Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров

У Стаса медленно поползли в стороны углы губ. Он пристально вгляделся в лицо Сандипа, перевел взгляд на темно-шоколадный инфинит и торжествующе улыбнулся:

– Ты – с Третьей Земли.

– Ну да, – улыбнулся в ответ Сандип, но его улыбка была мягкой и как будто бы слегка смущенной. – Ты же это уже давно понял, разве не так?

Тут можно было бы и поспорить, но Стас не стал: уж очень его занимало странное выражение – «ваш Галилей». К тому же индиец разглядывал его так внимательно, что, казалось, можно вообще ничего не говорить – тот и так все понимает. И ничего хорошего в этом, надо сказать, Стас не видел.

– Даже не буду спрашивать, почему тебя так интересует тема Галилея. Хотя… Боюсь, тут тоже не все так просто.

– А почему не просто-то? – задиристо спросил Стас. – Я ведь не пытаюсь сказать, что он меня волнует просто из-за нашего предполагаемого родства.

– А мне кажется, что именно из-за этого. Но об этом поговорим потом. Разумеется, если ты захочешь, потому что это не совсем мое дело. Я сказал «ваш Галилей», потому что на Третьей Земле тоже есть свой Галилей.

Стас оторопел.

Ну и что это значит?! Один из этих Галилеев – самозванец, что ли? И Сандип, видимо, считает, что самозванец – тот, что на Другой Земле? Или все как-то иначе?

Он только открыл рот, чтобы озвучить все эти вопросы, но Сандип предостерегающим жестом поднял руку:

– Нет-нет, не волнуйся, ваш Галилей – вполне настоящий. И наш, кстати, тоже. Просто ваш Галилей – демиург, а наш – исследователь. Я пока помолчу, а ты подумай, на что я должен буду тебе ответить.

Стас немного поразмышлял, а потом осторожно спросил:

– А вы тоже называете свою Землю Третьей?

Пришел черед Сандипа торжествующе просиять. Он радостно хлопнул ладонью по коленке и воскликнул:

– Ай умница! Самый правильный вопрос задал. Да, мы тоже называем ее Третьей, хотя на самом деле она – Четвертая.

Получается, Галилей сначала оказался на Другой Земле. В это время его земной прототип продолжал существовать на своей родине – той Земле, которая без порядкового номера. Что-то Галилею здесь не глянулось, он создал свои карты и решил уйти на Третью Землю. То есть на ту Третью Землю, которая на самом деле Четвертая. Тоже, конечно, интересный поворот, но об этом можно будет поговорить и подумать чуть погодя. Так вот он решил туда отправиться, и ему это удалось. Но при этом прототип того Галилея, который на Четвертой Земле, продолжает существовать здесь, в Первых горах Другой Земли. Ничего себе матрешка получается! Интересно, на всех остальных Землях тоже имеются свои Галилеи?

– Я так понимаю, тебе осталось понять насчет демиурга и исследователя? – поигрывая подвижными бровями, осведомился Сандип.

– Получается, так, – пожал плечами Стас и стал медленно рассуждать вслух: – Второму Галилею здесь понравилось то, что он может создать целый мир по своему разумению. Мир, где не будет инквизиции, где ученым будет полагаться райское житье, где только он будет устанавливать разумные законы – то есть по его мнению разумные. Ему это чертовски понравилось. Потому-то он и скрывался изо всех сил: какой же бог может себе позволить гонять чаи с простыми смертными – или даже бессмертными?! Потому и мне открылся: я его потомок – значит, вроде как тоже божественных кровей. А тому Галилею, который настоящий ученый, все это было как киске морковка – вот он и ушел к вам. Дескать, пусть этот Галилей играет здесь в бога-кукловода, а я там займусь настоящими исследованиями. Так? Или я что-то переврал?

Сандип смотрел на него с одобрительной улыбкой и молчал.

– Лихо! – восхитился Стас. – Осталось понять, чем же таким ваша Третья Земля отличается от нашей Другой.

– А заодно и от нашей общей просто Земли, – подсказал индиец, уже откровенно забавляясь щенячьим восторгом Стаса.

– Нет, тут уж я – пас, – решительно помотал головой Стас. – Откуда мне знать, как там у вас все устроено?

– И в самом деле – откуда? – весело согласился Сандип.

Стас скрестил руки на груди и выжидающе уставился на него, но индиец с прежней невозмутимостью снова занялся костром.

– То есть ты мне не расскажешь? – недоверчиво прищурился Стас.

– Ну почему же не расскажу? Расскажу, конечно. Просто не сейчас. И вообще у меня к тебе есть одно предложение. Видишь ли, я не люблю длинные монологи – ни свои, ни чужие. Поэтому давай в будущем один вопрос – мой, один – твой. По рукам?

Стас мысленно возрадовался: обещание будущего общения сулило массу интересного. Может быть, он даже полюбит прилетать в Долину. А может… И он расхрабрился:

– На сколько коротких вопросов ты мне сейчас сможешь ответить?

– Ну ты и нахал! – развеселился Сандип. – Ладно, черт с тобой. Три коротких вопроса – три коротких ответа.

Стас тут же выпалил:

– А я смогу увидеть Третью Землю?

– Второй вопрос, – бесстрастно предложил Сандип.

Очень информативно. Это невозможно? Или время для такого вопроса не пришло? Или на него нельзя ответить коротко? Или хитрый индиец просто развлекается? Хорошо, зайдем с другой стороны.

– А я смогу увидеть… вашего Галилея?

Сандип залился очень мелодичным смехом.

– Не пойму, то ли ты умный, то ли просто очень хитрый… Ну ладно, отвечу. На Другую Землю Галилей вернуться не может. Ты же сам говорил, что ваш Сабинин, вернувшись на Землю, просто стал тамошним Сабининым. Здесь наш Галилей точно так же сольется с вашим Галилеем. И с кем из них ты тогда будешь разговаривать?

– А ты сам? – коварно осведомился Стас. – Ты ведь здесь? Или ты сейчас тоже здешний Сандип?

– Я – немножко другое дело… Я-то из тех, кто с нашей Земли сразу попал на Третью, миновав Другую. Так что у меня здесь двойника нет, мне не с кем сливаться, – с тонкой улыбкой объяснил Сандип.

Восток – дело тонкое, как известно… Вроде бы и ответил, а вроде бы и нет. Сразу ведь, паршивец, понял, что имелась в виду встреча не здесь.

– У меня остался еще один вопрос, ведь так?

Сандип очередной раз молча улыбнулся.

– Что это за игры с нумерацией? Вы называете свою Землю Третьей, хотя она на самом деле Четвертая… Это как?

Индиец тут же посерьезнел и снова уставился в костер. Стас терпеливо ждал, хотя это и стоило ему весьма недешево. Наконец Сандип нехотя заговорил:

– Понимаешь, нам с тобой не стоит пока говорить про настоящую Третью Землю. О ней вообще мало кто хоть что-то знает: те, кто там побывал, очень не любят о ней вспоминать.

– То есть чтобы попасть на вашу Четвертую Землю, не обязательно сначала побывать на той Третьей? – уточнил Стас, понимая, что, как бы Сандип ни ответил, это мало что прояснит.

– Кому как. Все, твои вопросы исчерпаны, – отрезал индиец, внезапно становясь отстраненным и мрачным.

– Хорошо, тогда у меня вопрос чисто организационный, – заявил Стас. – Ты здесь живешь или появляешься время от времени? Как мне тебя потом искать-то?

– Да поживу еще пока тут, – неопределенно пожал плечами Сандип. – Смотри на костер, и все. Ты сейчас домой иди, а то мне тоже спать пора.

И он, не дожидаясь реакции Стаса, растянулся на земле, обогнув своим гибким телом догорающий костер, и немедленно вкусно засопел.

Стас еще немного посидел, глядя на бегающие по золе мерцающие красные огоньки. Интересно, неужели Сандип не замерзнет – на голой-то земле, без всяких подстилок и одеял? Стас поднялся и побродил вокруг в поисках достаточно толстых веток, чтобы на всякий случай подбросить их в костер: вдруг загорятся? Все-таки скоро трава покроется утренней росой, и станет совсем зябко…

Он нашел парочку толстых сухих коряг, бросил их в костер и, то и дело беспокойно оглядываясь, отправился в обратный путь.

Как оказалось, просидели они с Сандипом у костра почти всю ночь: когда Стас добрался до матушевского дома, верхний контур восточных холмов уже был обведен золотистой каймой.

Он на цыпочках поднялся на крыльцо и тихо пошел по коридору. Дверь у него за спиной распахнулась, Стас от неожиданности слегка присел и обернулся: на пороге стоял заспанный Зинин в пижамных штанах, которые были ему явно велики.

– Нашел костерчик-то? – поинтересовался он. – И кто ж его жег?

Стасу страшно не хотелось пока делиться с кем бы то ни было принесенной из лесу тайной, и он неловко соврал:

– Да не было уже никого у костра…

– Как-то долго ты с никем разговаривал, – с невинным видом заметил Зинин, продолжая разглядывать Стаса.

– А что, если ты отстанешь? Я вообще люблю подумать у костра, – огрызнулся Стас, демонстративно отвернулся и пошел в свою спальню.

Поспать ему удалось недолго: уже через пару часов его потряс за плечо все тот же неугомонный Зинин.

Стас с трудом продрал глаза, глянул на него и простонал:

– Господи, как же ты мне надоел…

– Зачем же так официально? Можешь обращаться ко мне просто по имени, – любезно разрешил Зинин. – Поработать, часом, не желаешь?

– А чего в рань-то такую? Попозже работа убежит? – пробурчал Стас, отворачиваясь от кошмарного видения и натягивая одеяло на уши.

– А попозже ты нас в лесу не найдешь, – объяснил историк, швыряя Стасу на кровать его одежду. – Вставай, я иду кофе варить.

Когда Стас, кряхтя и зевая, добрался до кухни, там уже действительно пахло свежесваренным кофе, а в тарелках на столе исходила паром отварная картошка.

Он оглядел стол, где, кроме двух чашек и двух тарелок, стояла еще только миска с квашеной капустой явно из матушевского подвала, и тяжело вздохнул:

– Живем поближе к народу, без излишеств?

– Почему? – удивился Зинин, разливая кофе. – Просто я люблю картошку с капустой.

– Уже целых три года любишь?! – ужаснулся Стас.

– Я ее всю жизнь люблю, родимую, – охотно пояснил Зинин и сладострастно разломил вилкой горячую картофелину.

– Что ж вы делать-то собрались, что я вам непременно понадобился? – уныло спросил Стас, отхлебывая слишком крепкий и слишком сладкий кофе.

– Буряк хочет еще один холодный погреб выкопать, чтобы туда запасы на зиму стаскивать. А я собираюсь карту леса сделать – ну, чтобы понимать, где что растет. С кем пойдешь?

Стас подозрительно покосился на Зинина, но тот с невинным видом уписывал свой любимый завтрак, не поднимая глаз. Тогда Стас тоже сделал безмятежное лицо:

– Нет уж, физические нагрузки после бессонной ночи не для меня. Я, пожалуй, с тобой двинусь.

– Я почему-то так и думал, – пробормотал Зинин с набитым ртом.

Как Стас и предполагал, больше всего Зинина интересовал тот край леса, который подпирал западные холмы. Именно там вчера горел костер, к которому Стас так неосторожно привлек внимание любопытного историка. Идти туда сейчас он хотел бы меньше всего: сначала нужно было самому как-то разобраться с полученной от Сандипа информацией. Но и делать свое нежелание очевидным пока тоже не хотелось: что-что, а уж делать выводы Зинин умел превосходно.

Так и не решив, как себя вести, Стас настороженно двинулся за Зининым в сторону западных холмов. Когда-то он читал, что разведчики стараются использовать любую возможность говорить правду, когда она не противоречит их легенде – видимо, чтобы отдохнуть от постоянного вранья, – и потому сейчас взял на себя роль экскурсовода. Он оживленно демонстрировал историку то небольшую кокосовую рощицу, то заросли банановых пальм, то ягодные кусты – и одновременно вдохновенно сочинял способы заготовки на зиму всех этих лесных богатств. Зинин, весело косясь на него, только хмыкал и наносил на предварительно заготовленную карту соответствующие пометки.

Когда вчерашнее кострище оказалось уже в опасной близости, Стас растянулся на траве:

– Все, шабаш. Отдыхаем.

Зинин к этому времени тоже немного подустал, поэтому спорить не стал и уселся рядом, прислонившись к толстому волосатому стволу очередной пальмы.

– Слушай, а почему мы этого раньше не сделали? – поинтересовался Стас, обрывая ежевику с присоседившегося рядом куста. – Казалось бы, все так логично: определиться с продуктовыми запасами…

Зинин недовольно дернул углом рта и без особой охоты проговорил:

– Не поверишь: мы только этим летом обнаружили, что тут есть бананы… Как-то раньше никто так далеко не заходил.

Стас присвистнул:

– Ничего себе! Исследовательская активность ученых Другой Земли просто зашкаливает.

– А сам-то ты часто по лесу гулял? Если сегодняшнюю ночь не считать? – осведомился Зинин.

– Да я и о себе говорю… Видишь, правильно я тебе вчера сказал: все мы здесь увечные и убогие, – печально подытожил Стас. – А ты на меня всех собак спустил.

Зинин еще какое-то время мрачно черкал карандашом по карте, потом решительно встал и скомандовал:

– Хватит на сегодня, пошли.

Пройдено было не больше половины обратного пути, как по лесу звонко разнесся разбойничий свист – так в Долине умел свистеть только Василёв – и металлический лязг. Они тревожно переглянулись и сорвались с места, перепрыгивая через торчащие корни гигантских секвой, густо обосновавшихся в этой части леса.

Когда они, запыхавшись, выскочили на площадь (так торжественно именовалась лужайка перед матушевским домом, сильно расширившаяся со времен первого появления Стаса здесь), там уже столпилось почти все население Долины. Люди стояли плотным кольцом вокруг крыльца.

На самом крыльце стояло трое: злой Буряк без рубашки, но с топором в руке и огромный Игорь Лукенченко, намертво ухвативший за локоть незнакомого Стасу бледного рыхлого парня с перепуганным лицом. Бледный был то ли морталом, то ли эктором: на положенном месте привычный инфинит отсутствовал, и он все время отчаянно шарил глазами в толпе.

Стас с Зининым продрались сквозь толпу и поднялись на крыльцо.

– Что тут? – спросил Стас, глядя снизу вверх на Буряка, занявшего самую верхнюю ступеньку лестницы.

– Вора поймали, – сумрачно ответил тот и спустился на пару ступенек вниз, уступая место Стасу.

Толпа на площади понемногу стихала, и Стас про себя выругался: как же надоело ему за последние три года разговаривать с толпой, привычно ожидавшей чего-то именно от него.

Он обвел взглядом волновавшуюся толпу и выхватил из нее странно исказившееся при виде него лицо армянской провидицы Эммы. Встретившись с ним взглядом, та заметно напряглась и посторонилась, чтобы ее закрыла чья-то гривастая голова. Это удивило Стаса, но сейчас имелись более насущные задачи, поэтому он мысленно передал привет Скарлетт О’Хара и решил, что подумает об этом после.

Он пригляделся повнимательнее к перепуганному парню, который болезненно морщился от железной хватки гиганта Игоря, хранившего на лице выражение флегматичного пренебрежения. Скорее всего, это был эктор: морталов все-таки Стас знал всех.

– Чей он? Ведь наверняка для хозяина воровал, – спросил Стас и перевел холодный взгляд на эктора. – Или для себя? Слышь, голодающий? Ты чей?

Эктор еще отчаяннее зашарил глазами по площади. Из неподвижной толпы раздался злорадный вопль:

– Это Сашки Власова эктор!

Толпа взорвалась возмущенным гулом.

Буряк негромко проговорил на ухо Стасу, вставшему рядом с ним:

– Раньше уже было несколько случаев, только никого за руку не ловили. А сегодня мы вернулись из лесу, я только в дом вошел, слышу – где-то поблизости орут дурниной. Оказывается, у Серафимовичей.

Серафимовичами звали пару веселых шумных дричей, которые в свое время умудрились уговорить Стаса перевезти в Долину всю их многочисленную скотину. Стас до сих пор содрогался, вспоминая, как в его любимый самолет с диким визгом и ором загружались все эти телята и свиньи с замотанными тряпьем задницами и мордами. Стас настоял на этой мере предосторожности, сильно опасаясь за чистоту своего роскошного салона: кто ж мог знать, как живность отреагирует с непривычки на перепады высоты? К счастью, все обошлось без физиологических эксцессов, но повторить тот перелет еще раз Стас не согласился бы ни за какие пирожные.

Здесь, в Долине, Серафимовичи снабжали всех, к кому благоволили, отменным молоком и творогом, поэтому мало кто рискнул бы испортить с ними отношения. Впрочем, это в любом случае было бы довольно сложно: характеры у парочки, сошедшейся на почве общей любви к животноводству, считались практически золотыми – только очень уж шумными.

Тем временем в толпе началось какое-то ожесточенное движение: упомянутого Сашку Власова пытались вытолкнуть в центр людского круга. Тот, видимо, изо всех сил сопротивлялся, поэтому, будучи все-таки вытолкнутым, выглядел весьма потрепанным – даже на фоне не слишком импозантной местной публики. Теперь он торчал на общем обозрении в основательно изодранной рубашке и наискось спустившихся штанах, сердито огрызаясь на комментарии окружающих. Его голова странным образом напоминала крест: высокий узкий лоб, длинный узкий подбородок и широко растопыренные невероятные уши.

Насколько помнил Стас, Власов даже среди итеров выделялся редкой ленью и скандальностью. Его постоянно что-то не устраивало даже на Равнине, где его жизнь была устроена в полном соответствии с его собственным разумением – что уж говорить о том, каким пышным цветом расцвела его склочность в Долине! Поэтому сейчас толпа пылала праведным негодованием – хотя, учитывая вчерашнюю беседу с Мартынычем, Стас сильно подозревал, что и сочувствующих Власову в толпе имеется предостаточно.

Стас поднял руку, и человеческое кольцо утихло. Тогда он сурово сдвинул брови и грозно спросил у несчастного эктора, угодившего под пресс народного гнева:

– В прошлые разы тоже ты воровал?

Тот яростно замотал головой, так испуганно вытаращившись на Стаса, что было вполне очевидно: он – далеко не единственный здесь, кто горазд поживиться за чужой счет. Стас вздохнул и обратился к сборищу на площади:

– Ну, обчество, что делать будем?

Все загалдели, и стало заметно, что даже в этом стоянии на площади население Долины привычно разделилось на группы. Говоруны стояли ближе к крыльцу и в общем крике почти не участвовали: видно было, что их губы шевелятся, но голосов было не слышно. Итеры скучковались в максимальном отдалении от крыльца, которое, судя по всему, в местном коллективном сознании воспринималось как некая начальственная трибуна. Они вопили громко, беспокойно скользя взглядами по лицам окружающих. Громче всех кричали дричи, ощущавшие себя потенциальными жертвами и потому особо сильно скорбевшие о нарушении священного права собственности. В общем возмущенном гаме толпы выделить какие-нибудь конкретные предложения было решительно невозможно, поэтому Стас подождал немного, морщась от нестерпимого гвалта, а потом не выдержал и рявкнул во весь голос:

– Ша, курятник! Сначала утихните, подумайте, что хотите предложить, потом руку поднимите!

Толпа обиженно умолкла и задумалась. Первым поднял руку пострадавший Серафимович и кровожадно предложил:

– Отметелить обоих. Могу взять на себя, но и от помощи не откажусь.

– Первое предложение есть, – кротко сказал Стас. – Дальше.

Следующей подняла руку Василиса с длинной пепельной косой и кротким лицом героини русских сказок. Про нее Зинин говорил, что она – из дричей бесполезных, но эстетически значимых. В ее саду росли невероятной красоты цветы самых разных земных широт в комбинации, совершенно невероятной по климатическим соображениям. Она им пела, читала стихи, поливала их только из ладоней, но никак не из лейки, и, наверное, укладывала бы их с собой в постель, если бы только это не вредило их благополучию. Стас опасался, что от нее поступит предложение погрозить Власову пальчиком, но все же вынужден был предоставить ей слово.

– По-моему, их нужно просто отвезти обратно на Равнину, – тихим кротким голосом произнесла она, преданно глядя Стасу в глаза.

– Еще предложения есть? – с трудом сдерживаясь, спросил Стас.

Группа итеров тревожно топталась, переглядывалась, но молчала. Тогда поднял руку Буряк и, не дожидаясь знака Стаса, заявил:

– А я бы вывез Власова с его людьми как можно дальше – и пусть шагают куда хотят. С голоду не сдохнут. Может, до Равнины доберутся, может, сдуру сюда дорогу найдут – без разницы. Слишком жирно будет, если их просто отвезти к их холодильникам.

Стас едва удержался, чтобы не зааплодировать, но все-таки сумел с серьезным видом кивнуть:

– Третье предложение. Дальше.

Где-то в дальних рядах поднялась рука, и густой бас произнес:

– Предлагаю повесить.

Воцарилась напряженная тишина. Многие завертели головами, пытаясь разглядеть автора столь радикального предложения, и только через пару минут кто-то не выдержал и расхохотался.

Очень интересно… Неужели действительно, услышав эту мрачную фразу, все ухитрились забыть, что Власов – парцел? Здорово было бы с этим поэкспериментировать: может, и в самом деле некоторые слова обладают таким мощным значением, что, будучи произнесенными, на время просто выключают какие-то важные процессы в мозгу? Надо попробовать…

Стас настолько увлекся обдумыванием неожиданного лингвистического подарка, что даже забыл о своей функции председателя высокого собрания. Вывел его из забытья Буряк, безжалостно ткнувший его кулаком промеж лопаток. Стас спохватился:

– Предложений больше нет? Тогда голосуем. Кто за первое предложение – переходит налево, – и он махнул рукой в нужном направлении, – кто за второе – направо, кто за третье – кучкуется в центре.

Кольцо сразу превратилось в круговорот, и потребовалось не меньше пяти минут, чтобы людские потоки распределились в соответствии с выбранным вариантом и замерли.

К великому облегчению Стаса, группы справа и слева оказались существенно меньше, чем центральная, в которой собрались все говоруны и большинство дричей.

– Решено! – злорадно крикнул Стас. – Завтра я захвачу их с собой.

Толпа снова зашумела – на этот раз весело – и начала рассасываться. Стас сбежал с крыльца и направился туда, где стояли говоруны, что-то возбужденно обсуждавшие с дричами. Туда же подошла и Алена, на протяжении всего народного вече кидавшая на Стаса неуверенно-жалобные взгляды. К его облегчению, рядом с ней не наблюдалось ее эктора – Стаса-два, как в отсутствие Алены его ехидно называли. Впрочем, и раньше Алена отнюдь не стремилась сводить в одном пространстве двух главных Стасов ее жизни – настоящего и намечтанного ею. Стас был ей благодарен за это – хотя был бы благодарен еще больше, если бы и с ней самой ему приходилось встречаться как можно реже.

Центром митинга был Зинин: похоже, назревало очередное кухонное камлание русской интеллигенции. Стас вполне мог предположить, что именно на этом камлании будет обсуждаться… Зинин наверняка будет рассматривать сегодняшнее карающее вече как спонтанное зарождение системы регулирования человеческих отношений. Василёв и Буряк, как прагматики, начнут обсуждать способы затруднить провинившемуся итеру и его экторам возвращение в Долину. Ни та, ни другая тема Стасу были решительно неинтересны. И вообще он лелеял несколько иные планы на сегодняшний вечер.

Раздосадованный, он подошел к митингующим и предложил:

– Если вы жаждете обсудить судьбы общества, пошли в дом. Иначе кто-нибудь захочет еще за что-нибудь проголосовать.

Как он и предполагал, Зинин был страшно обрадован происшедшим: в поимке вора он видел начало каких-то грандиозных социальных процессов. Сам Стас был настроен куда менее оптимистично, но предпочитал в спор не ввязываться: оппонентов у Зинина хватало и без него.

До наступления темноты Стас еще как-то сдерживал нарастающее раздражение. Потом ему стало совсем невмоготу: то и дело кто-то из присутствующих интересовался его мнением – и не потому, что его слова были особо важны, а скорее для поддержания иллюзии, что прежний штаб остается тесной компанией единомышленников. Стас напряженно ждал, пока разговор станет настолько бурным, чтобы он смог исчезнуть из кухни незамеченным.

Наконец он решил, что подходящий момент настал, и тихо выскользнул из кухни, стараясь ни с кем не встретиться взглядом. Памятуя о вчерашних словах Зинина насчет топота по крыше, он постарался шагать по лестнице и потом по дощатому полу смотровой площадки как можно осторожнее, хотя пятки чесались как можно быстрее донести его до перил, чтобы разглядеть в темноте у западных холмов далекое пятнышко костра.

Когда он это пятнышко разглядел, сердце у него екнуло. Оставалось так же тихо исчезнуть из дома, и он в сердцах выругал себя за то, что перед сном зачем-то выложил налобный фонарь из кармана. Теперь придется красться мимо открытой кухонной двери – сначала в спальню, а затем…

Тут он услышал осторожные шаги на лестнице и сердито обернулся.

На площадку поднялся Буряк. Он, тоже стараясь не создавать лишнего шума, подошел к перилам и встал рядом со Стасом.

Некоторое время они молчали, потом Буряк сказал:

– Который раз удивляюсь, как здесь тихо вечером. Ни цикад, ни комаров… Странно. Никогда бы не подумал, что могу скучать по комарам.

У Стаса внутри все дребезжало от сдерживаемого нетерпения, поэтому он промолчал.