Сказка о принце. Книга первая

Патрик пожал плечами и шагнул к двери.

– Дурак, – проворчал Джар, осторожно приоткрывая дверь. – Ладно, идем вместе.

На улице не было ни души. Майский закат сменился почти ночной темнотой, и только над западной частью забора еще догорала оранжевая полоска. Под ногами хлюпала грязь после недавнего ливня. Вот-вот ударит колокол, и все, кому не хотелось неприятностей, уже сидели или лежали на своих местах в ожидании сладкой минуты отбоя.

– Нет никого, – тихо сказал Патрик. – Чего ты боишься?

В темноте мелькнул тусклый блик – так отсвечивает металл, если на него падает случайный свет. За оставшиеся доли секунды Джар понял, что не успеет ничего, кроме одного…

… чья-то мощная сила ударила Патрика в спину, толкнула вперед. Он запнулся о попавшийся под ноги камень, полетел лицом вниз в жидкую грязь; от неожиданности и боли потемнело в глазах. Совсем рядом прозвучал хриплый, сдавленный вскрик, а потом – удаляющийся топот, а потом – почти сразу – стук солдатских сапог. Патрик опомнился, вскочил – и едва успел подхватить оседающего наземь Джара. Остро заточенный нож вошел в бок почти по рукоять. Что-то мокрое, липкое, черное стекало по одежде маленького лекаря; неподвижные карие глаза смотрели в нездешнее небо.

В теплой комнате грязные капельки скатывались с волос, с рукавов и воротника куртки. Патрик равнодушно смотрел на эти капельки. Ему очень хотелось спать, а медленный, бесконечный звук капающей на стол воды мешал закрыть глаза и провалиться в сон. Полосы крови на руках, на одежде были еще сырыми и неприятными на ощупь. Прошел едва ли час, а казалось – сто лет с того момента, как, срывая голос, он закричал что было сил, как пытался удержать маленькое, но удивительно тяжелое тело Джара, как потянул на себя нож – и тот выскочил из раны, выплеснув фонтанчик крови. Ругань охранников, голоса, крики – все слышалось словно издали, все заслонил этот всплеск и широко открытые глаза мертвого Джара. А потом все стало резко все равно, и было уже неважно, куда и зачем его ведут. Очень хотелось спать…

Из тупого оцепенения выводил звук шагов и голос. Комендант мрачно расхаживал по кабинету из конца в конец и от души матерился.

– Я не понимаю, чего вы добиваетесь, – сказал Штаббс, наконец, остановившись напротив него. – Объясните, может, я пойму, наконец?

– Вас что-то не устраивает? – спросил Патрик, не глядя на него.

– Меня не устраивает все! – комендант резко развернулся к нему. – Все! С того самого дня, как вас привезли сюда!

– Я-то здесь при чем? – пожал плечами Патрик. Глаза закрывались сами собой.

– Послушайте, – комендант посмотрел на него. – Я вообще не пойму, вы жить хотите?

– При чем здесь это?

– При том, что я не могу бесконечно вас прикрывать! Вы постоянно ввязываетесь в истории, на которые я не могу, не имею права закрывать глаза. Ведь недели не проходит – то одно, то другое. То драка. То стычка. То грубость охране. То побег. То еще что-нибудь. Вы переходите все границы, Дюваль.

– Я? – зевнул Патрик. – По-моему, как раз наоборот.

– И постоянно с вами что-нибудь да случается, – продолжал Штаббс, не слушая его. – Я понимаю ваше стремление устранить несправедливость, везде, где увидите. Но ведь кончаются такие истории почти всегда одинаково, вы это сами видите. У вас хоть какое-то чувство безопасности есть? Или вы махнули рукой на свою жизнь?

Патрик подумал.

– Не знаю, – честно ответил он.

– Не знает он! А отвечать потом – мне! А шишки посыплются на мою голову, если с вами здесь что-нибудь случится! И ведь случится, обязательно случится, если будете так продолжать. Дело кончится тем, что на вас ополчится весь лагерь, и что потом мне с вами делать – опять прятать в карьере? Я не могу закрывать глаза на ваши выходки и делать вид, что все это пустяки, потому что иначе остальные будут думать: если можно одному, то можно и мне. Эти постоянные нарушения дисциплины! Эти грубости охране! По правилам за такое полагаются плети!

– Да я, по-моему, и так уже, – усмехнулся Патрик.

– И так уже, – проворчал комендант. – Было бы и так уже, вы бы здесь не сидели. На девять из десяти ваших вольностей я закрываю глаза, но ведь так продолжаться бесконечно не может. Дело кончится тем, что вас просто запорют здесь насмерть. Если бы каждую вашу выходку я наказывал так, как полагается, на вас бы уже места живого не было. Вам мало было истории с побегом? Вам мало драки с этим, как его… ну, неважно? Я же вижу – вы едва на ногах держитесь. Нет, вы продолжаете, – он споткнулся, – выеживаться. Зачем вы наживаете себе врагов, если этого можно избежать? А сегодня – так это вообще… я ни минуты, кстати, не сомневаюсь, что нож, который достался этому несчастному Альхейру, был предназначен вам!

Патрик стиснул зубы и опустил голову.

– То, что вы живы еще – случайность, поймите. До сих пор вас не убили ночью лишь только потому, что боялись…

– Чего? – усмехнулся Патрик невесело.

– Последствий, Дюваль! – резко сказал комендант. – Последствий! Но я не могу защищать вас вечно. Рано или поздно это поймут, и тогда… а ведь у вас есть друг. Вы хотите, чтобы его постигла та же участь? Его могут зарезать просто по ошибке… он ведь постоянно прикрывает вас, вытаскивает из всех историй, его могут убрать просто потому, что он мешает. Вы хотите для него такой судьбы?

Штаббс пристально посмотрел ему в лицо.

– Ваша собственная жизнь, как я понимаю, вам уже не дорога. Но вы рискуете и чужой жизнью – тоже, поймите это! Угомонитесь, Дюваль, перестаньте лезть на рожон, утихните! Вы думаете, плети и столб – это самое страшное, что здесь есть?

– Нашли чем пугать, – едва слышно проговорил Патрик.

– Каторжники, знаете ли, – проговорил Штаббс, пристально глядя на него, – это не противники на фехтовальном турнире и не оппозиция на государственном уровне. Они народ простой и незатейливый. Даже если вы выживете, вы на всю жизнь останетесь калекой. Вы хотите этого для себя?

Патрик закрыл глаза. Ему было все равно.

Комендант крепко выругался еще раз. Потом вышел ненадолго и, вернувшись, положил на стол большой кусок хлеба, поставил стакан с молоком, тарелку с чем-то горячим и аппетитно пахнущим настоящей едой.

– Ешь, – сказал он тихо.

Патрик сидел все так же прямо, только лицо его чуть дрогнуло. Ароматный, свежий запах хлеба и мяса сжал внутренности спазмом.

– Благодарю, я не голоден, – очень спокойно проговорил он.

Штаббс придвинул к нему тарелку.

– Гордым быть почетно, мальчик, – сказал так же тихо. – Но не лучше ли остаться в живых? Ешь.

* * *

Первая неделя мая прошла в ожидании. Весенняя грязь наконец подсохла, и распутица уже не могла помешать установившемуся конному пути. Что-то неясное носилось в воздухе; слухи ползли, словно дым от низового пожара, вспыхивая то там, то тут самыми неожиданными предположениями. Говорили об амнистии. О том, что будет война. О том, что скоро у короля родится сын-наследник, а значит, что-то да последует за этим, что-то изменится в судьбе обитателей рудника. Ян, выслушивая очередное предположение, только улыбался.

В воскресенье утром, едва прозвенел сигнал подъема, лагерь загомонил – и затих неожиданно. Даже охранники не ругались, и не слышно было обычных проклятий. И колокол – сигнал на работу – никак не может прозвенеть, и мучительное ожидание вот-вот должно взорваться – но чем?

Многие клялись, что своими глазами видели, как от главных ворот к дому коменданта шел покрытый пылью человек. Незнакомый, в гражданской одежде. А каждый новый человек здесь – перемена в чьей-то судьбе. Все шло как обычно, но каторжники, занятые каждый своим делом, время от времени поднимали голову и прислушивались.

Ян, скрестив ноги, сидел на нарах и пытался зашить расползавшуюся по шву рубашку. Расползалась она исключительно от ветхости, но надежда, как известно, умирает последней. Облизывая исколотые иглой пальцы, Ян шепотом чертыхался. Патрик, как обычно, лежал, отвернувшись к стене.

– Успеть бы до колокола, – вслух вздохнул Ян и зашипел: – А-а-а-а, черт!

– Эй, – крикнул кто-то. – Принц, ты там где? Тебя комендант хочет!

– Нежно хочет? – хмыкнули рядом.

– И так хочет, и этак… Эй, уснул, что ли?

Принц молча поднялся, сунул ноги в башмаки и вышел. Ян проводил его обеспокоенным взглядом. Комендант хочет, значит… А зачем?

За окнами раздались крики, топот множества ног, захлопали двери, кто-то даже выстрелил, словно в панике. Ян вскинул голову. Что случилось?

Грохнула дверь, в барак ворвался незнакомый парнишка и ликующе заорал:

– Братва, король умер! Помилование будет!!

В бараке загомонили, задвигались. Ян выронил иголку, не поверив услышанному. А мальчишка тем временем приплясывал и кричал:

– Помилование будет! Король умер, люди!

И выбежал, хлопнув дверью. Голос его зазвенел уже во дворе, ударила дверь соседнего барака…

Очнувшись, Ян отшвырнул рубаху и вскочил. Охнув от боли в отсиженной ноге, выскочил из барака и, не обращая внимания на идущих навстречу солдат, которым полагалось кланяться, кинулся к комендантскому домику. Охранника у входа, против обыкновения, не было. Ян влетел в дверь, промчался по коридору – комендантский денщик заступил было дорогу, но потом махнул рукой, только проворчал что-то вслед, – рванул дверь комнаты. Фон Штаббс сидел за столом и что-то писал. Услышав стук двери, он поднял глаза и, не удивившись, сказал невозмутимо:

– Пошел вон.

– Господин комендант, – выдохнул Ян, – скажите, это правда?

– Что именно? – поинтересовался Штаббс, с любопытством глядя на него.

– Говорят, что король…

– Да, к сожалению. – Штаббс встал и так же невозмутимо перекрестился. – Его величество Карл Третий Дюваль изволил почить с Богом… впрочем, полагаю, ваш друг вам все расскажет. Закройте дверь с той стороны, осужденный, если не хотите неприятностей.

Ян выскочил на улицу.

Лагерь охватило сумасшествие. Люди кричали, обнимались, кто-то плакал, кто-то грозил небу кулаком, кто-то молился. Начальство не показывалось. В общем радостном крике отчетливо выделялись женские голоса. Какая тут работа, какой колокол?

Но где же Патрик? Ян пробежал весь лагерь, оглядел все закоулки – пусто.

Он нашел принца в бараке. Патрик сидел на нарах, ссутулившись, свесив руки между колен и уставившись неподвижным взглядом в пространство. Прочие обитатели барака то радостно гомонили, то смущенно шикали друг на друга, кивая на принца, но он не видел и не слышал ничего. Лицо его было бледным и очень спокойным.

– Патрик… – Ян опустился рядом.

– Я знаю, – отозвался тот невнятно и монотонно.

Ян сжал его ладонь.

– Принц, – шепнул он, не зная, что сказать. – Держись, Патрик…

– Я знаю, – так же монотонно повторил Патрик, по-прежнему глядя в никуда.

Ян беспомощно огляделся. Что с этим делать, он не знал. Секунды бежали, а Патрик все так же сидел, не шевелясь. Только становился все белее и неподвижнее, словно жизнь уходила, покидала это тело по собственной воле. А потом медленно повалился на нары и закрыл глаза.

– Патрик! – отчаянно крикнул Ян и обернулся. – Помогите… – прошептал он беспомощно – голос изменил ему, и принялся растирать ледяные ладони принца. – Патрик, что ты, не надо, – шептал он все так же беспомощно, не зная, что еще сделать.

От входной двери к ним обернулся Верег, подскочил, отстранил Яна и первым делом закатил лежащему на нарах увесистую пощечину. Патрик еле слышно застонал.

– Ага! – обрадовался Верег. – А ну-ка, еще! – он отвесил вторую затрещину. – Ну-ка, все вон отсюда! – крикнул он, обернувшись, и бросил Яну:

– Не стой столбом! Воды мне добудь горячей, а лучше – вина.

– Да где…

– Где хочешь! Живо!

Когда Ян вернулся с котелком кипятка, в бараке почти никого не было, а Патрик сидел на нарах, привалившись к стене и закрыв глаза. По щекам его струились слезы.

– Поплачь, поплачь, – сказал Верег устало. – Полегчает. Ф-фу… – он увидел Яна. – Вот и водичка пришла. Эх ты, Принц… Возьми вот кипяточку попей…

Патрик послушно сделал несколько глотков из грязной кружки, но поперхнулся, закашлялся и закрыл лицо ладонями.

Ночью Ян долго лежал без сна, напряженно прислушиваясь. Тишину барака, по обыкновению, прорезали звуки – храп, стоны, кашель, несвязные ругательства, бормотания во сне. Рядом, справа, было тихо. Патрик лежал почти беззвучно, но Ян готов был поклясться, что тот не спит.

Весь этот день Ян разрывался между другом и Ветой, пытаясь не оставлять надолго никого из них и не в силах решить, кому помощь нужнее. Мелькнуло мимоходом, что в этот день плакал об умершем короле только один человек из тех нескольких сотен, что считали себя верноподданными его величества. Ян горько усмехнулся. Сам он в тот момент не чувствовал ничего. Сначала. А потом горевать стало некогда. Нужно было отыскать и хоть как-то успокоить Вету.

Вечером, снова зайдя в каморку лекарки, Ян нашел Вету уткнувшейся носом в тряпье на топчане. Она плакала – горько, совсем по-детски, но Ян, осторожно гладя ее по плечам, втайне вздыхал с облегчением. Слезы – это не страшно, это жизнь.

Гораздо больше пугало его каменное, тяжелое молчание Патрика. Правда, глаза у принца стали чуть более живыми, из них смотрело уже не смертное равнодушие – отчаянное, черное упрямство. Он двигался, как автомат, – и молчал, молчал, молчал.

Словно в ответ невеселым мыслям справа донесся шепот.

– Я должен бежать, – тихо проговорил Патрик – так тихо, что Ян подумал было, что ему послышалось.

Он приподнялся на локте и посмотрел на принца. Патрик лежал, не шевелясь, широко раскрытыми глазами глядя в потолок. Лицо его опять было мертвенно-бледным.

– Патрик, – медленно проговорил Ян, – сейчас это невозможно.

– Я должен бежать сейчас, – повторил Патрик, словно не слыша его. – Другого выхода нет.

– Но почему? – с отчаянием спросил Ян, хотя понимал прекрасно – нет иного выхода, нет. – Почему именно сейчас?

Патрик перевел взгляд на него. Горькая гримаса на миг исказила лицо.

– Я боюсь за мать и сестер, – очень ровно и спокойно проговорил он. – И больше даже за сестер, чем за мать. Королеве ничего не грозит – ее голос мало что значит, сторонников у нее не так уж много. А девочки… особенно Изабель… Колобки еще малы, про них в суматохе забудут, а Изабель уже достаточно взрослая для того, чтобы выйти замуж и родить наследника. Зачем давать шанс ее возможному мужу и сыну? Боюсь, что именно ее будут использовать в первую очередь. И уж конечно, использовать не так, как нужно или хотелось бы ей самой. Ян, как я могу оставить ее на произвол судьбы? Как я могу прохлаждаться здесь, если моей сестре грозит опасность?

– Принц, – успокаивающе сказал Ян, – с чего ты взял, что ей грозит опасность? Кто может ей угрожать? Наоборот, ее будут оберегать как будущую мать возможного правителя.

– Ей будет угрожать тот, кто сам захочет захватить трон. Янек, ну неужели даже тебе объяснять? Отца нет. Принц Август – единственный мужчина из рода Дювалей, пусть и боковая ветвь – еще ребенок. А женщины не наследуют. И сейчас – либо регент, либо… либо кто-то из иностранных королей, связанных с нами узами родства седьмой воды на киселе, предъявит права на престол. Власть желанна многим, кто откажется от такого лакомого куска? Да они будут драться клыками и когтями, как собаки за кость. И кто посмотрит, что она – еще девочка, если встанут во главу интересы государства? Да ее отравят ночью, только и всего. Разве я могу допустить это? Теперь отца нет, и я не связан словом верности, я свободен от обязательств перед королем… я могу делать все, что… что смогу.

Патрик говорил по-прежнему ровно и спокойно, но Ян заметил, что пальцы друга, вцепившиеся в край куртки, побелели. Ян осторожно попытался разжать их.

– Но формально вы отреклись, принц. И теперь вы – никто. Каторжник. Осужденный. Что вы сможете сделать, как защитите принцессу?

– Есть еще и право крови, – возразил Патрик. – Как ни крути, во мне течет кровь Дювалей, и этого никто не может отнять. И потом, кто теперь осмелится сказать что-то перед лицом того, что мы можем просто потерять свое государство?

– Потерять государство… почему?

– Янек, – усмехнулся принц, – да все просто. Если, не приведи Господь, с Августом что-то случится – а я допускаю и такой вариант, – то род Дювалей, считай, пресекся. И в этом случае страну просто разорвут на части, которые перейдут под управление соседей. Мы перестанем быть единой державой, понимаешь? Мы беззащитны теперь – и стали слишком легкой добычей. Вспомни, кто сидит на троне Элалии? Король Йорек, который троюродный племянник моего деда. Как ты думаешь, станет он упускать свой шанс? А королева Версаны, моя троюродная… нет, четвероюродная тетушка. И ей все равно, что у нас женщины не наследуют, все равно, что шансы у нее ниже, чем у Йорека… у нее сын и племянник. Станет она отказываться от борьбы?

– С таким же успехом может претендовать на трон герцог Гайцберг, – медленно сказал Ян.

Патрик приподнялся на нарах.

– Черт побери, точно! Про него-то я и забыл… – он умолк, а потом заговорил вновь: – Мне нужно бежать, Ян, и как можно быстрее. Не для того отец так стремился к укреплению королевства, чтобы сейчас позволить ему развалиться.

– Патрик, – Ян сжал его руку, – ты ведь понимаешь, как мало шансов на успех – у тебя? И понимаешь, что с тобой сделают, если поймают? Только плетьми дело не обойдется. И если даже мы доберемся до столицы, что ты станешь делать?

– Мы? – переспросил Патрик, пристально глядя на него.

– Конечно, – Ян не отвел взгляда. – Или ты считаешь, что я упущу свой шанс вырваться на свободу?

Патрик рассмеялся – впервые за все это время – и хлопнул его по плечу.

* * *

В возможность побега не верилось. Да и не виделось ее, возможности этой; несмотря на отчаянное желание вырваться отсюда любой ценой, оба понимали, что оставить здесь Вету они не смогут ни при каком раскладе. Оба отчаянно искали хоть малейшую зацепку, и оба же признавали, что не видят ее. А бежать наудачу – глупо.

Два дня друзья ломали головы, стараясь, чтобы со стороны их отчаяние было не слишком заметно. Дни эти не принесли никаких изменений в их судьбе, и внешне все оставалось как обычно. Но и Патрик, и Ян кожей ощущали, как утекают минуты, которые – вполне возможно – могут стоить им жизни.

Их даже особенно не трогали – ни свои, ни начальство. Неопределенность, установившаяся на руднике, очень напоминала первые дни – никто не знал, что с ними делать. Этим нужно было воспользоваться – но как?

Третьей ночью Ян не выдержал.

– Мне иногда хочется плюнуть на все – и рвануть через стену на глазах у всех. Пусть стреляют! Что угодно, лишь бы не…

– Потерпи, – монотонно ответил Патрик. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Барак храпел на разные лады, и говорить можно было спокойно, даже не особо понижая голос. – Не все так сразу.

– Время уходит, – тихо сказал Ян. – Понимаешь?

– Понимаю, – так же монотонно проговорил Патрик. – Но нетерпением делу не поможешь… погубишь только.

– Ты… – закипая, начал было Ян, но услышал скрип двери. Вскинулся, резко сел.

К ним подошел солдат внутренней стражи.

– К коменданту тебя, – сказал он шепотом Патрику. – Тихо только.

Ночной воздух был удивительно свежим – только что прошел дождь. Шагая по двору, Патрик вспомнил такой же вечер год назад – его вели на свидание к отцу. Черт возьми, мог ли он предполагать тогда, что его ждет впереди? Мысли о короле тяжело давили на душу. Неужели отец так и умер, не поверив ему, не простив? Это терзало горше, чем все остальное.

Все великие дела свершаются ночью. Он усмехнулся. Зачем и кому он нужен на этот раз?

Штаббс стоял у двери и на его поклон едва кивнул.

– Я вас оставлю, – сказал комендант очень тихо – и быстро вышел.

Это почти напоминало бегство.

Патрик огляделся.

– Ваше высочество, – услышал он тихий голос.

Ему навстречу поднялся невысокий, невзрачный человек в поношенном штатском костюме, неприметно-пыльный, словно белесый гриб, с белесыми маленькими глазками.

– С кем имею честь? – после паузы холодно спросил Патрик.

– Мое имя Йорверт Крэйл.

– И чего же вы хотите, – Патрик едва слышно вздохнул, – Крэйл?

– Вам привет от лорда Маркка… и пожелание доброго здравия.

– Взаимно. Вы ехали в такую даль только для того, чтобы сообщить мне это?

– Не только. Присядьте, прошу вас, у нас с вами будет долгий разговор, ваше высочество.

– Теперь меня называют совсем по-другому, – усмехнулся Патрик, придвигая стул. Усевшись на него верхом, он положил на спинку скованные руки и оперся о них подбородком. – Я вас слушаю, Крэйл…

– Я бы хотел сообщить вам о последних событиях в столице…

– Если вы хотите сообщить мне о смерти Его Величества, – как можно более равнодушно сказал принц, – то не трудитесь, я это знаю. Или вы привезли еще какие-то столичные сплетни?

– Увы, не сплетни, ваше высочество. Вы знаете, принц Август еще мал, чтобы управлять страной…

Патрик кивнул.

– Но Его Величество ваш отец не успел назвать имя регента. И… его вынужден был назначить Государственный Совет.

– Кто? – тихо спросил принц.

– Герцог Гайцберг, – так же тихо ответил Крэйл. – Канцлер, шеф тайной полиции.

Патрик молчал. По лицу его ничего нельзя было прочитать, лишь глаза медленно потемнели, из серебристо-серых становясь стальными.

– Этого можно было ожидать, – проговорил он, наконец, очень медленно. – Значит… ладно.

– Простите, ваше высочество… это, вероятно, неожиданная новость для вас.

– Что еще? – перебил его Патрик резко.

– Еще… – Крэйл порылся за пазухой, вытащил измятый конверт. – Это вам.

– От кого? – спросил Патрик, не двигаясь.

– Ее высочество принцесса Изабель просила передать.

Принц резко побледнел. Дрожащими пальцами выхватил он конверт, впился в него взглядом, судорожно сжал.

– Благодарю, – проговорил он глухо.

– Ваше высочество… я понимаю, что вам не терпится остаться одному, но… это еще не все.

Патрик поднял на него измученный взгляд.

– Я слушаю.

– Лорд Маркк просит вас отнестись к этому с предельной серьезностью…

– Да говорите же! – почти крикнул принц.

– Ваше высочество, страна не может оставаться без правителя. Принц Август мал и неопытен, ему еще пятнадцать лет до совершеннолетия. Бог весть, что может случиться за это время… вы понимаете? Шестилетний мальчик – слишком легкая добыча для того, кто рвется к власти. Ну, а потом, если никого из прямых наследников королевского рода не останется, уж простите, – он поклонился, – то можно будет ожидать, что троном завладеет побочная ветвь. Либо Его Величество король Йорек, либо кто-то из южных соседей – там тоже есть потомки дома Дювалей. Либо – регент. И уж тем более подойдет на роль регента – а фактически, правителя – тот, кто уже исполняет эти обязанности. Вы согласны?

– Дальше.

– А дальше… лорд Маркк просил еще передать вам, ваше высочество, – он выделил последние слова, – что в столице помнят о вас.

– Догадываюсь, – усмехнулся Патрик. – И что же?

В комнате наступила тишина. Оплывала единственная свеча, стоящая на столе.

– Вы нужны нам, ваше высочество, – тихо проговорил Крэйл.

– Это я понял. Дальше.

– Вы понимаете…

– Догадываюсь. Но мне многое неясно.

– Что же именно? Спрашивайте, ваше высочество, я постараюсь ответить на все ваши вопросы.

– Вопрос, собственно, один – с какой стати я должен верить вам? Столица, по-моему, достаточно ясно показала, насколько я там нужен. Чем вы сможете убедить меня в обратном? Как я могу быть уверен в том, что на первом же повороте меня не убьют «по случайной ошибке»?

– Ваше высочество, вам ручается своим словом лорд Маркк… а еще – лорд Лестин, если вы его помните. Вам достаточно этого?

Патрик помолчал.

– Слово Лестина – аргумент, но пока слишком слабый. У вас есть законный правитель, пусть и малолетний, а мне… Знаете, Крэйл, если говорить честно, пока мне неплохо и здесь, – он хмыкнул. – Никаких тебе дворцовых интриг. Кормят, поят, одевают… живи – не хочу. И уж, по крайней мере, никто не собирается отравить или зарезать во сне.

– Возможно, я открою вам глаза, – очень тихо сказал Крэйл, – если скажу, что многие мечтают о возможности… как вы выразились, зарезать вас во сне. И думаю, возможность такую, случись она, не упустят… особенно теперь. Вы не будете здесь в безопасности. Вы нигде не будете в безопасности, потому что вы – это вы. Потому что вы носите на спине примету… которая многим нужна.

– Вам потребовался год, чтобы понять, что кровь королевского дома – не вода, – с тихой горечью проговорил Патрик. – Что ж, я понимаю. Вы, очевидно, рассчитывали, что Его Величество проживет в добром здравии еще лет двадцать…