Чудес никто не отменял. Рассказы

Покрытие трассы, мягко говоря, было далеким от хорошего состояния. О качестве дороги красноречиво говорили всевозможные ухабы, выбоины, трещины и ямы, в избытке напичканные на этом участке. И даже иногда встречающиеся асфальтовые заплаты выглядели, скорее, как издевка над расшатанной психикой автовладельцев. Не дорога, а проклятье какое-то. А это федеральная трасса, между прочим.

Автомобиль периодически сбавлял скорость, чтобы на очередной кочке не лишиться какой-нибудь важной детали в самый неподходящий момент, то есть – в любой. Здесь может не только шаровая полететь, или стойка лопнуть. Или мотор выскочить наружу при таких подскоках, как сердце человека от страха. Дожди, размывая дорожную поверхность, сделали свое дело на совесть, чего не скажешь о дорожной службе. На всем горизонте не видно ни асфальтоукладчиков, ни катков, ни рабочих, черных от загара. Понятно, что невозможно поправить все за раз, приходится выбирать самые важные участки. Да и областной бюджет не позволяет. Но на кого-то, все же, надо злиться. Кто-то должен быть виноватым в этом несовершенном мире, иначе смысл жизни попросту теряется. Нельзя ехать в гремящей машине, подскакивая на ухабах, и при этом делать вид, что так все и должно быть. Уж, кто-кто, а нормальные люди будут обличать администрацию в неспособности повысить уровень качества дорог до приемлемого, не говоря уже обо всем остальном.

– Вот поэтому и жизнь у нас такая…

Автомобиль подпрыгнул на очередном ухабе и последнее слово утонуло в грохоте железа.

– Чтоб вас всех!

В машине находились отец с сыном, возвращающиеся с рыбалки. Мужчина, окончательно вымотанный этим днем, внимательно следил за дорогой, подмечая все препятствия, возникающие на пути, чтобы с минимальными потерями добраться до дома. Но дорога зачастую была хитрее.

Семилетний Ваня сидел на заднем сидении и смотрел на озеро, раскинувшееся по правую руку. Что там творилось с дорогой, его не особо интересовало. Наоборот, ему нравился этот аттракцион. А вот озеро притягивало взгляд каким-то магнетическим образом. Звало и манило. Будто хотело что-то сказать мальчику, наталкивало на какую-то интересную мысль. Вот еще чуть-чуть, и родится блестящая идея, словно великолепный цветок из невзрачного семечка. Но пока озеро оставалось озером. На его невысоких волнах отражались розовые блики вечернего солнца. Облака сонно застыли в небе. Вечно голодные чайки носились над водной поверхностью, выклянчивая рыбу.

На отсутствие рыбы жаловались не только чайки. Отец с сыном возвращались с рыбалки на другом, дальнем озере, и тоже не могли похвастаться богатым уловом. Да еще эта дорога, олицетворяющая собой хаос и разруху на всем своем протяжении. Болото, находящееся на полпути к городу и гармонично смотрящееся с такой дорогой, уже проехали. Также остались позади два поселка, лесной заповедник и железнодорожный переезд. Там же – хорошее настроение и надежда на уху. А впереди их еще ожидали позор и саркастические насмешки от мамы. И папу это бесило еще больше.

То место, куда они с отцом два раза в месяц наведывались, и которое всегда радовало обилием рыбы, сегодня их откровенно разочаровало. Улов оказался небольшим и по размеру, и по объему. Это было неожиданно, это было подло, и это очень негативно повлияло на настроение отца. А так же на его субъективную оценку всего вокруг. А вот был бы улов лучше, и дорога была бы не такой гадкой. По крайней мере, раньше было так.

Ваня в пол-уха слушал отца, гадая между тем, зачем им надо рыбачить на том озере, когда есть это. Та же вода, те же чайки и рыбаки в лодках. Такие же утренний туман и яркое солнце в окружении облаков в полдень. Вечерний прохладный воздух и ветер в кронах боярышника, берез и черемухи. Даже дачные домики, рассыпанные по этому берегу, были похожими на те, другие, будто сделанные одними и теми же людьми. Единственное различие – это озеро гораздо ближе к городу, вот и все. Может, было бы лучше в следующий раз остановиться здесь. Это экономия бензина, времени и нервов. Вот она – идея. И неплохая идея для семилетнего мальчишки, который только-только еле осилил первый класс. Ваня даже улыбнулся. Его глаза засверкали, он нетерпеливо заерзал на своем месте. Очень захотелось поделиться своими мыслями с отцом. Слова уже были готовы сорваться с губ.

– Им лишь бы штаны протирать, – проворчал отец, пропустив встречный автомобиль и осторожно объехав огромную лужу, оставшуюся после недавних дождей.

Нет. Пусть озеро и чайки подождут, подумал сын. А вот дома…

– Мракобесы! – отец сбавил скорость, и машина лишь слегка подпрыгнула на ухабе.

Если бы они поймали много рыбы, папа не был бы таким сердитым. И они бы обсудили предложение насчет озера, как взрослые мужики, на равных. Но не сейчас. Надо подождать более удобного момента. Главное – не забыть эту идею, когда придет время.

– Бомбили они ее, что ли?

– Кто бомбил? – откликнулся сын.

– Фашисты, больше некому.

Для маленького Вани фашисты были понятием расплывчатым и далеким. Это такие нехорошие люди, которых остановил Ванин дедушка, и дедушки всех Ваниных одноклассников, объединившись в одну большую Красную Армию. Еще там были некоторые бабушки, но тут автомобиль въехал в лесной массив, и Вани тут же забыл о делах давно минувших дней.

Частокол из сосен окутал их своей тенью, таинственной, завораживающей и молчаливой. Цветущий багульник проносился на уровне Ваниных глаз пышными сиреневыми облаками. Тишина вечернего леса даже немного проникла внутрь автомобиля, отчего отец перестал ругаться и лишь иногда что-то бубнил себе под нос.

Ванька пересел на левую сторону и с большим вниманием стал смотреть в окно, пытаясь в мельтешении сосен и лиственниц увидеть белку на дереве или зайца в кустах. Казалось бы – невозможно. Но детская фантазия вполне справлялась с этой проблемой. В лесу были хорошо различимы и белки, и зайцы, и бурундуки с бурундучатами. Иногда попадались даже медведи. Он стояли по пояс в багульнике, словно в сиреневом облаке, громадные, добрые и с интересом провожали взглядом их автомобиль. И все звери жили дружно и счастливо.

Дорога в лесу стала немного походить на дорогу. Видимо кого-то совесть замучила, и этот участок привели в более-менее порядочный вид. Автомобиль не прыгал на ухабах, тормоза не визжали, движение стало плавным. Напряжение в машине спало, и Ванька решил высказать свое мнение насчет озер.

– Папа, – начал он.

– Куда тебя! – вдруг заорал отец.

Из-за поворота им навстречу выехал автомобиль, и приблизился так близко, что боковые зеркала встретились друг с другом и тут же разлетелись на мелкие кусочки в разные стороны. Встречный автомобиль с шумом мелькнул на мгновенье перед носом Вани и пропал где-то позади. Останавливаться он не стал. А вот отец так резко нажал тормоз, что Ваня, который только что отпрянул от окна, налетел на переднее кресло. На мгновенье все стало тихо. Отец повернулся к сыну.

– Вылезай! – громко крикнул он, отчего Ваня вздрогнул.

Отец достал из-под кресла монтировку и положил рядом с собой.

– Вылезай живо и жди меня тут, – приказал он еще раз, и Ваня быстро выскочил из машины, прямо под знаком «40», которую встречный автомобиль проигнорировал.

– Я скоро, – крикнул отец, – не уходи никуда!

Он развернул автомобиль и помчался за тем человеком, который окончательно испортил ему выходной.

Очень скоро машина скрылась вдали, шум стих, дорожная пыль осела.

Вначале солнце пряталось за соснами и лишь на прощанье выглядывало из-за колючих веток, оставляя на земле пятна света. Потом вечерняя тень охватило все, что попадалось ей на пути, принеся с собой прохладу и покой. Небо темнело, а ярко-розовые облака на их фоне казались светящимися в лучах заходящего солнца. Но вот они потускнели, стали серыми и скучными.

Всю ночь Ваня сидел на обочине на корточках, прислонившись спиной к дорожному знаку, и ждал. Когда мимо проезжал какой-нибудь автомобиль, он поднимался в надежде, что отец все-таки вернулся и сейчас они поеду домой, к маме. Она, наверное, уже заждалась их и волнуется. И ужин остыл давно. А завтра родители уйдут на работу, а он будет весь день гонять мяч во дворе. Но фары машин не останавливались, проплывали мимо, на миг ослепляя его светом, и вскоре исчезали в ночи, оставляя его одного, терпеливо ждущего. Со временем их становилось все меньше и меньше, а вскоре они и вовсе пропали. Выходные закончились, люди вернулись домой, дорога остыла.

Лес не спал, но молчал, размышляя о чем-то своем. Ему и нечего было сказать маленькому одинокому мальчику, в невинных глазах которого стояли слезы. Вокруг черной стеной возвышались деревья. Ветер не шелестел в сосновых ветках. Багульник растворился в темноте. И лишь то тут, то там, иногда поскрипывали старые сосны, вспоминая свою многолетнюю жизнь. И от этого скрипа Ване становилось еще тоскливее. Его вдруг осенило, что жизнь заканчивается в раннем детстве, а взросления, старения, и приходящей с ними житейской мудрости, не существует. Это все придумали хитрые взрослые. А сама жизнь завершается в семь лет, в полном одиночестве и жуткой безвыходности. Вот такие мысли посетили Ванину голову без разрешения. Тоска сменилась отчаянием, отчаянье страхом, страх безразличием. И никто из зверей не вышел из леса, не успокоил его. Не прижался к нему, не согрел своим телом, как иногда бывает в сказках.

Ночь тянулась долго, почти что вечность. Так долго, что небо почернело от времени. Выгорело от звезд, которых из-за отсутствия электрического света было так много, что они мешали друг другу. Звездный циферблат вращался медленно – очень медленно – вокруг Полярной звезды на кончике Малой Медведицы. Озеро Млечного пути, занявшее полнеба, кишело вечными рыбами. Когда люди не смотрят на небо, звезды живут своей жизнью, и что им до маленького мальчика на отшибе Вселенной? И только Луна наблюдала за мальчиком, да и то, как-то равнодушно.

Иногда Ваня впадал в дремотное состояние, и тогда, сквозь полусон он слышал визг тормозов, и отец зовет. Ну, наконец-то, думает он, и открывает глаза. Ему даже не нужно времени, чтобы привыкнуть к темноте. И так видно, что никого нет. Опять – только пустая дорога и молчаливый лес.

Уже утром, когда солнце чуть осветило край неба, Ваня понял две вещи. Первое – волшебства не бывает. Второе – отец больше никогда не вернется. Он еще полностью не осознал произошедшее, но ясно только одно – случилось непоправимое. Он остался один. Детство на этом не закончилось, но его срок сократился. На трясущихся ногах, мокрых от росы, зареванный и дрожащий от утренней прохлады, он вышел на середину дороги. Он решил, что любым способом остановит первую проезжающую машину и попросит, чтобы его отвезли к маме. Чтобы жизнь не закончилась в семь лет.

Если бы сейчас была зима, наш рассказ уже давно завершился на печальной ноте. Но на дворе стояло лето, а значит, Ване еще долго придется приходить в себя после ночного ожидания, мучиться ночными кошмарами и привыкать жить без одного родителя. Но, по крайней мере с этим, он справится.

Сорокалетний Иван открыл глаза. Посмотрел на потолок, идеально белый и ровный, и понял, что ему грустно. В этот день многим грустно. Вот дети, те радуются дню рождения. Пожилые, со свойственным им житейским опытом, принимают его как должное. А вот люди среднего возраста грустят, потому что не обладают ни детской непосредственностью, ни стариковской мудростью. И каждый год, приплюсованный к общему жизненному стажу, воспринимается как навязанная кем-то обязаловка, от которой не отвертишься, не откажешься. И Иван был из такого рода людей – реально смотрящих на жизнь. К пессимистам он себя не относит.

Пустота его квартиры сегодня показалось ему чем-то совершенно лишним, вроде вредной привычки, от которой неплохо было бы избавиться. Вдруг захотелось услышать шум на кухне и топот маленьких ног в коридоре. Может, Варвара, периодически ночующая у него, однажды останется не только на завтрак? Вот такое желание, до этого никак себя не проявляющее, вдруг возникло у него. Видимо, сорок лет, это тот возраст, когда надо что-то переосмыслить в своей жизни, а холостяцкая жизнь уже не кажется свободной и независимой.

Философские размышления прервал сотовый, лежащий на полу. Нехорошая это привычка, бросать телефон, где попало, рискуя его раздавить в один прекрасный день. Но, по крайней мере, это произойдет не сегодня. Иван, не глядя, поднял трубку. Нет никакой необходимости читать имя на экране. Звонок этого человека отличался от всех остальных – «Александра, Александра, этот город наш с тобою…». Будто специально ждала, когда он проснется. Хотя Иван удивился бы, если бы звонил кто-то другой.

– Чего надо? – показательно-грубо спросил он.

– Не разбудила? – поинтересовалась Шура.

– Разбудила.

– Иван Витальевич, – не стала извиняться Шура, – поздравляю Вас с днем рождения, желаю счастья, любви, здоровья…

Иван убрал трубку от уха и потер глаза, зевнул и вернулся к поздравлению.

– …и не ограниченный запас солярки.

– Всё?

– И всего, что сами себе пожелаете!

– Желаю, больше тебя никогда не видеть, – буркнул именинник, – пока!.

– До вечера, Иван Витальевич. Еще раз…

Иван нажал отбой и положил сотовый на пол. А ведь только вчера ему, юному и красивому, было всего лишь тридцать девять. Он еще немного повалялся в кровати, поизучал потолок, прежде чем сесть, поставив босые ноги на прохладный пол. Из динамика телефона послышался душераздирающий крик. Иван долго выбирал, какой сигнал поставить на оповещение СМС-ки, и выбрал этот, энергичный и бодрящий. Особенно забавно замечать, как люди удивленно оборачиваются на этот звук. Пусть потом не говорят, что у него нет чувства юмора. Сообщение было от неугомонной Шуры.

«Иван Витальевич…", бла-бла-бла… «коллектив автопарка».

Ну конечно, подумал Иван, весь коллектив еще дрыхнет без задних ног. Как-никак, законные выходные. Люди всю неделю работали, и работали вполне сносно, и он, как начальник, лично контролировал этот процесс. Так что, пусть отдыхают. День рождения – не вещь, в кармане не утаишь. Возможность поздравить у них еще будет.

Настольные часы показывали 8:14 утра. Скоро все проснуться и начнут звонить друг за другом, будто встали в очередь в один телефон-автомат. Эти бесконечные и однообразные, как под копирку, поздравления и пожелания, только что прозвучавшие от Шуры. И Варя звонков пять сделает. Прошлые размышления насчет холостяцкой жизни пропали. В такой день необходимо уединение с самим собой, осмысление пройденного этапа, подведение итогов прошедшего десятилетнего отрезка жизни. Проще говоря, хочется послать все, сесть в тачку и часа два-три поколесить по российским дорогам за городской чертой. Хороший подарок самому себе. Иван оценивающе посмотрел на телефон, хитро улыбнулся и отключил его. Так-то лучше. У него тоже выходной. А страждущие поздравить подождут до вечера. Ожидание праздника лучше самого праздника. Кто не успел, в отличие от Шуры, тот опоздал. Вот вечером в ресторане он и послушает, какой он замечательный, ответственный и человечный.

Он прислушался к квартире. Все же, надо что-то менять.

Есть одна замечательная традиция – не отмечать сорокалетний юбилей, и Иван не хотел ее нарушать. Но в таком случае, все, кому не лень, попруться к нему домой. И тут уже не хлопнешь дверью перед носом, не оставишь людей на лестничной площадке. Уж лучше в ресторан, чтобы потом не убираться за гостями. Да и компания соберется значительная, почти весь коллектив, и все голодные и трезвые. Но есть плюс – подарки принимаются исключительно в денежном эквиваленте, чтобы не травмировать неокрепшую психику юбиляра ненужными вещами, и в одном конверте, чтобы не знать, кто его больше уважает. Это многолетняя традиция его автобазы, проверенная временем. Иван очень надеялся, что подарок окупит банкет и не придется доставать свои кровные. Не сочтите за жадность, но он и не собирался праздновать ни этот день рождения, ни прошедший, не все последующие. Но народ просит, даже требует, а как против воли народа пойдешь?

Одна только Шура чего стоит. Вынь, Иван Витальевич, свой праздник, да положь на радость людям. И за все эти годы совместной работы, нет от нее спасения, ни куда от нее не денешься. Ходит по пятам, как на привязи. Он на совещание, она следом. Он в туалет, она его караулит. Он на склад, потом в гараж, после в курилку, она его в ремонтных мастерских достанет. И постоянно ей что-нибудь, да требуется. То тут расписаться, то там выговор сделать. Казалось бы, какое твое дело, ты в отделе кадров сидишь? Улыбнется, пожмет плечами и упорхнет по коридору. Славная девчонка. Ну как – девчонка? Относительно его. А то, что он с ней груб бывает, так он такой со всеми. Но все прекрасно знают, что сердце у него доброе и отзывчивое, уже привыкли и внимания давно не обращают. Хороший человек и начальник, со своими тараканами в голове.

Просто в детстве у него произошло что-то серьезное, что до сих пор преследует его. Так старые сотрудники объясняют новым, чтобы те не делали скоропалительных выводов. Бывает с ним что-то такое необычное. И смотрит тогда дорогой Иван Витальевич куда-то в пустоту, и пустота эта в глазах его отражается. И глаза становятся безжизненными, как высохшее русло реки. Теряется человек. А окликнешь, он уже здесь, с нами. Будто и не отлучался в свой загадочный мир. Лишь чуть вздрогнет от неожиданности и рассеяно посмотрит по сторонам. Что он там видит, задаются люди вопросом. Но Иван Витальевич еще никому не открыл своей души.

Живет один. Не женат, детей нет. Вроде не урод, вполне даже подходящая физиономия. И руки растут, откуда надо, и с головой дружит. А вот не получилось встретить ту самую, которая на всю жизнь. Расхватали, кто порасторопнее. Небезучастные коллеги пытались помочь наладить семейный уют. Кого только на свидания не тащили. И умных, и веселых, и фигуристых, и хозяйственных, и дур полных, но с приданным. Но не срослось. Так и живет – все один, да один. Да и друзей у него тоже не наблюдается. И, по всей видимости, не нужны они ему. Одному лучше. Никто не предаст, не подставит. Есть же такие люди. Даже кота или собаки не завел. Для него семья – это его коллектив, дом – автобаза.

Он, правда, сейчас ухаживает за Варварой из бухгалтерии, овдовевшей женщиной 36 лет, но все как-то неуклюже и непродуманно. Уже не первый год ходят вокруг да около. Хуже пятнадцатилетних. Отчего и выглядят глупо, и шутят все по этому поводу у них за спиной. Но они стараются. Восемь лет уже идут упорно к своей мечте. В кино они несколько раз сходили, хотя Варвара предпочитает театр и оперу. Только она об этом не говорит, а он не спрашивает. Но это то, что на виду у всего коллектива. Про их совместные ночевки никто даже не догадывается. Такая вот пара.

Первые годы без отца всегда даются тяжело. Кто через это прошел, знает. Если это, конечно, нормальный отец, а не забулдыга, распускающий руки на домочадцев, мстя, таким образом, за свою никчемную жизнь и упущенные возможности. Нет, у Вани был хороший отец. Трудолюбивый и заботливый. Всегда брал сына на рыбалку и разрешал посидеть за рулем, где-нибудь за городом. Всем отцам отец. Может быть, чуть грубоват и резок в высказываниях. Но какое же это счастье – знать, что ругая за двойку, отец никогда не сделает тебе больно, а за этой нравоучительной руганью скрыта бесконечная отцовская любовь. Просто у него не получается высказать ее как-то по-другому. Таков уж характер. Да и Ване это передалось по наследству, и не продать этот характер, не обменять на другой. Магазин закрыт.

После потери мужа, мать быстро сдала. Плечи поникли, глаза потускнели. Без опоры на сильное мужское плечо ей стало трудно сносить жизненные сюрпризы. И эта перестройка, и это развал СССР, и эта инфляция. А ребенка надо кормить, одевать-обувать и в люди выводить. Попытки встреть мужчину успехом не увенчалась. Все они были не того типа, к которому она привыкла. А не найдя себе спутника жизни, мать ополчилась на всех мужиков разом. Трудно человеку сдерживать обиду. Тут и Ване тоже досталось. Часто он слышал в свой адрес «весь в отца» и «все мужики одинаковые». Да еще и разведенные подруги помогли в пересмотре взгляда на жизнь. Да еще и с бутылкой. Еще бы – променять ее на другую, оставить одну (откуда только такая информация?) с ребенком. И у всех примерно одна и та же история. Почему-то счастливых подруг у матери не наблюдалось. Некому было подбодрить и утешить, открыть глаза на все эти надуманные обиды, отравляющие сердце. Часто кухня превращалась в собрание обиженных язвительных женщин. Поэтому Ваня старался больше времени проводить во дворе, бегая с другими ребятами за мячом.

Проходя мимо материной спальни (уже не родительской), Ваня иногда слышал, как она плачет. Тогда он тихо открывал дверь, подходил к кровати и ложился рядом. Мать сгребала его в охапку, этот последний обломок счастья, нежно прижимала к себе и засыпала. Всхлипы становились все реже, им на смену приходило ровное дыхание с запахом спиртного. Во сне мама улыбалась, и лишь тело иногда непроизвольно дергалось. К сожалению, это осколок так и не стал для нее полным счастьем. В сердце матери для Вани отводилось очень небольшое место. Уж слишком большая обида на мужа затаилась там.

В доме стало темнее, будто все лампочки поменяли на менее мощные. В нем было уже не так уютно, не так весело.

Время шло. Мать старела, Ваня взрослел. Кое-как оконченная школа сменилась техникумом, который дался Ване тоже не очень охотно. Точные науки всегда были для него настоящим проклятием, зато появилась тяга к механике. Сказались гены. Как-никак, он был «весь в отца». Водить автомобиль умел. Не особо напрягаясь, сдал на права. Пришел в автопарк, где и продемонстрировал свои посредственные, в общем-то, способности, еще недавно вообще крепко спящие. Но самое главное, у него было желание обучаться дальше. Это и подкупило и шоферов и механизаторов, желающих поделиться своим жизненным опытом с новой сменой. Каждый увидел в Иване своего ученика, тянул к себе. Механики – в цех, водители в гараж, и все пророчили светлое будущее. Молодых кадров катастрофически не хватало. А тут такой экземпляр. И пошло-поехало. Воспитали, выдали путевку в жизнь. Практикант быстро влился в коллектив, вошел во вкус, вник в суть дела. Именно здесь, на этой автобазе Иван обрел свое призвание, свою семью и свой второй дом. А если человек нашел себя в любимом деле, это счастливый человек. Только иногда случаются неожиданности.

Первый припадок с Иваном случился восемнадцать лет назад. Тогда он работал водителем междугороднего автобуса, не был таким грубым, а мать еще была жива. Молодой, целеустремленный, немного амбициозный, но знающий меру – он чувствовал себе в своей колее, даже если где-то в жизни случалось побуксовать. Задержка зарплаты, отсутствие запасных деталей, все это мелочи, со всем можно справиться. Такое у него кредо. Вот его мать, например, вырастила, на ноги поставила, в люди вывела, и все без отца. И всегда он маму ставил в пример, если кто-то начинал жаловаться на судьбу. Расскажет, пожурит немного. И – как рукой снимало. И слезы высыхали, и проблемы уже казались не такими неподъемными. Чудеса, да и только.

Очень часто его маршрут пролегал по той дороге, где он последний раз видел отца. С того времени дорогу все же довели до ума, разгладили и выпрямили. Памятный для Ивана знак заменили новым. Остальное поменялось не очень. Те же два озера с чайками и болото между ними. Два поселка не особо разрослись. Железнодорожный переезд все так же пропускал составы. Заповедник процветал. Поля, леса, мосты через небольшие речки, все оставалось прежним.

Жил Иван, все также, с мамой. И все шло более-менее ровно и гладко, как по только что заасфальтированной дороге. Непредвиденных случаев не возникало. Да и здоровье никогда не подводило, даже намеков не было. Но, как всегда, неприятности поджидают за углом.

Иван собирался выйти на улицу, по каким-то делам, о которых сейчас и не вспомнить. И только он потянулся к ручке входной двери, как в глазах потемнело. Его выгнуло назад, будто вместо позвоночника ему вставили изогнутый лом. Тихий стон вырвался из его горла и замолк. Иван постоял в такой позе несколько секунд, после чего упал на спину, при этом сильно стукнулся затылком об пол, и замер. Разум его устремился в другой мир, которой и психиатры не очень-то понимают. Тело осталось лежать на полу в коридоре, неподвижное и пустое, только зрачки под веками что-то высматривали. Казалось – спит человек, спокойно и безмятежно. Только одетый, и на полу в прихожей.

На шум, оставив приготовление обеда, из кухни выбежала мать, и увиденное ей явно не понравилось. Первое, что пришло в голову, что сын покинуть этот мир раньше срока. Но решив, что в начале надо вызвать «скорую», а уж потом паниковать, она бросилась в спальню, где на тумбочке стоял телефон. Медленно, чтобы не сбиться, набрала 03, ровным голосом объяснила диспетчеру причину звонка, аккуратно положила трубку на рычажки телефона и только после этого побежала к упавшему сыну, чтобы тормошить и звать его. Ей не пришлось долго трясти Ивана – он вскоре открыл глаза и удивленно посмотрел на мать.