Очищение духом

До деревни за этот день она не дошла. Когда стало совсем темно, расстелила на траве плащ, улеглась на него и стала смотреть на звёзды. Холодные ледяные кристаллы в небесной тиши светили ярко и спокойно, и такой же ледяной осколок белого месяца озарял блеклым светом рощу, обступавшую Ривелсею, и деревья отбрасывали на землю смутные и мутные тени.

Она не спала всю ночь. И даже не пыталась заснуть. Старалась отогнать от себя все мысли, но всё равно не могла успокоиться. Вспомнилась мать, всю себя посвятившая тому, чтобы продлить и облегчить жизнь людей, вспомнился отец, всегда помогавший тем, кто нуждался в его помощи. И его слова вспомнились, сказанные в тот день, когда разбился с лошади сосед-ростовщик. Уже вечером, когда поужинали и Ривелсея с отцом, как у них вошло в привычку и традицию, гуляли перед сном по ближней рощице. Долго тогда молчали, Ривелсея смотрела, как солнце своими последними лучами проникает сквозь ветви деревьев, и вдыхала пряный, терпкий до неимоверности воздух ранней осени, который на взрослого человека обрушивает потоки воспоминаний, на ребёнка – фантазий, на подростка – тоски. Ривелсее было тогда четырнадцать, она запомнила этот вечер: гуляли долго, наконец отец посмотрел на солнце, потом на дочь, остановился и сказал, даже не обозначая, о ком идёт речь – это и так было понятно. «Что вот сказать про него? Не был он ни хорошим, ни добрым, людей обирал, обманывал, богатство себе копил. А убился – и жалко его, не за дела, а просто, как человеку человека может быть жалко. Пусть и добра он мало делал, и не любил, быть может, никого, однако же он место на этом свете своё занимал, и никто его на этом месте заменить не сможет. Родился человек – место занял, умер – оно навеки пустым остаётся, никто на него уже не встанет. Жил человек так, как нужным считал, и не может же быть, чтобы жизнь свою он зря прожил. Каждый человек – не зря на этом свете живёт».

Молчали опять долго. Потом он добавил: «И лошадь его мне жалко. Ведь из-за неё он расшибся, а лошади – существа разумные. Поэтому жалко. Ведь нет страшнее муки, чем ощущать себя причиной смерти человека».

Совсем некстати, совсем невовремя вспомнились ей тихие слова отца, его чуть смуглое лицо, широкие плечи и ясные голубые глаза. Буря сомнений в душе переросла в смерч, и утишить его была не в состоянии даже ратлерская мощь. Но образ отца в её сознании сменился другим, сумрачным и властным, и слова вспомнились другие, холодные и до боли правильные, выверенные многими жизнями и многими смертями. «Жизнь каждого человека должна быть полезна и разумна. Живущий неразумно не живёт, а существует. В случае, когда он кому-то наносит вред, он недостоин существовать, если те, кому он его наносит, не являются такими же, как он». Железные слова. Железная ратлерская логика. Та логика, которую Ривелсея должна была осмыслить, понять и принять. Она очень старалась, но пока не могла.

Следующий день тоже лёг весь в путь от рассвета до заката. Липенцы оказались несколько дальше, чем предполагала Ривелсея. Этот день для неё был легче предыдущего. Всю ночь в её душе шла борьба, а утром на лице уже ничего не отображалось, само лицо стало выглядеть неестественно холодным и непроницаемым. Словно лёд на воде, и никто не знает, спокойна или нет вода под ним.

Уже когда солнце пошло к закату, Ривелсея, утомившись, устроила привал и легла на траву, чтобы немного отдохнуть. Ветер гнал по небу клочковатые облака, которые солнце окрасило в розовый цвет. Спокойно и тихо было на земле, а облака неслись быстро и легко, куда-то на юго-восток, в сторону города Невильна и Росолесной. Но мысли Ривелсеи сейчас не собирались следовать за ними. Не прошло и часа, как её фигурка поднялась с земли и поглотилась вскоре надвигающимися сумерками.

Лес вокруг уже спал, и над дорожкой среди него, освещаемой лишь редкими звёздами, висела полная тишина. Ривелсее не хотелось почему-то спать и она рассчитывала к утру добраться до деревни и выспаться уже там, и шла она очень быстрым шагом, по-ратлерски, без остановок и передышек.

Когда луна, поднявшаяся в полночь, стала уходить за горизонт, Ривелсея остановилась. С детства она привыкла доверять своим опущениям, и сейчас она почувствовала, что её видит не только спящий лес, но и кто-то ещё. Постояв несколько секунд, она сделала шаг по дороге и тут же услышала шорох и треск в кустах, а затем мелькнул свет и послышался сдержанный хриплый кашель.

На дорогу выскочили шестеро мужчин с огнём в руках, быстро обступив Ривелсею со всех сторон и лишая её возможности бежать, чего она делать, впрочем, совершенно не собиралась.

– Доброй ночи, – непонятно зачем и почему сказала она, почти уже уверенная в том, что эта ночь для кого-то, скорее всего, будет не совсем доброй.

Один, тот, что был помоложе, хохотнул и уставился на неё тупым недвусмысленным взглядом, буквально щупая им её и глупо хихикая. Это практически сразу взбесило Ривелсею. Да, она считала себя красивой, но не терпела, когда так пристально рассматривали её тело. Двое других нахмурились и сжали губы. Ещё двое стояли чуть поодаль и, видимо, ждали приказа или действий с чьей-либо стороны. Последний, видимо, старший, бородатый мужик, подойдя к ней, сказал грубым неприятным голосом:

– Не надо, детка, по лесам гулять ночью. Куда ты идёшь и зачем?

Ривелсея смолчала. Она была уверена, что идёт именно сюда. Нервное напряжение захлестнуло её тело, и опять прошла мелкая неприятная дрожь. Нет, не страх, конечно. Просто нервы.

– Хотя неважно, – закончил мужик. – Идёшь ты с нами, и давай без фокусов. Бежать некуда, помощь не придёт. А ну-ка иди сюда…

Он грубо схватил её за руку, и в тот миг, когда глаза их встретились, Ривелсея увидела в его взгляде ту же тупость и сладострастность, что и у молодого. Рукав затрещал, одна из пуговиц плаща отскочила и упала на землю. Вывернув ей карман, он извлёк оттуда золотые монеты и жадно сжал в своём кулаке; затем, нарочно сильно прижав её к себе, вывернул другой карман, в котором ничего не обнаружил, и плюнул на землю. Другие обступили Ривелсею плотным кругом, дыша ей в ухо, одновременно косясь на предводителя и явно думая о том, сколько денег он даст каждому из них.

– А теперь, девочка… – продолжил главарь, снова протягивая к ней руки, подходя к ней сзади и плотно прижимаясь к её задней части.

Ривелсея стояла и ничего не делала до этого момента. Это было не оцепенение, не испуг, она ждала гнева. И дождалась. Слово «девочка» было произнесено явно зря, оно напоминало Ривелсее исключительно о ратлерском клане и её Великом Мастере. Пусть это звучало пренебрежительно в его устах, но чтобы какой-то грязный карманник называл её так же, как Веттар Нарт!

Сначала она ударила кулаком по физиономии этого предводителя. Несильно, тот отлетел всего метра на полтора и с громкой руганью поднялся, а Ривелсея быстрым, оттренированным движением выхватила меч. Под плащом и в темноте его не заметили или просто не предполагали, что у такой хрупкой на вид девушки он может быть.

Дальше – проще. «Удар ратлера» по тому, кто стоял ближе всех. Меч «Ярость» с неприятным скрипом прошёл сквозь мясо, и хруст костей, разламываемых его нечеловеческой мощью, смешался с утробным предсмертным криком. Враг, словно мешок с песком, упал на землю, забрызгав чистый ратлерский плащ Ривелсеи своей силой, запах которой тут же тяжело повис в воздухе. Только тут нападавшие, поняв, что дело пошло гораздо дальше обычной потехи над молодой девушкой, достали ножи и топоры, а предводитель бросился на неё, размахивая огромной, длинной и тяжёлой железной цепью. Уклонившись от её удара, Ривелсея выставила вперёд лезвие меча и легко всадила его по рукоятку в области груди.

Сложнее было, когда оставшиеся трое, исключая молодого, разозлившиеся уже не на шутку, бросились на неё, не вынашивая больше никаких иных планов, как только размозжить ей череп. Тут нельзя медлить, нужно бить верно, быстро и наверняка.

И она ударила.

«Вихрем Победы».

Даже трудно описать, насколько этот приём красив и при этом ужасен. Ривелсея сосредоточилась на движениях меча, только на них – и забыла про всё на свете на несколько секунд. Это было словно сон или медитация – ни эмоций, ни жажды убийства, а только наслаждение красотой приёма. Тела врагов словно смазались как-то, ибо Ривелсея уже не могла видеть нормально, кружась в этом железном вихре, а потом упали на траву, иссечённые таким числом ран, как если бы их пропустили через мясорубку или бросили на несколько минут среди стаи голодных волков. Уже не люди. Даже не трупы и не тела. Просто куски мяса.

Оглянувшись, Ривелсея увидела, что молодой стоит шагах в десяти от неё, и ужас был в его взгляде очень глубокий и неподдельный. Животный, звериный ужас и страх за свою жизнь, такой же низкий и постыдный, как та страсть, которую она видела минуту назад в его тёмных выпуклых глазах. Потом он развернулся к ней спиной и бросился бежать. Секунду Ривелсея колебалась, не позволить ли ему это сделать, ибо выглядел он жалко, как кролик, бегущий от охотника. Но слова Повелителя «просто так не убивай, просто так не щади» тут же вспомнились ей, и тонкий свист железа пронзил уже вбирающий в себя утренний свет воздух. Бросок был сильнее необходимого и достаточно меток. Кинжал «Союзник» до упора вонзился в шею разбойника и тут же вылетел под углом, образовав огромную рану. Парень вскрикнул, захрипел и шлёпнулся на землю, после чего над лесом вновь повисла тишина.

Полная тишина, нарушаемая лишь свистом какой-то рано проснувшейся птицы и порывистым дыханием Ривелсеи, которая замерла на месте в оцепенении, глядя на лежащие на земле, распластанные, в силе, тела. Пыталась – и никак не могла согнать с себя оцепенение. Она вообще никогда не видела так много человеческой силы. Только у себя дома, в Росолесной, когда её матери приходилось перевязывать и лечить глубокие раны жителей деревни. Тогда она на всё это смотрела достаточно спокойно, но сейчас испытала абсолютный шок. Убивать ей ещё не приходилось, и то, что она сделала сейчас, было до неприятия жутким и до нестерпимости омерзительным. Однако это было необходимым, и в принципе, она мало в чём была виновата. Этих людей убил Орден ратлеров, и убил, как поняла Ривелсея, заслуженно. Она же имела вины не более, чем нож или топор, который убивает непосредственно.

Пришло уже утро, в воздухе поднялась промозглая сырость, и Ривелсею стало трясти, от холода и волнения одновременно. Но волнение она подавила мощью и сдвинулась наконец с места.

Некоторое время Ривелсея думала, что делать дальше. Убийство – вещь ужасная, из ряда вон выходящая для любого человека, если только он не привык к нему и не заглушил привычкой естественный природный страх. Так или иначе, дело было сделано, задание Ордена выполнено, люди, которые недостойны жить, мертвы. Смерть необратима, и это доставило Ривелсее облегчение, поскольку невозможность что-то изменить освобождает от любых раздумий.

Однако нужно было что-то делать с телами. Честно говоря, до самого последнего момента Ривелсея думала только о том, как добраться до деревни и найти убийц. Как их уничтожить и тем более как обойтись с телами, Ривелсея даже не раздумывала и теперь была в замешательстве. Первая мысль, чисто человеческая, была похоронить их, как хоронят всех людей, но, во-первых, они того не заслужили, а во-вторых, рыть могилу элементарно было нечем. Но оставлять так тоже не хотелось. Что подумает любой человек, увидев в лесу шесть трупов на дороге? Ривелсее больше всего хотелось просто как можно скорее отсюда уйти. Уйти – и не видеть ни испачканной и залитой силой одежды, ни зверского выражения на лицах убитых, ни остекленевших, мутных глаз с расширившимися зрачками. Но бежать она себе не позволила. Борясь с отвращением, Ривелсея по очереди, ухватив каждый труп за одежду, отволокла его с дороги и сбросила в овраг рядом с ней. Из одежды предводителя она достала деньги, свои деньги, и забрала их обратно. Больше она не стала никого обыскивать. Недостойно и нехорошо, хотя, быть может, и разумно. Чужого не надо. Ничего не надо, что могло напомнить о сделанном сегодня. И так было слишком тяжело.

Тело последнего, молодого, лежало в отдалении, и рядом с ним лежал кинжал, который Ривелсея подняла, вытерла об одежду убитого и вернула в ножны. Становилось омерзительно при мысли, что меч и кинжал ей ещё понадобятся, но сомневаться в этом не приходилось. Тащить тело до оврага было далеко, и Ривелсея просто бросила его среди кустов. На теле она заметила какой-то талисман и уже хотела, не обращая на него внимания, просто уйти, но тут в глаза ей бросилась эмблема на нём: двойной диагональный крест, вписанный в ромб – ратлерский симметричный знак. Да, такие значки она уже видела. Такой же висел на груди у того, кто прислуживал в корпусе для прибывающих – знак союзника ратлерского клана.

Понять, как этот значок попал к разбойнику, было слишком легко. Двух вариантов быть не могло. Ривелсея сорвала значок и положила в рюкзак. Отдать Совету. Это теперь их.

Ривелсея вновь вышла на дорогу, бросила в кусты топоры и цепь, засыпала пятна силы землёй и листьями. Всё. Дорога выглядела нормально, словно ничего не произошло, и можно было идти.

Солнце уже взошло. Ривелсея медленным шагом пошла на север, обратно в Цитадель. Липенцы ей были больше не нужны.

Пройдя шагов триста, она услышала сзади хриплое карканье нескольких ворон, а оглянувшись, увидела, что в светлеющем небе парит, снижаясь, какая-то птица. Больше она не оглядывалась и ускорила шаг.

Глава 12

Ключ, повернувшись в замке, отпер дверь комнаты, а его щелчки снова вызвали какой-то отклик в сердце. Вот она и дома. Нет, не дома, конечно, а в Цитадели. Но всё же – как дома. И теперь можно отдохнуть. Всё-таки она устала. Пять дней в пути, из них два – на лодке против Нириона. Не по воде, конечно, она бы с ним просто не справилась, а по берегу, таща лодку за собой. Потом, как всегда, по пустыне до Цитадели. Ривелсея быстро разделась и, занавесив окна, легла в постель. Больше недели не спала по-человечески. Но теперь можно. Первое испытание пройдено, одобрение Совета получено вместе с половиной анрелла денег, значок передан, дата получения следующего задания назначена. До этого момента Ривелсея могла спокойно отдыхать, без каких-либо потрясений, волнений и неожиданностей.

Впрочем, это она так думала. Она спокойно выспалась до вечера и, направившись затем вниз по лестнице, чтобы умыться, совершенно не озаботилась тем, чтобы запереть дверь, поскольку намеревалась вернуться не позднее чем минуты через три. Да и вообще незачем. В Цитадели, кроме ратлеров, почти никого нет, а рыцарей Разума можно не опасаться: они вряд ли зайдут без приглашения и уж тем более не возьмут чужого.

То есть это, опять же, она так думала. Чужое ратлеры действительно брать не склонны, но когда Ривелсея вернулась, то увидела, что на единственном стоящем в её комнате стуле сидит немолодой человек в фиолетовой накидке; в подобную сама Ривелсея уже облачалась, когда во второй раз являлась перед Советом Разума. Ривелсея почти мгновенно узнала этого ратлера – и сразу подумала, что дверь надо было всё же закрыть. Это был тот, кто вынес её из пустыни, произвёл совершенно отталкивающее впечатление своими манерами и, наконец, непонятно зачем пришёл к ней без приглашения теперь. Самым последним, что об этом человеке вспомнила Ривелсея, было то, что его, кажется, звали Генресом.

Генрес сидел и смотрел в окно. Услышав шаги, он медленно развернулся в сторону двери и не просто посмотрел на Ривелсею, а стал буквально измерять её взглядом. Примерно так садовник смотрит на дерево, которое не видел несколько месяцев, мысленно сравнивая имеющееся с тем, чем оно было в прошлый раз, и с тем, чем оно должно быть. Ривелсее, хотя она ничего другого и не ожидала, это сразу же не понравилось, но она ничем не выказала этого: во-первых, потому, что она теперь ратлер, а им выражать свои чувства вообще не подобает, а во-вторых, она стала понимать, что её злость, видимо, веселит Генреса, и решила не дать ему испытать эту радость.

Когда иссякла минута молчания, Генрес, окончив разглядывание, сказал:

– Да, повзрослела, повзрослела и даже поумнела, немного совсем, но всё же, всё же. Ещё бы надо, но это уж потом. Да, совсем ты другая, другая теперь, де…

– Рыцарь Разума, – твёрдо сказала Ривелсея, решительно не давая применять любимое им обращение, которое, быть может, было употребимо в тот раз, когда Генрес только что вынес её из пустыни, к прошедшему посвящение молодому ратлеру.

– Да, гордая такая же, это я заметил уже, заметил. Высоко себя ты ценишь. И слушать ничего не хочешь, и учиться не желаешь, не слушаешь совсем ты старого Генреса…

– Я прошла уже обучение, спасибо, – так же отчеканила Ривелсея. – Меня обучал Великий Мастер Веттар Нарт.

– Да, знаю уже, знаю. Выдержала ты, это тебе честь делает. И я тоже выдержал в своё время, поэтому не бойся, про Веттар Нарта плохого не скажу. Но ты не думаешь ведь, что учиться тебе больше нечему? Учиться всегда, всегда нужно, – Генрес хмыкнул, – рыцарь Разума.

Это обращение, хотя и выглядело более уважительным, но прозвучало, однако, с такой же интонацией, как «девочка». Но Ривелсее просто надоело уже обижаться.

– И про задание твоё первое я уже знаю, – продолжал между тем Генрес. – Да, тяжело, но ты ведь справилась. И ничего, ещё привыкнешь, привыкнешь и не к такому. Совет решил, что следующее задание тебе можно дать сложнее, однако силу проливать не придётся. Тебя, думаю, обрадует это, правда?

– Так ты от имени Совета пришёл? – спросила Ривелсея. – А сразу почему не сказал?

Генрес усмехнулся.

– И от Совета, чтобы вещь одну тебе предложить, и для того ещё, чтобы поучить тебя немножко, да вот не решу никак, с чего начать. Старшие всегда дело говорят, а ты не слушаешь, а зря, зря…

– Сначала скажи то, что Совет поручил, – ответила Ривелсея, не слишком желая слушать поучения.

Генрес расхохотался.

– А потом ты просто прогонишь меня, правильно? Что же, ладно, если ты желаешь. Дело в том, что в связи с, – Генрес две секунды помолчал, – с некоторыми обстоятельствами у Ордена ратлеров совсем нет свободных людей, однако различные дела никуда, совсем никуда не деваются; то, что стоило бы доверить опытному и умелому ратлеру, приходится давать новичкам.

– И что же должна сделать я? – спросила Ривелсея очень быстро, чтобы Генрес не успел уклониться от темы и начать рассуждать о том, как это плохо. При этом она чувствовала, что маразм Генреса не природный, а скорее притворный; возможно, у него просто была такая манера изъясняться, к чему, если сильно постараться, можно привыкнуть.

– Так вот что, – сказал Генрес. – Я к тебе хоть и от имени Совета, но всё же неофициально. Давать тебе задание будут, конечно, они, а не я. Я лишь должен предложить одну вещь. Откажешься – твоё право, тебе дадут обычное задание для новичков, несложное, но и не важное. С ним ты легко справишься, хотя вряд ли оно будет тебе приятно.

– А какой выбор мне может предложить Орден? – поинтересовалась Ривелсея.

Генрес вздохнул, некоторое время молчал, а потом сказал:

– Да вот, понимаешь, в чём дело – даже сказать нельзя кратко, что он может предложить. Есть одно очень запутанное дело, им нужно заняться, но это займёт, вероятно, много времени, а ратлеры сейчас заняты почти все, даже свободные. Тебя, кстати, – Генрес посмотрел на неё хитро, – тоже хотели направить вместе с другими, но я сказал, что ты способна на большее, что оружием истинного ратлера является не меч, а разум. Тем более что ты, как я полагаю, выбрала класс мудрейших и, как видно, вообще не любишь битвы и убийства.

Ривелсея кивнула.

– И ещё одна для тебя новость, – сказал Генрес. – Если ты не знаешь, то после окончания собственно обучения, то есть после того, как с ратлером закончит работать Великий Мастер, его обычно берёт на некоторое время под своё покровительство кто-либо из более опытных и мудрых. Такова традиция Ордена, и это правильно, конечно, правильно, потому что не всегда же может молодой ратлер…

– И что? – спросила Ривелсея с явным предчувствием чего-то нехорошего.

– Что, что, и я, конечно, добился у Совета разрешения взять опеку над тобой.

Ривелсея тихо застонала. Надежда на то, что её дурное предчувствие оправдает себя не полностью, была напрасной.

– Безусловно, я всегда мечтала иметь такого наставника, – сказала Ривелсея с таким сарказмом, чтобы даже Генрес не смог сделать вид, что его не заметил.

– Так вот, Ривелсея, – ответил Генрес. – В городе Анрельте происходит сейчас что-то странное и очень нехорошее.

– А что? – спросила Ривелсея.

– Ничего не могу сказать. Ты должна сама всё узнать и понять. Нужные инструкции тебе даст Совет, я только скажу, что там постоянно происходят убийства и их становится всё больше – намного больше, чем можно допустить. Если ты возьмёшь это на себя, я сегодня же заявлю в Совет и послезавтра тебя со спокойной совестью отправят в Анрельт. Если нет, то тебя, как и всех, отправят на большую битву с врагами Ордена.

– Хорошо, Генрес, – ответила Ривелсея после недолгого раздумья. – Я, конечно же, выберу первый вариант и отправлюсь в Анрельт.

Генрес устало и удовлетворённо откинулся на спинку стула.

– Задача Ордена ратлеров – устанавливать везде порядок, – сказал он. – Но только это сейчас не твоя задача. Анрельт – крупный, одна ты там не справишься. Ты должна узнать как можно больше, всё-всё узнать про то, какая там ситуация. Борьба со злом – также призвание ратлера, но в этот раз ты этим заниматься не обязана. От тебя не требуется никого истреблять, лишь собери все сведения да доложи Совету. Твоё задание, как видишь, чисто и благородно. Ты правильно решила, рыцарь Разума. Так лучше всего, Ривелсея. Да, вот так вот, девочка…

Глава 13

Дорога в Анрельт серой полоской убегала за горизонт. Утренний воздух наполнялся звоном и жизнью. Было прохладно, хотя весна уже кончилась и приближалась лето, тем быстрее, чем дальше Ривелсея продвигалась на юг. Тем больше зелёного тумана листвы становилось в рощицах, тем гуще и упоительней делался воздух, и розовых цветочков, которые росли повсюду, становилось всё больше и больше.

Возможно, от весны, возможно, от того, что в Совете на неё возлагали надежды и это не могло не радовать – настроение у Ривелсеи было хорошее. Сегодня утром она второй раз в своей жизни переправилась через Келирон. Теперь, в радостной дымке молодой листвы на берегах и с солнечными бликами на воде, он выглядел гораздо более приветливым, чем в тот промозглый осенний день шесть месяцев назад.

К вечеру погода начала решительно портиться. Сначала появился резкий и холодный ветер с запада, который за пару часов нагнал на небо столько серой колышущейся тёмной мути, что солнце полностью закрылось и исчезло за её плотной завесой. Потом, как и следовало ожидать, начался дождь. Так всегда бывает весной: небо просто прорвало, и широкая пелена дождя тут же накрыла весь мир.

Ривелсея всегда любила дождь. Ей нравились его тонкие шумные струи, и живительный влажный аромат воды, и её журчание и плеск в лужах, ручейках и небольшой речке Овражице, которая текла рядом с Росолесной. На всё это буйство природы Ривелсея смотрела раньше из окна их домика, пила компот из малины и разговаривала по душам с матерью и отцом. Но тогда, там, это действительно было хорошо и приятно. А сейчас, здесь, в окружении лугов, на широкой пустынной дороге – нет, сейчас это не вызывало ощущения романтики, а вызывало лишь ощущение холода и сырости. Ривелсея не вымокла сразу же только потому, что ратлерский серый плащ не пропускал воду. Она шла не останавливаясь, и серый плащ сливался с серой стеной дождя.

Дождь накрыл весь мир, серое марево заполонило небо, не оставив ни малейшего разрыва, и рваные серые тучи вскоре полностью слились с землёй в едином непрерывном водопаде. Небо затемнилось ночной мглой. Ривелсея шла по размытой дороге и думала попеременно о двух вещах: первая – что её ожидает в Анрельте, и вторая – когда же кончится дождь. Совет Разума инструктировал её по-ратлерски коротко: ей было приказано отправиться в Анрельт и встретиться там с человеком, который торгует посудой на Восточной улице и, как всем известно, знает гораздо больше, чем ему полагается по профессии. За несколько золотых, а лучше синих монет он охотно продавал свою посуду и так же охотно делился полезными сведениями с теми, кто в них нуждался, и тем охотнее, чем больше этих монет было. Звали его Де́йвис, но это мало кто знал, обычно его называли Хитрый Стекольщик – из-за профессии и большого ума. С Орденом ратлеров отношения у него были своеобразные: он знал про Орден и оказывал ему уже несколько мелких услуг, клятвенно уверял в своей верности, но не удостоился чести быть союзником, поскольку искренности в его уверениях было максимум анрелла на два.

Без сомнения, Стекольщик что-то знал и про убийства, но весь вопрос был в том, насколько охотно и за сколько он будет готов об этом рассказать.