Штурмуя небеса

Витциг, кстати, обманул ее дважды – он застрелил другого мужчину, а нее ее дядю, и так и не пришел, как обещал. Их уже давно вывели во двор на мороз, но за все это время Таня так и не увидела его. «Испугался, – решила она, – он испугался расстрела. Забавно… Он с таким наслаждением наблюдал за допросом, а на расстрел так и не явился».

Когда автоматы уже были нацелены на них и мужчины в серой немецкой форме с каменными лицами собирались нажать на спусковые крючки, их что-то отвлекло. Кажется, к ним подошел кто-то старший по званию и заговорил с ними – девушке было плохо видно из-за слез. Таня поняла, что они выиграли пару спасительных секунд.

Дядя Миша, стоящий слева от нее, начал незаметно подталкивать ее к выступу, говорил, чтобы она вылезала скорее. Но Таня, не обращая внимания на него, почему-то стояла и смотрела на говорящих наверху немцев. На секунду, всего на одну секунду ей показалось, что она услышала знакомый голос, что кто-то упомянул знакомое ей имя.

Но тут солдаты закончили говорить – момент упущен. Автоматы вновь нацелены на них. Таня уже стоит как раз у самого выступа, благодаря стараниям дяди Миши. Будь у нее в запасе еще пару секунд, то она бы вполне успела вылезти. Но уже поздно, слишком поздно.

Все затихли. Таня посмотрела на немцев, потом перевела взгляд на солнце, которое слабо пробивалось сквозь закрывшие его тучи. Для нее все смешалось в одну черно-белую картинку из-за слез. Таня смогла лишь выдавить из себя жалкое «прости» за все старания для дяди, который пытался вытолкать ее из ямы, и закрыла глаза. Она знала, что сейчас должны были стрелять.

Таня хотела, чтобы все прошло быстро и закончилось как можно скорее. Голод, холод, сильная боль во всем теле – Таня чувствовала сильное недомогание. И была бы рада, если бы те мужчины с автоматами выстрелили бы как можно скорее.

Тишина, давившая на уши, повисла над ямой. Нервы Тани были на пределе.

Кто-то снова закричал наверху, ноги Тани подкосились, и она, не выдержав, медленно опустилась на землю. Она с трудом различила хриплый возглас дяди Миши среди криков на верху ямы. Сквозь полузакрытые веки девушка еле рассмотрела чью-то серо-зеленую мышиного цвета форму. На пару мгновений она почувствовала чьи-то прикосновения к себе – ей показалось, что это Михаил Иванович, нарушив запрет, решил ей помочь. Но она даже ничего сказать ему не успела – тьма окутала Таню, забирая в свои холодные объятия.

Глава 17

7 февраля 1943 г.

Сквозь легкую дрему были слышны тихие, мягкие, аккуратные голоса – беседующие говорили шепотом. Их лиц не было видно, потому что они стояли у окна, из которого пробивался яркий, слепящий белый свет. За окном тихо падал снег.

Тане стоило больших усилий, чтобы не произнести ни звука, когда она проснулась, – боль была во всем теле. Лишь судорожно вздохнув, она несмело чуть приоткрыла глаза – хотела сохранить видимость того, что она все еще спит.

Первым она увидела белый потолок. Заметив знакомые лепные плинтуса и люстру, Таня поняла, что она больше не находится в камере Богатяновки – ее перенесли в породнившуюся ей квартиру Булавиной. Вздохнув и выдохнув, она, пытаясь пока что реагировать на все по возможности спокойно, решила посмотреть на тех, чьи голоса она слышала сквозь сон.

Девушка сразу же увидела тех двоих у окна, они молчали. Первый, одетый в обычную форму зимнего покроя, опершись бедром о подоконник, смотрел на улицу, а второй, высокий и в длинной шинели, уперев одну руку об оконную раму, нервно хрустел суставами пальцев другой руки. Что-то безысходное было в этих двоих.

Закрыв глаза, Таня чуть повернула голову в сторону, утыкаясь лицом в подушку, и плотно сжала губы. Она узнала их и с трудом верила в происходящее. Ей хотелось зарыдать сейчас же, но она не хотела привлекать к себе их внимание – пусть думают, что она еще спит.

Воспоминания о прошедшем стали атаковывать ее голову. Все еще перед ее глазами была сцена, когда она вместе с другими людьми стоит в холодной яме, а на них нацелены автоматы. Тогда она была полностью уверена, что это идут последние минуты ее жизни. Но нервы подвели ее, заставив упасть в обморок, и тем самым, получается, спасли ее. Но Таня не знала, что произошло после и как она оказалась в квартире.

– Она очнулась, – раздался тихий голос, и Таня ненароком встретилась с колюче-ледяным взглядом Йоахима.

Они подошли к ней и остановились рядом с ее кроватью. Таня была не в силах смотреть на них – закрыла лицо ладонями. С Йоахимом она бы еще как-нибудь справилась, но вот Макс… Она слышала его мерное дыхание рядом, и ничего не могла поделать с собой, сгорая со стыда. Она знала, что теперь-то уж точно не сможет просто смотреть ему в лицо – чувство вины сильнее.

Таня услышала, как Йоахим отошел чуть в сторону и сел в стоящее рядом кресло. Следом она почувствовала, как слегка прогнулся матрас – Макс сел рядом с ней на кровать, положив теплую ладонь ей на колено.

– Ты можешь говорить? – спросил Йоахим. Он говорил абсолютно спокойно, и девушка слышала по его тону, что давалось ему это с большим трудом.

Таня лишь отрицательно мотнула головой, все также не убирая рук от лица. Ей было слишком стыдно.

Тут же перед глазами появился образ дяди Миши. Таня, вспомнив тот последний раз, когда она его видела, когда он пытался вытолкать ее из ямы, почувствовала, как в горле стал ком и на глаза навернулись слезы. Она не могла больше терпеть – слишком много боли не только физической, но и душевной, накопилось у нее.

– Оставьте меня, – срывающимся тихим голосом, почти шепотом, с легкой хрипотцой, попросила она. – Ненадолго, прошу… Я хочу побыть одна.

Оба брата, не говоря ей ни слова, молча вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь. Когда их шаги стихли в коридоре, Таня дала волю своим чувствам – зарыдала, утыкаясь лицом в подушку и комкая в руках одеяло.

Она догадалась, что дядя Миша остался там. Ей стало не по себе, когда она представила, как пришла ее мама на опознание и увидела его.

Слезы душили Таню, она чуть ли не до крови закусывала губы, чтобы не плакать в голос. Настолько паршиво ей еще никогда не было.

Когда слезы перестали идти, девушка начала убеждать себя, что все, что было, – то было. Этого уже не вернуть. Она ничего теперь не сделает, не вернет никого назад. Ни Олега, ни дядю Мишу.

Таня с трудом нашла в себе силы, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Переведя дух, она, превозмогая боль, села на постели, отодвинув от себя одеяло в сторону. Она понимала, что оттягивать время – глупая затея, и ей рано или поздно придется поговорить с Риделями. Поэтому, собравшись с духом, она поднялась с постели и нетвердыми шагами, держась за стену руками, пошла в коридор.

Братьев она нашла в гостиной. Йоахим сидел в кресле, задумчиво склонив голову, Макс же стоял у окна, сложив руки на груди. Когда же Таня несмело зашла, остановившись в проходе, прислонившись к дверному косяку, оба они посмотрели на нее. Таня, поглядев на каждого из них поочередно и почувствовав на себе их неприятный ледяной взгляд, поняла, что разговор будет не из приятных.

Таня, опустив голову, хотела что-то сказать, но в глазах у нее потемнело, и она сильнее вцепилась пальцами в дверной косяк, боясь упасть. Когда же ей стало чуть лучше и она приоткрыла глаза, то увидела рядом с собой Макса, который явно был готов поддержать ее в любую секунду. Он молча подхватил ее под локоть и помог присесть в соседнее с Йоахимом кресло. Почему-то, смотря на них, Таня поняла, что не может заговорить первой.

– Принести воды? – спасая ситуацию, спросил Макс и, получив кивок от девушки, ушел в кухню.

– Что ж, – Йоахим тяжело вздохнул и, закинув ногу за ногу, посмотрел на Таню, – ты же понимаешь, что нам многое надо обсудить?

– Да, – прошептала она, отводя взгляд.

– Надеюсь, теперь ты ничего не утаишь от нас. Хотя бы потому, что теперь это бессмысленно…

В комнату вошел Макс и, протянув девушке стакан, снова вернулся на свое место к окну. Опершись о подоконник и сложив руки на груди, он внимательно взглянул на Таню и попросил:

– Расскажи мне все… Все, от начала и до конца, что ты скрывала от меня. Я не хочу думать, что тебя зря вытащил Йоахим.

– Йоахим? – повторила за ним Таня, удивленно посмотрев на мужчину. – Это он… то есть, вы? Вы помогли…

– Да, – перебил он ее, – я.

– Но как…

– Просто. Когда мы прибыли в Мюнхен и встретились с Габи, то она сказала, что вовсе не вызывала нас, что у них все хорошо и они с детьми собираются в горы. Нас обманули. Мы поехали назад, на границе нас надолго задержали, иначе мы доехали бы намного быстрее, если бы не эти чертовы партизаны. По прибытию в город, я сразу же поехал в гестапо, Макс – к тебе в бар. Но ни у тебя дома, ни в разрушенном баре он никого не нашел, точно также, как я не нашел в гестапо Витцига. Разве что Макс выменял у какого-то парнишки информацию на пачку сигарет – тот сказал, что видел все и знает, куда тебя увезли. А я знал, что в рабочее время Витцига можно найти лишь еще в одном месте, поэтому поспешил туда – почему-то я был уверен, что ты будешь с ним. И я не ошибся.

– Так это вы остановили?..

– Я, – Йоахим еле заметно кивнул. – А теперь и я, и Макс хотели бы узнать почему ты там оказалась. Я хочу убедиться в том, что не зря предал самого себя. Понимаешь, мне пришлось отступиться от своих принципов, чтобы вытащить тебя… Я хочу знать, что все это было не зря.

Таня вначале не поверила тому, что услышала. Она не могла поверить в то, что Йоахим, который верен фюреру до мозга костей, смог предать все свои установки, пойти против системы ради ее спасения. Она видела, как тот ругал Макса, когда тот пренебрежительно отзывался о Гитлере и всей его своре, но не могла понять, как получилось то, что он – верный наци – посмел, несмотря на свой статус, вытащить ее из Богатяновки.

Услышав же его историю, девушка поняла, что теперь-то она уж точно обязана рассказать все, и посмотрела на Макса. Тот подбадривающе ей кивнул. Тогда, собравшись с духом, Таня негромко начала:

– Что ж… После того, как немцы заняли город и я познакомилась с Максом, я вступила в ряды партизан. А что мы еще было делать? У меня был гениальный, как мне тогда казалось, план: собирать в баре немецких офицеров и подслушивать за их пьяными речами. А тут еще Макс решил помочь с алкоголем. Все было идеально, ведь план и вправду сработал. – Тут Таня встретилась с выражавшим дикое разочарование взглядом Макса и быстро добавила: – Но я не выдала никакой информации о вас, совершенно ничего. Да, кое-кто знал только лишь о вашем существовании, но ничего больше. Я умею быть благодарной…

– Спасибо и на том, – усмехнулся Йоахим.

– Честно слово, – продолжала Таня. – От меня никто из партизан ничего о вас не услышал. Это было бы слишком подло с моей стороны, пользуясь вашим доверием, предать вас. Я рассказала все о ком и о чем угодно, но только не о вас.

Йоахим, как-то странно улыбнувшись, прочистил горло и хотел что-то сказать, но его перебил звук звенящей посуды, раздавшийся на кухне. Таня испуганно посмотрела в сторону коридора и кинула на Макса вопросительный взгляд.

– Там Ульрих, – пояснил он, – все эти дни он был с тобой.

– А сколько дней прошло?..

– Четыре, пятый идет. Йоахим заплатил ему, чтобы он присматривал за тобой, так как в первые дни мы оба не могли. Да и как ты, наверное, уже догадалась, все остальные время он занимался тем же. И тоже по приказу Йоахима.

– По приказу Йоахима, – продолжил за него мужчина, – который выполнял твою, Макс, прихоть.

Таня задумалась, услышав их слова. Теперь она поняла, о чем говорил ей Ульрих, когда он провожал ее до квартиры.

– Можно я поговорю с Максом наедине? – тихо попросила она, взглянув на Йоахима.

Тот, пожав плечами, кивнул и встал со своего места. Выходя, он задержался на пару секунд в дверях и бросил:

– Можешь говорить с ним, сколько душе угодно. У него теперь много времени на разговоры…

– То есть, – Таня посмотрела на Макса, – как это?

– Меня отстранили от полетов на месяц, – Макс занял место брата. – Позавчера я снова не сбил советский самолет. Не смог. Не смог потому, что представил, что у этого летчика тоже возможно где-то есть точно такая девушка или вовсе жена, которая ждет его, в которой он нуждается, как в воздухе. Я просто улетел подальше от своего периметра и, скрывшись от радаров, просто летал настолько долго, насколько мне позволял запас горючего.

Таня не знала, что ответить. Она, крутя в руках стакан с водой, не смела даже взглянуть на Риделя. Ей было слишком стыдно.

– Я слышал, как ты в полубреду называла чье-то имя, – он встретился взглядом с Таней. – Кто он? Кого ты звала? Ответь.

– Коля? – прошептала Таня и, получив кивок от Макса, продолжила: – Это мой брат. Не знаю, почему я звала его…

– Он тоже партизан?

– Я могу не отвечать на этот вопрос?

– Значит, да, – вздохнул Макс, поджав губы.

Они молчали пару минут. У Тани стыд сковал горло стальным обручем, не давая сказать ни слова. Было стыдно, обидно и вовсе неприятно на душе. Таня, стараясь не разреветься прямо здесь, отставила стакан в сторону и заламывала пальцы, не глядя на Макса.

– Он тебя на руках вынес, – тихо произнес он. – Йоахим… он вынес тебя оттуда. Я видел. Меня не пропустили во внутренний двор, поэтому я смотрел из здания. В окне напротив стоял Витциг и… Его искривленное лицо явно означало, что ему не понравилась концовка этого шоу.

– Где он? – шепотом спросила Таня. Голос ее дрожал.

– Не знаю. Вроде бы уехал. Йоахим бы ничего не смог с ним сделать – по закону, Эрих сделал все правильно, пусть и обманным путем. А Йоахим, понимаешь, он… наступил себе на горло, он предал самого себя. И в этот раз я ни о чем не просил его – он сам приехал. До сих пор не могу поверить в то, что он смог предать свою веру в идею фюрера…

Ридель поднялся со своего места, отошел к окну. Даже со своего места девушка отчетливо слышала его тяжелое дыхание, отчего по спине у нее бегали мурашки, извещая не о самых приятных ощущениях. Слезы снова подступили к ее глазам.

– Макс, я…

– Не оправдывайся, – вздохнул он, чуть повернув голову в сторону, чтобы хоть краем глаза видеть ее, – на твоем месте я бы сделал тоже самое. Йоахиму я об этом не говорил, но… я тебя понимаю. Окажись я на твоем месте, я бы тоже связался с партизанами, точно также пользовался бы врагом, который питал ко мне если не приближенное к любви чувство, а хотя бы считал нас друзьями, и вытягивал из него информацию…

– Я не пользовалась тобой, Макс. И я…

– Да что ты? – он грустно усмехнулся. – А Зиберт? Когда мы вышли из кинотеатра, ты расспросила меня о нем. А другие разы, когда ты расспрашивала меня вроде о простых мелочах, но которые имели для ваших советских партизан огромное значение? Только теперь я понял… Знаешь, а ведь я не раз задумывался о том, что ты могла бы быть партизанкой, но почему-то отметал эту мысль прочь от себя. Как же я ошибался…

Таня снова замолчала, закусив почти до крови губу. Она сгорала изнутри от стыда.

– Знаешь, – Макс подошел к ней, присел рядом на подлокотник, – у меня были разные девушки, которыми я увлекался. И та сбежавшая невеста, и глупые француженки, половину слов которых я и не понимал даже, и немки, которым нравились молодые летчики из летной академии. Но во всех не было чего-то того, что есть в тебе. Не знаю, может, все дело в твоей холодности – ты и на метр не подпустишь к себе чужака. И вправду, Снежная Королева… Знаешь, если бы кто-то из тех девушек оказался партизанкой, то я бы и заявил о ней Йоахиму, за что, возможно, получил бы награду. Но сейчас я даже… горжусь тобой. Горжусь тем, что мне нравится такая… смелая девушка. Листовки, пластинки, поджоги зданий – и все это за моей спиной… Да, я все знаю.

Таня схватила его за рукав и цепко впилась пальцами в руку. Еще пару слов, и она чувствовала, что разрыдается.

– Ну, что ты? – Ридель усмехнулся. – Только не плачь, прошу. Хоть ты и нравишься даже когда ты больна и ужасно выглядишь, но мне трудно смотреть на то, как ты плачешь. И, – он быстро добавил, увидев, что девушка хочет что-то сказать, – и прошу, только не извиняйся. Я уже сказал, что тебе не за что извиняться.

И именно на этих словах Таня не выдержала – заплакала, уткнувшись Максу в бок. Она чувствовала, как он успокаивающе гладит ее по голове, что-то тихо приговаривая.

– Ну вот, – прошептал он, – так и знал, что ты не послушаешься. Только постарайся не запачкать мне форму.

Таня, услышав его последние слова, подняла голову и немного непонимающе уставилась на немца. Но когда до нее наконец дошел смысл его слов, она, глядя в его горящие веселостью глаза, и сама тихо рассмеялась.

– Вы… – на пороге появился Йоахим, но увидев их, сразу же смолк, смутившись. Быстро выдавил из себя:

– Ульрих заварил чай. Приходите, – и ушел.

– Думаю, – сказал Макс, когда его брат вышел из комнаты, – что мы с тобой все обговорили, и больше я не хочу возвращаться к этой теме. Пойдем на кухню, выпьешь там чаю. Он поможет тебе успокоиться.

Макс, взяв ее аккуратно под руки, помог дойти до кухни. Йоахим уже сидел за столом и, угрюмо глядя в свою чашку, пил горячий чай. Рядом Таня увидела хлопотавшего у стола Ульриха, который, увидев ее, приветливо улыбнулся.

– Как себя чувствуете? – спросил он, подставляя Тане ее чашку.

– Намного лучше, – ответила она, усаживаясь за стол. – Если, конечно, не брать в расчет всю ту боль…

– О, не продолжайте, – прервал он ее. – Не хочу этого слушать.

– Он просто неженка – не выносит вида крови и любого упоминания о боли, – пробурчал Макс как бы между прочим.

– Вот, – продолжил невозмутимо Ульрих и положил перед девушкой плитку шоколада, – лучше съешьте это. Полегчает.

Таня, отпив немного чая, засмотрелась в окно. Ничего, кроме серого неба, снега и куска разрушенного фасада здания университета, отсюда не было видно.

Скрипнула входная дверь. Ульрих сразу же метнулся в коридор. Вернулся он через пару секунд и, странно кивая головой в сторону, что-то усердно зашептал на ухо Йоахиму. Тот, выслушав его, скривился, отодвинул от себя со звоном чашку и рывком встал из-за стола.

– Прошу меня извинить, – сухим и твердым, как наждачная бумага, голосом произнес он. – Нужно идти.

– А как же?.. – начал было Макс.

– Потом, – бросил вслед Йоахим и, коротко кивнув Тане, зашагал к выходу. Ульрих, быстро попрощавшись со всеми, последовал за ним.

Таня, держа в одной руке теплую чашку, устало смотрела в серое окно. Она чувствовала, как широкая ладонь Макса лежала поверх ее, и не смела двинуть рукой, боясь испортить момент. Но Макс нечаянно чуть зацепил ее сломанный палец, тем самым напомнив о боли. Еле слышно зашипев от проснувшейся острой боли, девушка тихо спросила:

– Кто меня лечил? Кто занялся ранами?

– Это какой-то врач, его Йоахим позвал.

– Немец? – торопливо спросила она.

– Да. Лучше было позвать кого-то из ваших?

– Нет-нет. Если бы вы позвали кого-то из русских, то он попросту постарался бы ускорить мою смерть. Хотя, я, возможно, была бы благодарна ему за это…

– Замолчи.

Они еще долго сидели вместе на кухне. Таня, опустив голову на плечо Максу, смотрела в пустую чашку. Ей даже думать ни о чем не хотелось.

– Ты еще посидишь тут? – тихо спросил Макс. – Если ты не против, то я пошел бы спать. Я сильно устал за последние дни, третьи сутки на ногах. Поэтому, если ты не против…

– Конечно, иди, – кивнула она.

Из кухни она ушла вместе с Максом. Улегшись на кровать и спрятавшись под все еще теплым одеялом, Таня со своего места наблюдала за Риделем – он устроился в кресле, расстегнув свой китель, из-под которого выглядывала чуть примятая белая рубашка.

Таня долго, очень долго смотрела в его спокойное лицо, смотрела, как мерно поднимается на каждом вдохе и опускается на выдохе его грудь. Только сейчас она поняла, что уже ничего не понимает в своей жизни. «Люблю ли я его? – думала девушка, пытаясь будто ощупать глазами его китель. – Не знаю… Я привязана к нему, но… Не знаю. Он говорил еще давно, предлагал уехать с ним… Смогу ли я? Наверное, нет. Не люблю перемены… А ведь он наверняка снова заговорит об этом. И что я отвечу ему? Не знаю, ничего не знаю!.. Пусть время покажет. Пока что – время хранить молчание».

Она закрыла глаза. Только сейчас она вспомнила о Коле и Игоре, которые потерялись тогда ночью. Таня поняла, что до сих пор не знает о том, что с ними, живы ли они. Сначала она хотела было спросить об этом Макса, раз уж он уже и так узнал про ее брата, но потом поняла, что это могло бы быть слишком опасно. Да и ей не особо хотелось бы, чтобы Ридель заходил к ее маме, чтобы все разузнать, – одного раза ей уже хватило. «Вот чуть-чуть поправлюсь, – твердо решила Таня, – и сразу же зайду к маме. И помирюсь с ней. Определенно».

***

Спустя три дня Таня уже более-менее пришла в себя. Приятный немец-врач Лейхманн, мужчина в возрасте, которого к ней пригласили Ридели, понравился Тане. Он всегда, приходя к ней, дружелюбно улыбался ей, показывая два ряда ровных белых зубов. Девушке он напоминал болонку. Она ведь знала, что он готов хоть вечно улыбаться ей, лишь бы Ридель платил за это деньги.

Эти три дня она уже меньше видела Макса – он вернулся на аэродром. К полетам его все еще не допускали, поэтому он просто околачивался возле самолетов, помогая механикам. Но вечером он всегда приезжал к ней, ночуя у нее.

Но в этот день все поменялось. Он уехал рано утром на аэродром, а потом почти сразу приехал назад. Распахнув настежь дверь, с порога быстро произнес:

– Собирайся. Мы уезжаем.

О том, что в городе эвакуация, Таня знала – она из окна наблюдала за улицей. Она видела, как и обычные обшарпанные грузовики, и черные красивые мерседесы увозили с собой десятки и сотни немцев. По улицам бродили брошенные на произвол судьбы румыны. Таня знала, что немцы эвакуируются, чувствуя скорое отступление.

– Но, – промямлила Таня, застыв на месте, – я…

– Быстрее, пока у нас еще есть время.

Он прошагал внутрь квартиры, за ним – Ульрих, который улыбнулся Тане, проходя вовнутрь. Ридель что-то быстро скомандовал тому, и Ульрих проскользнул в ее комнату. Девушка сразу же услышала, как грохнул чемодан, который уронили на пол.

– Макс, что ты делаешь? – спросила растерянно девушка, подойдя к Максу.

– Живо, – сквозь зубы произнес он и подтолкнул ее к вешалке, на которой висело ее пальто. – Одевайся.

– Куда, – она даже не пыталась сопротивляться, пока он надевал на нее пальто, – куда мы… Постой!.. Осторожнее… Макс, куда мы собираемся?

– Мы уезжаем, – ответил он, схватив Таню за руки и заставляя посмотреть на себя. – Понимаешь? Мы уезжаем. Мы – вперед, Йоахим – за нами. Скоро ваши войска займут город, я это знаю. И я хочу, чтобы ты со мной уехала.

Таня только открыла рот, чтобы возразить ему, как в коридоре возник Ульрих, держащий в руках ее чемодан. Макс, кивнув ему и пропустив вперед, подтолкнул вслед за ним упирающуюся Таню к выходу.

– Постой! – попросила она, вцепившись пальцами в его холодную с улицы шинель. – Макс, постой. Куда? Скажи – куда?

– Еще не знаю… В Германию. Наверное, придется первое время пожить у Габи…

– Макс, ты… – Таня остановилась, глядя ему в глаза. – Ты уверен, что я хочу уехать?

– Нет, – он поджал губы. – Но ты поедешь. Я не могу оставить тебя в этом городе.

– Можешь…

– Нет, – перебил он ее, – не могу. Сама подумай, что с тобой будет? Мало того, что тебя ненавидит большая часть города из-за твоего бара, так еще тебе удалось спастись от расстрела. М, каково? Ваши службы будут долго и кропотливо проверять каждую букву в твоей биографии и явно не откажутся от парочки личных свиданий с тобой. Поверь, если ты останешься, то здесь не сможешь нормально жить…

– Почему? – она сделала шаг назад. – А как же… мама? Она ведь… А брат?..

Но Макс просто не дал Тане договорить – схватил ее в охапку и просто вынес из квартиры. И сколько Таня ни брыкалась, ни пихала его локтями, ни била по спине кулаками, он все равно донес ее до машины, стоящей под аркой. У машины стоял Ульрих, уже уложивший чемодан внутрь. Ридель грубо затолкнул Таню в машину и, захлопнув за ней дверь, что-то громко крикнул водителю, и тот поспешил выехать со двора.

Сидя в машине на заднем сидении, девушка пыталась прийти в себя. Она не совсем понимала, что только что произошло. Таня, комкая в руках шарфик, который ей каким-то образом в последний момент сунул в руки Макс, ошарашенно глядела в окно на заснеженную улицу. Она видела дома, мимо которых они проезжали, и никак не могла осознать, что, возможно, сейчас ее жизнь изменится кардинально и бесповоротно.

Впереди замаячила еще одна обогнавшая их такая же черная машина – в ней Таня заметила Макса. Закусив губу, Таня задумалась: сейчас или никогда. Еще не поздно все изменить. Главное – успеть до того, пока они не выехали из города.