В слепой темноте

Она, резко подцепив мое запястье, тащит меня на кухню, достает с верхней полки два бокала для винных напитков.

– Лен, что ты делаешь? – спрашиваю я, падая на стул.

– А сама как думаешь? – Вынимает из нижнего кухонного ящика бутылку вина и принимается заполнять им бокалы.

– Я не буду пить. – Я категорически настроена на этот счет. С тех пор, как умер Андрей, я не взяла в рот ни капли спиртного. Это психологический барьер, который огромной стеной стоит передо мной. И он мне даже на пользу.

– По одному бокалу можно.

– И с каких пор ты позволяешь себе бокал вина?

– С тобой и не на такое пойдешь. – Она забирается и усаживается на кухонный островок. – Ты даже не представляешь, что я пережила, пока ты была в коме. Маме твоей сказать я не могла. Она бы это точно не выдержала. – Она делает глоток вина. – Алекс, постарайся жить, пожалуйста. Если не ради себя, то ради нее… Черт, она не заслуживает того, чтоб ее обманывали. А мы с тобой соврали. Я соврала. Потому что боялась за нее, боялась за тебя. Вдруг с тобой случилось бы худшее. Как бы я тогда смотрела в глаза твоей матери? Как подумаю, дрожь по всему телу. – Она передергивает плечи и, сделав еще два больших глотка, опустошает бокал.

Я понимаю её. Правда, понимаю. Ей пришлось нелегко справляться со всем случившимся одной. Ну ладно, не одной, а с ее ненаглядным Женечкой. Но всё равно – без возможности рассказать, поделиться с горем с родным человеком, с родной сестрой.

– Прости, – поджав губы, говорю я. – Прости, что тебе пришлось отдуваться за нас обоих. Я понимаю, нелегко врать маме.

– Ты не виновата, – небрежно отмахивается она, держа в пальцах пустой бокал. И после паузы вдруг продолжает: – Знаешь, а мы ведь обязаны рассказать ей.

– Нет, не надо, – хмуро возражаю я. – Всё же обошлось. Ей не обязательно знать об этом.

Она задумчиво застывает на несколько секунд, берет второй бокал и протягивает мне.

– Будешь?

Отрицательно качаю головой.

– Ну тогда выпью я, – и она залпом выпивает содержимое. Ого. – А рассказать мы все равно должны. И будет лучше, если это сделаешь ты. Так ей будет легче принять этот факт. Ты поговоришь с ней, она удостоверится, что с тобой всё в порядке, тогда, возможно, она поймет и простит нас обеих. Хотя… может, это и не совсем удачная идея.

– Согласна. Давай просто сохраним это в тайне.

– Нет, я не об этом. – Лена сосредоточенно изучает бутылку вина. – Думаю, нам с тобой вместе необходимо сообщить эту новость. И тебе предстоит решить, когда? Вижу, сейчас ты не готова. Ты и к жизни-то не готова. Как определишься с временем, скажешь мне, договорились? – Она переводит серьезный взгляд на меня.

В моей голове звучит знакомый сигнал оповещения о здравости ее суждений. Она как всегда права. Но знать бы, когда придет это время. Время, когда вновь внутри зажжется та самая крохотная искорка жизни, которая заставит меня улыбнуться, которая послужит началом моей новой жизни. А пока… чувствую себя на перепутье дорог: когда будущее еще неизвестно, а прошлое уже не имеет значения.

И мама, естественно, должна знать обо всём, что происходит с её дочерью.

– Хорошо, – помедлив, соглашаюсь я.

– Ну и славно. Рада, что мы это обсудили. Как гора с плеч. – Внезапно, как по щелчку пальцев, её грустное настроение сменяется на сумасшедший позитив, и она спрыгивает со стола. – Ну что, готова к своей новой жизни? Как насчет шоппинга?

Так хочется ей сказать, что мне это уже не интересно, но расстраивать ее я не стану. Господи, какая-то малость – пройтись с тетушкой по магазинам. Привычное дело. Но в прошлом, причем в крайне далеком, будто в прошлой жизни я была той невыносимой модницей, обожающей красивую одежду. А сейчас я другая. Так странно. Вчера ты любила это, а сегодня уже не любишь. Жаль, что с людьми всё обстоит иначе. Их сложнее разлюбить и выбросить из сердца. И зачем я только вспомнила? Я же только недавно запретила себе о нем думать. Сумела заблокировать чувства, запечатать их в темный уголок сознания. И опять, на тебе – память на блюдечке выдает мне его, мол, вот, пожалуйста, ваш заказ, может, повторить? Ненавижу. Что я за безвольное существо-то такое? Всё, Алекс, блокируй всё к чертям собачьим. На всё плевать. Мне на всё глубоко плевать.

Только вот почему порой я просыпаюсь среди глубокой ночи в слезах и не могу остановить рвущийся из глубинных недр моей сущности потоп, бессмысленный и нескончаемый, разрывающий нутро? А днем со мной всё хорошо, и этой боли я не ощущаю…

Когда мы приближаемся уже к четвертому бутику, к отделу нижнего белья, в глаза бросается черный кружевной набор, копия моего. Черт! Именно это слово мне захотелось крикнуть на весь этаж. Злой рок испытывает мое терпение. Если бы знала, не сунулась бы сюда, обошла бы в радиусе ста метров. Зачем? Зачем всё вокруг так старается напоминать мне обо всём, что с ним связано. Это нечестно. Жизнь, ты играешь не по правилам. Я давно закрыла эту страницу, мне должно быть абсолютно всё равно.

– Ты что там стоишь? Не хочешь присмотреть себе что-нибудь? – удивленно смотрит на меня, застывшую на входе. Я и не заметила, как остановилась у стеклянной витрины перед манекеном с "моим" кружевным бельем.

– Нет, у меня всё есть, – раздраженно отзываюсь я. – Еще одно мне ни к чему. Но тебе, если хочешь, давай подберем.

– По правде говоря, я привела тебя сюда не за тем, чтобы выбрать мне белье.

– Интересно, зачем тогда мы здесь?

– Ты будешь здесь работать.

– Что?

У меня чуть челюсть не отвисла от услышанного.

– Да, тут работает моя знакомая, и я ее попросила устроить тебя продавцом-консультантом на месяц.

– Скажи, что это шутка, – мрачно говорю я.

– Я не шучу, тебе нужна смена обстановки.

– Но не такая же кардинальная, Лен. Я не стану здесь работать.

– Еще как станешь. Иначе сегодня же возвращаешься домой, тебе ясно?

– Ты меня вконец добить хочешь?

– Алекс, ты и так отказалась от реабилитации, – с горькой досадой произносит она. – Заставить тебя я не могу… Месяц, Алекс, всего-навсего один месяц.

– Допустим, а что потом?

– Вернешься домой.

– То есть мне в любом случае придется вернуться? Ну уж нет, Лен, и работать здесь ты меня всё равно не заставишь.

– Тогда остается один выход – билет на самолет и вперед домой, – твердо и безапелляционно.

– Лен, это жестоко.

– А с тобой иначе никак. Посмотри на себя. Как завядший цветок. Сама себя не польешь, вот и приходится помогать. Поливать, так сказать, прям в корень, чтоб без колебаний встала и расправилась пуще прежнего.

– Я не цветок, Лен. Я человек. И я чувствую, что еще чуть-чуть и сорвусь, – надтреснутым голосом бросаю я ей в лицо. – Меня доконала эта чертова никчемная жизнь. Я не хочу, понимаешь? Я ничего не хочу, и знаешь, как это пугает?! Ты думаешь, ты одна всё понимаешь и во всём разбираешься? Нет, Лен! Мне больно и одновременно всё равно, я напугана и в то же время мне плевать на всё! Знаешь, что пугает больше всего? Мысль, что мне больше нет смысла жить. Я не хочу жить. Ты это понимаешь?! – я перехожу на глухой крик, переходящий в истеричный плач. И рядом стоящие смотрят на меня, как на сумасшедшую. Может, так оно и есть, и я сошла с ума. Или это сказываются последствия травмы. Проклятый посттравматический стресс, будь он неладен!

Ленка подбегает ко мне и просит успокоиться, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Тише, тише. Пойдем отсюда, – суетится она, ведет меня к эскалатору. – Обещаю, больше не буду предлагать тебе место консультанта в магазине самого сексуального нижнего белья в Москве. Ты слишком остро реагируешь на трусики.

Она что, пытается шутку забабахать?

– Лен, да что с тобой? – хрипло шепчу я сквозь слезы.

– Нет, Алекс, это что с тобой? Кричишь на весь торговый центр, что не хочешь жить. Ты в своем уме? Ненормальная. Скажи спасибо, что жива осталась. Жить видите ли она не хочет. Точно умом тронулась. Завтра же возвращаешься домой, всё рассказываем твоей маме, и она решит, что с тобой делать, потому что я уже не справляюсь. Психолог тут вряд ли поможет, а психотерапевт будет кстати…

Оно в моих руках сломалось…

Дождь чернотой потек из глаз,

Боль удержать я не старалась —

Потопу дала волю про запас.

Оно в моих руках сломалось…

Собрав магниты между нами,

Взяла в ладонь – рассыпалось:

Впились в кожу мертвыми углами.

Оно в моих руках сломалось…

Хрустальный звон царит в ушах;

Точно воплем диким пронеслось

Внутри рожденное, разрядом в небесах.

Оно в моих руках сломалось…

Чувство, Сердце, Счастье, Завтра —

Их ни грамма не осталось.

В ночи встаю теперь в слезах.

Глава 8. Встреча спустя месяцы

26 июня 2020.

Пятница.

– Алекс, милая, к тебе пришли, – доносится с первого этажа голос мамы, и я, с трудом оторвавшись от занимательных строчек и отложив исторический сборник на книжную полку, выхожу спустя четверть часа из своей комнаты и нехотя плетусь вниз.

– Кто пришел? – без особого интереса задаю я вопрос, лениво спускаясь по лестнице.

– Это я, – с широкой улыбкой встречает меня на пороге кухни Макс, с чашкой кофе в руках.

– Неожиданно, – хмыкаю я. – Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду, разумеется, – нагло заявляет он, потягивая кофе, видимо, приготовленное моей весьма гостеприимной мамой. А где она сама, кстати?

– Зачем? – вздыхаю я и глазами ищу маму. – Ты мою маму не видел?

– Видел. Потрясающая женщина. Богиня. Кофе варит она божественный, – весело заявляет он.

– И где она? – немного нетерпеливо бросаю я, обогнув сероглазого парня, загородившего мне проход на кухню.

– Сказала, отойдет на часик-другой, – говорит Макс, хвостом увязавшись за мной, – вроде с каким-то Владимиром встретиться должна.

– Ясно, а тебя, значит, оставила? Одного? – и недоверчиво смотрю на бывшего одногруппника.

– Да, сказала, располагайся, будь как дома.

– А ты, естественно, воспринял это буквально, – бесстрастно комментирую я. Достаю турку и кофейные зерна, сахар и молоко. Пока варю напиток на медленном огне, Макс исследует мой холодильник.

– А ты не обнаглел, парень? – вздернув бровь, обращаюсь я к нему.

– Твоя мать разрешила, – легкомысленно пожимает он плечами и достает квадратный контейнер, в который, помнится, мама вчера сложила мясные рулетики с грибами и сыром.

– Ладно, мне не жалко.

– А если серьезно, меня пригласила твоя мать. Нашла откуда-то мой номер, – уже серьезным тоном сообщает он. Потом, склонившись ко мне чересчур близко, чтобы подцепить со стола вилку, лежащую прямо перед моим носом, мимолетно задевает жарким выдохом чувствительную кожу виска, короткие волоски в области линии роста волос, затем, как ни в чем не бывало, отходит, садится за стол и принимается за трапезу.

– Зачем? – помедлив и смахнув пальцем невидимый шлейф чужого дыхания с виска, хмуро вопрошаю я, после наливаю себе кофе.

– Твоя мама сказала, что ты нуждаешься в друзьях и в поддержке. И поэтому я тут. Алекс, что случилось? – с искренним беспокойством спрашивает Макс, и я, взяв в руки обжигающий сосуд и пригубив горячий напиток, оборачиваюсь к нему, на мгновение застываю в думе, а после сажусь рядом с ним. – Куда ты пропала? Я звонил тебе. Много раз звонил. Мы друзья, помнишь? Давай, расскажи мне, – доверительным голосом просит он, отложив вилку в сторону и дотронувшись до моего плеча, озабоченно заглядывает мне в глаза.

Друзья. Знакомое слово.

– Как там Лера? – проигнорировав его слова, тихо спрашиваю я.

Он, недовольно поморщив нос, убирает руку и отвечает:

– Она в последнее время странная, чересчур тихая. Что еще… А, – вспоминает он, – она всё никак не может сдать последний экзамен. На данный момент закрывает хвосты.

– Отработки до сих пор принимают? – удивляюсь я. – Даже в конце июня?

– Да, подруга твоя уговорила каким-то образом Назарова. Теперь она каждый день к нему ходит отрабатывать, рефераты пишет дополнительные, в кабинете его порядок наводит.

– Понятно. А сегодня она тоже там, не знаешь? – Покусывая губы, я задумчиво сверлю кофейную гущу в чашке.

– Насколько знаю, должна быть в универе… Алекс? Прошу, расскажи мне, что с тобой произошло? – Мой друг не оставляет попытки разговорить меня, упрямо продолжает допытываться: – Это как-то связано с теми документами, которые ты просила меня найти? Так я нашел, звонил тебе по этому поводу, ты трубку не брала. Я бы приехал, если бы знал, где ты живешь, – с досадой в голосе произносит парень. – Теперь-то я знаю. Позвонила бы мне твоя мать тогда, еще в декабре… – с сожалением добавляет.

– Макс, бумаги больше не нужны, – спокойно прерываю я его затянувшуюся речь. – Егор в тюрьме, и не спрашивай почему.

Парень изумленно уставился на меня.

– А что…

– Не спрашивай, – мигом жестко пресекаю я его вопрос.

– Что с тобой случилось? – осторожно, затаив дыхание, тихо интересуется он, вопреки моим же словам.

– Парень бросил. Всё? Я утолила твое любопытство?! – раздраженно бросаю я и вскакиваю.

Всё ему, черт возьми, расскажи!

Пусть лучше думает, что я такая ненормальная из-за расставания с парнем, чем узнает всю правду. Все такие любопытные кругом, диву даюсь! Всё им поведай, всё им выложи. Сначала София, потом Владимир, а теперь еще и этот… друг.

Ладно, признаюсь, от Софии я скрывать не стала, поделилась с ней обо всём, что со мной приключилось за последние полгода. Она даже слезу проронила, меня же мой собственный рассказ ничуть не вывел из душевного равновесия, будто говорила не о себе, а о ком-то постороннем. Никаких слез. Никакой боли, тоски, сожаления, отвращения, страха, ужаса во время беседы с Софией я не почувствовала.

А Владимира послала куда подальше со своим добродушием и вездесущей жалостью. Один раз даже приобнять хотел, но я его оттолкнула и в гневе выплеснула на него все свои подозрения касательно их с мамой отношений. Это было в мае, я только-только вернулась домой. Лена привезла меня и вручила маме, как и обещала. Рассказала ей всё. Мать чуть в обморок не грохнулась, давление поднялось. А потом они с сестрой поссорились, и Лена уехала. Мать вначале пыталась поговорить со мной по душам, я игнорировала ее попытки, потом та в отчаянии поделилась с «горем» со своим бойфрендом. И тот, к моему бешенству, начал меня жалеть. И я тогда не сдержалась, и много чего ему наговорила, всё, что о нем думаю. Потом и маме досталось пару обидных слов. Она пыталась встрять между нами и помирить. В итоге, Владимир громко хлопнул входную дверь, яростно пообещав, что в этот дом он больше не ногой, а мать с трудом сдерживала подступающие слезы. Я тихо проронила «прости» и заперлась в своей комнате. С тех пор с Владимиром мама встречается где угодно, но только не здесь, боясь вызвать очередной приступ ярости как у него, так и у меня. А еще она начала водить меня к психологам, к психотерапевтам, но всё напрасно: в присутствии незнакомых мне людей я просто сидела и часами молчала, слушая их методы «лечения», едва удерживалась, чтобы не закатить глаза. Порой они несли откровенную чушь. Мне было жаль их пациентов и потенциальных клиентов. Хотя, может и не жаль. Ни жалости, ни какой-либо другой эмоции во мне не было. Ничто не могло вызвать во мне подобные примитивные чувства. Легко стало жить, просто.

Иногда, правда, я не выдерживаю и взрываюсь. Редко, но метко. Как сейчас. Отчего-то контролировать гнев у меня получается не очень хорошо.

– Всё хорошо. Успокойся. – Макс встает позади меня и мягко обнимает со спины. – Всё будет хорошо, – тихо повторяет он, зарывшись носом в мои волосы.

Я не противлюсь, позволяю себя обнимать. Не знаю почему, объяснений не нахожу.

Так тихо, лишь шумное дыхание разрывает тишину кухни. Наше с ним дыхание. Проходит, наверное, минуты две, прежде чем в голову приходит мысль отстраниться.

– Пусти, пожалуйста, – спокойным, тихим шепотом прошу я, и парень неохотно выпускает меня из объятий, опускает руки, но потом внезапно хватает за плечи, разворачивает резко к себе и целует. Целует жадно и отчаянно. Опешив на миг от такой наглости, я застываю, не сразу сообразив оттолкнуть его от себя. Он стремительным теплым вихрем врывается в мой рот. И я, не до конца понимая, что творю, неожиданно для себя самой же отвечаю ему. В непонятном порыве поддавшись вперед и прильнув к чужой груди, страстно целую жесткие губы, переплетаю наши языки. Чувствую необъяснимую тягу к давно забытым ощущениям. Словно всё внутри меня хочет вернуть их, и более того, раскрыться полностью, позволить себе продолжение, разрешить этому парню, кем бы он ни был, целовать не только мои губы. Однако осознав это, я тотчас отстраняюсь. Как ошпаренная, отскакиваю от Макса. Тот выглядит крайне взволнованным и растерянным.

– Алекс… – порывается он что-то сказать, делает неуверенный шаг ко мне, но я незамедлительно обрываю, выставив перед собой руку.

– Никогда, – мрачно говорю я. – Никогда больше не смей меня целовать. Ты понял?

На секунду в помещении застывает тишина. А жадный взгляд Макса в тщетных попытках понять меня бегает по моему лицу.

– Понял, – опустив глаза, с горечью произносит Макс, потом хватает со стула черную легкую ветровку с капюшоном и торопливо двигается к выходу, на пороге вдруг резко останавливается и, не обернувшись, бросает через плечо:

– Бабушка просила тебя зайти к ней. Не знал, что вы общаетесь.

– Если бы ты уделял ей больше времени, давно был бы в курсе, что София давняя подруга моего деда. И моя тоже. Она мне как бабушка.

– Ты знала? – не выдержав, Макс оборачивается.

– Что именно? – скрестив на груди руки, смотрю на него.

– Что она моя бабушка, – с толикой обиды уточняет он.

– Знала.

– Почему мне не сказала?

– А должна была?

– Ну… да, могла бы поставить в известность, что наши семьи давно дружат.

– И что бы это изменило?

– Всё. Это изменило бы всё, – с сожалением замечает он.

– Тебе пора, – спокойно напоминаю я направление его движения. Кажется, он собирался уходить, так пусть уходит.

– Я еще вернусь, – решительно роняет, – в конце концов, мы друзья.

– Вот именно, помни об этом.

Подарив мне напоследок долгий и полный тоски и печали взгляд, Макс уходит. Слышу глухой хлопок парадной двери.

Так, что это было? Зачем был нужен этот поцелуй? Ладно, бог с ним, уже завтра я о нем забуду. Мне срочно нужно было что-то сделать. Что же это? Ах да, разыскать Леру в универе и поговорить с ней. Но чтобы не было никаких сюрпризов, нужно кое-что выяснить, а для этого мне нужен ноутбук…

Практически пустынные коридоры. Лишь кое-где мелькают студенты-отработчики, раздраженные и негодующие профессора, которым приходится в этот солнечный день сидеть в душном кабинете и сурово отчитывать своих нерадивых студентов за неуспеваемость и «немыслимую безответственность», как горячо выразился один из преподавателей, мимо кабинета которого я прошла буквально минуту назад.

Итак, двигаясь по коридорам, я то и дело слышу то чьи-то приглушенные голоса, то повышенный тон, ропот преподавателей, доносящийся из приоткрытых из-за духоты аудиторий. Но где же Лера? У кого не спрашиваю, никто не знает. Макс говорил, что она должна быть где-то здесь, в университете. В кабинете профессора Назарова я ее не нашла.

Я понимаю, она скорее всего обижена на меня, и, возможно, даже не захочет меня видеть. Но попробовать-то стоит наладить отношения. Да хотя бы поставить в известность, что вот она я, приехала.

Ищу подругу по всему корпусу, заглядываю в каждый его угол, но ее нигде нет. Как сквозь землю провалилась. Не спеша плетусь по знакомому коридору и вдруг лицом к лицу сталкиваюсь с человеком, которого меньше всего ожидала увидеть. Его не должно было быть здесь. В СМИ говорилось, что у него крупный проект в Италии и на данный момент он находится там, по уши в делах и ни секунды свободного времени. Чертовы журналисты, никогда нельзя им верить!

Игорь выходит из своего кабинета и изумленно застывает при виде меня. И пока он не опомнился, я резво разворачиваюсь и устремляюсь назад по коридору.

– Алекс! – окликает меня знакомый голос, и я вынуждена остановиться. Хотя бы по причине того, что лишнее внимание нам ни к чему. Студенты нет-нет да появляются из ниоткуда.

Едва обернувшись, оказываюсь схваченной под локоть сильной, мужской рукой. Игорь бесцеремонно тащит меня к себе, наплевав на свидетелей. Есть ли таковые – я даже не успеваю заметить, поскольку за считанные секунды мы преодолеваем расстояние до его кабинета и он заталкивает меня внутрь, закрыв за собой дверь. Я даже возразить не успеваю.

– Ты вернулась, – словно не веря выдыхает он, в упор глядя на меня. Призрака что ли увидел?

– Зачем я здесь? – равнодушно бросаю я, спокойно освобождая локоть от захвата. Он прослеживает за моим движением и виновато произносит:

– Прости… Алекс, нам нужно поговорить, – собравшись с мыслями, вдруг заявляет мой бывший парень.

Надо же, когда-то и я просила его о том же.

– Да? И о чем же? – сухо интересуюсь я, сделав шаг назад.

Мужчина задумчиво хмурится, словно решает, сказать что-то или же промолчать. О чем бы он сейчас не думал, какой бы усиленный мыслительный процесс не происходил на данный момент в его голове, мне это совершенно не интересно. Вот ни чуточку меня это не заботит.

По его лицу я всё же понимаю, что он решил о чем-то промолчать, или же не спрашивать. Вместо этого Игорь задает другой вопрос:

– Почему ты уехала? – голос, полный непонимания и тоски. Он порывается приблизиться, но я не позволяю, предупреждающе выставив перед собой руку. Второй раз за день, подсказывает разум. Скоро этот жест, пожалуй, будет сопровождать меня всегда.

– Не подходи, – строго говорю я, и он остается на месте, растерянно глядя на меня. – Я уехала, потому что была тебе не нужна. Вернулась, потому что поняла, что ты не нужен мне. Больше не нужен. Всё? Я ответила на твои вопросы? Могу идти?

– Так значит? – Едва заметно кивает, на лице читается глубокое страдание. После паузы добавляет: – Но ты нужна мне.

Быть может, когда-то эти печальные глаза и могли растопить мое сердце, однако то время уже давным-давно кануло в Лету, сейчас же – другая эпоха. Мне абсолютно всё равно. Порой меня это пугает, но я осознаю, что жить без эмоций стало намного легче.

– Ничем не могу помочь, – беззаботно пожимаю плечами. – Если у тебя всё, то я пойду. – Обхожу ошеломленно стоящего в дверях Игоря и берусь за ручку. В последний момент оборачиваюсь и говорю: – И еще кое-что… – (Он мгновенно оборачивается.) – Хочу напомнить тебе, что я сдала твой предмет, так что ты больше не мой преподаватель. Ты не можешь вот так запросто вызывать меня к себе и устраивать допрос. И более того, силой затаскивать в свой кабинет. Я в академическом отпуске, в конце концов.

– Ты изменилась очень, – говорит Игорь, заглядывая мне в глаза. Видимо, выискивает на дне двух пустошей старую Алекс. Тот теплый огонек, что всегда сверкал в моих глазах. Даже тогда, когда было совсем гадко и холодно.

– Изменилась, – соглашаюсь я, пустым взглядом смотря ему в лицо. – Разочарован?

– Нет, – емкое и четкое. Одно слово – а такой бальзам на душу. Или показалось? И мне нет совершенно никакого дела до его отношения ко мне? Что я чувствую? Светлый лучик надежды? Да нет, я давно утратила все надежды… В последнее время самоанализ дается мне с трудом. Частенько я не понимаю, что я чувствую, что должна чувствовать в конкретной ситуации. Как-то всё одинаково серо. Уныло. Бессмысленно. Бесполезно. Безразлично. Отчужденно. Всё равно. Но… пусть я больше ничего не чувствую, это его слово прошло насквозь и вонзилось каким-то образом в мозг… или в сердце – пока не поняла точно.

– Моя Алекс может быть любой, – через секунды добавляет он.

"Моя". Еще один выстрел в рецепторы. Слово, которое я когда-то любила. Слово, что исходило именно из его уст.

– Твоей Алекс больше нет, Игорь. Она сломалась, – совершенно спокойный, ровный голос.

– Я починю, – едва ли понимая, твердо обещает он, хватая мои плечи и вглядываясь в лицо.

– Это вряд ли.

– Почему?

– Потому что я не хочу, чтоб ты меня чинил. Не хочу возвращаться в мир, где всем правят эмоции. Там больно… и одиноко… – на мгновение задумываюсь, погрузившись в давно забытый омут. Резко начинает всплывать марш картинок в памяти. Почему это происходит? Как это убрать? Как препятствовать своей эмоциональной памяти? Буря ярких эмоций галопом проносится в голове, словно я и не пребывала все эти месяцы в пустоте. Остановите это, ради бога! – Мне пора, – быстро бросаю я, разворачиваюсь и, не обращая внимания на последующий оклик Игоря, стремительно ухожу. Мне нужно разобраться и найти ответ на вопрос: что со мной? Однако я знаю точно: новая Алекс будет бороться и не даст прежней Алекс вернуться.