Французская мелодия

– Вижу, что здесь, но она не моя дочь.

– Тогда, чья?

– А мне почём знать? Главное, что не моя.

Екатерина Алексеевна взяла в руки заварочный чайник.

– Выпей чая. Пока будешь приходить в себя, я позволю себе сказать несколько слов. Только прошу, не воспринимай как обвинение. Я, как и Лиза, без претензий. Бог с ней, с изменой.

– Екатерина!

– Тема закрыта.

– Что значит закрыта?

– А то и значит, что речь пойдёт о том, о чём мы оба стараемся не говорить, в то же время раз за разом возвращаемся к мысли – какой бы выглядела наша жизнь, подумай мы в своё время о детях. Так случилось, что Бог не услышал мои молитвы, не дал нам возможность стать отцом и матерью. Так какого лешего рвать нервы сейчас, когда обнаружилось, что у тебя, а значит, и у меня есть дочь. Радоваться надо.

– Так рад. Так рад. Дух захватывает, – в который раз пыхнул гневом Владимир Николаевич. – Только от духа этого ощущение такое, словно все находящиеся в этой комнате, включая меня самого, сошли с ума.

– Разговор не об этом, – глянув на незнакомку, Екатерина Алексеевна вдруг сделалась мрачнее тучи, – вы Елизавета… Извините, не знаю вашего отчества.

– Владимировна.

– Что? – вскочив, Владимир Николаевич выглядел настолько сломленным, что уже был не в состоянии контролировать собственные действия. – Значит так, уважаемая. Или вы говорите, зачем вам понадобилось разыгрывать весь этот спектакль, или я буду вынужден попросить покинуть наш дом?!

Гостья, поднявшись с места, без тени смущения проследовала к выходу.

Она уже была вне комнаты, когда, развернувшись, произнесла: «Вы правы. Мне не нужно было приходить. Прошу простить за столь необдуманный поступок».

Ещё не стих, ищущий приюта звук хлопнувшей двери, а Екатерина Алексеевна уже была на пороге гостиной.

– Так нельзя, Владимир. Надо было разобраться до конца.

– В чём разобраться? В том, что особа эта не моя дочь?

– Не знаю. Лично мне Лиза понравилась. К тому же она может быть замужем, и наверняка у неё есть дети. А коли есть дети, есть риск, что ты в течение одного дня можешь стать и отцом, и дедом.

– Екатерина! – сжав кулаки так, что прожилки между пальцами стали белыми, Владимир Николаевич переживал очередной шквал негодования. – Ты поверила во всю эту чушь?

– Нет, конечно. И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что слишком хорошо знаю тебя. Когда эта девушка появилась в нашем доме, я сразу поняла, что у неё к нам есть какое-то дело. Какое? Мы должны были догадаться.

– Основание?

– Женское чутьё.

Расположившись напротив, Екатерина Алексеевна, затаив дыхание, глянула мужу в глаза.

– Ты обратил внимание, как она вела себя, когда вошла? Как снимала шубу, шарф? Со стороны казалось, что ведёт естественно и даже несколько самоуверенно, но я видела взор. Он метался из стороны в сторону. Ощущение было такое, словно человек произносил заученный текст, при этом думал о чём-то другом. Дочери, впервые увидевшие отца, так не ведут. Отцовство было предлогом. Главным было желание познакомиться с нами и попытаться понять, что мы за люди. Уверяю тебя, всё то, что здесь происходило – спектакль. Роль, которую отвела себе Лиза, была сыграна из рук вон плохо. Хотя…

Екатерина Алексеевна задумалась.

– А может, я и не права. Она ведь заставила тебя заволноваться? Заставила. Так что ещё неизвестно, кто из нас хороший актёр, а кто плохой зритель.

– Что касается меня, то я не играл.

– Было видно невооружённым глазом.

– В таком случае зачем подзуживала?

– Хотела заставить заволноваться Лизу. Дама особенная. Такие на пустяки не размениваются, потому должно было проявиться что-то, что открыло бы нам глаза.

– С чего ты взяла, что она особенная?

– Милый мой! – придав лицу как можно больше снисхождения, Екатерина Алексеевна даже не попыталась спрятать лукавство, – то, что не видите вы мужчины, мы женщины замечаем с первого взгляда. Одни манеры чего стоят! Ты не заметил, а я определила – девушка из интеллигентной семьи. Движения рук, осанка. Слова и те произносила внятно настолько, что был понятен каждый звук. Но больше всего мне понравилось достоинство.

– Тебя послушать, француженка – баронесса, – усмешка Владимира Николаевича выглядела скорее удивлённой, чем цепляющей за самолюбие.

– Не исключено.

– А по мне так всё куда проще. Авантюристка эта твоя Лиза. Самая обыкновенная авантюристка. И никакая у неё не голубая кровь. Мало того, мне кажется, она даже не из Франции. Надо было паспорт потребовать, сейчас бы не сидели и не гадали.

– Ты это серьёзно?

– Серьёзнее некуда.

Глава 6

Тайник

На этот раз звонку застать Исаевых врасплох не удалось. Они ждали продолжения истории, от которой за версту веяло неопределённостью последующих действий, которые должны были последовать обязательно. Так устроена жизнь, если история получила начало, значит должен быть конец.

Вернув рюмку на стол, Владимир Николаевич, словно боясь вспугнуть повисшую в комнате тишину, поднялся, намереваясь выйти из-за стола. Остановила Екатерина Алексеевна.

Дав взглядом понять, что встречать гостей- удел хозяйки, та со словами: «Постарайся держать себя в руках» – направилась в сторону прихожей.

– Буду нем, как рыба, – произнёс вслед Владимир Николаевич.

Оставшись один, профессор, наполнив рюмку до краёв, не спеша, стараясь пропустить сквозь нутро вкус коньяка, выпил, после чего, зацепив вилкой дольку лимона, отправил ее в рот. Защекотало. Ощущение чего-то невероятно нежного, проникающего внутрь жжения совпало с гомоном голосов и звуком закрываемой двери.

Меньше, чем через минуту в гостиную вошла Екатерина Алексеевна в сопровождении теперь уже не одного, а двух гостей, Елизаветы и молодого человека, старше француженки по возрасту года на два, максимум на три.

Екатерина Алексеевна начала подавать мужу предупредительные знаки, чтобы тот вёл себя так, как подобает вести человеку интеллигентному, знающему цену каждому слову.

Владимир Николаевич собрался было внять предупреждениям супруги, однако, завидев гостей, не сдержался, чтобы не съязвить: «А вот и сынок пожаловал».

– Владимир! – Екатерина Алексеевна, как могла, сдерживала кипящие в душе эмоции, в то же время в каждом направленном в сторону гостей взгляде можно было прочитать интерес к происходящему.

Пройдя в комнату, Елизавета не стала дожидаться, когда ей и ее спутнику будет предложено сесть. Заняв место на диване, гостья с первой минуты повела себя так, будто она, а не те, которые проживали здесь, являлась хозяйкой квартиры.

Столь непозволительная во всех отношениях фамильярность должна была вызвать негодование. Однако этого не произошло. Чета Исаевых во второй раз оказалась заложником самоуверенности гостьи. Зрение, слух, мысли были обращены на восприятие ситуации, которая не просто завораживала, а почти повелевала, заставляя ощущать себя не статистами, но и не теми, кому были отведены главенствующие роли.

Прошло какое-то время, прежде чем француженка, нарушив обет молчания, перешла к действиям. Поднявшись с дивана, она, окинув взглядом хозяев, произнесла то, что Исаевы ожидали услышать во время первого визита

– Владимир Николаевич! Екатерина Алексеевна! Во-первых, позвольте принести извинения за комедию, что я разыграла недавно. Поверьте, мне крайне неловко, но я должна была это сделать. Зачем? Вы скоро узнаете.

Было заметно, что девушка волнуется. Слова срывались с губ, следовал протяжный выдох, и всё начиналось сначала.

Заметив это, Екатерина Алексеевна, выбрав момент, произнесла фразу, которой впоследствии суждено было стать ключевой на протяжении всего последующего разговора.

– Не стоит так волноваться. Присаживайтесь за стол, выпейте чая. Я так понимаю, рассказ будет долгим, а значит, и вам, и нам надо подготовиться.

Не ожидая такого поворота, Элизабет застыла в недоумении.

– Спасибо, конечно. Но не будет ли это выглядеть навязчиво? Я и так доставила вам столько неудобств. Не хотелось бы надоедать ещё и хлопотами.

– Какие хлопоты, голубушка!? Мы не настолько избалованы интригами жизни, чтобы позволить себе отказаться от возможности быть впутанными в историю, от которой за версту веет загадками.

Выйдя из-за стола, Екатерина Алексеевна, глянула на мужа.

– Я на кухню. За тобой: два прибора, чашки для чая, тарелки и, как водится, в приличных домах максимум внимания к гостям.

Стоило хозяйке покинуть гостиную, гости оживились настолько, что заставили обратить на себя внимание Владимира Николаевича, который к тому времени хлопотал возле серванта. Разглядывая комнату, и тот, и другой время от времени обменивались многочисленными взглядами. Настолько многочисленными, что наблюдавший за происходящим профессор, не выдержав, спросил: «Что-то не так?»

– Нет, нет, – не замедлила с ответом француженка. – Интерес наш обусловлен исключительно только убранством дома.

– Понимаю, – удовлетворённый ответом, оживился профессор. – Дом и вправду необычен. Снаружи похож на сотни других, внутри живёт своим миром. Старожилы говорят, что дом этот сохранился лучше своих сверстников, и это притом, что Гороховая наполовину состоит из старинных домов. Прошли десятилетия.

– Столетие, – поспешила с уточнением Элизабет.

– Да. Вы правы. Столетие. И вот вам, пожалуйста. Лепнина уничтожена практически вся. Кое-где кое-что осталось, но это уже так, ничего, что могло бы привлечь внимание. Колонны требуют ремонта. Двери сняты, ворота, наверное, украшают дачу какого-нибудь важного чиновника.

Вошедшая в комнату Екатерина Алексеевна держала в руках поднос с чаем.

– Прошу к столу. Чай у нас особенный, рецепт заварки достался мне от бабушки, той от её бабушки и так до седьмого колена. Вы, Лизонька, за молодым человеком-то ухаживайте.

– Ой! – сделав виноватым лицо, француженка повела плечами сторону Богданова. – Простите. Я забыла представить моего друга. Богданов Илья – бизнесмен из Москвы.

Владимир Николаевич, приподняв очки, посмотрел на гостя так, словно видел раньше, но не мог вспомнить где?

– В чём дело, Владимир? – видя, что супруга одолевают сомнения, не удержалась, чтобы не спросить Екатерина Алексеевна.

Профессор ещё раз внимательно глянул на Богданова.

– Молодой человек! Не вы ли приходили ко мне на кафедру? Преподнесли коньяк и исчезли!?

– Я, – улыбнувшись краешками губ, произнёс Илья.

Ответ мог показаться пустым и в какой-то мере даже безразличным, но только не Владимиру Николаевичу.

– В таком случае мы вправе потребовать объяснений?

Взгляд профессора скользнул по глазам француженки.

Всем стало ясно, кому был адресован вопрос.

Время вступления в роль Элизабет было ознаменовано торжеством тишины. Несколько секунд повисшей в воздухе паузы! Сколько надежд, сколько ожиданий!? Ещё даже не дёрнулся занавес, не взметнулась над оркестровой ямой дирижерская палочка, а спектакль уже начался. Не со слов, не с движений по сцене, а с той самой мимики, которая способна выразить куда больше мыслей, чем порядок написанных в сценарии слов.

Вместо того чтобы озадачиться и сделать вид, что выставленный профессором ультиматум застал её врасплох, француженка будто ждала момента, когда апогея напряжения достигнет критической точки. Взяв в руки чайную ложечку, и тут же вернув её на место, Элизабет, не удосужившись одарить взглядом ни Владимира Николаевича, ни Екатерину Алексеевну, начала говорить так, будто обращалась к заполненному зрителями залу.

– Вы правы. Пришло время объясниться, или как любит говорить один мой знакомый, внести ясность в положение вещей. Однако до того, как начать вносить эту самую ясность, мне бы хотелось объясниться по поводу балагана, что я устроила. Честно признаться, испытывая чувство вины, я прежде всего презираю себя за то, что позволила снизойти до низости – обвинить человека в грехе, которого тот не совершал.

Сглотнув подкативший к горлу комок, француженка протянула руку к лежащей рядом ложечке. Пальцы коснулись края, когда Элизабет. отдёрнув руку так, словно ложечка была раскалена, подняла глаза и, глянув поочерёдно сначала на профессора, затем на хозяйку дома, произнесла: «Вы, Владимир Николаевич, не мой отец. Мало того, госпожа Вознесенская не моя мать».

– Слава богу? – выдох главы семейства был похож на звук пыхнувшего паром утюга, словно внутри вместо беснующегося жара возникло желание сгладить всё, не оставив ни морщин обид, ни складок зла.

Хватило мгновения, чтобы Владимир Николаевич, осознав, что слова его можно понять двояко, изменив тон, перефразировал: «Извините. Я хотел сказать, что ни грамма в этом не сомневался».

– Я не в обиде, – ответила улыбкой Элизабет. – Мне следовало попросить у вас прощения за то, что посмела внести раздор в идиллию семейного благополучия. Хотя, как мне кажется, Екатерина Алексеевна изначально не поверила ни единому произнесенному мной слову.

– Не поверила потому, как понимала – за игрой в «отца и дочку» стоит нечто большее, чем желание познать быт незнакомых вам людей.

Взгляд хозяйки дома не сверлил и не прожигал глаза девушки. Осторожность на грани недоверия, скользнув, спряталась, дабы не вносить сумятицу в сознание той, кому предстояло пережить куда большее, чем проверку недосказанностью слов.

– Вы правы, – поблагодарив кивком головы, продолжила француженка. – Целью визита было желание познакомиться с людьми, живущими в квартире под номером 34. Можно было бы, конечно, выложить всё ещё в прихожей, но скажу откровенно, боялась. Незнакомая страна, незнакомый город. К тому же, когда собиралась в поездку, многие предупреждали, что в России надо быть осторожным. Пугали даже тем, что существует опасность попасть в нехорошую историю. А так как рисковать я не имею права, пришлось искать более доступный способ для знакомства.

Замолчав, Элизабет судорожными движениями раскрыла сумочку. Достав сигареты, подняла глаза на Екатерину Алексеевну.

– Не возражаете, если я закурю?

– Курите. И не надо так волноваться.

– Может быть по коньячку? – решив, что более подходящего случая для полной реабилитации может не быть, спохватился Владимир Николаевич.

– С удовольствием.

Француженка перевела взгляд на Илью.

Богданову ничего не оставалось, как произнести: «Я как все».

Обстановка за столом начала принимать характер ожидания. Чем закончится визит столь неожиданно появившихся в доме людей интересовало хозяев не меньше, чем самих гостей. Виновником же столь быстрого единения чувств суждено было стать «Кемью – Гранд». Как выяснилось, коньяк, кроме вкуса, обладал способностью располагать людей друг к другу, пятьдесят грамм чудодейственного напитка, и напряженности не было и в помине.

Понимая, что все ждут продолжения, француженка не стала терзать хозяев долгим ожиданием, приступив к повествованию истории, что неделей раньше рассказала Илье.

На всё про всё ушло чуть более десяти минут. И наверняка рассказ продолжился, не произнеси Элизабет фразу: «Принадлежал Андрею Александровичу и особняк, в котором на сегодняшний день проживаете вы».

– Так вот в чём дело! Вы прибыли в Россию, чтобы заявить права на дом, – несмотря на предупредительные жесты жены, воскликнул Владимир Николаевич.

– И да, и нет, – приняв вопрос как вызов, ответила неопределённостью француженка.

– В таком случае, – профессор, встав, выпрямился во весь рост, – я как законопослушный гражданин вынужден заявить, квартиру эту нам предоставил горисполком. Мало того, данным нам законом правом мы её приватизировали.

– Вы неправильно меня поняли, – чуть было не расхохоталась Элизабет. – Дом, квартира интересуют только как архитектурная ценность, не более того.

– Тогда что же?

– Кое-что, на чём я хотела бы остановиться несколько позже.

Осознав, что вопрос сбил гостью с мысли, профессор извинился и, придав лицу выражение побитого кота, потянулся к бутылке с коньяком.

– А вы знаете, прадед ваш был не просто оригиналом. Прежде всего он был человеком величайшего ум и огромной души. Будучи незнакомым с ним лично, я испытываю к нему глубочайшее уважение и, наверное, отдал бы многое, чтобы распить с ним бутылочку коньяка.

– Кстати о коньяке, – улыбка француженки выглядела не столько загадочной, сколько интригующей, – бутылка, что у вас на столе, подарок мамы. И всё, что я здесь несла по поводу Жени Вознесенской, её работа. Будучи человеком скрупулёзным и осторожным, мама после разговора с адвокатами, наняла детектива, в обязанности которого входило собрать максимум информации о людях, проживающих по адресу: улица Гороховая дом 28, квартира 34. Через два месяца детектив вернулся с досье на вас, Владимир Николаевич, и на вас, Екатерина Алексеевна. Мало того, сыщику удалось собрать кое-какую информацию о тех, чьи жизненные пути когда-либо пересекались с вашими. Среди таковых оказалась Вознесенская. После окончания университета Евгения вышла замуж и уехала жить за границу. Не во Францию, в Германию.

– При встрече предайте, пожалуйста, маме, что она оригинал не меньше, чем ваш прадед, – произнёс Владимир Николаевич. – Появится возможность, я отправлю к ней как минимум человек пять внебрачных детей. Думаю, ей понравится.

Смех за столом означал, что шутка удалась.

– Если говорить серьёзно, – тем временем продолжил Владимир Николаевич, – никак не могу взять в толк, какая отведена в этой истории роль нам, если ни я, ни моя жена слыхом не слыхивали ни о вас, ни о вашей семье и уж тем более о живущем в девятнадцатом столетии фабриканте по фамилии Соколов.

– Я слышала.

Эффект признания можно было сравнить с эффектом выключенного в комнате света, который вдруг исчез без всякого на то предупреждения.

Все, как по команде, повернув головы, посмотрели на Екатерину Алексеевну.

Ещё мгновение, и свет вспыхнул вновь.

– Ты? – проговорил, словно обронил, Владимир Николаевич.

– Да, я. Только не слышала, а читала. И не где-нибудь, а на фасаде нашего дома. Под самой крышей вылеплено «Соколов А.А.» и фамильный герб.

– Под крышей? А почему я этого не видел?

– А вот это вопрос не ко мне. Да, и что ты вообще вокруг себя видишь, кроме полезных ископаемых.

– В этом и есть весь мой прадед, – поспешила вмешаться в обмен остротами Элизабет. – Целью его жизни было желание увековечить фамилию предков. Тоже касается и завещания. В конверте, кроме сопроводительного письма, находилось подробное описание фамильных драгоценностей, а также вещей, которые на сегодняшний день просто уникальны. Специалисты, изучив список, подсчитали, что стоимость всего перечисленного превышает тридцать миллионов евро. Половина раритетов является работами мастеров шестнадцатого, начало семнадцатого веков. Некоторые считаются безвозвратно утерянными. И всё это прадед спрятал ни где-нибудь, а в этой квартире.

Лицо Екатерины Алексеевны в считанные мгновения стало бледнее стены.

Владимир Николаевич, наоборот, покрывшись пятнами, поначалу чуть было не расхохотался, но затем, взяв себя в руки, сделал такое лицо, словно пытался доказать теорему, но не мог вспомнить какую.

– А вот это уже становится интересным.

Элизабет и Илья, наблюдая, как переживут новость хозяева квартиры, ждали продолжения, но того почему – то не последовало.

Екатерина Алексеевна, теребя пальцами фартук, задумалась.

Профессор начал проявлять активность, которая выражалась в действиях рук. Взяв с тарелки ломтик хлеба, он, отломив кусочек, собрался было отправить тот в рот, но в последний момент, раздумав, произнёс:

– Вы сами-то понимаете, что сказали?

– Да.

– В таком случае, хотелось бы услышать объяснения.

– Разумеется.

Достав из сумочки упакованные в мультифоры бумаги, Элизабет торопливо разложила те на столе.

– Сопроводительное письмо. Здесь перечень реликвий. Это схема расположения комнат. Та, в которой находимся мы, отмечена крестиком.

Взяв указанный француженкой листок, Владимир Николаевич вгляделся в обозначения.

– И где же, позвольте вас спросить, находятся эти самые сокровища?

– Подождите! – вмешалась в разговор Екатерина Алексеевна, – Какие сокровища? Пять лет назад мы делали ремонт, во время которого полы перестилали, не говоря уже о стенах, которые обдирали до кирпичей. И вообще, прошло больше ста лет. Тайник могли найти до того, как въехали в эту квартиру мы.

– Да, – поспешил поддержать супругу Владимир Николаевич. – Ремонт тот я на всю жизнь запомнил. А ещё до войны в доме проводились работы по внутренней реконструкции, была сделана перепланировка помещений.

– Тем не менее тайник есть, и он здесь, – не дал договорить профессору Илья. – Почему мы так уверены? Потому что если бы тайник нашли, то всё, что хранилось в нём, значилось в каталогах как возвращённое из прошлого.

Повисшая над столом тишина стала немым свидетелем происходящего на тот момент в головах Исаевых противоборства мнений. Несокрушимая уверенность рушилась на глазах.

– Аргумент обоснованный.

Потянувшись, было к бутылке с коньяком, Владимир Николаевич, глянув в направлении супруги, решил воздержаться.

– И всё же я должен задать вопрос, который не просто интригует, я бы сказал, завораживает непредсказуемостью. Где именно находится тайник?

Элизабет ничего не оставалось, как пожать плечами.

– В завещании об этом не сказано ни слова.

– Хорошо, – заметив в глазах гостей растерянность, профессор решил подойти к проблеме с иной стороны. – Допустим, тайник есть, что маловероятно. Но для того, чтобы его найти, надо быть последовательным.

– Вы это о чём? – не поняла Элизабет.

– О завещании. В частности, о четвёртом условии.

– Четвёртое я приберегла на десерт.

Подняв голову, Элизабет посмотрела испытывающим взглядом сначала на Исаевых, затем на Богданова.

– В завещании сказано: «Всех, кто проживает на момент нахождения тайника в указанной на схеме комнате, надлежит считать наследниками фамильных реликвий рода Соколовых. Относиться к оным с должным уважением, независимо оттого, знали люди о наличии тайника или нет, ибо не осквернили души стремлением к наживе, желание облегчить жизнь не вознесли превыше чести».

Тиканье настенных часов, на которые до этого никто не обращал внимания, стало единственным, кому было позволено нарушить тишину, отчего звук прыгающей по кругу секундной стрелки напоминал удар колокола, пусть символичный, не оглушающий, не заставляющий вздрагивать, но всё же колокола. И было в этом нечто особенное, будто само время, отсчитывая мгновения, предоставляло людям возможность переместиться в сознании в те дни, когда прадед Элизабет, прощаясь с близкими его сердцу вещами, стоя на коленях перед образом Господа, плакал.

Мог ли человек представить себе, что через сто с лишним лет правнучка будет метаться в поисках придуманного им секрета?! Наверное, да! Иначе зачем было затевать то, во что сам прадед верил с трудом!? Не в характере Соколовых было тешить себя надеждами. Куда больше в душах отводилось места любви к детям, почтению родителям, стремлению продлить жизнь рода, ибо в этом состоял смысл жизней всех, кто был причастен к фамилии Соколов.

– И вы это называете десертом? – выйдя из-за стола, профессор, вцепившись руками в спинку стула, покачал головой. – То, милочка, даже не компот. Это что-то вроде восточных сладостей вперемешку с опиумом. На душе сладко, в то время, когда голова кругом.

Наблюдавшая за действиями мужа Екатерина Алексеевна всё то время, пока глава семейства собирался с мыслями, не проронила ни слова. Стоило же тому выговориться, как на голову Владимира Николаевича обрушился шквал возмущений.

– Я тебя, Владимир, не узнаю. До появления Лизы, деньги для тебя не являлись чем-то особенным, и вдруг столь разительная перемена. С чего бы это?

В ответ последовала горькая разбавленная каплей иронии усмешка.

– Ты о чём, Катерина? Я что изменил принципам? Деньги по-прежнему не есть ни для меня, ни для тебя главное. В то же время, надо признать, наступил момент, когда присутствие пресловутых форм обмена, товар – деньги, деньги – товар, могло бы помочь решить целый ряд проблем. Организация экспедиции на крайний Север, приобретение оборудования для лаборатории по исследованию грунта, поднятого со дна Ледовитого океана, не говоря уже об исследованиях самого полюса. И наконец, то, о чём ты постоянно твердишь: «Собачонка, новый телевизор».

Не дожидаясь ответа, Владимир Николаевич развернулся лицом к Элизабет.

– Если вас не затруднит, поясните, пожалуйста, что означает фраза: «Надлежит считать наследниками»

– То, что находящиеся в тайнике золотые монеты должны быть разделены на три части. Одну надлежит передать правительству Петербурга на реставрацию дома. Другую – тем, кто проживает в данной квартире, то есть вам. Третью – церкви.