревенский неудачник – периодически выпадал из жизни, а когда приходил на работу, то донимал бесконечными разговорами, которые сводились к тому, сколько он выпил, и кого из деревенских женщин… ну, вы понимаете.

Я отмучился лето, а в следующем году категорически отказался повторять этот опыт. Устроился разнорабочим на зерносушилку. Там были свои «прелести», зато не приходилось вставать в четыре утра.

Иногда мечты должны оставаться мечтами.

Веер из павлиньих перьев

Пашке было отчаянно скучно. Телевизор, заботливо укрытый кружевной салфеточкой, включать запрещалось, компьютера у бабушки никогда не было, а на книжной полке стояли только две скучные книги про Бога и лежала стопка газет, где рассказывалось, как правильно ухаживать за огородом. Из игрушек какие-то страшные лупоглазые куклы с жёсткими синтетическими волосами, с которыми ещё мама играла, да пригоршня затасканных солдатиков-инвалидов, которых Пашка успел перед торопливым отъездом сунуть в карман. И всё. Ни раскрасок, ни машинок.

Дня два Пашка играл с бабушкиным котом. Привязал бумажный бантик к нитке, заставлял кота прыгать за бантиком с пола на табуретку, дрессировал его. Но вскоре Мурзику надоело, что его постоянно отрывают от важных дел, он поцарапал маленького хозяина до крови и сбежал.

Пашка садился на табуретку у окна, смотрел на летний, изнывающий от жары двор, по которому бесконечно ходили куры. Иногда доставал из комода толстый альбом с чёрно-белыми старинными фотографиями. Вот молодая бабушка под руку с незнакомым широкоплечим парнем в гимнастёрке, вот маленькая мама в коротком платьице держит на руках щенка, а вот пустые места на картонных листах с остатками клея и небрежно оборванной бумагой. Места, где были свадебные фотографии мамы и папы.

– Ну чего ты маешься? – вздыхала бабушка. – Иди на улицу, поиграй. Нас в твои годы было домой не загнать.

Пашка слабо понимал, как бабушка жила в «его годы». Он почему-то представлял сухонькую сморщенную девочку с седыми волосами. Родители девочки с палками бегали по деревне, загоняли её домой, а она пряталась в пересохшей канаве, в густых зарослях орешника, на чердаке.

Пашка покорно тянулся на улицу. Там тоже было скучно и жарко. Над потрескавшимся асфальтом дрожал воздух. От хлева, где повизгивает поросёнок, неприятно пахло. В деревне, кроме него, не было ни одного ребёнка. Соседи – сплошь ворчливые, вечно занятые старики. Копались на огородах, пасли своих бодливых коз, кормили кур. Разговаривали скучно, одинаково. Одинаково удивлялись, как он вырос за год, одинаково расспрашивали о маме. Пашка попытался завести знакомство с дедом Степаном, соседом слева. Дед показался интересным, показал Пашке свой старый мотоцикл, обещал покатать, когда починит. Весь вечер они провозились с какими-то железками. Пашка выучил много новых слов. «Аккумулятор», «карбюратор» и ещё несколько, которые бабушка категорически запретила повторять! Вывозился так, что даже нос был чёрный, в машинном масле. Бабушка грела воду в тазике, ворчала и отмывала внука. А наутро пришёл радостный Пашка к деду в гости, весь в предвкушении продолжения вчерашней интересной игры, а у того в хате дым коромыслом, на столе и под столом пустые бутылки. А сам дед Степан валяется в одежде на продавленном диване, храпит на весь дом. И пахнет в его комнате противно, кисло.

– Запой, – вздохнула бабушка.

И запретила Пашке к деду ходить.

* * *

Родители разводились всю зиму. Ругались, делили каждую мелочь в квартире. Устраивали истерики из-за лишней тарелки, давно ненужного вазона. Припоминали друг другу застарелые обиды, чуть ли не со времён первого знакомства. Кто-то когда-то не подарил кому-то букет, кого-то даже на свадьбе лапал свидетель, а кто-то испортил всю жизнь и отнял лучшие годы. Пашка вздрагивал от их криков, прятался под кровать, плакал. Его не замечали. Родители как-то в один миг забыли про то, что он существует, что он тоже живёт рядом. Казалось, ещё вчера они вместе отправились в кино смотреть новый мультик, и Пашка ехал у отца на плечах, а мама шла рядом и улыбалась. Было воскресенье, лето и праздник. Теперь родители не улыбаются. И в кино давно не ходят. Целыми днями только и делают, что кричат друг на друга с красными страшными лицами. За окном идёт бесконечный мокрый снег. И отец постоянно курит на балконе. А мать плачет в ванной.

К лету родители устали от постоянных ссор. Развод, как это ни странно, примирил их. Оставались сущие мелочи. Разменять квартиру, растащить по своим углам поделенную мебель. И Пашка мешал в этом позорном, местами постыдном признании краха семьи. Поэтому его быстро сплавили в деревню к бабушке. Так быстро, что даже не дали доучиться последнюю школьную неделю, не дали проститься толком с друзьями и одноклассниками. И это было вдвойне обидно, потому что вскоре мама позвонила по телефону и сказала, что в новый класс он пойдёт в другую школу, в другом районе. И бабушка кивала головой и повторяла: «Ну и правильно, и пусть, и начнёте всё сначала…»

Бабушку Пашка, в принципе, любил. Она всегда приезжала с какими-то гостинцами, вкусными ягодами, упрятанными в банки. Дарила хорошие игрушки, играла с ним в карты, слушала его бесконечную болтовню. Маленький Пашка доверял ей свои глупые детсадовские секреты. Кто кого в группе любит, кто с кем держался за руку на прогулке. И бабушка улыбалась в ответ на его истории:

– Ишь ты. Жених.

Но этим летом бабушка была какая-то сердитая. Постоянно ругала отца, а когда Пашка попытался за него вступиться, то впервые в жизни накричала на внука и отвесила подзатыльник. Пашка разрыдался и убежал во двор. Прятался на сеновале, зарывшись в колючие, пыльные стебли. Бесконечно плакал и хотел умереть, чтоб все потом поняли и узнали. И говорили о нём, но было бы уже поздно. Бабушка потом искала его, жалела, кормила ягодами, испекла его любимые блины, достала мёд, открыла раньше срока банку варенья. Но их хрупкий мир был уже безвозвратно нарушен.

* * *

В сенях стукнула дверь, звякнуло ведро. Вошла бабушка и завозилась на кухне. Пашка выполз из комнаты, прислонился к прохладному боку белёной печи.

– Ба-а-а.

Бабушка вздрогнула.

– Тьфу, напугал! Ну чего тебе? Всё сидишь, мух ловишь?

– Скучно, ба-а-аб. Пойдём на речку?

– Пойдём. Обязательно пойдём. Сейчас грядку закончу. Потом надо будет козу подоить, свинёнка покормить, кур. А там и пойдём.

– До-о-олго.

– Ну что ж поделать? Это тебе не город, это деревня. У вас в городе забот мало: мусор вынес, пылесосом по полу повозил – и лежи себе на диване, телевизор смотри. У нас тут иначе.

– Да знаю я, – вдруг рассердился Пашка.

– Ишь ты! Знает он. Ну так, коли знаешь, пошли, грядку поможешь прополоть.

– Не хочу, – надулся Пашка.

– Не хочу-у-у, – бабушка выпрямилась, насмешливо поглядывая на Пашку. – Весь в отца.

– Ба-а-аб…

– Ладно, ладно, – махнула рукой она. – Иди уже. Прогуляйся. Часа через два закончу, пойдём купаться.

Целых два часа. Когда ты взрослый, это совсем немного. Всего лишь два круга длинной минутной стрелки по циферблату будильника. Когда тебе девять лет – это целая вечность.

Пашка послушно выполз на яркий солнечный свет. Куда пойти? Налево, к деду Степану? Но тот с утра снова кричал что-то непонятное в своём дворе, размахивал над головой длинной палкой и танцевал в одних тренировочных штанах под только ему слышную музыку. Байкал, дедов цепной пёс, излаялся до хрипоты на своего безумного хозяина. Потом устал лаять и забился в будку. Надо будет ему вечером воды принести. И поесть чего-нибудь, а то дед Степан забыл. Только сделать это необходимо тайком, чтоб сосед не увидел, а то он в своём «запое» страшный какой-то. Да и бабушка ругаться будет. Направо, мимо пустующих домов Сидорчухи и деда Василия? Страшновато. Дед Василий не пережил зимних холодов, и его дом стоял, беспомощно оглядывая редких прохожих чёрными провалами окон. Забор как-то быстро покосился, через штакетник бурно полезли жирные лопухи, густая сорная трава. Сидорчуху забрали в город дети, но она там не зажилась, лежала сейчас в больнице. Дом её стоял заколоченный, тоже страшный и пустой. Разве что траву пару недель назад покосили. Зато сразу за домом Сидорчухи расстилался огромный ничейный луг. Здесь цвёл клевер, белели россыпи ромашки, гудели шмели, наперегонки прыгали и стрекотали кузнечики, и было хоть немного интересно.

Пашка вздохнул, стиснул зубы и помчался по улице мимо пустых глазниц дома деда Василия. У подгнившего забора заставил себя замедлить шаг. Он уже взрослый, не должен бояться. Но пустые чёрные окна напоминали о смерти. Напоминали, что весёлого старика, вырезавшего прошлым летом маленькому Паше свисток из веточки, больше нет. Он старался отвернуться или зажмуриться, не смотреть в эти страшные, полуслепые окна, но взгляд притягивало словно магнитом. Борясь с собой, глянул мельком, искоса. И тут же показалось, что за стеклом кто-то призрачный машет ему рукой, заманивает в пустой, осиротевший дом.

Конечно, скорее всего, это был пыльный, обеспокоенный сквозняком тюль, но Пашка не стал рассматривать. Взвизгнул от страха и припустил по улице, только пятки засверкали.

Пулей вылетел на луг за домом Сидорчухи. Под подошвами сандалий зашелестели длинные стебли, с недовольным гудением взвились в небо потревоженные шмели, сыпанули в разные стороны кузнечики. Пучок колючего осота рванул за голень так больно, что мальчишка ойкнул и запрыгал на одной ноге. Резко запахло цветами, свежей луговой зеленью. Пашка вздохнул с облегчением и вдруг замер. Прямо посреди луга стоял кто-то незнакомый. Странная фигура, закутанная то ли в халат из золотистой ткани, то ли в какую-то чудную, волшебную мантию. Солнце било прямо в лицо. Из-за его слепящих лучей казалось, что незнакомая фигура увенчана причудливой, высокой короной.

* * *

Пашка зажмурился и замотал головой.

Кто-то рассмеялся. Смех был юный, совсем не обидный. Словно раскатились по солнечному лугу серебристые колокольчики. Потом зашелестела трава и кто-то подошёл к нему совсем близко.

– Здравствуй, юный рыцарь.

Пашка осторожно приоткрыл один глаз. К нему приближалась чужая, совершенно незнакомая девушка. Её длинные распущенные волосы спускались почти до пояса. В них застряли зелёные травинки и парочка колючих шаров лопуха. Лицо самое обычное, худое и бледное, но огромные глаза какой-то неземной, нездешней глубины манили и притягивали. Перед каждым шагом маленькие босые ступни осторожно раздвигали траву, поэтому казалось, что девушка не идёт, а танцует посреди цветущего луга. Это было настолько завораживающе красиво, что Пашка чуть снова не зажмурился. Незнакомка подошла так близко, что он ощутил её запах. Запах полуденной травы, полевых цветов, согретой солнцем кожи.

– Здравствуй, – с улыбкой повторила девушка. – Ты умеешь разговаривать?

– Умею, – прошептал Пашка. – Здравствуйте.

Девушка снова рассмеялась. Она была действительно закутана в какую-то странную одежду. То ли халат, то ли кимоно с длинными рукавами. Местами этот халат поблёскивал, словно позолоченный. Местами на нём были вышиты цветы и бабочки. Подол одежды цеплялся за вершинки травы, он был уже весь зелёный от травяного сока, но незнакомка не обращала на это внимания. А на голове у неё был надет обруч из веточек с вплетёнными в прутья зелёными листиками. Именно этот обруч показался Пашке похожим на корону.

– Как тебя зовут, юный рыцарь?

– Э-э-э.

– Ты что, забыл своё имя?

– Нет! Да. То есть, я не забыл.

– Так ты ответишь мне, или обет заставляет тебя скрывать своё истинное имя от мира?

– Пашка я.

– Па-а-ашка, – нараспев повторила незнакомка. – Хорошее имя.

– Я тут живу неподалёку. У бабушки. Вон наш дом, – Пашка неопределённо махнул рукой в сторону улицы. – А вы кто?

– Я? – девушка улыбнулась краешком губ. – Пожалуй, я королева.

– Королева? – не поверил Пашка. – Какая такая королева? Королева – старая старушка в платочке.

– Это другая королева, – снова рассмеялась незнакомка. – Разве я старая? Разве я старушка?

– Не-е-ет, – покачал головой Пашка.

– Вот видишь. Я королева Ангелина. И я не старая.

– Вы очень красивая.

– Ты так думаешь? – королева подняла руки, посмотрела на них. – Да, согласна с тобой. Я красивая.

– А что вы тут делаете?

– Гуляю. Очень красивый луг. Это владения твоей семьи?

– Не-е-ет, – улыбнулся в ответ Пашка. – Это ничейный луг.

– Ничейный, – девушка замерла, разглядывая букашку, которая решила поползать по золотистому рукаву. – Это хорошо, что ничейный. Это правильно.

Букашка расправила прозрачные крылышки и улетела по длинной дуге. Девушка проводила её долгим внимательным взглядом.

– А где вы живёте? – спросил Пашка.

– Сейчас я живу здесь, на лугу, – девушка взмахнула рукой, очерчивая широкий полукруг.

– Но как? Нельзя же так, на лугу!

– А почему? Разве здесь плохо? Трава мягкая, солнце тёплое.

– Нет, не плохо. Но вдруг дождь пойдёт. Или ночью холодно будет.

– Тогда я пойду во дворец.

– В какой дворец? – растерялся Пашка. – У нас никакого дворца нет.

– Ну как же. А это что? – королева указала на дом с заколоченными окнами.

– Это же дом бабушки Сидорчихи. Она тут живёт. Просто уехала к сыну в город.

– А ты наблюдательный, юный рыцарь! – рассыпалась в смехе королева. – Я немного знаю сына владелицы дворца. Они пустили меня в свои покои пожить. Пока лето и в городе жарко.

– А где вы с ним познакомились?

– Ну где знакомятся королевы и владельцы земельных наделов? На балу, конечно же.

Пашка плохо представлял себе толстенького Николая Петровича, танцующим на балу, но обижать недоверием волшебную девушку совсем не хотелось.

– Поня-я-ятно, – вздохнул он.

– Что тебе понятно? – королева стремительно нагнулась, сорвала длинный стебель одуванчика и, словно невзначай, задела Пашку цветком по самому кончику носа.

– Ой! – Пашке стало щекотно, и он сморщился.

– А нечего. Будешь приставать – я тебя заколдую, – пообещала девушка.

– Не надо, – поёжился Пашка. – Я не буду приставать.

– Тогда пошли чай пить, – предложила королева.

– А с чем?

– У меня конфета есть, – Ангелина подняла руку, и Пашка увидел, что за широким рукавом одеяния скрывалась небольшая сумочка из потёртой коричневой кожи. – Любишь конфеты?

– Люблю, – не стал скрывать Пашка. – Шоколадная?

Королева задумалась.

– Не уверена. Но там посмотрим.

Они подошли к дому Сидорчухи, королева открыла калитку, протанцевала через заросший подорожником и лопухами двор к самой двери. Пашка на секунду задохнулся от страха, когда её ступни порхнули над острыми крошками битого кирпича и загнутым ржавым гвоздём. Но девушка не заметила опасности. Завершила танец у запертой двери, пробежала тонкими пальцами по краю косяка.

– Закрыто, – разочарованно вздохнул Пашка. – Как же мы войдём?

Королева хитро подмигнула ему, улыбнулась. Ткнула пальцем в окошко рядом с дверью, и стекло отодвинулось. Ангелина сунула в сумрак веранды длинную, неправдоподобно тонкую руку, что-то щёлкнуло, звякнуло – и дверь открылась.

– Заходи, юный рыцарь. Гостем будешь.

* * *

Ангелина ловко и умело растопила печку, поставила на огонь старенький, помятый сбоку чайник. Из своей сумочки она достала несколько обычных пакетиков чая, бросила их прямо в чайник. Туда же сыпанула пригоршню травинок.

– Это для вкуса, – пояснила она. – Где же у меня была конфета.

Она поставила сумочку прямо на липкую клеёнку стола и принялась поочерёдно доставать оттуда разные необычные вещи. Какие-то пуговицы, комочки оплавленного на костре стекла, блестки конфетти, серебристые фантики, массивный медный напёрсток, пучок сухих травинок, для чего-то перевязанный яркой тесёмочкой.

– Что это? – полюбопытствовал Пашка.

– Это, – королева небрежно покосилась на свои богатства, разложенные по всему столу. – Бриллианты и павлиньи перья.

– По-моему, это сухой камыш и какие-то стекляшки. Вот эта зелёная точно от бутылки.

– Ничего ты не понимаешь, – рассмеялась девушка. – Настоящей королеве нельзя выходить из дома без некоторого запаса сокровищ. Мало ли что может случиться.

– А что может случиться? – затаив дыхание, спросил Пашка.

– А-а-а, – беспечно отмахнулась королева. – Драконы там нападут. Или разбойники какие-нибудь. Неприлично оставлять их без подарка. Люди старались, работали. А дракон и обидеться может.

– Сказки какие-то, – недоверчиво сказал Пашка.

– Сказки? – Ангелина подхватила засвистевший чайник, обожглась, брякнула его прямо на середину стола и начала дуть на пальцы. – А разве ты не знаешь, что все сказки на самом деле реальность?

– Скажете ещё.

– Точно-точно. И драконы, и эльфы, и волшебный лес – всё это существует. Оно живёт и радуется жизни совсем рядом с нами. И тоже не верит во все эти ваши электрички, магнитофоны и транзисторы.

– Магнитофоны, – поправил Пашка.

– А-а-а, какая разница, – отмахнулась принцесса. – Придумали тоже чепуху. Музыка в коробке. Когда я хочу музыку, я начинаю петь. Или играть на дудочке.

– А я не умею играть на дудочке, – сказал Пашка.

– Ничего. Это не сложно. Я тебя научу. О, нашла!

Королева бросилась к рассыпанному по столу добру и выудила из его груды большую конфету в красной упаковке.

– Угощайся. Сейчас чаю налью.

Они сидели в комнате за столом, укрытым бурой липкой клеёнкой. За окном уже начинало темнеть, а из открытой форточки тянуло прохладой. Пашка, обжигаясь, пил из щербатой, треснутой кружки вкуснющий чай с запахом луга и цветов. Без конца мусолил огромную, почти бесконечную конфету. Трещина в кружке была небольшая, но чай всё равно немного вытекал, и пальцы у Пашки были мокрые. А королева Ангелина пела ему. Или рассказывала какие-то чудесные истории. Про волшебный лес, про дракона, заколдованный дворец посреди города эльфов, где живёт вечный король Элиндиль.

– Завтра пойдём к нему в гости, – пообещала Ангелина.

– К кому?

– К королю, конечно. Ты приведи себя завтра в порядок. Зубы там почисти, причешись. Всё-таки в гости к коронованной особе идём. Нельзя появляться там с грязными зубами.

Ангелина взяла со стола пучок сухих травинок с тесёмкой и принялась обмахиваться им, словно настоящим веером. И делала она это так царственно, что в полумраке Пашке показалось, что она действительно обмахивается шикарным веером из павлиньих перьев. А под обманчивым закатным светом из окна рассыпанные по столу стекляшки заблестели, словно настоящие бриллианты.

* * *

– Ты где вчера до темноты шлялся?

– Угу! – Пашка сидел за бабушкиным столом, давился огромными кусками бутерброда, которые глотал, не замечая вкуса. Торопливо, задыхаясь, запивал бутерброд молоком и подпрыгивал на табуретке от нетерпения.

– Куда ты так торопишься, оглашённый? – удивилась бабушка. – Подавишься.

– Угм-м-м, – буркнул в ответ Пашка, не переставая жевать.

– И на речку не пошли, – немного расстроенно сказала бабушка.

– А-а-а, – отмахнулся Пашка.

– Пойдём сегодня?

Внук затолкал в рот последний кусок, вскочил из-за стола и, дожёвывая на ходу, побежал к двери.

– Кепку не забудь, – крикнула ему вслед бабушка.

Но Пашка её уже не слышал.

* * *

– Лес – это не просто деревья, – рассказывала Ангелина, привычно танцуя босиком по рыжему ковру из прошлогодней сосновой иглицы. – Каждое дерево – живая душа, а лес вместе – это огромное волшебное королевство. Нужно уметь слышать то, о чём говорят деревья.