Первый Ученик. В двух мирах

– Твой друг не любит попадаться на глаза, – заметил теркан, шагая рядом с анкиллирцем.

– Он представитель редкого племени и старается избегать лишнего внимания, – ответил Олаф.

– Думается мне, что дело не только в этом. Верно? – усмехнулся жрец.

В ответ сурт пробормотал что-то нераздельное, что только подтвердило правоту Ородрима.

Погода улучшилась. День середины зимы давно миновал, и с каждым днём солнце задерживалось на небосводе чуть дольше и грело чуть сильнее. Ветер разогнал тучи, и путники не опасались ни дождя, ни снега.

Троица довольно долго шагала по широкой дороге, но по прошествии нескольких часов, когда солнце уже перевалило за полдень, жрец, даже не взглянув на карту, уверенно увёл путников с тропы. Теперь отряд продвигался намного медленнее: приходилось выбирать тропы, чтобы не забрести в чащу. Ородрим и на словах, и на деле оказался превосходным знатоком местности и уверенно уводил друзей из густых зарослей, коварных оврагов со змеями и крапивой, пожухшей после зимы, и мелких болот, которые то и дело попадались на пути.

– Клянусь всеми богами, теркан, – пропыхтел сурт, перелезая через ствол огромного поваленного дерева, – я бы ни в жизнь не поверил, что священнослужитель, от которого ждёшь отречённости от мира и замкнутости, может так хорошо и уверенно ориентироваться в лесу.

– Я из лесных теркан, Крейвен. Это у меня от матери, – кинул через плечо проводник.

– А кто она? – громко спросил анкиллирец, которому приходилось ещё хуже, чем его краснокожему товарищу. Зарычав, он принялся хлопать себя по шее, после чего показал путникам пятерых убитых комаров на ладони.

– Она друид в нашей общине в Мисселе, – невозмутимо ответил теркан.

– Друид? – анкиллирец попробовал на язык незнакомое слово.

– Страж леса, – пояснил спутник. – У моего народа очень тесная связь с окружающим миром. Мы можем читать в умах зверей и птиц, умеем предугадывать изменения погоды. Стражи чувствуют эту связь ещё явственнее, поэтому на них возложена священная обязанность – оберегать леса этого мира.

Ородрим вдруг прервал свою речь, остановился и шумно потянул носом. Теркан улавливал колебания воздуха и запахи намного искуснее своих компаньонов, которые уставились на него в удивлении.

– Что такое? – спросил сурт, озираясь. Его руки легли на рукояти кинжалов.

Теркан почти минуту вглядывался в даль, жестом показав сурту, чтобы тот замолчал. Наконец, он вздохнул с облегчением и, повернувшись к Олафу и Фрейну, ответил:

– Что бы это ни было, оно ушло. Наверное, какое-то зверьё…

– Успокоил, ничего не скажешь! – разочарованно всплеснул руками вор. – Теперь будем начеку.

– Не мешало бы, – еле слышно пробормотал жрец, а затем громко добавил: – Я хотел бы изучить местность, если вы не против. Скоро мы прибудем к гроту, и мне не хотелось бы ввязаться в драку и раньше времени раскрыть себя грабителям, если они засели впереди.

– Иди, Ородрим, – успокоил теркан анкиллирец. – Мы сумеем найти дорогу.

– Когда дойдёте до русла пересохшего ручья, следуйте вдоль него. Через несколько миль вы выйдете на небольшую поляну, за которой начинаются покрытые лесом холмы. В ближайшем к опушке и находится нужный нам грот, – коротко объяснил теркан и оглядел компаньонов в надежде, что они его поняли.

– Иди, – повторил воин. – Встретимся у опушки.

Жрец перевёл взгляд на сурта, но тот лишь пожал плечами, и теркан, кивнув путникам на прощание, необычным образом побежал вперёд, петляя меж деревьев. Жрец почти касался земли руками – так сильно он пригибался. Зато скорость его действительно поражала! Олаф удивлённо присвистнул, наблюдая за тем, как теркан ловко огибает стволы деревьев, проносится под низкими ветвями и перепрыгивает кусты. Теперь стало понятно, как жрец умудрился изучить окрестности Нариктира за столь несущественный промежуток времени.

– Странный он какой-то, – хмыкнул сурт и двинулся вперёд.

* * *

Теркан продолжал бежать и довольно быстро удалился от товарищей на приличное расстояние. Теперь он уже не отрывал рук от земли и по манере передвигаться всё больше напоминал животное. Предки Ородрима по отцовской линии были служителями Меалгора в храмах Эар Бриннира в Орандоре, но его мать была из лесных теркан. Потому Ородрим, будучи священником, как и его отец, наряду с этим обучался и служению лесу. От матери он перенял не только любовь к зверям и птицам, травам и деревьям, но и удивительные способности, которые Стражи Леса развивали в себе с рождения. Ородрим мог принимать облик любого животного, которого хотя бы раз видел в своей жизни. Более того, он понимал зверей, чьё обличие получал, и мог общаться с ними.

Сейчас, не сбавляя ход, теркан начал своё необычное превращение. Его лицо вытянулось и стало напоминать морду, которая заканчивалась зубастой пастью. Ногти на ногах и руках удлинились, обернувшись когтями хищника, а сами конечности постепенно превращались в лапы, покрытые густым серым мехом. Копчик удлинялся до тех пор, пока не превратился в пушистый хвост, и вскоре меж деревьев мелькала серая тень огромного волка, по меньшей мере в полтора раза большего, чем хищники, которые водились в Нариктирском лесу. Роба жреца, его посох и прочие принадлежности, включая даже изящные сандалии, стали частью волчьей шкуры. При изменённом внешнем виде теркан сохранял ясность ума. Это был всё тот же Ородрим, и он всё так же понимал людскую речь, однако теперь воспринимал ещё и волчью. Именно благодаря этому он почти сразу услышал в своей голове разговор волчьей стаи.

– Они где-то неподалёку, – сказал первый голос. – Эти двое пахнут аппетитно, а третий куда-то пропал.

– Мы найдём их для тебя, Торркс, – прорычал другой.

Теркан тут же догадался, что хищники имели в виду его приятелей. Он довольно быстро определил, с какой стороны раздаются голоса, и вскоре насчитал пятерых хищников на той стороне реки. Судя по всему, стая двигалась в сторону ничего не подозревающих Крейвена и Олафа. Жрец уже слышал о могучем Торрксе – вожаке большой стаи волков, обитающих в Нариктирском лесу. Ещё в обличии теркан он заподозрил, что едва уловимый запах, витавший в воздухе, принадлежал именно им. Обычно с волками можно было договориться, но сейчас была зима, и хищники были движимы не столько азартом охоты, сколько диким голодом. Это означало одно: если теркан не удастся прогнать стаю, придётся драться. Круто развернувшись, жрец припустил назад и, хотя он двигался быстрее волков, всё же значительно отставал от них. Вдруг ему на ум пришла одна мысль, и, вскинув голову к вечернему небу, он протяжно завыл.

– Это ещё кто?

Торркс с подозрением прислушивался к вою. Он уже давно учуял незнакомый запах и догадывался, что он принадлежит собрату, но не придал этому особого значения. Сначала он займётся охотой, а потом – незваным гостем. Коротко рявкнув своим четверым братьям, вожак пригнулся к земле и увеличил скорость.

* * *

Сурт с товарищем услышали протяжный волчий вой и замерли на месте.

– Проклятье! – прорычал Фрейн, вынимая кинжалы из ножен. – Хорош теркан, смылся как нельзя кстати!

Олаф лишь нахмурился в ответ. Он не хотел верить, что жрец их бросил.

Путники уже несколько минут двигались вдоль длинной канавы, которая когда-то была руслом реки. Сейчас её дно покрывал густой папоротник – настолько высокий, что она была невидима среди кустов. Собственно, и друзья обнаружили её в сумерках лишь потому, что анкиллирец ухнулся вниз и оказался на дне. Впереди, на расстоянии нескольких миль находилась заветная поляна, о которой упомянул теркан. Но добраться до неё друзьям было уже не суждено.

Вскоре в полумраке на противоположной стороне оврага замаячили хищные жёлтые глаза. Две твари заходили с южной стороны, а ещё две, ведомые огромным волком, нападали с севера. Олаф и не надеялся, что канава станет для них преградой. Его догадки оправдались. С лёгкостью перемахнув на другую сторону, волки плотным кольцом окружили Олафа. Сурт же куда-то запропастился. Анкиллирец не сомневался в своем друге: он был уверен, что Фрейн прячется в ветвях ближайшего дерева, выбирая себе жертву. Сам же Олаф предпочитал драться в открытую. Сняв щит со спины, он вытащил молот и принялся размахивать им перед собой, медленно отступая назад.

– Ну, давайте, смелее! – взревел воин в предвкушении битвы.

Волки, пригнувшись к земле, осторожно подбирались к рослому противнику. Огромный вожак громко рыкнул, и один из его собратьев, повинуясь приказу, ринулся в бой. Оттолкнувшись лапами, волк стрелой полетел в сторону Олафа, метя в шею.

Тот прикинул, куда целилась тварь, и отступил в сторону, занеся молот над головой. Но ударить воин не успел: что-то сверкнуло прямо перед его глазами, и волк упал замертво, по инерции врезавшись в дерево. Олаф заметил кинжал, торчавший из шеи зверя. С укором посмотрев на друга, ухмылявшегося с нижних ветвей огромного дуба, под которым он стоял, Олаф услышал тихий шёпот:

– Замани их под дерево.

Анкиллирец кивнул и повернулся к стае. Он охотно признавал мастерство Фрейна, но и сам он был не прочь поразмяться. Поэтому, когда сразу два волка кинулись на него с разных сторон, Олаф знал, что делать. Присев на корточки, он развернулся в сторону левого зверя и, закинув щит за спину, метким ударом молота прервал стремительный рывок хищника, проломив ему череп. В этот же момент он почувствовал мощный толчок в спину и мрачно улыбнулся, услышав визг второго хищника, который, не успев затормозить, на полном ходу налетел на крепкий щит. Внезапно спрыгнувший с ветвей сурт приземлился волку на спину и молниеносным движением вспорол ему глотку. Волк, вскинув голову, взвыл, но вскоре силы оставили его, и он осел на землю. Сурт поднялся на ноги, похлопал друга по плечу и коротко резюмировал:

– Два – один.

Олаф глухо рыкнул в ответ и кинулся на оставшихся волков.

– Падаль! – прорычал Торркс, оглядывая мёртвые тела своих собратьев. – Их место займут другие!

Ещё один волк согласно кивнул головой и громко завыл, оглашая окрестности: зверь звал стаю на помощь. После этого он вместе с вожаком бросился на Олафа. Торркс повалил тяжёлого противника на землю и принялся клацать зубами прямо над лицом воина, которому стоило больших трудов не подпустить к себе зверюгу. Пришлось выставить перед собой молот. Ситуация заметно ухудшилась, когда в левое плечо ветерана вцепился второй волк. От страшной раны Олафа спасли лишь кольца кольчуги. Фрейн кинулся на выручку, но животное увернулось от выпада сурта и уставилось на него своими злобными глазами, ощетинившись и демонстрируя оскал.

Наконец, раздался ответный вой – как предполагал Торркс, от членов его лесной банды. Однако он ошибался. На поляну выскочил огромный волк, чей густой серый мех светился зловещими красными отблесками, вбирая в себя лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь ветви. Рык огромного хищника, в размерах которому уступал даже вожак, мгновенно остановил бой. Сурт судорожно вздохнул, всерьёз задумавшись о том, в какую передрягу они угодили. Фрейн никак не мог взять в толк, куда запропастился жрец, но с удивлением заметил, что новый враг не спешил нападать на них с Олафом. Торркс и его приспешник оскалились и вместо того, чтобы напасть на человека, распростёртого у их лап, сорвались с места, бросившись на нового врага.

– Ты кто такой? Проваливай с моей земли! – рычал Торркс, осознавая, что за ним численное превосходство.

Впрочем, Ородрим – а это, конечно, был он, – довольно быстро отобрал у вожака это преимущество. Мощные челюсти, сомкнувшись на шее волка, лишили хищника возможности двигаться. Теркан принципиально отказывался убивать животных без нужды, поэтому не причинил волку ровным счётом никакого вреда, за исключением испуга, на который, собственно говоря, и рассчитывал.

– Сам проваливай! – с вызовом бросил он Торрксу после небольшой возни с жертвой в зубах. – И забирай этого слабака с собой! И всю стаю забирай! Отныне этот лес принадлежит мне!

– Одному тебе с нами не справиться! – не унимался Торркс, неспешно подбираясь к противнику.

– А ты рискнёшь проверить? – рыкнул Ородрим, плотнее сжимая челюсти, и схваченный волк обеспокоенно заёрзал.

Глаза вожака налились кровью от кипевшей в нём ярости, но инстинкт подсказал, что он не в силах тягаться с таким противником, как Ородрим. Торркс вдруг понял, что по непонятной причине боится нового противника и не желает вступать с ним схватку. Они со стаей найдут другое место. Вокруг немало лесов… Вожак раздосадовано фыркнул, и Ородрим отпустил извивающегося волка, который, шмякнувшись на землю, поскуливая, поплёлся к своему предводителю. Хмыкнув, Торркс направился восвояси под пристальным взглядом огромного волка, а его собрат шёл следом, понурив голову от унижения. Проходя мимо изумлённых путников, вожак на секунду остановился, словно гадая, успеет ли он ухватить хоть кусочек отобранного лакомства.

– Моё! – громко взвыл Ородрим.

И Торркс припустил, увлекая за собой единственного уцелевшего охотника. Вскоре оба хищника растворились в полумраке, стремительно сгущавшемся под кронами деревьев.

Пока Ородрим провожал взглядом удаляющихся противников, Фрейн помог своему другу подняться на ноги, и теперь оба они с удивлением уставились на зверя. Человек и сурт нервно сжимали оружие, не зная, чего ожидать от спасителя. Волк мог просто прогнать лишние рты, чтобы насладиться ужином в одиночестве. На краткий миг Фрейну показалось, что глаза волка, который в упор смотрел на взломщика, опасно приблизившись на расстояние вытянутой руки, были ему знакомы. Он с удивлением осознал, что зверь следит за его взглядом. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что сурт испытал после.

На глазах друзей волк начал стремительно изменяться. Его шерсть постепенно окрасилась в насыщенный бурый цвет, а морда сильно укоротилась и увеличилась в размерах. Вместо острых волчьих ушей появились небольшие полукруглые. Самые значительные изменения претерпели лапы и тело. Волк увеличился в объёмах, и теперь его лапы походили на огромные бочки. Спустя несколько секунд Олаф и Фрейн смотрели на огромного медведя с поразительно умными глазами.

– Ворчун? – недоумённо воскликнул Фрейн.

Медведь ухмыльнулся и прежде, чем сурт успел среагировать, повалил его на землю, устроившись сверху. Олаф посмеивался в сторонке, глядя, как сурт второй день подряд пытался вылезти из-под медведя-тяжеловеса. Но Ворчун не стал испытывать взломщика на прочность и быстро слез, обнюхав его с ног до головы. Затем он, как ни в чём не бывало, развалился на земле, пыхтя и хлопая лапами.

– Что же это за зверь такой? – почесал затылок Фрейн. – Думаешь, Динарус послал его нам в помощь?

– Думаю, здесь дело в другом. – Олаф подошёл вплотную к Ворчуну и, положив руку на голову зверя, негромко спросил: – Ородрим?

Ворчун фыркнул и, внезапно отскочив от анкиллирца, принялся кувыркаться на земле, а затем встал во весь рост и громко зарычал, постепенно уменьшаясь в размерах. Шерсть исчезла, волосы на голове стали золотистыми, появились знакомые одеяния голубого цвета, и вскоре перед ними стоял теркан.

– Неплохо, Олаф! Выходит, вы думали, что я оставлю вас в беде?

Анкиллирец расхохотался, и чуть позже, оправившись от потрясения, к нему присоединился сурт, который не мог обижаться на Ородрима после произошедшего. Когда друзья перестали смеяться, Фрейн задал спасителю вполне закономерный вопрос:

– Выходит, ты тоже Страж Леса, как и твоя матушка?

– Не совсем, – мягко ответил Ородрим. – Я жрец, и мой путь – служение Меалгору. Однако связь с природой и умение обращаться в зверей – это моё наследство, и, пока бьётся моё сердце, я не намерен от него отказываться.

– Я бы тоже не стал, – хохотнул сурт. – Уж очень полезное умение!

– Ну, я никогда не искал в этом выгоды, – при этих словах теркан обезоруживающе улыбнулся. – В обличии зверя я чувствую единение с природой, и именно поэтому учение моей матери так важно для меня. Ни один священнослужитель из всех, кого я знаю, за исключением, пожалуй, Клавдия, не понимает того, что я обретаю, следуя этому пути. Гармония с окружающим миром позволяет мне лучше понимать его, и это помогает мне на моём жреческом поприще. Клыки и когти – это второстепенное.

Сурт хмыкнул. Он явно не разделял подобного отношения Ородрима к своим удивительным талантам. На его взгляд, теркан мог бы добиться завидного положения, а не использовать наследие как духовную подпитку для служения своему Богу.

Жрец с сожалением оглядел трупы зверей:

– Жаль, они меня сильно опередили… Могло бы обойтись и без жертв.

– У нас не было выбора, – пожал плечами сурт. – Мы ведь думали, что ты нас покинул.

– Я никого не виню. В вас говорил инстинкт самосохранения, а в них – инстинкт охотника. Просто вы оказались сильнее.

– Не очень-то нам это помогло, – прокряхтел воин, многозначительно демонстрируя раненную руку.

– Ну, этому горю помочь можно, – сказал теркан, помогая Олафу усесться на пень. – Не забывай, я всё-таки жрец Меалгора.

Сказав это, Ородрим закрыл глаза и простёр тонкую ладонь над раной. В один миг он будто оказался очень далеко от Нариктирской чащи. Телом он всё ещё пребывал здесь, с товарищами, но дух его бродил где-то в ином месте. Теркан принялся тихонько напевать повторяющийся куплет на неведомом языке, а его чуткие пальцы касались раненого места. Олаф почувствовал, как по разодранному плечу, прогоняя боль, разливается тепло. Через пару мгновений от раны, нанесённой зверем, не осталось ни следа. Устало вздохнув, жрец открыл глаза.

– Олаф, признай, что наш новый товарищ оказался весьма полезен! – хохотнул Фрейн. – А ты говорил, что он станет обузой!

В ответ анкиллирец смерил товарища грозным взглядом, но тот лишь скорчил рожу. Все трое понимали, что, если кто и мог с недоверием относиться к жрецу, так только сам сурт.

Полчаса спустя они подошли к гроту. Ородрим довольно долго пытался найти вход и, наконец, уверенно повёл путников к невысокому лысому пригорку, в основании которого зиял проход в пещеру. Переглянувшись, все трое без промедления вошли внутрь: сурт крался впереди, Олаф с закинутым на плечо молотом шёл чуть поодаль, а жрец, сжимая свой посох, замыкал шествие. Внутри было хоть глаз выколи, и друзьям теркан пришлось какое-то время привыкать к темноте, прежде чем они смогли различить очертания пещеры.

Грот был немаленьким: он врезался в холм футов на сто, постепенно забираясь под землю. Потолок следовал за стремившимся вниз полом пещеры и, в конце концов, соединялся с ним так, что в самых дальних её уголках можно было передвигаться, лишь сильно пригнувшись. По форме грот отдалённо напоминал пятиконечную звезду с небольшими лучами-закутками. Все они оставались тёмными, и, даже когда путники вошли под свод пещеры, разглядеть их не представлялось возможным.

Если грабители здесь и останавливались, то очень давно. Прогоревшие дрова, на которые троица наткнулась в центральной части пещеры, подсказали, что люди не наведывались сюда с осени. Всюду валялись обглоданные кости лесных созданий. Создавалось впечатление, что тут пировал какой-то невероятный обжора. Собственно говоря, на хозяина пещеры путники наткнулись чуть позже, обнаружив его спящим в одном из закутков. Единственным обитателем грота оказался медведь, чуть уступавший в размерах Ворчуну, но всё равно огромный. Несмотря на то, что климат в этой части Старого Света был тёплым, а снег выпадал крайне редко, зверь нежился в спячке. Он посасывал лапу, свернувшись клубком и выставив из закутка свой массивный зад. Не теряя времени, путники покинули грот. Круг поисков сужался.

– Что ж, тут мы потерпели неудачу, – констатировал Олаф, с сожалением осмотрев пещеру снаружи.

– Неудачей было бы разбудить медведя, – заметил сурт и побрёл в сторону леса.

– Крейвен дело говорит! – кивнул жрец и двинулся за взломщиком. – Поспешим!

Олафу оставалось лишь согласиться и последовать за приятелями.

В двух милях к востоку их ждала ещё одна пещера, указанная Ородримом. На этот раз путешествие прошло без нежелательных осложнений, и теркан не покидал отряд на протяжении всей дороги. Олаф не упустил возможности расспросить нового товарища о его жизни в Мисселе, а Фрейн весь путь насвистывал какую-то незатейливую мелодию.

– Лесные теркан – редкие гости в городах людей. Ородрим, расскажи мне о своём доме, – попросил анкиллирец, взвалив на плечи свой молот и вальяжно шагая по лесной тропе.

Жрец удивлённо посмотрел на приятеля, пожал плечами и начал.

– Поселение, в котором я родился и вырос, называется Ниарид. Оно представляет с собой… – теркан на мгновение умолк, пытаясь подобрать нужное слово, – кахиль – «деревню» на вашем языке. Хотя это слово скорее означает дома на деревьях.

Воин понимающе кивнул: он слышал о чудесных постройках лесных теркан, располагающихся на стволах высоких деревьев. Ородрим продолжал.

– Вместе со мной в Ниариде обитает две с половиной сотни моих сородичей. Теркан глисс[27] редко селятся большими общинами. Деревней руководит старейшина Зардан. Он мудр и уважаем, ибо своими деяниями на протяжении всей своей долгой жизни вёл наш народ к процветанию.

– А чем вы занимаетесь? – поинтересовался воин.

– Мы живём, – задумчиво ответил жрец. – Если ты спрашиваешь о том, Олаф, чем мы промышляем, то отвечу так: мой народ не производит блага лишь для собственного потребления. Мы не создаем больше, чем можем использовать, и не ведём торговли с людьми. Наши мужчины постигают различные ремёсла. Среди них есть опытные столяры, строители, кузнецы, музыканты и прочие. Наши женщины занимаются врачеванием, сбором трав и ягод, выращиванием культур и приготовлением яств. Но всем этим теркан леса занимаются не из острой необходимости окружить себя материальными благами, а из желания созидать. Наш народ может обитать в диких лесах, где ночное небо служит нам кровом, а подстилка из листьев и веток – постелью, – размеренно продолжал он. – Мы сосуществуем друг с другом в гармонии, и, если возникает необходимость в чём-то конкретном, всегда находится член общины, который берётся за дело самостоятельно, не требуя никакой оплаты. Я впервые увидел деньги лишь год назад, когда посетил людскую деревню в своём паломничестве. То ли дело наши братья из городов теркан в Илфанире и Вал Курнуире… Те научились жить вместе с людьми! А в Новом Свете, я слышал, и вовсе есть города, где теркан и смертные живут бок о бок.

Анкиллирец обдумывал услышанное. Теркан-скитальцы, которых он знал, – в основном уроженцы Илфанира, избравшие путь странников, – никогда не отказывались от возможности заработать. Они знали цену тёплой еде и крову над головой, свежим коням и добротному оружию. Но такого отношения к материальному, как у их провожатого, ветерану ещё не встречал. Заметив недоумение, застывшее на лице собеседника, Ородрим усмехнулся:

– Я кажусь тебе странным, не так ли?

– Пожалуй, да, – не стал скрывать отставной военачальник. – Не пойми меня неправильно: я не осуждаю, лишь удивляюсь.

– Не стоит оправдываться, – улыбнулся жрец. – Чем больше людей я встречаю на своём пути, тем больше убеждаюсь в том, что между нашими народами существует непреодолимая пропасть.

– Звучит как-то грустно, – хмыкнул сурт, внезапно подключившийся к беседе.

– Почему же? Да, мы разные. Но, вопреки расхожему мнению, это не так уж и плохо. Мой народ с высоты своих лет может помогать и направлять смертных. Они же, в свою очередь, учат нас радоваться мелочам и приспосабливаться к стремительно меняющемуся миру. Понятия добра и зла у нас почти одинаковы, а это, на мой взгляд, самое главное. Спасение моего народа в самодостаточности, – продолжал Ородрим. – Мы не претендуем на земли за пределами наших лесов и не жаждем власти. И если живущие по соседству люди начнут теснить нас, то мы уступим, ибо нам чуждо стремление доказывать своё превосходство. Ну, большинству из нас, конечно, – смущённо добавил он.

Теркан не упомянул, но на самом деле, некоторые теркан бывают весьма честолюбивы и вспыльчивы, и в прошлом это нередко становилось причиной войн и раздоров. Но теркан, чей век непомерно долог, воспринимают мир иначе, чем смертные, которые ввиду скоротечности их жизней вынуждены подстраиваться, приспосабливаться и вовсе не способны познать истинную глубину некоторых чувств, проникнуться их силой. Теркан же, имеющие в запасе не один век, могут отдаться чувствам всецело. Это касается всего спектра эмоций – от радости до печали, от любви до ненависти.

Теркан любят один раз и на всю жизнь. При этом столь возвышенное чувство не остывает в их сердцах, подобно тому, как это происходит у прочих народов, плавно перетекая в привязанность. Нет, нет, любовь их полна нежности первых поцелуев и радостных переживаний, свойственных влюблённым. Однако ненависть и скорбь теркан переживают намного сильнее любви. Потеряв родных, они до конца своих дней остаются печальны и предаются меланхолии. Лишь самые стойкие могут преодолеть боль, снедающую сердце, и вновь радоваться жизни. Злоба и ненависть не угасает в сердце теркан, и даже спустя долгое время остается сильна и свежа. Большинству теркан знакомы сострадание и прощение, однако те немногие, кто упивался ненавистью, делая её смыслом своей жизни, нередко становились причиной кровопролитных войн в далёком прошлом. Впрочем, к лесным теркан это относилось в последнюю очередь. Родичи Ородрима жили в мире и уединении, и их это устраивало.