Воин Севера. Сборник остросюжетных рассказов

– Я знал, молодой человек, что наша встреча не последняя. Признаюсь, вы поразили меня своим фехтовальным искусством. Давно я не встречал противников равных вам. А я встречался с настоящими мастерами. – он хохотнул и тяжелая цепь на его ноге уныло звякнула.

– Я принес вам поесть. – сказал я и развязал узелок со снедью.

– Да вы благородный человек! – воскликнул он. – Даже не верится, что вы испанец! Три месяца я получал в день только кружку воды и пару маисовых лепешек. Ваши соотечественники не слишком щедры. От такой кормежки можно протянуть ноги. Удивительно, что я еще способен держать шпагу.

– Конечно, вы голодный и обессиленный. Я поступил бесчестно, сражаясь с вами…

– Пустое. Вы отменный поединщик. Хотя в вашем арсенале, я усмотрел несколько приемчиков не делающих чести благородному господину. Впрочем, о чем я? Мы же не в Старом свете!

Анри де Бланше с жадностью накинулся на еду, глотая куски мяса не жуя, глаза его возбужденно сверкали. Когда я дал ему «Роноэле», шевалье пришел в неописуемый восторг. – Да это отменный ром! Как мне благодарить вас, месье? Как ваше имя? Я буду молиться за вас!

Очень быстро француз опьянел. Он блаженно жмурился и рассказывал мне о своей жизни. Я поразился, насколько наши судьбы похожи. Он тоже происходил из древнего, но обедневшего дворянского рода. Так же, как и я, превыше всего на свете ставил фехтовальное искусство. И так же точно много дрался на дуэлях. Как и я, он бежал в Вест-Индию, спасаясь от разгневанных родственников убитого им высокопоставленного вельможи. Скитания привели его на Тортугу – столицу берегового братства. Там его фехтовальное искусство оценил Рок Бразилец и предложил наняться к нему на корабль.

– Если бы вы знали, юноша, какой это зверь! – восклицал де Бланше. – Лютый зверь! Изверг и исчадие ада! Он носит дорогие платья и накрахмаленные воротнички, кичится своим благородным происхождением, но он никогда не был дворянином! Все знают, что он негоциант, торгаш, как и все его родственники, но никто никогда не скажет этого ему в лицо! За те месяцы, что я плавал с ним, я насмотрелся таких ужасов, что у меня поседели виски! Его излюбленное развлечение – вскрыть грудную клетку жертвы и вытащить еще бьющееся сердце. Несчастный видит свое сердце в лапище злодея, а Рок смотрит ему в глаза и смеется. Он вспарывает животы пленным испанцам, вытаскивает кишки и прибивает к мачте, а потом начинает гонять пленников, те бегут, наматывая внутренности на мачту, а адмирал валится на пол от хохота. Такого жестокого садиста еще не было на этом свете. Я давно бы покинул его, но мне пришлось подписать контракт. И в этой тюрьме я оказался по злой воле Гэррита Гэрритзоона, который требует именовать себя Роком Бразильцем! Три месяца назад мы захватили каравеллу с жемчугом. Адмирал приказал прорубить днище топорами и затопить судно. И тут ему доложили, что на каравелле остались пленные испанцы. А надо вам сказать, юноша, что Бразилец никогда не оставляет в живых ваших соотечественников. Он выбрал меня в качестве палача. Я и еще трое моряков сели в шлюпку и направились к тонущей каравелле. Уже тогда я решил для себя, что не запятнаю свои руки кровью безоружных людей. Я освободил пленников и пожелал им удачи. Потом мы вернулись. Я решил, что солгу адмиралу и скажу, что убил испанцев. Но негодяи, что плыли со мной рассказали ему правду. До сих пор у меня в ушах свистящий змеиный шепот Бразильца: «Значит, ты любишь испанцев, мой дорогой Анри? Так отправляйся к своим дружкам!». Он ударил меня кулаком в лицо. Я перелетел через борт и упал в море. Лучше бы я погиб…

Мне ничего не оставалось, как плыть к каравелле. Корабль не утонул. Из воды торчал круглый борт, а на нем сидели семеро спасенных мною людей. Один из них был очень плох, все время был без сознания. Я разорвал свою рубаху и перевязал его раны. До вечера мы дрейфовали на этом плавучем острове. А потом, нас подобрал испанский галеон и я в полной мере ощутил на себе «кастильскую благодарность». Те моряки, которых я спас, озверело избивали меня и плевали в лицо. Меня заковали в кандалы и отправили в тюрьму. И вот уже три месяца я дерусь, как гладиатор, на потеху испанской знати. Однажды я чуть не сбежал, но меня подстрелили. Слава Богу, пуля не задела кость, но я на всю жизнь охромел. Лучше бы меня убили. Вы уедете, а я так и останусь веселить ваших земляков. Если бы вы знали, дон Хуан, как я устал. Должен же найтись среди вас настоящий мастер, который прикончит шевалье де Бланше!

Он отвернулся от меня, стиснув зубы. Мы надолго замолчали.

Потом я сказал: – Человек, которого вы спасли на каравелле и которому перевязали раны – мой отец. Не все испанцы не благодарны. Я очень признателен вам, мэтр де Бланше. – затем я вытащил ключи и отомкнул цепь на его ноге.

Когда мы вышли из каземата наружу, стражник едва не лишился чувств от страха. – Благородный дон, – заныл он. – Меня повесят.

Я отдал ему все свои деньги.

– Не бойся. Я научу тебя, что сказать. Затем я обратился к французу: – Вы свободны, шевалье. Ступайте на восток, и если вас помилует Господь, вы доберетесь до голландской колонии. И я буду молить об этом Создателя. Де Бланше ничего не сказал, он с жаром пожал мне руку и растворился в черноте тропической ночи.

Утром я сказал дону Мигелю, что пленник сбежал. Я рассказал, что меня разбирало любопытство узнать, где француз так научился драться, самовольно отобрал у стражника ключи и спустился в каземат. Тут узник напал на меня, оглушил кулачищем, отомкнул цепь, выбежал наружу, где так же отключил стражника, после чего его и след простыл. Дон Мигель качал головой, хмурился и, похоже, не поверил мне. Но мне было все равно, я был горд, что помог человеку, спасшему моего отца.

* * *

Война с буканьерами продолжалась. Благодаря подкреплению, прибывшему из Перу и Кубы, мы весьма успешно очищали наш остров от несанкционированных поселенцев. К великой радости моего отца на Эспаньолу, наконец, доставили новейшие мушкеты и мой родитель со всем усердием принялся обучать солдат стрельбе из нового оружия. Я же во главе летучего отряда «лонсерос» совершал дерзкие налеты на французские и голландские буканы и добился того, что одно мое имя вызывало страх у этих разбойников. Многие из них предпочли добровольно оставить остров и переселиться на Тортугу. В бесконечных стычках прошло три или четыре месяца.

В отличие от многих моих земляков, предпочитающих обставлять нападения на буканьеров с шумом и помпезностью, под барабанный бой, в окружении своры псов, словно на охоте, я использовал только ночные вылазки. Мои атаки были внезапны и ошеломительные для неприятеля. Ничего удивительного, что в моем отряде почти не было потерь. Тогда как другие офицеры теряли до половины личного состава, ибо таких метких стрелков, как буканьеры не было ни в Новом, ни в Старом свете.

Я хорошо помню тот злосчастный день, что едва не стоил мне жизни.

Разведчики доложили, что обнаружили новый французский букан. Все шло как обычно. Мы подкрались к ним на расстояние мушкетного выстрела. У трех костров сидело около пятнадцати разбойников. Я распределил цели и скомандовал огонь. Потом мы с победными криками бросились к вражескому лагерю. Еще тогда мне показалось странным, что от наших выстрелов упало лишь несколько тел, а остальные спокойно продолжали сидеть на месте. Слишком поздно я осознал, что это ловушка. Я увидел соломенные чучела, облаченные в одежду. А сзади уже загрохотали выстрелы. Я не зря говорил о меткости буканьеров. В считанные мгновения почти все мои солдаты были убиты. А те, кто остался жив, растерянно жались ко мне. Из леса с ревом выскочили разбойники. Я обнажил шпагу и приготовился дорого продать свою жизнь.

– Офицера живым брать! – раздался окрик их предводителя.

«Тем хуже для вас» – решил я и первым же выпадом прикончил одного негодяя. На меня накинулось сразу четверо. Вот только стреляли они значительно лучше, чем фехтовали. Размахивали шпагами, как дубинками. Я убил еще одного из них и серьезно ранил другого. Мои солдаты погибли, а я вертелся, как волчок, отражая сыпавшиеся на меня со всех сторон удары. Я опасался только одного, чтобы мерзавцы не успели зайти мне за спину. Я уже не боялся смерти, войдя в боевой раж. Помнится, я даже хохотал над неумелыми попытками лесовиков нанизать меня на свои короткие и широкие, как мечи шпажки. Мой толедский клинок нашел еще одну жертву, а я опьянел от пролитой мной крови. Враги пятились от меня, а я нападал. Пот застилал глаза, от многочисленных порезов из моего тела уходила сила и жизнь, но я твердо знал, что не успокоюсь, пока не убью их всех. В этот момент я услышал чей-то знакомый голос: – Расступитесь, канальи! Этот малыш не для вас!

Трепещущее пламя костра высветило высокую худую фигуру. Матово блеснул эфес шпаги. А в следующую секунду на меня обрушился град стремительных ударов. Теперь отступать пришлось мне. Я начал догадываться, с кем имею дело. А когда в отблеске пламени я увидел знакомые голубые глаза, то не смог сдержать вопль удивления: – Шевалье де Бланше!

Француз опустил шпагу. – Разрази меня гром! Дон Хуан?

Я не успел ответить. Какой-то разбойник оглушил меня рукояткой пистолета. Свет померк в моих глазах.

Не знаю, сколько я был без сознания. Думаю, не долго. Надо мной разлилось бескрайнее черное небо. Искры костра уносились ввысь, пытаясь дотянуться до ослепительных в своем величии звезд. Рядом со мной спорили двое. Один из них хрипло рычал: – А я говорю, вздернуть эту испанскую свинью!

– Я уже сказал, Роже, этот человек спас мне жизнь. Он уйдет отсюда живым. – это был голос де Бланше.

– Вот как?! Значит ты обменял свою голову на головы наших ребят?! Этот кастильский павлин заколол Франсуа и Пьера! И еще шестерых ранил! И ты хочешь, чтобы он ушел и продолжал убивать наших братьев?! Не ты ли говорил: кровь за кровь?!

– Я все сказал, Роже! Погрузите оружие и отправляйтесь. Оставьте мне одного мула. Я догоню вас позже. Разбойник ушел, продолжая ругаться. А шевалье подал мне руку и помог подняться с земли.

– Мне искренне жаль, дон Хуан, что так получилось. Не я начал эту войну. Я рад, что теперь мы квиты. В следующий раз, когда мы встретимся, я буду вынужден убить вас… Так что, хорошо бы нам не встречаться.

Я кивнул. Голова моя сильно кружилась. Анри де Бланше помог мне сесть на мула. Я ехал прочь и чувствовал, что француз смотрит мне в след.

Потом мы снова встретились. Примерно через месяц. Я перестал участвовать в вылазках против буканьеров. Стыдно признаться, но я боялся вновь повстречать шевалье. Мне было невыносимо думать, что придется стрелять в него или скрестить шпаги. В Альтамиру привозили трупы буканьеров и я всегда с замиранием глядел на них, боясь узнать среди мертвецов Анри.

С лесными бродягами разделались и без меня. Оставшиеся буканы влились в голландское поселение, которое исправно платило нам налоги. А мы с удовольствием покупали у них отменное жаркое.

Однажды я совершал конную прогулку, когда мой слуга Гансалес предостерегающе вскрикнул: – Смотрите, господин!

Я взглянул в указанном направлении и увидел, как на другом конце опушки леса, из кустов высунулся ствол мушкета. А вслед за ним появился и его хозяин. Я сразу же узнал голубые с серым отливом глаза. Он тоже узнал меня, рука его дернулась. Грянул выстрел. С меня сорвало шляпу.

Несколько минут мы пристально смотрели друг на друга. Потом Анри помахал мне рукой и скрылся среди деревьев. Похоже, он так и не смирился с нашим владычеством на острове. Прошло несколько лет. Я стал забывать благородного француза. И не мудрено, у меня появились другие заботы в виде племянницы моего друга дона Карлоса Диего де Васкеса. Я увидел это прелестное дитя на приеме у губернатора Эспаньолы. Увидел и заболел неизлечимой, как мне казалось, болезнью по имени любовь. Я уже был не тот наивный юноша, что ступил когда-то на берег самой богатой испанской колонии. На моих висках появилась седина, на лбу обозначились глубокие морщины, а сколько на моем теле было шрамов, я и сам доподлинно не знал. А тут я вдруг понял, что по-прежнему молод. Мне хотелось петь, блистать остроумием и во что бы то ни стало завоевать сердце прекрасной донны. Поначалу она дичилась меня, капризно хмурилась и всячески пыталась показать мне свое неудовольствие по поводу моих ухаживаний. Но я не сдавался. Я даже пел серенады под ее окнами, чем несказанно веселил дона Карлоса. Старый рубака был не прочь породниться со мной, но племянницу неволить не смел. Два месяца с лишним я добивался ее расположения и уже почти преуспел в этом. Недотрога согласилась на свидание. Но тут мне на плечи обрушилась страшная беда.

Мой отец, как специалист по фортификационным сооружениям был приглашен в Картахену. Его судно не пройдя и десяти миль от Эспаньолы, подверглось нападению флотилии Рока Бразильца. Когда мы приплыли к месту трагедии, все было кончено. Корабль, отца покачивался на якоре. Палуба усеяна окровавленными телами наших моряков и солдат. Мой мертвый отец стоял привязанный к мачте. К его груди кинжалом было прибито мерзкое послание. Я не мог читать, буквы расплывались перед глазами. Лишь последняя строчка зацепила взгляд: «Поклон от Рока Бразильца – хозяина флибустьерского моря».

Помню, я плакал. Плакал не стесняясь никого. Моя возлюбленная, донья Азусена, сама пришла ко мне в дом, чтобы утешить. Но я в пьяном бреду выгнал ее, ибо в моем сердце пылал огонь мести. Несчастная девушка выбежала от меня вся в слезах. Я наступил на белую лилию, грязным сапогом ненависти. Я желал одного: отомстить. Лично задушить проклятого пирата, вырвать его сердце и растоптать. Я нанялся в береговую охрану. Я, страдающий от морской болезни, стал моряком. Каждый божий день мы патрулировали побережье Эспаньолы. Но проклятый Бразилец все время ускользал от нас. Шли годы, но моя ярость не ослабевала. Мы потопили множество пиратских кораблей, но Рока среди них не было. Однажды мне сообщили, что на западной оконечности острова сел на мель корабль из флотилии неуловимого голландца. Тогда впервые на моем лице появилась злорадная усмешка. Увы, пленный француз сообщил нам, что Рок больше не адмирал. Негодяй повздорил со своими офицерами, напился пьяным и учинил в таверне кровавую резню. Зарубил несколько своих ближайших сподвижников, а когда остальные в ужасе бросились вон из таверны, Рок погнался за ними с обнажённой саблей. Поскольку он был сильно пьян, то догнать никого не смог и принялся вымещать злобу на прохожих. Изрубил десяток несчастных, а то и больше. Такие злодеяния не прощаются и на Тортуге. Заступничество губернатора спасло негодяя от виселицы, но офицеры отвернулись от него и увели свои корабли. По словам пленного, Рок отправился на Ямайку.

* * *

Здесь я приступаю к заключительной части своих записей.

Эспаньола становилась все богаче. Колония процветала. И в этом была и моя заслуга. Одинокие пиратские корабли боялись приближаться к острову. «Испанское море для испанцев» говорил наш губернатор и я был с ним полностью согласен. А потом в Санто-Доминго прибыл дон Габриэль, посланник самого нашего монарха.

– Чего вы возитесь с проклятыми еретиками? – громогласно заявил он. – Топите случайные пиратские суденышки! Не лучше ли одним ударом покончить сразу со всеми ублюдками?! Я предлагаю вам, благородные доны, прибрать к рукам это прибежище порока и разбоя! Как насчет захвата Тортуги?!

Это легендарное событие произошло в 1654 году. Наша флотилия под командованием дона Габриэля отправилась покорять пиратский остров.

Мне тогда исполнилось двадцать семь лет. Свой день рождения я встретил под стенами Бас-Тера – столицы пиратской империи.

Не стану писать о тяготах нашего похода. Мы потеряли в этой битве две трети нашей армии. Но проклятый скальный форт сдался. Наши солдаты были так измотаны кровопролитными сражениями, что буквально валились с ног от усталости. Наш доблестный генерал говорил, что если бы осада продлилась хотя бы еще один день, он увел бы войска с Тортуги. Упрямый французский губернатор Фонтене вытребовал почетную сдачу. Никто и не подумал возражать.

Гарнизон Бас-Тера вышел из крепости с развевающимися знаменами и с мушкетами на плечах. Мы поразились, насколько мало осталось защитников форта. Два десятка, не больше. Они маршировали мимо нас, чумазые от копоти, как черти, но с гордым взглядом победителей. Среди этих оборванных и раненых героев я увидел Анри де Бланше. Он заметил меня в шеренге офицеров и слегка наклонил голову в приветствии. На его губах мелькнула улыбка. Мы отсалютовали отважным французам и даже предоставили им судно, чтобы они навсегда могли покинуть Тортугу. На бастионе Бас-Тера взвился гордый испанский стяг.

А на обратном пути случилось то, что я так долго ждал. Ждал и скрипел зубами от злости. Мы встретили корабль Рока Бразильца. Он спешил на Тортугу, не подозревая что остров, так похожий на огромную черепаху больше не принадлежит французской короне.

К нашему удивлению, пират и не подумал спасаться бегством. Как потом выяснилось, он и не мог этого сделать, ибо днище его корабля сильно поросло ракушками. Бразильцу ничего не оставалось, как принять неравный бой. Дрался он отчаянно. Я даже думаю, что если бы пират успел совершить кренгование, он причинил бы нам еще более значительный ущерб. Лишенная маневренности двадцати пушечная флибустьерская бригантина чуть не отправила на одно один из наших кораблей и еще у двух напрочь снесла весь такелаж. Но чудес не бывает. Мы взяли мерзавца на абордаж. Еще до того, как наши корабли с глухим стуком столкнулись бортами, я, совершив немыслимый прыжок, очутился на вражеской палубе, вооруженный сразу двумя шпагами. Мне было плевать, что мои солдаты замешкались, и я сейчас противостою почти тремстам головорезам. Ненависть к убийце моего отца заставила меня забыть об осторожности. Я превратился в беспощадную машину для убийства. Я колол, рубил, уворачивался от нацеленных на меня ударов и снова колол и рубил. Когда мои солдаты посыпались на пиратский корабль, у моих ног уже громоздилась изрядная куча мертвых тел. Пираты видимо не ожидали от меня такой бешеной ярости, но вскоре пришли в себя и бой вспыхнул с новой силой. В этот момент я боялся одного: Бразильца убьет кто-нибудь другой.

– Бразилец мой! – заорал я что есть мочи. Но из-за грохота выстрелов и лязга стали, меня навряд ли кто-нибудь услышал.

В такой кровавой сече мне еще не приходилось участвовать. Мои сапоги скользили на человеческих внутренностях, пот застилал глаза, камзол был изорван в клочья, а мой клинок, мой толедский клинок, спасавший меня от вражеских шпаг, рапир, абордажных сабель и даже алебард, сломался…

Но слава небесам! Я увидел Бразильца! Прикончив пару негодяев, отделяющих меня от вожака пиратов, я вступил с ним в схватку. Увернулся от окровавленной абордажной сабли и вонзил обломок клинка ему в плечо. Бразилец взвыл и выронил саблю, а я нанес ему удар в лицо рукояткой шпаги.

Он извивался у моих ног, рычал и хрипел. В припадке бешеной злобы, пытался прокусить мои сапоги. А я осатанел от ярости. Я избивал негодяя ногами с мрачным удовлетворением замечая, как ослабевает его сопротивление. Несомненно, я забил бы его на смерть, если бы мне не помешали. На мне повисли наши офицеры. Кто-то увещевал меня:

– Успокойтесь, дон Хуан! Пираты сдались!

Я обвел мутным взглядом палубу. Оставшиеся в живых флибустьеры смотрели на меня с ужасом, а у моих ног, в луже крови, валялся легендарный Рок Бразилец.

Словно в тумане до меня доносились голоса:

– Негодяй получил сполна. Этого голландского ублюдка хочет видеть сам король.

Я с трудом нагнулся, подобрал свой сломанный клинок и побрел прочь.

Позже Бразильца действительно отправили к нашему монарху, который очень желал взглянуть на самого знаменитого пирата Тортуги и Ямайки. Вот только доподлинно известно, что до Испании пират не добрался. Ходили разные слухи. Кто-то говорил, что Бразилец удрал, другие уверяли, что он предпочел покончить жизнь самоубийством, прыгнув в море, но мне, кажется, более правдоподобной версия сержанта береговой охраны, что гордый испанский капитан, перевозивший пирата, не выдержал постоянных насмешек Бразильца и попросту приказал вздернуть его на рее, вопреки приказу короля. Как бы там ни было, больше о проклятом пирате я не слышал. Его имя исчезло с просторов карибского бассейна.

Забегая вперед скажу: Пройдет каких-то десять – пятнадцать лет и из мрачных углов преисподней, вылезут такие монстры, что перед их кровавыми деяниями, померкнут все преступления Рока Бразильца. Но меня к этому времени уже не будет на Эспаньоле.

* * *

После пленения Рока Бразильца я чувствовал какую-то опустошенность. Я устал от постоянных сражений и убийств. Мне вдруг нестерпимо захотелось покоя. Во сне мне снилась Фландрия. Я задыхался от пряных запахов тропиков и проклинал удушливую жару и москитов. Кроме того, новый губернатор острова, дон Бернардино де Менесеса Бракамонте-и-Сапату, граф Пеньяльба, не слишком благоволил мне. После разговоров с ним, я страшно злился, а порой, мне хотелось убить его. Этот напыщенный вельможа приказал удалить испанский гарнизон с Тортуги, разрушить все фортификации и затопить в двух проливах острова несколько старых судов, наполненных камнями. Этот осел полагал, что таким образом он сможет запереть вход в гавань Тортуги. Я спорил с ним до хрипоты, но лишь добился того, что меня перестали пускать на военные советы. И я, возможно, свихнулся бы от черной меланхолии, но меня спасла донья Азусена. Эта милая девушка согласилась выйти за меня замуж. Через год она подарила мне сына. Тогда я твердо решил покинуть Эспаньолу. Напрасно дон Карлос уверял меня, что во Фландрии я не обрету желаемого покоя, ибо алчные французский и испанский монархи, никак не могут поделить между собой эту чудесную страну. На улицах постоянно вспыхивают дуэли между французами и испанцами, льется кровь и звучат выстрелы. Но я был непреклонен. Единственное, что останавливало меня, это моя бедность. За столько лет пребывания в самой богатой кастильской колонии, я не слишком разбогател. А отправляться во Фландрию с худым кошельком мне казалось неразумным.

Мне помог случай.

Однажды мой друг дон Карлос Диего де Васкес предложил мне поохотиться на черных пантер.

– Спасибо, дон Карлос, – ответил я. – Но я не охочусь на беглых негров.

– Что вы, дон Хуан! Я говорю о настоящей черной кошке! Её выследили мои слуги!

– Полноте! Со времен Кристобаля Колона, на острове не осталось ни одной черной пантеры. Их всех истребили вместе с индейцами.

– И, тем не менее, мои слуги видели её! Так что берите свой лучший мушкет и в путь! Уверен, донья Азусена будет счастлива получить шкуру этого прекрасного зверя!

Мой друг оказался прав. Настоящая черная пантера. Грациозная кошка возлежала на стволе поваленного дерева и самозабвенно вылизывала широкую, как лопата лапищу, покрытую густой лоснящейся смоляной шерстью.

Мы подкрадывались к ней с нескольких сторон. И хотя, я никогда не был заядлым охотником, меня охватил азарт. Мне хотелось непременно самому пристрелить этого редкого хищника.

Пантера почуяла нас. Черная тень скользнула с дерева, прижалась к земле. Из высокой травы выглядывал лишь кусочек ее головы. Я поднял мушкет, но расстояние было еще слишком велико. Я сделал шаг и вдруг с шумом и треском провалился в яму.

Яма оказалась глубокой. При падении я сломал руку и потерял сознание от боли.

Очнулся я от криков моего слуги Гансалеса:

– Господин, вы живы?!

– Жив. – прошипел я и с трудом сел. Огляделся. Вокруг меня громоздились какие-то глиняные сосуды. Восемь штук. Шесть из них были заполнены каким-то едким порошком, вдохнув который я чихал и кашлял до рвоты. Зато в двух оставшихся было золото! Много золота в виде грубо выплавленных украшений. Без всякого сомнения, это был тайник еще со времен индейцев. Так я стал богачом.

Ничто больше не препятствовало мне покинуть Эспаньолу. Через два месяца, когда моя рука зажила, я устроил прощальный ужин друзьям и отплыл в Европу. Я стоял на борту корабля и смотрел, как остров, на котором я прожил больше тринадцати лет, исчезает в туманной дымке. Остров, который я защищал для испанской короны, не жалея собственной жизни, остров, на котором я встретил свою любовь. Остров, на котором родился мой сын. Остров, на котором, возможно, я был счастлив, несмотря на то, что он стал могилой моего отца.

В дороге меня догнало известие, что к Эспаньоле приближается огромный английский флот с намерением покончить с господством испанцев в Западных Индиях. Я потребовал от капитана немедленного возвращения. Но моя жена, презрев свое благородное происхождение, на коленях молила меня отказаться от этого безумного поступка. Донья Азусена, рыдая кричала мне, что я не вправе приносить в жертву своей воинской гордыне ее жизнь и жизнь нашего малыша. С тяжелым сердцем я смирился. Наш корабль покидал Новый Свет, где вновь разгорался пожар войны. Я застал рассвет Эспаньолы и очень рад, что не увидел ее закат…