Разговоры о тенях

моросящего дождя и вечера… даже подумать нельзя, что он не придет вовсе.

Ворон… теперь ещё Ворон, который был белым, а стал черным, который лепил

когда-то из глины людей. Он лепил людей из глины; из чего только не лепят

людей: из пыли, из грязи, из червей в трупе, из крови Луны, из кукурузы, дерева,

яйца, кваса, из мысли, из таинственного знака… Ворон теперь всегда черный,

всегда каркает, а мудрости учится у Силена, когда тот напьется, и у него

развяжется язык.

Вот и сейчас Ворон выходит из дверей дома, нахлобучивает капюшон,

раскрывает зонтик, каркает на мелкий дождь и идёт. Он идет к Силену, который

за домом, с другой стороны, на лавочке, пьет вино; без зонтика, под одиноким

деревом. Ворон идет набираться мудрости у Силена, но сам думает, что идет

спорить с «этим умником»… о том, о сем, о жизни и о Скрипаче на крыше…

Ворон, как раз, живет на другой стороне Дома, но как только вечер и мелкий

дождь – его тянет слушать Скрипача и тогда надо идти, или к Арлекину, или к

Пьеро… конечно же не к Ней, потому что она думает, что это играет не Скрипач,

а дождь и вечер… но из всех них, из всех слова не вытянешь, и, поэтому, Ворон

идет к Силену под дерево.

112

По дороге Ворон встречает Царя и спрашивает его… Что? он – Царь не слушает

Скрипача?

– Какого еще Скрипача? – истерично вдруг, будто он не знает о чем идет речь,

взрывается Царь… и начинает плакать. – Я уже все что мне надо было услышать –

услышал, – и натягивает шляпу совсем на глаза, как будто боится, что из какой-

нибудь щели, куда-нибудь в щель между лбом и шляпой, вылезут ослиные уши.

– Кар-р, – каркает Ворон и идет дальше, а Царь перестаёт плакать, оглядывается

и ему кажется, что он вот-вот вспомнит что-то решающее, что он когда-то

услышал, ведь он сам только что сказал, что все, что ему надо было, он уже

услышал. Но нет! Ничего вспомнить Царь не может, и его щёки снова мокреют от

слез, а слезы у него не каплями, а как моросящий дождь; проникают, охватывают,

и он поднимается к себе, и открывает окно, чтоб слушать скрипача, который

играет в вечер и в дождь на своей скрипке.

Печально.

– Возьми зонтик, – это Ворон Силену, показывая на небо… или на крышу. – Это

никогда не кончится.

– Никогда, никогда, я знаю. Хирон умирает, а я пью вино; я ему предлагаю

выпить, чтоб легче было умирать, а он умирает; умирает и учит героев. Он

большой учитель и воспитатель героев, и он всегда умирает. Это он научил

Скрипача. Герои бывают, чтоб вмешиваться в вечность и все попадают в ученье

умирающему от яда Хирону. Он учит вмешиваться в вечность, но бывает, что они

забывают об этом или хотят забывать…

– Это печально…

– Это всегда.

Силен не то что бы промок совсем; он отсырел, но зонтик не берет, потому что

знает, что зонтик от такого дождя не спасёт.

– Возьми зонтик, – говорит Ворон Силену, а сам тоже, весь до нитки промок,

хоть и под зонтиком, – возьми зонтик.

– Это всегда, – говорит Силен, – плачущий Царь, Арлекин, Пьеро, Она, Ворон,

пьющий Силен, умирающий учитель, который умирает обязательно раньше, чем

ты успеваешь совершить подвиг, Скрипач на крыше, боги вокруг и моросящий

дождь.

Силен поднимает глаза туда, на крышу, прищуривается, будто пытается

рассмотреть там: «Скрипач – он же ученик Хирона. Его же учит Хирон».

Ворон молчит.

– Не о чем говорить, не значит, что нечего сказать, – снова прищуривается на

крышу Силен, – когда не о чем говорить, надо говорить о том, что не о чем

говорить, в том смысле, что когда не о чем говорить – это значит – вокруг ничего

нет или все есть, но это все – не то. Не видно ни одной свежей грани жизни.

Дождь все моросит, и ночь не приходит, и все длится вечер, и Ночной Сторож

всё не идет, чтоб сообщить, что наступила ночь, что настал их (Ночи и Темноты)

час, чтоб болтаться призраками и видениями и проникать в сны, и в тайны,

113

которыми они и без того полны, будто Гея-Земля уродливыми великанами и

сторукими гигантами. Ночной Сторож на их стороне. Иногда они открывают ему

кое-что, но это не приносит никакой пользы. Люди не верят в его тайны. После

того как он много раз, проклятой (пропащей) Кассандрой пытался предупредить

опасность, раскрыть людям глаза на тайну, после того, как много раз от него

отворачивались, он перешел на сторону Темноты и Ночи, и тайны теперь завязли

в нем голодными собаками. Он знает тайну – и Арлекина, и тайну Пьеро, и все

знает про Скрипача, и про Нее, и про моросящий вечерний дождь, и он хранит их

тайны и в своё окно видит далекую, далекую их даль.

1

Когда ночь все же пришла, и Эрлекен закрыл глаза, – видениями ли,

привидениями, зашевелились, заходились, затолкались, затрусили в мрачном

чаду, в чахлом свете фонарей, во всполохах химерического и висельного веселья

из открывающихся и закрывающихся дверей притонов, кафешантанов, трактиров,

ресторанов, уютов и приютов, арлекины-бродяги, разряженные в пестрые

лохмотья калеки, проститутки всякие, смеральдины, франческины, коломбины,

фанчески, серветтки, пройдохи-бригеллы, ковьеллы-ловкачи, шулеры-

скарамуччи, тартальи-маски, злодеи, картонные носы, парики, шарфы, цилиндры,

улыбки, гримасы и!!! Матчиш – беспощадный и беспардонный… нёсся, будто

хотел сбить с толку сами звезды… «До звёзд разносится матчиш», – кричал поэт…

…а звездам было наплевать…

Звёзды лениво перемигивались и Луна, круглая и розовая, лениво пряталась,

шхерилась за серую муть или мутную серь, показывая всем своим видом, что она

ни при чём здесь; хотя знала, что в колдовствах и наваждениях все равно обвинят

ее.

Да и матчишу, по правде говоря, было наплевать на звёзды: « Э-эх! Пай-рать-

пать-пать, Пай-рать-пать-пать! Сегодня я вас встретил на карнавале, а вы меня

заметили и мне сказали: Пай-рать-пать-пать, Пай-рать-пать-пать!» – матчиш

стучал по клавишам, заламывал руки, корчил рожи, прижимался к сладкому,

брызгал слюной от удовольствия и увлекал пьереток и пьеро, пульчинелл,

клерков, гризеток, пажей, кардиналов, герцогов, принцесс, принцев,

волшебников, карликов, художников и их жён, сплетенных и совокуплённых друг

с другом в визгах и восторгах забытья; увлекал и затаскивал в раздрызганный

танцующий и мчащийся по улицам города тарантас, на облучке которого Эрлекен

размахивал и размахивал хлыстом, и хлестал, и ошпаривал то там, то там, в

уголках и уголочках, скорченных и ежащихся любовников, охаживал буйволовой

жилой обнажённые части плывущих в пароксизмах парочек, и те застывали в

моментальной вспышке магния и отпечатывались на белой стене кургузой тенью,

а тарантас, будто пузырь требухой, надувался гоготом и реготом и лопался во все

стороны, и во все стороны, и до самых звёзд летел разнузданный, расхлябанный

транжира матчиш: «Матчиш я танцевала, с одним нахалом, В отдельном

кабинете, под одеялом! Пай-рать-пать-пать, Пай-рать-пать-пать!»

114

Т-п-р-р-ру-у!!! – орал Эрлекен. И тарантас останавливался, как вкопанный, и

даже у матчиша перехватывало в горле, и даже звёзды переставали глупо мигать

глазами, и даже Луна смотрела вниз и становилась такой, какой ей и положено

быть – бледной, а не розовой…

…и в бледном свете, прямо перед мордами лошадей (лошади ли это были?) все

видели существо. Существо переходило дорогу, переходило дорогу прямо перед

мордами лошадей и, казалось, ничего не видело вокруг. Белое лицо под

громадными полями чёрной шляпы, с чёрными провалами глаз было недвижно,

устремлено в одну какую-то точку за пределами существующего, за пределами

огородных пугал, лисьих лиц, грима, пирсинга, брандинга, прикидов из кожи,

гвоздей и пуговиц, разодранных чулок, устремлено в какую-то точку за

пределами видимости. Невероятный синий с кружевными чёрными цветами,

тащился за ней плащ, и она уже перешла дорогу, а плащ ещё тащился… или это

был не плащ, или это была какая-то ленивая, задумчивая тень. Хлыст уже

взвизгнул, уже свистанул в воздухе, чтоб ужалить, чтоб подхлестнуть это

занудное течение, кликушествующее Largo, встрявшее, вмешавшееся в

разнузданное и стремительное Scherzo, но лицо обернулось вдруг, и рука повисла,

и змея, замерев на мгновение, обессилев враз, будто не допрыгнув до добычи,

упала и скрутилась в бесполезную и обмякшую, поверженную лють. Лицо

обернулось, испугалось, исчез плащ и цветы, и девушка бросилась бежать, и вся

камарилья, будто обрадовавшись, источая бульканье и хлюпанье, фонтанируя

сопельными перекликами, выпала из тарантаса и бросилась преследовать, как

преследуют собаки и рвут ту, которая оказалась слабее… преследуют всей

сворой, всей инстинктивной ненавистью.

2

Теперь уже было поздно, уже было не отвертеться, не оторваться, не

прекратить. Она почувствовала его взгляд, обернулась и встретила его глаза, и

уже тогда (хотя тогда она этого не понимала, но, естественно, ощущая всё же),

уже тогда произошло всё, что должно было произойти.

Он преследовал тебя в проходах между столиками, у барного прилавка, около

саксофониста, соло которого ты слушала, подойдя к нему и стоя рядом,

преследовал, когда ты стояла под громадной люстрой, свисающей в центре зала, -

такая… бархатный мотылёк, бабочка, трепещущая крылом в предчувствии лиха…

маленькая и блестяще-беззащитная, и такая… что ему показалось, будто люстра,

воплощённая в пузырье пресыщенность, довлеющая пудовой властью, вот-вот,

если он не подбежит и не спасёт, сорвётся… и если бы ты не пошла вдруг, он

взвился бы и побежал… Он преследовал тебя уходящую в вестибюль, за

стеклянной стеной которого ты, в зеркале рассматривала себя некоторое время;

преследовал вдоль завистливых фонарей по цокающей шагами мостовой,

мешающей уснувшим, спящим на фронтонах и фризах львам видеть их жёлтые

сны и просыпающимся, и рыкающим вслед; мимо императора грустных медных

мыслей; преследовал тебя в мимолётных сменах света и тени,

115

последовательностях заходящей за облако и вновь выходящей луны, по ступеням

деревянной, крутой, длинной лестницы, спускающейся прямо вниз, вниз, туда, где

роща в тропинках и речка в излуках, где всё замедляет свой бег, где Луна

раскрывается так, что становится, будто солнце, во всё небо, где в молочно-синем

шлейфе древней богини, шествующей по мировому кругу и благословляющей

брачующихся, разыгрывается мистерия обручения любви со страданием.

Ты входила в отмерянный круг и становилась одной из подружек в свадебной

кавалькаде стрекозиной невесты. Он видел тебя, преследовал тебя, вступающую в

Там. Там тянулся молочно-синий шлейф колдуньи Изиды, объемающей мировой

круг и благословляющей брачующихся, и устраивающей поздравления и

процессии во имя любви и продолжения жизни – молочно-синий шлейф с

чёрными цветами. Он преследовал и ненавидел всё к чему ты прикасалась, все, на

чём задерживала ты свой взгляд, например, этого бармена, который чуть не съел

тебя глазами, когда подавал тебе коктейль, этого саксофониста, когда ты смотрела

на него такими глазами… потому что с этих пор все твои прикосновения должны

были быть его, все твои взгляды обречены ему. А всякая гнусь поздравительными

тостами своими гнусавыми становилась поперёк дороги, обволакивала

сиюминутной, изощрённой наречённостью, суженостью, в том смысле, что они

были её сужеными, её наречёнными, сужеными её и её ряжеными.

3

И снова дождь. Моросит. Моросит этот мелкий дождь. Скрипка выматывается

по любви.

И снова в окне. Ей кажется, что дождь плачет по утраченной туче, и туча, ей

кажется, плачет по утраченному дождю. Всегда теряют двое, хотя и кажется,

иногда, что потерял кто-то один. Нет, всегда, как у дождя с тучей.

***

О-о-о! что это было? импровизация, транскрипция, мотив, модуляция,

пересечение? Что вдруг происходит, когда человек пересекается сам с собой?.. с

самим собой?

Нет, не снились ей жаркие губы тогда,

поцелуи, что были потом,

нет, не снились.

Пьеро с бисквитом (нашарил всё же) танцует(ют). Арлекин танцует. Коломбина

танцует. Все танцуют. В конце концов всё это танец, во всяком случае это всё

всегда превращается в танец под музыку гения.

Танцор под музыку тоскует,

кривляется и

танцует

116

плачет, злословит, заклинает и просит, просится и танцует

ногами по паркету!

И Пьеро, будто он шут гороховый, а не Пьеро, отплясывает коленца, соблазняет

Коломбину бисквитом, нашаренным им таки в корзине. Бисквит, как, в некотором

роде, кусочек сахара у дрессировщика медведей… перед носом туда и сюда; здесь

главное, чтоб пальцы успеть вынуть… Хотя, враньё всё. Дрессировщики

медведям никогда пальцы в пасть не суют. Но Коломбина клюёт, хотя тяготеет (за

«тяготеет» надо премию!) к Арлекину, хотя – невеста Пьеро.

Верлен: Луна на стены налагала пятна…/ К вам в душу заглянув, сквозь

ласковые глазки,/ Я увидал бы там изысканный пейзаж…

Да, Луна зарделась.

– Я бы её, как берёзу…

… и Луна, теперь уже клокочущая и красная.

– И танцевала она, скажу я вам…– поёт семинарист, тот который в лирической

драме.

– Некому, некому берёзу заломати, – страдает пьяный.

– Некому кудряву… – поёт пьяная компания деревянных. Кларнеты, гобои,

фаготы и деревянные флейты: Некому кудряву… – я бы сказал, в унисон.

И тарелка вдруг: Гауптман!!! – сбивает с толку компанию деревянных .

Винни печально танцует.

Да что там! – все танцуют и науськивают третьего. Совсем, говорят, и не

лишнего.

– Скажите ещё и четвёртого!

– Вкусы людей весьма разнообразны, характеры капризны, природа их в

высшей степени неблагодарна, суждения доходят до полной нелепости.

– Это было уже.

А они сидят и грызут ногти… будто им это так важно.

Неужели притворяются?

Арлекин и Пьеро встали с дивана.

117

Реш-ш-шили, ш-ш-ш… што будет дуэль.

Принесли снова пистолеты. Деревянные.

Поединок.

Пиф-паф, ой-ё-ёй!

Никто не упал! естественно.

А кто должен упасть?

Снова сели на диван грызть ногти.

– Неужели притворяются?

Да что Вы, профессор? Что за вопросики? будто это не сами Вы пишете? Будто

это не Ваше собственное художественное произведение Вашего «я». Наблюдателя

жизни из себя изображаете, Марселя Пруста, Льва Толстого, «В поисках

утраченного, – я бы сказал, – иллюзией»?.. вот именно, утраченного. Экзерсисы

всё, риторические фигуры, упражнения!

– С утра пораньше…

– и на сон грядущий.

– Вла-аж-ная.

– Ни лучше, ни хуже, никаких изменений.

– Вялость… снижение подвижности… потеря аппетита…

– Подтяни штаны, дорогой, а то обгоришь.

Да что Вы, профессор!

– Яркий роток. (Вилли переворачивает страницу)

(Винни кладет зеркальце и помаду и поворачивается к сумке): – Бледный видок.

Я завидую, я в отчаяние, я никогда не смогу такого… «Яркий роток. Бледный

видок»!

Да что Вы, профессор? Сидите пока, грызите свои ногти.

К Вам в душу заглянув, сквозь ласковые глазки…

Я увидал бы там изысканный пейзаж,

Где бродят с лютнями причудливые маски…1

Винни (печально)

Роток на замок, и молчок!

1 Верлен.

118

С маркизою Пьерро и с Коломбиной паж.1

Винни (очень печально)

И никакой гарантии…

Коломбина вскакивает на подножку дилижанса, и вслед за ней шпаги, роброны,

шарфы и шлейфы, Винни, Акакии Акакиевичи, Пьеро, Арлекин и кто только не

вскакивает, и Гарик:

А моя бабушка курит трубку,

Чёрный-пречёрный табак,

Моя бабушка курит трубку

В суровый моряцкий затяг.

Станции, полустанки проносятся. «Секс вдвоём, Секс втроём, свинг, флинг,

триолизм, sexswife», – скажите, пожалуйста, какой выбор!

Моя бабушка курит трубку

Коломбина: (в дилижансе; дилижанс набит) Ах, не надо меня трогать сзади!

Посторонний: Так не на проспекте же!

Коломбина: Умнее ничего не придумать?

Роброны и Шпаги: (хором вразнобой) Не на диване же!

Моя бабушка курит трубку

И обожает огненный ром!

– Красота спасёт нас от ошибки!

Ну что Вы, Профессор? Что всё вокруг да около? Говорите, скажите прямо

Ваше мнение…

И тут всем захотелось сказать прямо, чтоб прямее уже нельзя было… своё

мнение.

человеческий голос2

1 Верлен.

2 Беккет, Кокто, Гоголь и др.

119

Винни

И опять день выдаётся на славу. Во имя Господа нашего Иисуса Христа аминь!

Начинай, Винни. Начинай свой день, Винни.

Мадам (со своей телефонной трубкой с оборванным проводом)

Да нет же, мадам, Вы не туда звоните, повесьте трубку… нет…

Винни

Во имя Господа на-ше-го…

Акакий

… а сколько ни переменилось, а я всё на своём месте…

Посторонний

Это, как разговор с попадьёй в дождь за окном.

Гаврила Романович

Утром раза три в неделю…

Шлегель

Почему Вы так холодны, Люцинда?

Винни

…ну да ладно, не хуже и не лучше – без перемен, без боли… можно сказать,

почти… без… нет вкуса… нет интереса… к жизни.

Мадам

…это не доктор. Это ноль-восемь. Просто смешно!

Акакий

Акакий Акакиевич…

Мадам

120

Что я могу сделать?

Акакий

Представили на выбор: Моккия, Соссия и мученика Хоздадата… потом

Трифилий, Дула и Варахисий. А матушка… «Пусть лучше будет, как отец!» Я

даже заплакал и сделал гримаску, как будто мог чувствовать, что буду

титулярный советник.

Винни

(смотрится в зеркальце) а там и вовсе ослепнешь, ну да ладно, и так не мало

повидала в своё время… дивные строчки… как же это там?.. Когда время моё

миновало и та-там… закатилась моя… вот именно, что было, то было, ни от чего

не отказалась бы… а может отказалась? Чистый свет явись из тьмы, подземный

пепла свет.

Мадам

Почему Вы говорите в таком тоне?.. Почему Вы считаете, что виновата я?.. я не

могу говорить, меня всё время прерывают. Алло! Это ты? Очень плохо слышно,

Ты далеко…

Акакий

Соразмерно рвению давать награды, ревностно, с любовью, с наслаждением…

Винни

Удивительная способность, мне бы так, ну да ладно, грех жаловаться,

жаловаться не приходится, надо быть благодарной: столько, столько всего

хорошего…

Акакий

Зачем вы меня обижаете?

Мадам

Сколько голосов…

Винни

Без боли, можно сказать почти… без…

121

Мадам

Сколько голосов! Это ты! Это просто пытка слышать твой голос через все эти

голоса… Я… только что вернулась…обедала… в гостях у… Да, да! Милый…

Вчера вечером я сразу легла и приняла снотворное, чтобы заснуть… одну

таблетку. Немного болела голва, но я взяла себя в руки. Утром пришла Марта,

позавтракала со мной. Я пошла за покупками. Вернулась домой. Уложила все

письма в жёлтый портфель. Я… держусь, клянусь тебе… Я очень мужественно.

Марта? Очень, очень добра ко мне. Великолепна. Нет, нет, я не курю. Какой ты

милый.

Акакий

(будто пишет костлявенькими пальчиком) Нас-лаж-де-ни-е в дол-ж-нос-ти,

бук-вы, об-ра-зо-ван-н-ность, бла-го-ро-д-д-дный, и-и-мя, в пет-ли-цу, при-я-т-

ность, с по-мощь-ю, муха, а-к-ка-кия, а-к-ка-ки-я, акакия… византийский

император, выходя к своим подданный, держал в одной руке акакию – пыль,

мешочек с пылью… да как вы смеете? Знаете ли вы с кем говорите? Понимаете ли

кто стоит перед вами? Нет!.. нет! – знак бренности человека…

Винни

Господи, поистине велики ко мне милости; и молитвы не напрасны, поутру…

на сон грядущий. Вещи стареют. Стареют глаза… Давай, Винни… давай, Вилли!

Замечательная способность. Ну, пожалуйста, миленький, не засыпай!.. Ну да

ладно, хоть не хуже… не хуже и не лучше… без перемен. Без боли…

Акакий

Один директор, добрый человек…

Мадам

Алло! Алло!

Винни

Ну, пожалуйста, миленький, не засыпай….

Мадам

Алло, если нас разъединят, перезвони!

Посторонний

122

Это, как разговор с попадьёй в дождь за окном.

Реш-ш-шили, ш-ш-ш… што будет дуэль.

Принесли снова пистолеты. Деревянные.

Поединок.

Пиф-паф, ой-ё-ёй!

Никто не упал! естественно.

А кто должен упасть?

Снова сели на диван грызть ногти.

Винни

Упадок духа… утрата интереса к жизни.

Акакий

Директор, добрый человек поручил мне однажды…

Винни

Дети, взрослые… шесть столовых ложек ежедневно… Ежедневно до и после…

Акакий (пишет пальчиком по воздуху)

Пе-ре-ме-нить, ти-ту-л, нас-ла-ж-ж-жде-ни-е в дол-ж-ж-жно-с-ти, рев-но-с-тно,

с лю-бовь-ю, раз-но-о-о-об-раз-ный…

Мадам

Милый, конечно… Нет, слушаю. Такой добрый, такой добрый, я не думала, то

окажусь такой сильной… не стоит много восхищаться… Я стала, как лунатик…

Винни

Ну да ладно.

Мадам

Я машинально одеваюсь…

Винни

123

Жаловаться не приходится.

Мадам

машинально выхожу…

Винни

Дивная строчка.

Мадам

возвращаюсь.

Акакий

Нет!

Мадам

Может быть завтра я не смогу быть такой мужественной…

Акакий

…лучше дайте я перепишу что-нибудь.

Винни

Уж если медь, та-та-та-та и море не устоят, когда придёт им срок, что может

уцелеть, со смертью споря?

Мадам

Мы же условились, что никогда не будем лгать друг другу. Я считала бы

преступлением, если бы ты держал меня в неведение до последней минуты. Удар

был бы слишком жестоким, а так у меня было время привыкнуть.

Винни

Надень кальсоны, миленький, ты же обгоришь. Разотрись хорошенько,

миленький.

Мадам

124

Какая комедия?

Акакий

Я всегда, сколько помню себя – переписывал: Аз – аз, буки – буки, веди – веди,

глаголь – глаголь, наслаждение – наслаждение, в должности – в должности, буквы

– буквы, образованность – образованность (смеётся).

Мадам

Я разыгрываю комедию, я? Ты же меня знаешь, я совершенно не способна…

Реш-ш-шили, ш-ш-ш… што будет дуэль.

А кто должен упасть?

Мадам

…не способна, совсем… Совершенно спокойна. Разве у меня голос человека,

который что-то скрывает. Нет!

Винни

Какой сегодня будет счастливый день.

Мадам

Я решила быть мужественной.

Винни

Победный красный стяг!

Мадам

Я решила быть мужественно и буду!

Винни

Не то, что прежде – унылый белый флаг.

Мадам

Ведь даже, когда догадываешься, когда ждёшь несчастья, всё равно оно

внезапно обрушивается на тебя и ты падаешь.

125

Акакий

Имя в петлицу, с помощью, муха, акакия! Сторожа не вставали с мест… будто

пролетела простая муха… нет! Ни одной ошибки в письме и вицмундир, и

воротничок, как у гипсовых котёнков… мирная жизнь до глубокой старости!

Винни

Мой первый бал… Предлагаем разнообразные панамы. Мой первый поцелуй.

Какой-то мистер… не то Обод, не то Хобот. С густющими усищами, совсем

рыжими. Тоько что не огненными. В сарае, чьём, хоть убей не помню. Как сейчас

вижу груды горшков. Ящики яблок. Меж балками густеют тени…

Акакий

Византийский император, выходя к своим подданным, держал в одной руке

акакию – мешочек с пылью – символ бренности и ничтожества человека.

Мадам

Нашей любви пришлось преодолеть слишком много препятствий. Надо было

сразу решать: отказаться от пяти лет счастья или же пойти на риск. Я никогда не

верила, что всё устроится. Я дорого заплатила за безграничное счастье.

Винни

Покупаем липу.

Мадам

Алло, алло…

Винни

Настоящая, без подделки.

Акакий

Да как вы смеете?

Мадам

Алло, алло, милый…

126

Акакий

Знаете ли вы с кем говорите?..