Змей и голубка

– Разумное решение, – продолжал Бас. – Поскольку олухи вроде Трамбле прячут свои ценности под семью замками за семью дверями под надзором стражников и сторожевых псов – и это явно еще не все. А уж теперь, после того, что стало с дочерью Трамбле, предосторожностей наверняка еще прибавится. Ведьмы похитили ее среди ночи, верно? Уверен, отныне Трамбле будет осмотрителен вдвойне.

Вот ведь подгадила мне эта Филиппа.

Хмурясь, я бросила взгляд на окно кондитерской. Там на витрине красовались всевозможные вкусности – торты в глазури, сахарные батоны, шоколадные тарталетки, а также разноцветные макаруны и фруктовые слоеные пирожные. Довершали картину малиновые эклеры и яблочные пироги.

Из всего этого безобразия, однако, только при виде булочек в карамели с корицей и сливками мой рот действительно наполнился слюной.

И тут, как по заказу, на пустое сиденье перед нами плюхнулась Коко. Она поставила передо мной тарелку с булочками.

– Ешь.

Я готова была ее расцеловать.

– Ты просто богиня. Ты ведь это знаешь, да?

– Конечно. Только не жди, что я стану держать твои волосы, когда потом тебя будет тошнить. Ах да, и с тебя серебряная крона.

– Вот еще. Это ведь и мои деньги…

– Да, вот только булочку ты и так можешь выклянчить у Пана когда пожелаешь. Так что считай, что крона – это плата за услугу.

Я оглянулась на низкорослого полного мужчину, который стоял за стойкой, – Иоганна Пана – виртуоза-кондитера и того еще болвана. Но, что важнее, он был близким другом и наперсником мадемуазель Люсиды Бреттон.

А мадемуазель Люсида Бреттон – это я. Только в светлом парике.

Порой носить мужской костюм мне не хотелось – и я быстро обнаружила, что Пан питает слабость к прекрасному полу. Обычно мне достаточно было просто похлопать ресницами, чтобы добиться желаемого. Иногда приходилось проявлять… чуть большую изобретательность. Я тайком покосилась на Баса. Он и не подозревал, каких гнусностей успел натворить с бедняжкой мадемуазель Бреттон за прошедшие два года.

Пан совершенно не выносил женских слез.

– Я сегодня одета мужчиной. – Я вцепилась в первую булочку, безо всяких церемоний откусив от нее сразу половину. – К тму же он прдпчтает… – Я резко проглотила кусок, и на глазах выступили слезы, – блондинок.

Темные глаза Баса так и источали жар при взгляде на меня.

– В таком случае у этого господина дурной вкус.

– Фу. – Коко закатила глаза. – Может, хватит? Такие воздыхания тебе не к лицу.

– А тебе усы не к лицу…

Я оставила их препираться и снова занялась булочками. Коко набрала их столько, что хватило бы на пятерых, но я была готова осилить эту тяжкую ношу. Увы, всего три булочки спустя эта парочка ухитрилась испортить аппетит даже мне. Я резко отставила тарелку.

– Бас, у нас нет такой роскоши, как время, – перебила я, видя, что Коко готова кинуться на него с кулаками. – К утру кольца уже не будет, а значит, провернуть дело нужно сегодня. Ты нам поможешь или нет?

Он нахмурился, услышав мой тон.

– Лично я не понимаю, ради чего вся эта суета. Чтобы скрыться, кольцо невидимости тебе не нужно. Ты ведь знаешь, тебя могу защитить я.

Ха. Снова пустые обещания. Возможно, именно поэтому я его и разлюбила.

Бас бывал разным – обаятельным, хитрым, беспощадным, – но защитником его не назовешь. О нет, он слишком увлекался более важными делами – например тем, чтобы при первом же намеке на беду бежать прочь и спасать собственную шкуру. Я его не винила. В конце концов, он ведь был мужчиной, а целовался так хорошо, что за это многое можно было простить.

Коко свирепо уставилась на него.

– Как мы уже сказали, причем несколько раз, кольцо дарует владельцу не только невидимость.

– Ах, mon amie[7], признаться, я не слушал.

Когда он ухмыльнулся и послал ей воздушный поцелуй, Коко стиснула кулаки.

– Bordel[8]! Клянусь, однажды я тебя просто…

Я вмешалась, пока она не пустила кровь.

– Это кольцо защищает владельца от колдовства. Примерно как балисарды шассёров. – Я посмотрела на Баса. – Ты явно должен понимать, как это может быть для меня полезно.

Улыбка Баса померкла. Он медленно протянул руку и коснулся моего кружевного галстука, проведя пальцами вдоль шрама, который скрывался под ним. У меня по спине побежали мурашки.

– Но ведь она тебя не нашла. Тебе ничто не грозит.

– Пока что.

Долгое мгновение Бас смотрел на меня, так и не отнимая руки от моей шеи. Наконец он вздохнул.

– И ты готова на все, чтобы добыть это кольцо?

– Да.

– Даже на… колдовство?

Я тяжело сглотнула, коснулась ладони Баса, переплетя его пальцы со своими, и кивнула. Он опустил наши сцепленные руки на стол.

– Что ж, тогда согласен. Я тебе помогу. – Он выглянул в окно, и я проследила за его взглядом. Все больше и больше людей собирались на парад принца. И хотя большинство весело смеялись и болтали с почти осязаемым восторгом, где-то под ним чувствовалась скрытая тревога – она виделась в том, как напряженно они сжимали губы, как резко и стремительно бегали их глаза. – Сегодня, – продолжил Бас, – король проводит бал в честь возвращения своего сына из Амандина. На празднество приглашены все знатные господа – в том числе и мсье Трамбле.

– Как кстати, – пробормотала Коко.

Мы разом насторожились, заслышав на улице волнение – все глаза обратились к мужчинам, которые показались в толпе. Одетые в мундиры королевского синего цвета, они маршировали колонной по трое, четко шаг в шаг, и каждый держал у груди серебряный клинок. С обеих сторон их сопровождали констебли, покрикивая на пешеходов и разгоняя их по тротуарам.

Шассёры.

Преданные служители Церкви и охотники, они защищали королевство Бельтерру от сверхъестественных сил – а именно, от Белых дам, смертоносных ведьм, которые не давали покоя местным глупцам, погрязшим в предрассудках. Я смотрела, как шассеры проходят мимо, и чувствовала, что по моим венам разливается подавленный гнев. Будто это мы вторглись на эту землю, будто она не принадлежала когда-то нам.

«Это не твоя борьба». Я вскинула подбородок и мысленно одернула себя. Древняя война между Церковью и ведьмами больше меня не касалась – с тех самых пор, как я покинула мир колдовства.

– Не стоит тебе здесь оставаться, Лу. – Коко наблюдала за шассерами, которые выстроились вдоль улицы, никого не подпуская к королевской семье. Парад должен был скоро начаться. – Лучше нам встретиться в театре. В такой большой толпе опасно, наверняка быть беде.

– Я ведь переодета, – с трудом выговорив это с набитым ртом, я проглотила булочку. – Меня никто не узнает.

– Но ведь Андре и Грю узнали.

– Лишь из-за голоса…

– Я с вами встретиться смогу только после парада. – Бросив мою руку, Бас встал и похлопал себя по жилету, скабрезно усмехнувшись. – Такая большая толпа – это целое море денег, и я планирую в нем утопиться. Прошу меня простить.

Он отсалютовал нам шляпой и пошел прочь, маневрируя между столиков. Коко вскочила на ноги.

– Этот мерзавец забудет все свои обещания, как только исчезнет из виду. Наверняка сдаст нас констеблям – или того хуже, шассерам. Не знаю, как ты можешь ему доверять.

Не раз и не два мы с Коко спорили о том, что я рискнула раскрыть Басу свою истинную сущность. Свое настоящее имя. И неважно, что это случилось в ночь, когда виски и поцелуев было слишком много. Дожевывая последнюю булочку и избегая взгляда Коко, я в очередной раз попыталась не пожалеть об этом поступке.

От сожалений толку нет. Мне оставалось просто довериться Басу. Теперь мы с ним повязаны.

Коко смиренно вздохнула.

– Я за ним прослежу, а ты уходи отсюда поскорей. Встретимся в театре через час?

– Договорились.

Из кондитерской я вышла спустя всего несколько минут. На улице столпились десятки девиц, которые в ожидании принца были уже на грани истерики, но на пороге, преграждая мне путь, стоял незнакомец в буром шерстяном пальто. Поистине огромный – выше меня больше чем на голову, широкоплечий, с сильными руками. Он тоже смотрел на улицу, но наблюдал как будто бы не за парадом. Плечи у мужчины были напряжены, и стоял он так, словно готовился в любой миг кинуться в бой.

Я кашлянула и постучала его по спине. Он не сдвинулся с места.

Я попыталась снова. Он слегка отстранился, но пройти я все равно не могла.

Ясно. Закатив глаза, я толкнула его плечом в бок и попыталась протиснуться в узкий зазор между ним и дверным косяком. Видимо, это он все-таки почувствовал, потому что наконец-то обернулся – и тут же двинул мне локтем прямо в нос.

– Твою мать! – Схватившись за нос, я отшатнулась и уже второй раз за утро рухнула на пол мягким местом. К глазам подступили предательские слезы. – Ты что творишь?

Незнакомец быстро протянул мне руку.

– Прошу прощения, мсье. Я вас не заметил.

– Да уж видно. – Я демонстративно не приняла его руки и вскочила на ноги. Отряхнув штаны, я попыталась протолкнуться мимо него, но снова он преградил мне дорогу. Потертое пальто мужчины распахнулось, а под ним обнаружился плечевой ремень, натянутый через грудь. Ножи всех форм и размеров заблестели на нем, но при виде лишь одного клинка – того, что лежал в ножнах у самого сердца, – мое собственное сердце замерло. Переливчатый и серебристый, он был украшен огромным сапфиром, который грозно мерцал на рукояти.

Шассер.

Я вжала голову в плечи. Вот же дрянь.

Глубоко вздохнув, я заставила себя успокоиться. Сейчас, когда я была переодета, шассер был мне ничем не опасен. Я не сделала ничего дурного. Пахла корицей, а не колдовством. К тому же разве между всеми мужчинами не существует некое негласное товарищество? Взаимное и общее осознание своей собственной важности?

– Вы пострадали, мсье?

Так. Сегодня я мужчина. Я справлюсь.

Я заставила себя поднять взгляд.

Помимо возмутительно высокого роста, первым делом я заметила латунные пуговицы его пальто – цветом они подходили под его медно-золотые волосы, сверкавшие на солнце, точно маяк. Из-за этих волос, равно как из-за прямого носа и выразительных губ, для шассера он был на удивление красив. Раздражающе красив. Я не удержалась и уставилась на него. Густые ресницы окаймляли глаза цвета моря.

Эти самые глаза смотрели на меня с нескрываемым изумлением.

Черт. Я схватилась за усы, которые из-за падения съехали и теперь попросту свисали с моего лица.

Что ж, попытка была достойная. Мужчины, быть может, и гордецы, но вот женщины прекрасно знают, когда пора делать ноги.

– Все в порядке. – Я быстро вжала голову в плечи и попыталась протиснуться мимо него, надеясь поскорей убраться подальше. И хотя я все еще не совершила ничего дурного, по острию ножа ходить не стоило. А не то, не ровен час, нож сам по мне пройдется. – Просто будьте повнимательней в следующий раз.

Он не сделал и шага.

– Вы женщина.

– Неплохо подмечено. – И снова я попыталась протолкнуться мимо – на этот раз с силой большей, чем стоило бы, – но он схватил меня за локоть.

– Почему тогда вы одеты мужчиной?

– А вы корсет носить пробовали? – Я обернулась к нему, прилепляя обратно усы с тем достоинством, на которое еще была способна. – Если бы пробовали, спрашивать такое вряд ли бы стали. В брюках ходить куда свободней.

Он уставился на меня так, будто у меня на лбу выросла третья рука. Я ответила суровым взглядом, и он слегка потряс головой, словно пытаясь ее проветрить.

– Я… приношу свои извинения, мадемуазель.

На нас уже начали глазеть. Я тщетно пыталась высвободить руку, чувствуя, как внутри нарастает паника.

– Отпустите…

Но он только крепче вцепился в меня.

– Я вас чем-то обидел?

Напрочь потеряв терпение, я со всей силы дернулась прочь.

– Да ты мне копчик сломал, дурень, вот чем!

Вероятно, шассера потрясла моя грубость, потому что выпустил он меня так резко, будто я его укусила. А потом уставился на меня с неприязнью на грани отвращения.

– Я в жизни не слышал от дамы подобных выражений.

Ах да. Шассеры ведь праведники. Вероятно, он счел меня дьяволом.

И не то чтобы очень ошибся.

Я одарила его кокетливой улыбкой, пятясь и изо всех сил хлопая ресницами в попытке изобразить манеру Бабетты. Когда он не попытался снова меня задержать, дышать стало чуть легче.

– Значит, не с теми дамами ты водишься, шасс.

– Так, значит, вы куртизанка?

Я бы рассвирепела, услышав это, если бы только не знала нескольких весьма уважаемых и достойных куртизанок – не сказать, кстати, что в их число входила Бабетта. Чертова вымогательница. Я картинно вздохнула:

– Увы, но нет, и весь Цезарин скорбит об этом.

У него на лице заиграли желваки.

– Как ваше имя?

Гром бурных аплодисментов избавил меня от необходимости отвечать. Королевская семья наконец свернула на нашу улицу. Шассер отвернулся лишь на секунду, но мне большего было и не нужно. Я скользнула за спины особенно восторженных девиц – они кричали имя принца так визгливо, что только собаки должны были бы слышать этот писк, – и исчезла прежде, чем шассер успел обернуться.

Однако со всех сторон на меня тут же обрушились людские локти, и я очень быстро поняла: я слишком мала, низкоросла и худа, чтобы пробиться через толпу. Во всяком случае без помощи ножа. Ответив на пару тычков тем же, я поискала глазами местечко повыше – переждать там процессию. Где-нибудь понеприметней.

Нашла.

Подпрыгнув, я ухватилась за подоконник старого песчаникового здания, пробралась по водосточной трубе и вскарабкалась на крышу.

Опершись локтями на парапет, я оглядела улицу, которая расстилалась внизу. Золотые флаги с гербом королевской семьи развевались у каждого порога, торговцы продавали еду на каждом углу. И хотя их жареный картофель, сосиски и сырные круассаны пахли очень ароматно, в городе все равно несло рыбой. Рыбой и дымом. Я сморщила нос. Такова уж одна из прелестей жизни на тоскливом сером полуострове.

Сам Цезарин воплощал собой серость. Грязно-серые дома наседали друг на друга, как сардины в банке, а полуразваленные улицы тянулись мимо грязных серых рынков и серых гаваней, которые были еще грязней. Все вокруг окутывало вечное облако трубного дыма.

Эта серость была удушающей. Безжизненной. Скучной.

И все же есть в жизни вещи пострашнее скуки. И дым порой идет не только из труб.

Аплодисменты достигли апогея, когда семейство Лионов проезжало мимо дома, на крыше которого я сидела.

Король Огюст махал народу из своей позолоченной кареты, а его золотые кудри развевались на осеннем ветру. Его сын Борегар сидел рядом. Эти двое были совершенно друг на друга не похожи. Первый – светлоглаз и светлокож, а второй унаследовал от матери темные волосы, смуглую кожу и глаза с нависшими веками. Но вот улыбки их очень похожим образом сочились обаятельностью.

Даже с излишком, на мой вкус. Оба так и источали высокомерие.

Жена Огюста сидела позади них и смотрела волком. Я не могла ее винить – у меня и самой был бы такой взгляд, если бы любовниц у моего супруга скопилось больше, чем пальцев на ногах и руках. Впрочем, заводить супруга и связывать себя с кем-либо узами брака я все равно не собиралась, боже упаси.

Зрелище было малоинтересное, и я уже хотела отвернуться, как вдруг на улице что-то изменилось. Едва уловимое, как если бы ветер переменился на полпути. Почти неслышный гул эхом прокатился по мощеной дороге, и весь шум толпы – как и все запахи, вкусы и прикосновения – ушел в небытие. Мир застыл. Я отшатнулась назад, подальше от края крыши, и волоски у меня на шее встали дыбом. Я поняла, что будет дальше. Узнала то чувство, когда неведомая сила едва-едва касается кожи, узнала знакомый гул в ушах.

Колдовство.

А затем послышались крики.

Коварны женские умы

Рид

Запах преследовал ведьм повсюду. Сладкий и травяной, но все же резкий – слишком резкий. Как от ладана, который Архиепископ возжигал на Мессах, но еще острее. И хотя с тех пор, как меня посвятили в духовный сан, прошло уже несколько лет, привыкнуть к этому запаху я так и не сумел. Даже теперь, едва ощущаясь на ветру, он жег мне горло. Душил меня. Будто бы дразнил насмешкой.

Этот запах был мне ненавистен.

Я извлек из ножен у сердца балисарду и оглядел толпу вокруг. Жан-Люк настороженно посмотрел на меня.

– Чуешь беду?

– А ты разве нет? – шепнул я в ответ. – Запах слаб, но он есть. Они уже принялись за дело.

Жан-Люк вытащил собственную балисарду из нагрудного ремня и принюхался.

– Я предупрежу остальных.

И он нырнул в толпу, не промолвив больше ни слова. Жан-Люк тоже не надел униформу, но толпа все равно расступалась перед ним, как Красное море перед Моисеем. Возможно, все дело было в сапфире, который венчал его нож. Люди зашептались у него за спиной, а самые проницательные оглянулись и на меня. В их глазах блеснуло осознание.

Шассеры.

Мы подозревали, что ведьмы нападут именно здесь и сейчас. С каждым днем они действовали все смелее – потому-то половина моих братьев и выстроилась вдоль улицы в форме, а другая половина, в простой одежде, подобной моей, скрывалась в толпе на виду. Мы ждали. Мы наблюдали.

Мы охотились.

Мужчина средних лет шагнул ко мне. За руку он держал маленькую девочку. Тот же цвет глаз. Те же черты лица. Дочь.

– Господин, нам грозит беда? – спросил он, и еще несколько человек оглянулись, услышав это. Нахмурили брови. Стали нервно оглядываться. Дочь мужчины вздрогнула, сморщила нос и выронила флажок. Он завис в воздухе на миг дольше, чем должен был, и только затем опустился на землю.

– Папа, у меня болит голова, – прошептала она.

– Тише, дитя. – Мужчина посмотрел на кинжал в моей руке, и его взгляд слегка смягчился. – Этот человек – шассер. Он нас убережет. Верно, господин?

В отличие от дочери, он еще не учуял колдовства. Но скоро и он ощутит его.

– Вы должны сейчас же уйти, – сказал я резче, чем собирался. Девочка снова вздрогнула, и отец приобнял ее за плечи. Мне вспомнились слова Архиепископа: «Будь им утешением, Рид. Ты должен не только защищать людей, но и внушать им веру и успокоение». Я тряхнул головой и попытался снова: – Прошу, мсье, вернитесь домой. Осолите двери и окна. И не выходите, пока…

Душераздирающий крик заглушил мои слова.

Все застыли.

– ИДИТЕ! – Я затолкнул мужчину и его дочь в кондитерскую, которая была позади нас. Он едва успел перешагнуть порог, как остальные кинулись следом, не разбирая дороги, врезаясь друг в друга. Криков становилось все больше, и отовсюду разом послышался неестественный хохот. Я прижал кинжал к телу, стал пробиваться через растревоженную толпу и ненароком врезался в пожилую женщину.

– Осторожней. – Стиснув зубы, я поймал ее за хрупкие плечи прежде, чем старушка упала и расшиблась бы насмерть. Мутные глаза, моргая, уставились на меня, и морщинистых губ коснулась странная улыбка.

– Благослови тебя господь, юнец, – прохрипела она. Затем с неожиданной грацией развернулась и исчезла в толпе людей, бежавших мимо. Лишь несколько секунд спустя я ощутил приторный запах, который остался от старухи, и мое сердце екнуло.

– Рид! – Жан-Люк стоял в королевской карете. Десятки моих братьев окружили ее, сверкая сапфирами кинжалов и отгоняя перепуганных горожан. Я пошел к нему, но тут толчея впереди сместилась в сторону, и наконец я увидел их.

Ведьм.

Они скользили по улице с безмятежными улыбками, их волосы колыхались на несуществующем ветру. Ведьм было три. Они хохотали, а людские тела вокруг падали наземь лишь по щелчку их пальцев.

Хоть я и молил Господа о том, чтобы их жертвы остались живы, но часто размышлял, не будет ли смерть милосердней. Те, кому повезло меньше, пробуждались, лишившись всяких воспоминаний о своем втором ребенке или, к примеру, приобретя неутолимую жажду человеческой плоти. В прошлом месяце нашли дитя без глаз. Еще один мужчина утратил способность спать. Другой до конца жизни изнывал от любви к женщине, которую никто, кроме него, не видел.

Каждый раз все было иначе, чем прежде. И каждый раз – страшнее.

– РИД! – Жан-Люк замахал руками, но я не обратил на него внимания. Осмысленность уже почти готова была уступить место тревоге – я смотрел, как ведьмы надвигаются на королевскую семью. Медленно, неторопливо, будто целый батальон шассеров не бежал к ним со всех ног. Тела жертв стали подниматься в воздух, будто марионетки, формируя вокруг ведьм человеческий щит. Я в ужасе смотрел, как один мужчина сам ринулся вперед и напоролся на балисарду одного из моих братьев. Ведьмы захохотали и продолжили неестественным образом выгибать пальцы. С каждым движением на ноги поднималось очередное безвольное тело. Чертовы кукловоды.

Я не понимал, что происходит. Обычно ведьмы действовали тайно. Нападали из тени. С их стороны подобная явность – подобная картинность – была попросту неразумна. Разве что…

Разве что мы не всецело уловили суть происходящего.

Я кинулся направо, к песчаниковым домам, чтобы забраться повыше и оглядеть толпу. Цепляясь за стену дрожащими пальцами, я заставил себя карабкаться наверх. До каждой выемки в камнях приходилось тянуться все выше. Мир вокруг сливался в размытое пятно. Кружился перед глазами. В груди у меня стало тесно, кровь ревела в ушах. Главное – не смотреть вниз. Только вверх…

За краем крыши показалось знакомое усатое лицо. Сине-зеленые глаза. Веснушчатый нос. Девушка из кондитерской.

– Зараза, – сказала она. А потом исчезла из виду.

Глядя только туда, где скрылась девушка, я с новой силой направился вперед. За несколько секунд я забрался на уступ, но она уже прыгнула на соседнюю крышу. Одной рукой девчонка придержала шляпу, а другой продемонстрировала мне средний палец. Я хмуро посмотрел на нее. Какой бы откровенно дерзкой ни была эта маленькая дикарка, сейчас мне не до нее.

Я обернулся и посмотрел вниз. Все снова завертелось перед глазами, и мне пришлось ухватиться за уступ.

Люди прятались в магазинах, но их было слишком много. Места хватало далеко не всем. Лавочники пытались навести порядок, а тех, кто стоял у дверей, попросту топтали. Владелец кондитерской сумел забаррикадировать свою дверь, и те, кто остался на улице, визжали и колотились в окна. А ведьмы между тем подступали все ближе.

Я оглядывал толпу в поисках того, что мы упустили. Ведьм окружило уже больше двадцати тел – некоторые свесили головы, лишившись чувств, а другие, напротив, мучительно осознавали все происходящее с ними. Один мужчина висел в воздухе, раскинув руки, словно распятый на невидимом кресте. Он разевал рот в беззвучных криках и выдыхал дым. Одежда и волосы одной из женщин развевались, будто под водой, и она беспомощно цеплялась за воздух. Лицо ее синело. Она тонула на суше.

При виде этих ужасов шассеры один за другим бросались в бой.

Даже издали я видел в их лицах яростное стремление защитить невинных. Но шассеры так спешили помочь другим, что позабыли о главной нашей задаче – оберегать королевскую семью. Теперь карету окружали лишь четверо – двое шассеров и двое гвардейцев. Жан-Люк держал за руку королеву, а король выкрикивал приказы – нам, своей страже, любому, кто повиновался бы, – но шум заглушал каждое слово.

А сзади к ним, совершенно неприметная, подкрадывалась старуха.

Осознание обрушилось на меня камнем. Дыхание перехватило. Ведьмы, проклятия – все это был просто спектакль. Отвлекающий маневр.

Не задумываясь о том, как далеко внизу земля, я схватился за водосток и соскочил с края крыши. Жестяная труба застонала и прогнулась под моим весом. На полпути она полностью отделилась от стены, и я прыгнул, задержав дыхание, и приготовился к удару. Острая боль прошила ноги, когда я коснулся земли, но останавливаться я не стал.

– Жан-Люк! Сзади!

Он обернулся ко мне, и в тот же миг мы оба посмотрели на старуху. В глазах Жана-Люка мелькнуло понимание.

– Вниз! – Он толкнул короля на пол кареты. Остальные шассеры кинулись оббегать карету, спеша на его зов.

Ведьма оглянулась на меня, и на лице ее расплылась все та же странная улыбка. Она взмахнула рукой, и приторный запах вокруг усилился. С пальцев ведьмы сорвался поток воздуха, но колдовство не могло коснуться нас – уберегали балисарды. В каждой из них была расплавленная капля первоначальной реликвии Святого Константина, благодаря чему ворожбы мы могли не опасаться. Я ощутил, как отвратительно-сладкий воздух проносится мимо, но навредить мне он не сумел. И моим братьям тоже.

Но вот гвардейцам и горожанам рядом с нами повезло меньше. Они разлетелись в разные стороны, врезаясь в карету и магазины. В глазах ведьмы вспыхнуло торжество, когда один из моих братьев оставил свой пост, чтобы им помочь. Она быстро – неестественно быстро – направилась к двери кареты. Сверху показалось лицо принца Борегара, который неверяще оглядывал беспорядки вокруг. Ведьма зарычала на него, искривив рот. Но вскинуть руки она не успела – я схватил ее и придавил к земле.