Змей и голубка

Ведьма боролась, и сила ее была присуща женщине вдвое моложе нее – что уж там, мужчине вдвое моложе нее: она пинала, кусала и била меня всюду, куда только могла достать. Но я был слишком тяжел. Я навалился на ведьму всем своим весом и заломил ей руки над головой – достаточно высоко, чтобы вывихнуть старухе плечи. Затем прижал к ее горлу нож.

Она застыла, когда я наклонился к ее уху, вжимая лезвие глубже.

– Да помилует Господь твою душу.

Она расхохоталась, и этот хохот, громкий и хриплый, сотряс все ее тело. Я нахмурился, отстранился – и замер. Женщина подо мной уже не была старухой. Я в ужасе смотрел, как ее дряхлое лицо становится фарфоровым и гладким. Хрупкие волосы загустели и черной копной заструились по плечам.

Она посмотрела на меня и распахнула губы, ближе приникая к моему лицу. Я не мог ни о чем думать, не мог двигаться и даже не знал, хочу ли, – но все же неким образом успел отстраниться прежде, чем ее губы коснулись моих.

Тогда-то я и почувствовал его.

Ее плотный округлый живот вдавился в мое тело.

Господи.

Мой разум опустел. Я отпрыгнул назад – подальше от нее, подальше от этого существа – и вскочил на ноги. Крики вдали стихли. Тела зашевелились на земле. Затем женщина медленно встала.

Теперь одетая в кроваво-красные одежды, она прижала руку к своему раздувшемуся чреву и улыбнулась.

Ее изумрудные глаза обратились к королевской семье, члены которой сидели на полу кареты, бледные и потрясенные. Они смотрели на нас.

– Мы вернем свои земли, ваши величества, – проговорила ведьма певуче. – Вновь и вновь мы предостерегали вас. Вы не прислушались к нашим словам. Теперь же, уже скоро, мы станцуем на вашем прахе, как плясали вы на пепле наших предков.

Затем она посмотрела мне в глаза. Фарфоровая кожа снова сморщилась, а волосы цвета воронова крыла вновь подернулись сединой. Из прекрасной беременной женщины ведьма снова обратилась в старуху. Она мне подмигнула, и на осунувшемся лице это выглядело жутко.

– Как-нибудь повторим, красавец.

Я лишился дара речи. Никогда прежде я не видел настолько темной магии – настолько беспощадного осквернения человеческого тела. Но ведьмы и не были людьми. Они были гадюками. Демонами во плоти. А я едва не…

Беззубая улыбка ведьмы стала шире, как если бы она прочла мои мысли. Прежде чем я успел шевельнуться – обнажить клинок и отправить ее в ад, где ей было самое место, – ведьма развернулась и исчезла в облаке дыма.

Но перед этим успела послать мне воздушный поцелуй.

Плотный зеленый ковер в кабинете Архиепископа приглушал мои шаги. Окна в этой комнате отсутствовали, а стены были украшены резным деревом. Огонь камина отбрасывал мерцающий свет на бумаги, разложенные на столе. Сам Архиепископ сидел за ним и жестом пригласил меня сесть на деревянный стул напротив.

Я сел. Заставил себя посмотреть ему в глаза. Отбросил жгучий стыд, который разъедал меня изнутри.

Король с семьей сумели сбежать с парада невредимыми, но очень многим это не удалось. Погибли две девушки – одна от руки собственного брата, а другая убила себя сама. Еще десятки казались здоровыми телесно, но в этот самый миг были привязаны ремнями к кроватям двумя этажами выше. Они кричали. Говорили на чужих языках. Не моргая смотрели в потолок пустым взглядом. Священники сделали для этих людей все, что только могли, но я знал – большинство из них в течение двух недель перевезут в больницу для душевнобольных. Тем, кого коснулось колдовство, человеческая медицина очень немногим могла помочь.

Архиепископ смотрел на меня сквозь сложенные домиком пальцы. Холодный взгляд. Поджатые губы. Седина на висках.

– Сегодня ты хорошо справился, Рид.

Я нахмурился и поерзал на месте.

– Простите, господин?

Он мрачно улыбнулся и наклонился вперед.

– Если бы не ты, потерь могло быть куда больше. Король Огюст перед тобой в долгу и поет тебе хвалу. – Архиепископ указал на конверт, лежащий на столе. – Более того, он собирается учинить бал в твою честь.

Стыд у меня в душе вспыхнул жарче. Невероятным усилием воли я заставил себя разжать кулаки. Никаких похвал я не заслужил – ни от короля, ни тем более от своего патриарха. Сегодня я подвел их обоих. Нарушил первое правило братства: «Ворожеи не оставляй в живых».

Я оставил в живых четырех.

Хуже того, я… Я хотел…

Я содрогнулся, не в силах довершить эту мысль.

– Я не могу принять подобный дар, господин.

– И почему же? – Он изогнул темную бровь и снова откинулся назад. Я съежился под его пристальным взглядом. – Ты один не позабыл о главной задаче. Ты один изобличил истинную суть той старухи.

– Жан-Люк…

Архиепископ нетерпеливо отмахнулся.

– Я ценю твою скромность, Рид, но не стоит ею злоупотреблять. Сегодня ты спас много жизней.

– Я… господин, я… – Не способный выдавить больше ни слова, я уставился на свои руки. Они снова сжались в кулаки.

Как и всегда, Архиепископ все понял без объяснений.

– Ах да. – Его голос смягчился. Я поднял взгляд и обнаружил, что он смотрит на меня со странным выражением, прочесть которое я не сумел. – Жан-Люк поведал мне о неприятности, которая приключилась с тобой.

Он говорил мягко, но я слышал разочарование в его словах. И снова стыд захлестнул меня. Я опустил голову.

– Простите, господин. Не знаю, что на меня нашло.

Архиепископ тяжело вздохнул.

– Не тревожься, сын мой. Коварны женские умы – а в особенности ведьминские. Их вероломство не знает границ.

– Простите, господин, но я раньше никогда не видел подобных чар. То существо… было старухой, но потом… изменило свой облик. – Я снова посмотрел на свои кулаки, твердо намереваясь сказать все как есть. – И стало красивой женщиной. – Я глубоко вздохнул и поднял взгляд, сцепив зубы. – Красивой беременной женщиной.

Он скривил губы.

– Матерью.

– Простите?

Архиепископ встал, заложив руки за спину, и стал расхаживать туда-сюда.

– Разве ты позабыл богохульные вероучения ведьм, Рид?

У меня запылали уши. Я резко качнул головой и вспомнил детство, суровых дьяконов, полупустой учебный класс при храме, истлевшую Библию в моих руках.

«Ведьмы не почитают Господа нашего и Спасителя и не признают Священной Троицы – Отца, Сына и Святого Духа. Они воспевают иную троицу, порождение ереси. Триединую богиню».

Даже если бы я не вырос при Церкви, то все равно знал бы об этом – каждый шассер, прежде чем принести присягу, узнает о кощунственных верованиях ведьм.

– Дева, Мать и Старуха, – пробормотал я.

Архиепископ одобрительно кивнул, и я ощутил, как на душе у меня теплеет.

– Воплощение женственности в круге рождения, жизни и смерти… помимо всего прочего. Это, разумеется, святотатство. – Он насмешливо хмыкнул и покачал головой. – Будто Господь может быть женщиной.

Я нахмурился, не глядя ему в глаза.

– Разумеется, господин.

– Ведьмы верят, что их королеву, Госпожу Ведьм, благословила сама богиня. Они верят, что она… то есть оно, это дьявольское отродье, способно принимать обличья троицы по собственной воле. – Архиепископ примолк и поджал губы, посмотрев на меня. – Я полагаю, сегодня тебе довелось встретить саму Госпожу Ведьм.

Я уставился на него.

– Моргану ле Блан?

Он резко кивнул.

– Ее самую.

– Но господин…

– Это и объясняет твой соблазн и неспособность совладать с низменной природой. Госпожа Ведьм невероятно сильна, Рид, в особенности – в этом своем обличье. Ведьмы считают, что Мать воплощает собою плодородие, полноту жизни и… сексуальность. – Лицо Архиепископа исказилось в отвращении, будто последнее слово оставило горечь у него во рту. – Человек слабый на твоем месте поддался бы искушению.

«Но я хотел поддаться». Мое лицо пылало до боли жарко.

Между нами воцарилось молчание. Послышались шаги, и рука Архиепископа опустилась мне на плечо.

– Отринь эти мысли, дабы это дьявольское создание не отравило твой разум и не развратило дух.

Я тяжело сглотнул и заставил себя посмотреть на него.

– Я больше вас не подведу, господин.

– Я знаю. – Ни капли сомнений или неверия. Меня захлестнуло облегчение. – Жизнь, что мы избрали для себя, – жизнь воздержания и самозапретов – таит в себе трудности. – Он сжал мое плечо. – Мы – всего лишь люди. Таков наш бич – с незапамятных времен женщины искушают мужчин. Даже в Эдемском саду, в обители совершенства, Ева соблазнила Адама во грех.

Когда я промолчал, он отпустил мое плечо и вздохнул. Теперь уже устало.

– Поведай об этом нашему Господу, Рид. Исповедуйся, и он простит тебе грехи твои. Если же… спустя время… ты не сумеешь преодолеть эту душевную хворь, возможно, мы найдем тебе жену.

Эти слова тяжелым ударом обрушились на мою гордость и честь. В моей душе вспыхнул гнев. Резкий, ярый и болезненный. С тех пор как король учредил наш священный орден, очень немногие из моих братьев обзавелись женами, и большинство из них с тех пор оставили свои посты и покинули Церковь.

И все же… однажды я думал об этом. Даже жаждал этого. Но не теперь.

– В этом не будет нужды, господин.

Будто прочтя мои мысли, Архиепископ осторожно продолжил:

– Не стану напоминать тебе о прежних твоих проступках, Рид. Ты прекрасно знаешь, что Церковь не может обязать мужчину принять обет безбрачия – даже шассера. Как говорил Петр: «Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться». Если ты пожелаешь жениться, ни твои братья, ни я не сумеем тебе воспрепятствовать. – Он помолчал, внимательно глядя на меня. – Возможно, юная мадемуазель Трамбле все еще будет согласна на это?

У меня перед глазами вспыхнуло лицо Селии. Утонченное. Прекрасное. Зеленые глаза Селии были полны слез, пропитавших насквозь ткань ее траурного платья.

– Ты не можешь отдать мне свое сердце, Рид. Я не сумею с этим жить.

– Селия, прошу…

– Чудовища, что убили Пип, все еще на свободе. Они должны быть наказаны. Таков твой долг, и я не стану тебе помехой. Пусть твое сердце принадлежит братству. Прошу тебя, прошу, забудь меня.

– Я никогда бы не смог забыть тебя.

– Ты должен.

Я отбросил воспоминание прежде, чем оно поглотило меня с головой.

Нет. Я никогда не женюсь. После смерти сестры Селия дала мне это понять очень ясно.

– «Безбрачным же и вдовам говорю, – договорил я тихо и ровно, – хорошо им оставаться, как я». – Я вновь напряженно уставился на свои кулаки, которые прятал под столом на коленях, мысленно все еще оплакивая будущее и семью, которых у меня никогда не будет. – Прошу вас, господин… Я не стану подвергать угрозе свое будущее в кругу шассеров, связуя себя узами брака. Я ничего не желаю более, чем служить в угоду Господу нашему… И вам.

Затем я бросил на него взгляд, а он мрачно улыбнулся мне.

– Твоя преданность Господу радует меня. А теперь ступай за моей каретой – меня ждут на балу в честь приезда принца. Блажь, на мой взгляд, но Огюст любит побаловать сына…

Архиепископа перебил робкий стук в дверь. Его улыбка померкла, и он кивнул, позволяя мне уйти. Я встал, а Архиепископ обошел свой стол.

– Войдите.

В комнату вошел нескладный новопосвященный юнец. Ансéль, шестнадцати лет, с младенчества сирота, как и я. Я почти не знал его, хотя мы оба выросли при Церкви. Ансель был слишком мал, чтобы водиться со мной или Жаном-Люком.

Он поклонился, прижав правый кулак к сердцу.

– Простите за беспокойство, Ваше Высокопреосвященство. – Ансель достал конверт и сглотнул. – Но у меня для вас письмо. Только что к нашему порогу приходила женщина, она говорит, что сегодня вечером на Западной стороне возле парка Бриндель будет ведьма.

Я застыл. Там жила Селия.

– Женщина? – Архиепископ нахмурился, наклонился и взял письмо. Оттиск печати на нем был в виде розы. Архиепископ достал тонкий нож и вскрыл печать. – Что за женщина?

– Не знаю, Ваше Высокопреосвященство. – Щеки Анселя порозовели. – Она была рыжеволосая и очень… – Он кашлянул и уставился на свои ноги. – Очень красивая.

Архиепископ нахмурился еще больше и открыл конверт.

– Не должно нам прельщаться мирской красотой, Ансель, – сказал он с упреком и обратился к письму. – Ожидаю увидеть тебя завтра на испо… – Архиепископ изумленно распахнул глаза, прочтя написанное.

Я шагнул ближе.

– Господин?

Он не слушал меня и только смотрел на листок. Я сделал еще шаг, и Архиепископ резко вскинул голову и быстро заморгал.

– Я… – Архиепископ потряс головой и закашлялся, снова переведя взгляд на бумагу.

– Господин? – повторил я.

Услышав мой голос, он вдруг кинулся к камину и бросил письмо в огонь.

– Все хорошо! – рявкнул Архиепископ, сцепив руки за спиной. Они дрожали. – Не стоит тревожиться.

Но я встревожился. Я знал Архиепископа лучше всех на свете – и прежде дрожь была ему неведома, ни перед чем. Я посмотрел в камин, где письмо уже обратилось в черный пепел. И вновь мои руки сжались в кулаки. Если ведьма намерена напасть на Селию, как прежде на Филиппу, я ее четвертую. Она будет молить меня о костре.

Будто ощутив мой взгляд, Архиепископ обернулся ко мне.

– Соберите отряд, капитан Диггори. – Теперь он говорил ровнее. Холоднее. Взгляд Архиепископа снова метнулся к камину, и черты лица его напряглись. – Хоть я и всерьез сомневаюсь в достоверности слов этой женщины, мы должны следовать своим обетам. Обыщите округу и немедля обо всем доложите мне.

Я приложил кулак к груди, поклонился и хотел выйти, но Архиепископ вдруг схватил меня за локоть. Теперь его рука уже не дрожала.

– Если ведьма в самом деле на Западной стороне, приведи ее живой.

Я кивнул и снова поклонился. Решено. Чтобы жить, все конечности ведьме без надобности. Даже голова ей для этого не нужна. Ведьмы способны воскресать до тех самых пор, пока их не сожгут. Наставлений Архиепископа я не нарушу. И если я сумею умалить его неожиданную тревогу, приведя ведьму живой, то я готов привести сразу трех. По одной за него, за Селию и за себя самого.

– Будет сделано.

Кража

Лу

Той ночью мы спешно облачились в свои наряды в Солей-и-Лун. На чердаке театра, в нашем убежище и тихой гавани, было бесконечное множество одежд, способных помочь в маскировке: платья, плащи, парики, туфли и даже исподнее всех размеров, форм и цветов. Сегодня нам с Басом предстояло блуждать под луной под видом парочки влюбленных голубков, разодетых в роскошные наряды знати, а Коко – следовать за нами в качестве сопроводителя.

Я взяла Баса под руку и одарила взглядом, полным обожания.

– Спасибо тебе за помощь.

– Ах, Луи, ты ведь знаешь, как я не люблю это слово. «Помощь» подразумевает, что я оказываю тебе услугу.

Я фыркнула и закатила глаза.

– И впрямь, боже тебя упаси хоть что-нибудь в жизни сделать по доброте душевной и от чистого сердца.

– В моем сердце ничего чистого нет. – Лукаво подмигнув, Бас притянул меня к себе и наклонился ближе – шепнуть что-то на ухо. Он жарко дышал мне в шею. – Только золото.

Ну ясно. Я ткнула его локтем, с виду совершенно невинно, и отстранилась. После того кошмарного парада большую часть дня мы размышляли, как пробраться в дом Трамбле, минуя всю его охрану. В наличии этой охраны мы убедились, прогулявшись мимо его особняка. Родственник Баса жил рядом с Трамбле, поэтому оставалось надеяться, что наше присутствие поблизости ни у кого не вызвало подозрений.

Все было именно так, как описал Бас: лужайка за воротами, которую каждые пять минут обходили стражники. Басс заверил меня: охрана есть и внутри, а помимо них – еще и сторожевые собаки, выученные рвать незваных гостей насмерть. И хотя слуги Трамбле наверняка будут спать, когда мы войдем, они оставались дополнительной загвоздкой, непредсказуемой для нас. Кроме того, предстояло еще найти само хранилище ценностей – на поиски у нас могли уйти дни, а Трамбле, вероятно, вернется всего через несколько часов.

Тяжело сглотнув, я поровнее приладила светлый напомаженный парик и поправила на шее бархотку. Коко почувствовала мою тревогу и ладонью коснулась моей спины.

– Не волнуйся, Лу. Все будет хорошо. Бриндельские деревья не позволят никому учуять колдовство.

Я кивнула и выдавила улыбку.

– Да. Я знаю.

Свернув на улицу, где жил Трамбле, мы замолчали. Хрупкие деревья Бриндельского парка рядом с нами замерцали мягким светом. Сотни лет назад они служили моим предкам священной рощей. Когда же власть в Бельтерре захватила Церковь, власти попытались сжечь деревья дотла – и потерпели в этом сокрушительную неудачу. В отместку роща попросту выросла вновь за несколько дней, и поселенцы были вынуждены строить дома вокруг деревьев. Их волшебство до сих пор пульсировало в земле у меня под ногами – древнее и неизменное.

Мгновение спустя Коко вздохнула и снова коснулась моей спины. Почти что неохотно.

– Но соблюдать осторожность тебе действительно стоит.

Бас тут же обернулся к ней и нахмурился.

– Это в каком еще смысле?

Коко не обратила на него внимания.

– В доме Трамбле тебя ожидает… нечто. Возможно, кольцо, но, может быть, и что-то другое. Мне трудно разглядеть яснее.

– Что? – Я встала как вкопанная и развернулась к ней. – Что это значит?

Она смотрела на меня с болью в глазах.

– Я же сказала – не вижу. Все размыто и неопределенно, но что-то там точно есть. – Коко примолкла и склонила голову набок, будто вглядывалась в меня – или же скорее в нечто, чего не видела я сама. В нечто теплое, влажное, струившееся по венам у меня под кожей. – Это может быть нечто враждебное, но вряд ли оно причинит тебе вред. Но в нем определенно чувствуется сила.

– Почему ты не сказала раньше?

– Потому что раньше я не видела этого.

– Коко, мы ведь целый день все планировали…

– Правила устанавливаю не я, Лу! – рявкнула она. – Я вижу лишь то, что показывает твоя кровь.

Несмотря на споры Баса, Коко настояла на том, чтобы уколоть нам пальцы перед уходом. Я не возражала. Коко была Алой дамой и потому, в отличие от меня и других Белых дам, черпала свою магию не из земли. Нет, ее колдовство шло изнутри.

От крови.

Бас нервно взлохматил себе волосы.

– Возможно, стоило взять для дела другую ведьму крови. Бабетта могла бы подойти лучше…

– Черта с два, – прорычала Коко.

– Бабетте доверять нельзя, – добавила я.

Бас с любопытством посмотрел на нас.

– Но об этой чрезвычайно важной задаче вы ей почему-то рассказали…

Я фыркнула.

– Лишь потому, что заплатили ей.

– К тому же она мне должна. – Коко запахнулась в плащ, укрываясь от осеннего ветра. – Когда она покинула ковен крови, я помогла ей освоиться в Цезарине, но это было более года назад. Еще больше испытывать ее преданность я не хочу.

Бас любезно кивнул, наклеил на лицо улыбку и процедил:

– Предлагаю отложить эту беседу на потом. Поджариться на вертеле мне сегодня совсем не хочется.

– Тебя никто поджаривать не станет, – проворчала я, когда мы двинулись дальше. – Ты не ведьма.

– Это верно, – согласился он, задумчиво кивая. – Хотя мне подобный дар очень пригодился бы. Я всегда считал несправедливым, что все веселье досталось женщинам.

Коко пнула ему в спину камешек.

– Конечно, ведь гонения и преследование законом – это страсть как весело.

Он хмуро обернулся к ней и сунул в рот кончик пальца, на котором еще виднелся след от укола.

– А ты у нас, конечно, вечная жертва?

Я снова ткнула его в бок. На этот раз посильней.

– Умолкни, Бас.

Когда Бас открыл рот, чтобы заспорить, Коко лукаво ему улыбнулась.

– Следи за выражениями. Твоя кровь все еще у меня внутри.

Он смерил ее оскорбленным взглядом.

– Только потому, что ты силой вытребовала ее у меня!

Коко невозмутимо пожала плечами.

– Мне нужно было увидеть, не случится ли с тобой сегодня чего-нибудь интересного.

– И? – Бас уставился на нее свирепо и выжидательно. – Случится?

– Что, любопытно тебе?

– С ума сойти! И зачем, позволь узнать, я позволил тебе выпить своей крови, если ты даже не собираешься рассказывать…

– Я ведь уже сказала. – Она закатила глаза и с притворно-скучающим видом оглядела шрам у себя на запястье. – Я вижу лишь отрывки, и будущее постоянно меняется. Предвидение – не мой конек. Вот моя тетка способна увидеть тысячи вероятных событий, лишь лизнув…

– Потрясающе. Не представляешь, как я люблю наши приятнейшие беседы, но все же предпочту не знать подробностей предсказания будущего по крови. Уверен, ты меня поймешь.

– Но ведь ты сам сказал, как пригодился бы тебе ведьминский дар, – заметила я.

– Я просто проявил любезность, как настоящий джентльмен!

– Я тебя умоляю. – Коко фыркнула и снова пнула в него камешек, а потом ухмыльнулась, когда тот ударил Баса прямо в грудь. – Из всех моих знакомых ты последний, кого можно счесть джентльменом.

Мы расхохотались. Бас переводил гневный взгляд с меня на Коко, тщетно пытаясь угомонить наше веселье.

– Вот, значит, какова ваша благодарность за мою помощь. Возможно, мне все же стоит вернуться в особняк деда.

– Ой, хватит, Бас. – Я ущипнула его за руку, и Бас сердито посмотрел на меня. Я показала ему язык. – Ты согласился нам помочь, причем за долю, а не просто так. К тому же Коко выпила всего каплю, и надолго эта капля в ее теле не задержится.

– Уж надеюсь.

Коко в ответ щелкнула пальцем, и Бас запрыгал на месте так, будто у него загорелись штаны.

– Не смешно!

Но я все равно рассмеялась.

Уже скоро, даже слишком скоро, мы оказались перед домом Трамбле. Он был построен из красивого светлого камня и затмевал собою даже соседские, богато украшенные особняки. И вместе с тем явственно ощущалось, что роскошество в этом жилище сходит на нет. Растительность мерно покрывала фундамент, а ветер разбрасывал опавшие листья по лужайке. Клумбы усеивали побуревшие гортензии и розы, а рядом росло возмутительно экзотичное апельсиновое дерево. Все это обеспечила Трамбле чернорыночная торговля.

Я задумалась, любила ли Филиппа апельсины.

– Снотворное у тебя с собой? – шепнул Бас Коко. Она украдкой подошла к нам и кивнула, вытащив из-под плаща мешочек. – Отлично. Готова, Лу?

Не обратив на него внимания, я схватила Коко за локоть.

– Ты точно уверена, что собак оно не убьет?

Бас зарычал от нетерпения, но Коко еще одним щелчком пальцев его утихомирила. Она снова кивнула, а затем коснулась острым ногтем своего предплечья.

– В порошке по капле моей крови за каждого пса. Это всего лишь сухая лаванда, – добавила она, подняв мешочек. – Она усыпит их.

Я выпустила ее руку и кивнула.

– Хорошо. Тогда вперед.

Я накинула капюшон и бесшумно подкралась к кованой ограде, которая окружала участок. Шагов я не слышала, но знала, что Коко и Бас следуют за мной, держась в тени живой изгороди.

Замок на воротах был простой и крепкий, отлитый из того же железа, что и ограда. Я глубоко вздохнула. Я смогу. Минуло уже два года, но, разумеется, разумеется, я сумею сломать один простой замок. Пока я рассматривала его, из земли взросла, обвившись вокруг замка, сверкающая золотая нить. Дрожа, она змеей окольцевала и мой указательный палец, образуя связь между мной и предметом моего колдовства. Я облегченно выдохнула, а потом снова глубоко вдохнула, чтобы собраться. Будто ощутив мои колебания, еще две нити возникли из-под земли и поплыли к Коко и Басу, а затем впились в грудь каждому из них и исчезли внутри. Я хмуро посмотрела на мелких золотистых пакостниц.

«Задаром ничего не бывает, – послышался на задворках моего разума ненавистный голос. – Чтобы сломать одно, нужно сломать другое. Кость за замок… или же можно разрушить сердечную связь. Природа требует равновесия».

Пусть к чертям катится эта природа.

– Что-то не так? – Бас осторожно подошел ближе, глядя то на меня, то на ворота. Но золотых нитей он не видел. Эти узоры существовали лишь в моем разуме. Я обернулась к Басу, чувствуя, как к губам подступают обидные слова.

Жалкий, ничтожный трус. Разумеется, я никогда не смогла бы полюбить тебя.

Ты и так в себя самого влюблен по уши.

И в постели ты бездарность.

С каждой из этих мыслей нить между Басом и замком пульсировала все ярче. Но нет. Не позволяя себе передумать, я резко повернула палец, и руку пронизала боль. Сжав зубы, я смотрела, как нити исчезают, возвращаясь в землю вихрем золотой пыли. Замок щелкнул, и меня захлестнул яростный восторг.

Я справилась.

Первый шаг пройден.

Задерживаться и праздновать успех я не стала. Вместо этого быстро открыла ворота – осторожно, чтобы не задеть палец, который теперь торчал под неестественным углом, – и вошла. Коко прошла мимо меня и направилась к главному входу, а следом за ней и Бас.