Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая

Такие сложные мысли посещали Дениса в минуты его отдыха, когда руки натружено гудели и звенели от усталости, когда он тянул на берег полную сетку еще, трепещущейся разной речной здешней рыбы, а она еще долго на берегу о серый песок трепеталась, открывая ритмично свои округлые жабры, пытаясь вдохнуть остатки не то воздуха, не то той чистой речной воды – нилгикын мымыл, чтобы она омыла ей быстро, пересыхающие жабры и, с каждой минутой лишая её драгоценной здешней речной ветвейваямской её жизни. И именно теперь, не ведомо рыбе, что в это мгновение, она уже, будучи отваренной в ухе или, высушенной юколой или, завяленной, а может и слегка подкопченной рыбой дает силу настоящей новой его жизни в эти моменты самому Денису и его такому древнему, и такому знаменитому камчатскому, ветвейваямскому, вывенскому роду Ваямретылов, всех нынешних предков его всех лежащих здесь на воде Ветвейваяма и великой реки Вывенки, а еще хаилинского Пылгаваяма и многочисленных безымянных притоков этой великой камчатской реки.

И сам Денис тогда понимал, что его усилия очень нужны, что надо торопиться ему до того, как станет крепкий лед, чтобы заготовить столько рыбы, чтобы было чем кормить упряжку из 9 любимых им собак всю длинную зиму, и чтобы было чем кормить всех своих родных и двоюродных братьев, а еще и сестренку, так как теперь Денис был за старшего в их Ваямретылов семье и на нём одном лежала обязанность содержать семейство, а было-то Денису всего только тринадцать лет.

___

Глава 9.

Такой запоздалый пролог. Килпалин Кирилл Васильевич – тополевско-хаилинский художник и родной дядя Дениса. Обрел ведь парень вновь дар речи.

Алексей Ваямретыл старшему и единственному своему брату Денису, когда по окончанию приехал с интерната с Елизово говорил:

– Моя клятва такова:

«Никогда не позволяй превзойти себя

на пути воина,

Будь всегда помощником своему господину

Будь хорошим сыном своим родителям,

Всегда будь сострадательным

и радей человеку».

И затем вдохновенно он продолжал, наблюдая за удивлённым выражением глаз Дениса .

«Следуя этим четырем заповедям, принесенным богам и буддам, повторяя их каждое утро, ты обретешь силу двух людей и никогда не свернешь с праведного пути. Нужно идти вперед шаг за шагом, обходя острые углы.

Боги и будды тоже начинали, дав эту клятву».

Все это он запомнил и взял из «Хагакурэ», Ямамото Цунетомо (1659-1719).

Эти вероятно несколько длинных две коротких цитаты из книги Ямамото Цунемото «Хагакурэ», написанные на толстом ватмане еще довольно таки не зрелой детской рукой и по контуру, обведенные цветным красным фломастером всегда висели в школе интернат на вытертом хлопковом прикроватном его коврике Алексея Ваямретыла, рожденного 14 декабря 1984 года на двадцать дней ранее и на три года позже, чем дата рождения его лучшего друга Димы Кангина 4 января 1981 года. И в этих двух единицах в дате рождения Димы Кангина и двух четверках в дате рождения Алексея Ваямретыла было, что-то мистическое, хотя ни один астролог к кому мы посылали свои вопросы, так и не смог нам разгадать этот уникальный их феномен.

А у его друга Димы Руслановича Кангина в дате рождения всего то две единицы и только одна четверка, и всё с кем мы беседовали, никто не видел ведь явной связи и существенных, да и значимых для них в этом различий, разве только разница в возрасте на три года. Один друг Алексей – младший, а другой Дима тот чуть постарше.

Не знали об этом нумерологическом феномене и сами наши герои: ни Алексей Александрович младший, ни Дима Русланович старший друг и не знал этого порядка даже умудренный жизненным опытом их не то наставник, а не то их старший друг Александр Яковлевич Уголев.

Да и как всё, знающие и всё, понимающие астрологи могут пояснить нашу великую, нашу уникальную и, такую единственную жизнь, которая затерлась где-то на самом краю нашей не обозримой спиральной Галактики, несущейся с не вообразимой нами скоростью по космическому безбрежью и вот так легко, несущая всех нас только в одном единственном направлении куда-то вперед и в таком Бесконечном Пространстве и в самом Вечном вне нас самих Времени.

И, что за теми далями, которых мы сегодня не видели и вряд ли кто-либо, и узнает из нас, и вероятно останутся только наши смутные воспоминания, останутся те самые теплые и самые радостные мгновения, которые мы все, когда-то пережили, часто и подолгу, общаясь друг с другом, почти каждый день, видя друг друга, зная практически всё друг о друге и о других земных людях.

– А вот поняли ли мы их?

– Разобрались ли мы в их жизни, в её невероятных хитросплетениях?

– Поняли ли мы их все искренние страдания и их земную настоящую и сильную неостановимую боль?

Ведь наша здешняя земная жизнь – это какая-то довольно таки не вероятная флуктуация или никем не программируемый всплеск сгустка первозданной мертвой материи, вспышка всей её энергии и та неведомая нам её особая невероятная по законам статистики арефлексия, которая нас создает в никем еще не познанном таинстве такой страстной и такой часто быстротечной их любви, только наших двух, обожаемых нами родителей мгновенного единения и любви. Тех божественных и единственных для нас родителей, которые сами того не ведая, вероятно, по высшему Божьему промыслу нас и породили, и нам ведь несказанно радовались, нас всегда обожали, и нас безмерно любили, и даже боготворили, и обожествляли, волновались и страдали за нас, и переживали за все наши земные успехи.

И, когда именно сольются материнская яйцеклетка с отцовским, тем одним и единственным сперматозоидом, при том, самым быстрым, при том еще и самым сильным, при том, еще таким проворным и таким самым гормональным из тех у кого-то тридцати, пятидесяти, семидесяти, а то и из всех ста их миллионов, которые брызжущей струей, как белые молоки здешней красной анадромной рыбы, выбрасываются у мужчины при очередной его страстной эякуляции, которая ему всегда дает такое не вероятное и еще это их не земное наслаждение, а еще такое, наверное не нами запрограммированное их космическо-земное удовлетворение от радости, выполненной кем-то давно, составленной для него великой и такой конечной жизненной нашей Программы – продолжения рода своего и продолжения здесь на Земле вида своего, и еще, проявляя такую страсть к своей единственной и любимой им женщине. А уж, раз где-то там в глубинах родительской жизни слившись, они эти две никому еще ведь не видимых не то клеточки, не то полуклеточки в науке по эмбриологии, кажется, названные зиготы или гаметы в теплом чреве матери при идеальной и также загадочной физической никем неразгаданной константе и температуре для них в 37,8°С дадут на идеальной для них удивительной божественной водной матрице уже нас самих. Само Время дает тогда нас – таких уникальных, нас – таких хрупких, нас – таких зачастую еще и здесь на Земле не защищенных…

И, сколько затем еще вот таких вероятностных флюктуаций во Всемирном Времени и в Бесконечном Пространстве произойдет за время нашего внутриутробного в течение девяти месяцев, а также нашего и вне утробного последующего развития и десять, и двадцать лет, чтобы мы еще сами вдруг созрели, чтобы мы сами выросли и уж, затем назывались земным великим Человеком, и таким же брызжущими здесь на Камчатском полуострове самой жизнью, как и наши отцы и как наши родители, как наши предки дедушки и бабушки, и их все самые древние наши предки, прабабки и прадеды из числа всех моих великих и сильных половцев.

– И так повторяется из поколения в поколение здесь и в других местах. – знаю достоверно это я. – Чтобы мы стали такими же зачинателями и творцами земной Жизни, как и наши родители, которые вероятно тогда и не подозревали, пребывая в постоянной радости любви, что так вот случайно для себя и зачали нас в том их неистовстве их юной страсти, в том неистовстве настоящего их душевного блаженства, и еще их по-настоящему земного наслаждения, и, настоящего не земного сладострастия единения и юной их любви. И, тот миллион или десять миллионов наших быстрых сперматозоидов являются той особой неповторимой и бесконечной земной панспермией, никак неотличимой от той космической панспермии, которую мы разве теперь видели на небосводе в виде бесконечного Млечного пути, или видели в постоянно движущейся реке, которого в одном месте жизнь вдруг по неведомым нам механизмам зарождается, а в другом месте она по другим уже но тоже неведомым нам принципам быстро затухает, погружаясь в вечность темноты самих тех всеядных космических черных дыр.

– И что удивительно, что оба эти процесса как-бы в круговерти материи друг друга уравновешивают, так как материя и антиматерия, как видимая так и черная материя, как-бы друг друга еще и так обожествляют, так как только та никому из нас не видимая стрела Вечного Времени в, которую оба эти процесса одновременно попадают, на которой они сейчас находятся, только на диаметрально противоположных концах самой стрелы Времени и, является настоящей великой Жизнью, чего никогда и никак не могут нам объяснить никакие, даже невероятно умные хоть древние философ Аристотель и Аристофан или современные очень умные философы, что не могут нам пояснить никакие титулованные физики, пусть и нобелевские лауреаты, изучившие окружающую нас материю до самих основ её до самого мелкого глюона, мюона и непонятного никому из нас бозона, не говоря об каждому школьнику ведомом сегодня об электроне, об нейтроне, об позитроне или вновь же о том маленьком и даже неуловимом нейтрино, говорящих нам, что всё в Мире произошло из одной единственной маленькой точки некоей сверхплотной сингулярности и из её последующего Большого взрыва, в что ни я, ни Вы сами, уважаемый читатель никогда не поверим, так как, ни я, ни ведь Вы не являемся именно той малюсенькой невидимой точкой сингулярности, где все начинается и где всё в этот же миг, и заканчивается.

– Хотя в принципе мы и наше жизнь земная по своей сути и является той еще никем непознанной сингулярностью!

– А может я в чем-то и не прав?

– Может действительно вот так мы сами начинаемся с маленькой не видимой полуклеточки – с той материнской и отцовской зиготы, мы начинаемся с невероятно, как и когда-то слившихся этих двух зигот матери и той зиготы отца, так и весь Мир, так и вся Вселенная в одних своих участках сливаясь в черных дырах постепенно накапливает энергию будущей кипящей миллиарды лет жизни, чтобы вдруг взорваться сверхновой массивной звездой и, породить очередную в истории самого Космоса новую громадную наполненную звездами Галактику, дав там и тогда сам отсчет, и новому мировому Времени в том участке Космоса, где затем физические процессы пойдут, так же как и в самом нашем Млечном пути, чтобы затем быть, поглощенным очередным не осязаемым черным веществом или неосязаемой не только нами, но и самими физиками экспериментаторами темной материей, дав начало новой большой не земной той Жизни, где мы как те на берегу моря маленькие и невидимые песчинки будем перекатываемые и перемалываемые и набегающими волнами, и самими северными ветрами, и еще здешними камчатскими трескучими морозами, и теми только нашими страстями, и настоящими нашими эмоциями, и радостью нашей вместе с нашей искренней к кому-то ненавистью, и еще раз нашей радостью, и нашим разочарованием, и всё это та трепетная Жизнь, наша теперешняя земная Жизнь о которой хочется поведать и рассказать, вспоминая Алексея Ваямретыла и его неоднозначную такую быстротечную и такую короткую земную камчатскую только его страстную Жизнь.

А может этой темной материи и не существует, может наша Вселенная описывается именно сегодня новой неэвклидовской геометрией и тогда применяя само Время, как четвертое измерение в тех их сложных формулах нам не нужна будет сама неведомая никому темная матери и её не мерянная сила постоянно, растягивающая наши Галактики друг от друга.

И, говоря о темной материи, о её не то 65 процентах или даже может быть 85 процентах в массе самого нашего Космоса начинаешь по-настоящему верить в ту невероятно мощную Божественную силу, которая и создает все это наше Земное настоящее совершенство, каким являемся мы сами и какими являются для нас самих наши друзья, и наши близкие, и наши родные и просто наши соседи, и все наши соплеменники, хоть здесь на камчатском полуострове, хоть там далеко, где каждый из нас родился и даже в моих таких родных и таких для души моей близких тех степных Савинцах что на Харьковщине…

– И, вероятно именно там, и были те невидимые сильно сжатые точки материи с, которой все мы и вышли, на стреле Вечного Времени, став настоящими земными Людьми…

– И вновь, начинаешь верить, что наша маленькая точка, даже наша маленькая жизнь каждого в отдельности, что же она такое по сравнению с той временной космической Вечностью?

– Именно в этом всём мы и пытаемся здесь, и сейчас разобраться, рассказывая всего об одном молодом камчадале, об этом таком еще маленьком и таком щупленьком нымылане, и одновременно о Большом Человеке, который при жизни ведь вероятно не был той сжатой мизерной Точкой, в которую все физики Земли хотят сжать существующую материю хоть сегодня, хоть 14,5 миллиарда лет назад, когда как они полагают, все и в том числе, и все мы родились из некоей невообразимой сингулярности…

И сам простор его неуемного мышления, и простор его импульсивных действий, простирался понятно значительно дальше, чем мы могли бы сами и в своём воображении представить, если бы сами жили так же насыщенно и так же быстро, как и он, если бы мы сами бы ощущали так же, как и он сам здесь ощущал, в том числе, и самих нас, если бы и мы страдали так же, как он горестно страдал иногда, не ощущая нашей помощи и так необходимой ему только нашей поддержки, или даже одобрения его всех земных начинаний.

А это ведь была полная его жизнь настоящего земного счастья и таких еще противоречий быстрая его личная жизнь, это был настоящий именно его забег на ту олимпийскую сверх марафонскую дистанцию, и, пусть он не добежал до своего того победного жизненного финиша, которым мы все считаем счастливую свою убеленную сединами нашими старость, пусть он не увидел, как его дети стали на ноги, а их мать Айна и его жена как она сама радовалась ему в те мгновения, и в те их секунды их бытия, и это их Жизнь, это их и его то личное безмерное Счастье, и это их совместная Радость удовлетворения от их камчатского совместного бытия…

И в этом, мы хотим хоть как-то разобраться, может быть как тот дотошный не верящий ни во что физик-практик, разрезая сначала великие молекулы жизни на сами мельчайшие на мельчайшие атомы, а затем сам атом-жизни разрезая на все его составные части, а уж затем, разрывая на самых мощных и невероятно дорогих циклофазотронах и сами эти, составляющие её нашу жизнь атомы и пытаясь её еще разрезать на сверхмощном том коллайдере в европейском Церне, чтобы найти тот не ведомый исходный первичный наш вездесущий бозон Хигса, чтобы познать искони всю нашу жизнь.

– Но никогда мы, – уверен в этом теперь я, – не можем его ни осязать, ни даже представить из тех цифр сложных и многим непонятных сложных с интегралами математических формул, по которым его рассчитывают на сверхмощных суперкомпьютерах, так как всё это за пределами нашего обыденного сознания и оно всё то за пределами всего нашего земного восприятия, так как нет у нас того особого детектора, нет у нас с Вами той особой внутренней антенны, которая могла это осязать и еще, чтобы нам всё то ощущать. А уж всё то что мы именно сейчас не осязаем и, что мы сейчас не ощущаем, мы обоснованно считаем, что его и как бы нет вокруг нас самих.

– А так ли это?

– Может и нас, и наших мыслей кто-то сегодня не осязает и кто-то не ощущает их? А оно ведь есть и именно они ложатся в эти длинные строки и эти многие страницы повести и даже романа о нём об Алексее Ваямретыл, одном и единственном верном и преданном своему хозяину камчатском самурае!

– Может и эти наши волнения, и все наши сегодняшние, и прошлые переживания кому-то покажутся такими еще ничтожными. Как ничтожен для нас самих и этот призрачный, и не ощутимый для всех нас бозон Хигса, который является, – теперь мы знаем это достоверно, – основой всего, в том числе и является он основой меня самого.

– Но если я не буду этого знать, насколько же изменится моя жизнь и изменится ли тогда моё всё мироощущение?

– И насколько изменится всё моё мироощущение если кого-то не будут волновать мои сегодняшние волнения и все мои огорчения?…

– В этом многомиллионном, в этом многомиллиардном миру, нас так много и я, и мои мысли, и сам ход моих ощущений не всегда важен, и не всегда он существенен в жизни другого земного человека, даже живущего рядом на одной улице, даже живущего в одном этом многоквартирном доме…

Часто только слышу я у подъезда или на лестничной клетке:

– Здравствуйте! – и чуть грустный взгляд ответившего на твое приветствие.

– А что за ним за этим взглядом кроется: интерес к тебе как к человеку страдающему, сострадание как к человеку еще и переживающему, или некий даже материальный интерес, чтобы я занял ему немного до его зарплаты ?

Так и наша долгая, и его нашего Алексея Ваямретыла быстрая камчатская жизнь, преданного и верного своему хозяину самурая, сколько её не режь на составные части, сколько тщательно не препарируй её и как не анализируй её, ни на ста, ни на двести, ни на триста, и даже на той тысяче страниц убористого текста или даже в десяти толстых моих томах ведь нельзя её полно нам узнать и сам я это понимаю что не возможно просто её его ту жизнь вместить в этот убористый текст, так как не стоят наши благие поступки и все наши намерения даже одной слезы младенца, кажется давным-давно сказал об этом один восточный мудрец…

– И, как же он был прав!

– И, только теперь я, все мы поняли тщетность своих намерений, отразить, и вновь пройти всеми Ваямретыла Алексея земными тропами, теми тропами, которые не раз вероятно были затоплены теми вешними весенними водами и, еще той чистой водой – нилгикын мымыл, которая вероятно на все 98,3% и составляет водную ту сказочную матрицу всего нашего живого волнующегося и почему-то переживающего тела, и осознаю это я, что именно она составляет та чистая вода – нилгикын мымыл единственную матрицу всей нашей земной жизни…

– И, сколько же той нашей воды и водицы особой телесной, подвержено и сверхсильным магнитным, и высокочастотным, и инфразвуковым, и ультразвуковым излучения, – теперь то спрашивая я, у внимательного читателя своего, – и тем земным рукотворным, и уверен всем космическим лучам и излучениям нисколько, не зависящим от нас самих, и сколько в ту чистую воду – нилгикыл мымыл сегодня попадает пестицидов, ядохимикатов, легких и тяжелых радиоактивных элементов, радиационных отходов, токсинов и биотоксинов, в том числе из пищи, и сколько эта вода поглощает всего, чтобы одновременно самой, и очищаться, и самой чтобы становиться вновь той чистой водой – нилгикын-мымыл, в которой когда-то внове зародится и каждый год, – знаю это я, -зарождается новая, но уже вовсе другая жизнь, как в этих камчатских более ста тысяч рек и речушек, на их нерестилищах каждую весну под влиянием неведомого нам хомминга начинается весной нерест новой красной анадромной рыбы, которая затем стеною возвратиться и через три года, и через пять лет, нагуляв и свою массу, и важный для нас жир, чтобы в той же, нет уже в новой чистой воде – нилгикын-мымыл, повторить тот же свой головокружительный некий спиральный жизненный цикл, но уже на том её новом витке и будем надеяться, что его дочь Диана и его так им любимый и единственный его сын Александр, на новом витке уже их новой жизни, проживут свою до одури насыщенную жизнь и, что их жизненная тропа будет и длиннее чем у их родного отца, и понятно менее извилистой чем у их отца у их родного Алексея Ваямретыла, настоящего камчатского преданного и верного своему хозяину самурая…

Как же мне хочется, что бы когда-то их внезапно и ниоткуда, пришедший хомминг родил такую же, но уже новую камчатскую страстную жизнь, как и все другие здешние наши такие маленькие жизни…

Ведь для одного достаточно может и пятнадцати лет, как любимой Алексеем жене Айне, чтобы затем стать матерью его дочери Дарьи и затем буквально через год вновь в свои юные те её в семнадцать лет стать ей матерью его сына Александра. А вот самому Алексею, в то же самое время понадобилось каких-то девятнадцать лет, а его родному брату Денису ведь и тридцати трех лет не хватило, так как он и сегодня еще не стал на этой камчатской земле отцом.

А, вот старшему и лучшему его другу Диме, которому недавно только двадцать семь лет исполнилось, а он еще не нашел свою единственную и истинно для него суженную, и понятно также ведь он не стал еще ни разу земным отцом, не смог сам замкнуть витки той его сказочной здешней камчатской особой их коряков и нымылан здешних бесконечно и вечно крутящейся спирали, которая обязана, которая должна всегда на земле давать новую жизнь, так как самой природой человека это свыше не нами самими предопределено, свыше ему предначертано нам на необозримых небесах самим нашим Всевышним и Господом Богом наши самим Иисусом Христом нашим.

А, вот брату моему, Ивану уже семьдесят один, но он так за всю свою длинную жизнь ни разу не испытал истинного земного счастья отцовства. Он к большому сожалению не испытал того особого наслаждения и земного удовлетворения от настоящего отцовства, так как сама его судьба и, вероятно высочайшее Провидение так уж для него распорядились и теперь мне одному – самому младшему из троих братьев приходится об его благополучии постоянно беспокоится и, так вот волноваться, ясно всё же понимая, что всё в руках высочайшего Провидения, всё в руках великого и вечного Времени, и нашего не ограниченного никакими земными или даже космическими рамками Пространства.

Для одних, из нас это Вечное Время довольно таки краткое, а для других, наоборот оно неимоверно так долго тянется, что кажется ему не будет никакого и никогда настоящего конца.

– И, почему же вот так, у всех нас складывается и наша судьба, и их беспокойная жизнь на этой планете? – спрашиваю не первый раз я сам себя.

– И, должно ли так быть, что чем богаче и просвещённее мы становимся, тем меньше нас рождается и медленно, но как бы неуклонно, по мнению ученых и демографов, вырождается не так давно весь великий Русский народ? И, при том же, он невероятно быстро рос до этого и так быстро, продолжает расти весь Азиатский мир, весь их особый часто враждебный нам их мусульманский мир хоть и земной, хоть и рядом, но абсолютно и вероятно чуждый нам особый их мир?

– А может всё же это связано с тем, что у них более комфортно, что у них более тепло, что у них больше Солнечного божественного излучения, которое так сильно, как хорошее вино играет в их не то светло-желтой, не то темно-коричневой, не то такой черной, как у самих тех африканских негроидов в их тоже красной крови.

– И, только ли в этом, в цвете кожи всё так это земное завязано? – переспрашиваю я, – Ведь кровушка наша во всех народов она то такая еще красная.

– Вероятно, есть и другие внеземные, или может и довольно таки самые простые и банальные земные причины? – не уставая повторяю свои вопросы я.

– Особенно взять бы те довольно, быстротечные девяностые годы. Взять бы годы тех новых наших российских революционных преобразований, которые нам пришлось всем пережить, а еще, и каждому в отдельности выстрадать их. Ведь в том далеком 1991 году было в России после распада СССР около 150 млн. жителей, а сейчас в 2012 году их только около 143 млн. населения. И, даже довольно существенный нынешний материнский капитал и другие как будто бы эффективные меры наших руководителей всех рангов не дали мгновенного, и явного, видимого увеличения или реального революционного скачка нашего народонаселения, и еще существенного прироста российского народонаселения. Хоть демографы и отмечают, что всё таки наметился положительный тренд, наметилась та положительная демографическая ситуация, и мы этому естественно безмерно радуемся вместе с нашими политиками, которые избрали в принципе правильное направление движения по росту народонаселения Великой России, линию по восстановлению его невероятно талантливой земной популяции.

– И вот кто и, как эти флуктуации, эту мировую воду, её бегущую по морской глади волну легко превращает в ту неведомую водную матрицу, которая отражает в себе весь многогранный и отражает в себе тот многоликий мир и, затем, через какое-то время, но обязательно каждый из нас затем также легко на костре кедрачовом камчатском испаряется, поднимаясь ввысь и мы затем навсегда соединяемся именно своею душою с таким же флюктуирующим Безграничным, Безмерным и Бесконечным Космосом.

– И, где же те не видимые где теперь те не уловимые нами здесь грани?

– Где это наше великое единение с Космосом начинается и, когда оно заканчивается и, где тот невидимый космический корабль, который нас несет по этому безмерному и вечному безмолвию, где рождается она – сама наша жизнь, а затем уж и, начинается настоящая наша страстная борьба, начинаются истинные наши земные страдания, и еще наши частые огорчения, наши такие разочарования, а то и невероятная радость только от того, что ты ведь здесь живешь, что ты еще по-настоящему ощущаешь, что ты также быстро мыслишь, что ты ведь творишь именно всё то, что давно сам замыслил, что давно сам выстрадал и может быть даже что-то по-настоящему красивое или важное для других именно ты созидаешь, именно ты еще хочешь, и каждый день ведь еще и можешь. Ты ясно осознаешь и ты осмысливаешь самого себя и вновь ты понимаешь, что ты сам по своей природе еще такой уникален, что ты такой еще и неповторим, разве только повторяющийся в детях своих?