Черный квадрат. Мои философские размышления здесь на Камчатке. Том 1

И пройдя, уже как бы и далекие 90-е годы сегодня ведь уже и не поймешь хуже ли, когда великая твоя Земля колеблется под тобою от неимоверной силы подземного землетрясения, от движения плит тех материковых, как это было 21 апреля 2006 года, и в последующие месяцы, когда, повторяющиеся, раз за разом афтершоки не раз и не два напоминали нам о той глубинной подземной внутренней сильной борьбе, где-то там глубоко на 30-40 километровой глубине, или еще для тебя опаснее, когда твой родной дед Федор Маркович Сущенко, стоит у сберкассы в Москве на тот его Гайдаровский обмен 50 рублевых купюр, и когда эти-то пятидесятирублевые давно и кем-то помятые купюры, так как самая ходовая у народа в то время купюра, и на которые они, власть имущие затем скупят все именно наши «заводы» и социалистические «пароходы» те наши все. И вот твой дед, проработав из дня в день 55 лет, в 75 летнем возрасте будет, как тот осенний осиновый лист дрожать на ветру времен, будет так неистово волноваться, как бы успеть всего-то за три дня из своей мизерной пенсии их всего-то 550 рубликов из 11 тоненьких купюр обменять. И в памяти твоей, как Ты, видя его те не нужные, и вовсе в то время для тебя не важные для всех нас волнения, отдав ему свои 250 долларов, спокойно из его дрожащих от волнения давно по возрасту его иссохших рук, спокойно и без эмоций заберешь их эти одиннадцать 50 рублевых купюр и легко, без особого волнения об их реальной тогдашней, а не сегодняшней мифической бумажной стоимости, как и у этого «Черного квадрата» Казимира Малевича, которую инфляций в 250 процентов съест буквально за несколько дней, выбросишь затем в открытую форточку его квартиры, что на 4-ом этаже, и ты выбросишь их также легко, как Мишаня Горбачев буквально, продавшись тем заокеанским масонам за их Нобелевскую премию, как Миша Горбачев и иже с ним, выбросили в мгновение ока, то же в том же теперь далеком от нас в 1991 г все твои юношеские комсомольские и даже те детские пионерские, да и по времени, осознанные партийные и коммунистические прежние кем-то тебе внушенные идеалы добра и справедливости, чести и достоинства, гордости и преданности, прежде всего предкам своим, а уж затем им партийным беспринципным бонзам всем… Он и они его приспешники нисколько, не раздумывая о последствиях выбросили, именно тогда в котёл теперь и для тебя истории всё то, чем ты до того периода жил, и что даже может быть впитал в себя, искреннее, как и нымылан Алексей Ваямретыл, веря идеалам той еще ими нисколько незапятнанной их такой номенклатурной и такой «карманной» их, а не нашей, теперь в это верую Коммунистической партии… И вот, сдавая экзамены в институте и по научному коммунизму, и по тому же их коммунистическому атеизму, в который сами-то они там, в глубине их души и не верили, и в церкви украдкой по сумраку и по ночам ходили, и обряды христианские строго дома блюли, и даже детей своих исподтишка, что бы мы не знали крестили, так как все мы и они тоже здесь на земле – смертны, как и ты здесь, да и, как и я, и все мы.

– И вот, сдавал ли он тот наш Миша Горбачев и Боря Ельцин на отлично всю их политэкономию социализма, которую «умелые» умы типа Егора Гайдара, наверное потомка того героического Тимура Гайдара наверное памятного многим 1918 года, как и деда моего Якименко Ивана Андреевича вот сегодня и сейчас в 1991 году превратили в откровенный фарс обмена 50 рублевых купюр, чтобы их по нескольку раз затем, списать в своих же давно личных (приватных) банках, нажив при этом реальные и весомые американские зелененькие, как и у «белой горячки» у алкоголика буквально миллионы, если не миллиарды, вывозя те 50-рублевые купюры, как бы резанные на свалку истории буквально самосвалами, и, нажив неправедно даже те сегодняшние миллиарды за эти же три волнительных для деда моего дня…

Но, их всех московских, а может иностранных денежных воротил, те их волнения и их та радость богатства, и внезапного свалившегося обогащения, это не было, уж уверен в этом, именно тем волнением моего деда и той его радостью, когда он держал в своих дрожащих руках мои слегка зеленоватые 250 долларов, на которые ему затем и купили в той же Москве место на кладбище, где-то на выезде из города, что по улице Профсоюзной и рядом с домом его и сосем недалеко от московской кольцевой дороги, на бывшем совхозном заброшенном пустыре.

Эти их две радости по своей сути были диаметрально противоположны, как Солнце и Земля, как свет и темень, они были разными и по самой своей сути, и даже по изначальной своей философской природе и внутренней наполненности. Так как и та радость М. С. Горбачева, это его радость от миллиона и ста тысяч долларов Нобелевской премии за Мир, в придачу еще к его личному золоту партии, с которого, уверен в этом, и Фонд он свой личный создавал, ведь вероятно не меньше, тех 200-х тонн, что сегодня лежит в виде Килпалинского клада в «Аметистовом» золоторудном месторождении у него родного Хаилино. А тогда, еще того золота компартии, которое при нём же и кануло в такое небытие, или превратилось волшебным, только ему известным способом в саму его долларовую Нобелевскую премию и даже в его благотворительный невесть для кого и созданный Фонд.

И ты теперь, умудренный самим вечным и великим прожитым в Тиличиках Временем понимаешь, что легче пережить вот такое 21 апреля 2006 года 9 бальное возмущение от кругового движения родной и любимой Землицы именно здесь на полуострове Камчатском. Да и, существенно легче пережить всё тектоническое движение её землицы нашей плит здесь на Камчатке, чем тебе постоянно, наблюдая их кажущуюся «радость» наживы, «радость» всеобщего ежедневного обогащения, когда рядом с ними шла и та народа моего нищета, и та его народная полная алкогольная на их спиртике нисколько не разведенном «Рояле» безнадёга в будущем, что так часто ведет и к суициду, и к наркомании, и даже к разрушению всех наших нравственных основ и всех наших коренных устоев. А сколько же в «ящик» тот черный-пречерный «сыграли», когда сама Родина и сама великая Россия, как и матери наши, тогда в 1941 году, и плакала, и содрогалась от того их надругательства над её такой Великой историей, над её всхлипываниями и даже стенаниями под ударами их видимых, и ими же спровоцированных непонятных народу «перестроек», под ударами их абсолютной и ничем не ограниченной, только для них настоящей «свободы», легко и за бесцень, приватизируя и каждодневно грабя свой же Великий и такой Многострадальный, но одновременно такой Великий и невероятно Талантливый Народ наш?

– И всё, и все слова, что я пишу с великой буквы осознанно, так как так оно и есть!

– А мы ведь с Вами уже ведь не раз и не два говорили дорогой читатель, что история-то именно того сослагательного наклонения и не терпит-то, и даже нисколько не приемлет она его, так как это запрещено всеми физическими законами и однонаправленным течением самого времени. Его ни то их, ни даже наше время не воротишь ведь назад. Так распорядилась сама матушка история, что бы в то время, в том месте и даже в те временные рамки мы были все поставлены.

Именно поэтому-то наша Земля и тогда в 2006 году содрогалась в памятном нам апреле 21 числа, что был канун дня памяти дня рождения В. И. Ленина и даже его 136-летия.

Вся Земля камчатская тогда так сильно содрогалась от той волны насилия над людьми, которая была совершена в те далекие уже 90-е годы, и наша Земля еще как содрогалась, потому, что не могла терпеть всё это!

Ей, именно теперь в 2006 году требовалось стряхнуть с себя то черно-пречерное «покрывало», которым её желали окутать приспешники от самого Ирода библейского, так как всё их показное для многих богатство на кровушке других, оно у них на разорении и на нищете других. Они их неправедно нажитые богатства и даже их вся власть над нами, они на горьких слезах других кем-то любимых жен и обожаемых, и долгожданных сыновей, они те их припрятанные в банках и их черных сейфах богатства на горе наших и других сограждан страны такой Великой и такой многонациональной, какой и есть наша Великая и Могучая древняя и неколебимая Русь.

И сегодня, смотря политическую рекламу перед выборами в Государственную Думу 4 декабря 2011 году, вижу и понимаю, что хорошо, что мы всё-таки хоть и с потерями, но одновременно, и с приобретениями прошли те «лихие» 90-е годы, хорошо, что мои сыновья окончили институты, хорошо, что еще сам Всевышний Господь Бог и наш Иисус Христос дал нам силы выстоять и нисколько не сломиться тогда и даже вот сейчас.

– Хвала ему нашему Иисусу Христу (!), за его благосклонность именно к нам и, что он позволяет и соизволяет мне еще и мысли свои излагать, и делиться ими с другими хотя бы в этом скором поезде №029 по маршруту Москва-Липецк вот теперь, когда я еду в отпуск к сыну младшему своему.

– А Земля ведь вся здешняя камчатская сильно тогда в 2006 г. содрогалась, так как помнила и всех тех кто не выдержал того надлома её… Она даже своими камнями помнила даже тех, кто не смог, как и наш друг Алексей Ваямретыл в душеньке своей молодой всё сопоставить и всё проанализировать, не делая никаких поспешных выводов или даже особых своих редких перед сепукку его последним телодвижений.

– Наша камчатская землица ясно помнила именно тех, кто не вытерпел такого над самой нашей историей надругательства, и поругания её всех уроков.

– И ты, вновь умудренный и как-то самим собою, обогащенный опытом великого и вечного Времени, сегодня в теплом кабинете и там, в далекой отсюда от Тиличики, и от Москвы в Тополевке своей, и даже здесь в Тиличиках, легко вспоминаешь тот знаменитый студенческий Харьковский анекдот, когда знаменитого для всех нас еврея и нареченного по рождению его Мойшу в самой Одессе спрашивают в 1977 году, когда я уже оканчивал шестой курс института в Харькове:

– Мойша, а мог бы Ты купить «Волгу»?

Долго ведь затем думал Мойша и задумчиво, сведя на лбу своем брови и, почесав лысую макушку свою и вовсе незамысловато отвечает спрашивающему:

– Да, в принципе мог бы!

И, только затем длинная пауза. Он сам задумался.

– Но зачем мне вся река Волга, с её кораблями, с её пристанями и с её шлюзами, и даже с многочисленными гидроэлектростанциями.

– А мы-то тогда, такие наивные, задавая вопрос о покупке Мойшей автомобиля «Волга» марки «ГАЗ-24», опрометчиво думали: – хватить ли у него денег (6355 рублей), чтобы купить этот нижегородский хит тогдашнего автомобилестроения.

Вот так и та из тех 90-х полная и памятная ельцинская наша и даже его полная наша «свобода», которой никогда не было в самом государстве, и естественно не только нашем Российском, а и любом другом, даже самом демократическом, и быть её не может в самой изначальной природе нашей государственной, так как в сути его заложено подчинение самих граждан каким-то общим над личностным государственным целям и задачам. Вот именно это должен уяснить каждый из нас!

– Мы уж наверняка не свободны даже по своему рождению! Где, в какой семье и даже в какое время?

– Не говоря уж, есть ли у моего места рождения привольная полноводная река или питающий меня кислородом лес, или даже степная пашня раздольная, на которой колосится рожь отменная.

– А он наш еврей и еще теперь-то понятно смешливый одессит Мойша, так как не в один ведь этот анекдот и попал тогда при моём СССР, ведь мыслил совсем другими категориями. Он мыслил и, рассуждал он устами того из анекдота «армянского» радио категориями его личных огромных сбережений, им же, наторгованных на одесском рынке «Привоз» и мы, получая тогда повышенную стипендию по памяти кажись в 42 рубля 50 копеек, и еще кой-какой приработок в 111 рублей 16 копеек по данным партбилета и плотя партийных взносов тогда 3% от всех своих тех доходов, считали себя, довольно таки богатым студентом и нам было, и естественно сегодня непонятно, как же простой московский младший научный сотрудник Борис Березовский в заштатном его ничего, не изобретающем уже более 10 лет НИИ, ничего путного и, не создав сам, и ничего, так и не открыв для нас за наши же деньги, еще и смог накопить эти «его» миллиарды, чтобы еще и прихватизировать весь тот советский «Аэрофлот», когда и ИЛ-62, и ИЛ-96, и ИЛ-86 были где-то и кем-то сконструированы, были рабочими на заводе нашем собраны в Воронеже, были выведены на линию в космической Самаре и стоят они реальных русских денег, если вспомнить те многочисленные послевоенные или даже довоенные шарашки, в, которых они все изначально проектировались, и еще нашими натруженными руками строились и стоят они ведь именно теперь не их вожделенные рублики или даже зелененькие доллары США, в которые они пытаются облечь их истинную нынешнюю цену, как и цена и ценность «Черного квадрата» Малевича Казимира, и стоят они теперь не одну человеческую жизнь, а не только эти для многих вожделенные бумажные дензнаки, что зовутся валютой и за, которую не одна судьба и даже жизнь человека была за его историю порушена, а может и изничтожена.

– А ведь цены самой-то человеческой жизни и нет. Ни сегодня и ни вчера. Разве её в самих-то рублях или даже в тех долларах США выразишь, как и этот «Черный квадрат» Казимира Малевича, который и покупают, и не раз, и не два уже в наше время перепродают его, плотя, уж наверняка знаю и, уверен в этом, не за само произведение искусства, а за сам его ореол или даже за некий символ, только за его Малевича фамилию, и даже плотя не за сам первый и не за тот единственный его оригинал, а за ту четвертую, и чью же и какую копию его?

Пытаюсь узнать я, рассуждаю я и даже спрашиваю сам себя я же уже много-много раз.

– И, стоит ли он таких больших деньжищ?

– И не лучше ли бы все их сегодня, а лучше уже вчера вложить в малую авиацию и, чтобы затем пустить здесь на Камчатке новые компактные и комфортабельные самолётики, заменив известный всем труженик АН-2, давно морально и физически устаревший, и давно списанный в утиль, и даже на металлолом истории нашей?

– Это можно теперь в мирное время еще как-то ценить тот Малевича Казимира «Черный квадрат», или его четвертую авторскую реплику и копию. Но то другой разговор и в другое время, и может даже не нами и начатый он…

– И, нам сегодня непонятно, как гражданин СССР из той же общности людей наших СССР Анатолий Чубайс, чтобы так легко и без инвентаризации, оценивший всё имущество России в 9000 рублей его ваучера в 1991 году, а затем смог он один-одинешенек да и по тихому, вероятно не без помощи того же разрекламированного от Мавроди «МММ», чтобы скупить все электростанции России, как тепловые, так и гидроэлектростанции, так еще и всю их потенциальную мощь и еще так «энергично»?

– И, сколько же он в «стройотрядах» ли надо было бы ему трудиться, чтобы, как и тому еврею Мойше собрать такие вот большущие деньги, нет же деньжищи, образно или наяву у нас всех «прикупив» по случаю и всю великую, и вечную Волгу с её гидроэнергетикой? Откуда они у него эти вожделенные аэрофлотовские деньжищи у того же Бори Березовского и всех его соратников?

– И вот, этот наш риторический, наш теперь-то понимаю, еще по-философски политический вопрос не имеет как бы никакого отношения к самому обсуждаемому нами великому и вечному тому древнему и современному искусству, даже к искусству художников из нашего родного камчатского из Хаилино Килпалина Кирилла Васильевича, да и еще Этьенна Павла Николаевича, и даже народного танцора и стихотворца Ваямретыла Алексея Александровича.

Но он, мой в некоторой степени каверзный вопросик имеет отношение ко всему их и к моему Времени, он имеет довольно таки прямое отношение ко Времени в котором этот даже Камчатский художник жил, да и эти, и не только Камчатские художники жили, и творили, и так еще преодолевая само Время и лично своё Пространство, как они страдали! А еще, как те же мальчишки, они о самолетах и о полетах под небесами всегда ведь мечтали. Особенно здесь на Камчатке, где другого транспорта и как бы, и нет даже сегодня

Он мой каверзный это вопросик имеет еще и непосредственное отношение к его камчатского художника судьбе.

К его художника Килпалина Кирилла и Этьенна Павла к их тому внутреннему каждодневному волнению, как и к волнению моего московского деда перед тем обменом пятидесятирублевых денежных купюр, выводимых по чьей-то воле из оборота, так как надо было с народа именно вот таким способом собрать немного деньжат и на их приватизированные ими же электростанции и даже на те игрушечные сына моего старшего самолётики типа его Березовского Бориса Ил-96 или ИЛ-86, а то и на ТУ-130, или даже как бы лизинговый Боинг-777, а может даже на тот современный собранный где-то во Франции европейский А-310.

– И именно теперь я рад, что дед мой и дядя жены моей Сущенко Федор Маркович, не получил тогда еще и инсульт после обмена всех тех его десяти или двадцати 50-ти рублевых купюр, а прожил еще до своих Богом ему на Земле, отмеренных 86 лет, когда уже, как и в поистине свободной Японии, как бы и не стыдно за прожитые годы, когда тебе не стыдно за детей и внуков своих, когда ты вымолил у Господа Бога и еще, и дождался рождения и любимого правнука Александра Даниловича…

– А имя-то, какое русско-былинное!

– А отчество, какое поистине русское!

– Какие оба имени искони сказочно наши былинные!

– И внука второго Никиту Смоленского он еще, слава Богу, нашему дождался.

– И также имя, и фамилия его какие поистине исторические, и еще такие приземленные.

– И, было ведь деду Федору чему от души тогда радоваться.

– Было деду чему еще тогда и восхищаться.

– И, понятно, что он и для него забылся затем этот их и пятидесятирублёвый обмен, и этот их весь всенародный наш «перестроечный» ваучерный обман 90-х, когда свои ваучеры мы по наивности сдавали в Московскую ту «недвижимость» по-детски еще наивно полагая, что она та «недвижимость» восьмисотлетняя и московская уж наверняка никуда от нас не денется, а еще и прирастет дивидендами или каким-то процентщиками, так как на века вперед устоит пред всеми даже будущими финансовыми штормами, так как она же на то и недвижимость…

– Слово то, какое корневое, значимое недвижимость… Её то, и двинуть невозможно, так как она недвижима.

– А оказалось?

– Но та недвижимость стала их приватизированными столичными, а не нашими электростанциями и еще их нанофирмами, но не нашими имуществом и не нашими дивидендами или даже какими-то к пенсии дополнительными нашими доходами.

Глава 7.

Всё что вокруг нас – поистине космическое и такое же Вселенское?

– И еще, после моего такого длинного пролога спрашиваю я:

– Возможно ли, что всё это, что сам вижу поистине космическое и такое же Вселенское?

– Поезд и два незнакомых пассажира.

И вот всю дорогу беседуют два абсолютно независимых друг от друга собеседника.

Спрашиваю всегда себя:

– Почему же мы такие разговорчивые в пути и в поезде, и намного, и менее разговорчивые в общественном городском транспорте и даже ничего часто не говорим своим сослуживцам, и друзьям на своей работе о себе и о всех своих переживаниях?

Едучи в поезде, мы полагаем, что будет, как и на небе. Метеорит пролетит и его самого, да и след его мы больше никогда встретим, и не увидим. Так и наша поездка в этом поезде – кратковременное перемещение во Времени и перемещение в самом земном нашем Пространстве и понятно, не только из столицы Москвы до ранее уездного и провинциального Липецка, но и от одной точки буквально в другое пространственное измерение, так как здесь столица, а там до сих пор у некоторых в головушке их настоящая провинция. И здесь в нашей столице совсем отличный и особый ритм всей их столичной убыстренной жизни и одно у них восприятие действительности, и иной масштаб его, а там, в недалеком провинциальном пусть и областном Липецке всё по иному, всё иначе и вероятно разве чуточку помельче, даже сами дома и помыслы людей, но и по более качественнее, да осмелюсь об этом подумать и чуточку, уж наверняка оно там, на периферии все-таки по нравственнее. И сам воздух здешний чище, и землица эта нечерноземная менее загрязнена, да и душа человека вероятно намного и почище, да и нет такого, как здесь в переполненной народом столице, загнанного в эту длинную предлинную трубу московского Метро, которое всех, как бы нас на своём эскалаторе как по ранжиру в чем-то даже в одежде темной, и довольно практичной для частых и долгих поездных поездок, чтобы не пачкалась, как бы всех по ранжиру выравнивает, тех кто в метро ездит и всех других кто им не пользуется, всех как бы в этой толпе еще чуть-чуть утихомиривает, лишая даже естественной энергетической подпитки от дневного и еще такого летом теплого Солнечного света, лишая всех москвичей того соснового донского или Северодонецкого савинского на взгорке Довгалевском моём свежайшего воздуха с ароматом живицы, когда иду по небольшой сосновой рощице, а то и лишает там в том Метро здешнего намоленного и чем-то особым, и звенящим искони русским воздуха Задонского монастыря, где такое чувствуешь единение с землицей здешней. А, прогуливаясь там по монастырской округе, я пью святую ту водицу из не иссякающего родничка, бьющего откуда-то из здешней благодатной черноземной нашей русской землицы и не убоюсь, что там еще есть свинец, что там еще и радиоактивный, как на бряньщине йод или даже опасный для жизни нашей стронций, выбивающий из кости моей кальций, основу жизни нашей, а то и сами ядохимикаты, которыми поля в округе обработали крестьяне совсем недавно, И я не убоюсь, что там еще какие-то и другие городские поллютанты (загрязнители), даже диоксины из современных пластиков, которые так нам и нашим лёгким вредны и так опасны лично для меня, и для моих детей, и для всех наследников моих.

– А часто ли мы об этих невероятно сложных и невероятно противоречивых категориях размышляем и всуе быта нашего, и в постоянной жизненной спешке думаем ли каждодневно о них-то?

И вот, в пассажирском поезде никогда не требуют, и не требуется, по давно и не нами заведенному этикету представляться, а еще называть свою настоящую фамилию или имя, можно даже, как и мне, автору этой книги вымышленное имя-псевдоним и даже отчество, а тем более другое место жительства и не свой домашний адрес, и номер телефона, и даже должность или истинное твоё место работы не сообщать и не раскрывать соседу по купе и не требуется этого всего.

Едучи в поезде, хоть в скором или в номерном экспрессе, хоть в простом пассажирском или даже в такой теперь комфортной скоростной пригородной электричке каждый едет с ожиданием своей единственной, только лично его остановки и, закономерно полагает, что можно вот так скоротать время, сократив времечко, ожидания встречи и, даже что-либо неосторожно о себе или своих сослуживцах взболтнуть и, послушать ту чью-то независимую оценку, которую никогда в глаза твои не дадут те же твои сослуживцы. Никогда они не скажут тебе, особенно если вы начальник или даже на ступеньку их выше, а они не прочь бы её побыстрее и занять вместо вас. Именно такой угрозы в поезде нет. Нет и угрозы, что ваши все секреты и ваше это полу откровенное повествование кому-либо невзначай или по случаю передадут из членов семьи или из тех же завистливых сослуживцев, которые воспользовавшись вашей вдруг вспыхнувшей непонятно почему откровенностью, приведут вас к настоящей карьерной или даже семейной плахе или даже к тому высокому эшафоту, где все и вся превратился в тлен.

Да, и естественно в поезде Вы ведь понятно не на исповеди у своего духовника, которому надо всё и без утайки открыть, и естественно о себе всё ему как на духу сразу же и рассказать…

И еще, не факт, что он ваш духовник давно не в том их бериевском КГБ или, как тогда не в той изощренной еще царской охранке, а может и в сегодняшнем, оснащенном суперкомпьютерами ФСБ… Изначальная природная и государственная суть то их всех спецслужб по времени нисколько не изменилась и не меняется даже с годами, да и задачи у них те же самые – они у них государственные.

И удивительно, как бы их сегодня не называли, как бы их сегодня не осовременивали, как бы их не приравнивали в США пусть к ФБР и наше современное ФСБ, суть-то их работы самих специальных, тех государственных, нужных нам всем служб с душами нашими никогда и нисколько в принципе не видоизменяется. И, как были они талантливыми, так они ими и остались, да и учат пять лет в секретных тех институтах и закрытых для простого глаза академиях не абы то, как и даже не кое-чему, а чтобы в душу твою могли они заглянуть чуть ли не с самим электронным микроскопом. А сегодня это им, даже не будучи духовниками твоими так легко. Стоит только им взять твой сотовый телефон и всё о тебе станет им сразу же известно.

И они, те специальные службы смогут и легко, и точно, да и вовремя по-настоящему оценят этот твой труд «Черный квадрат» Казимира Малевича и его истинную цену и даже первый ли он или даже четвертый ли он, о котором мы сегодня так долго говорим и с которого мы, как бы весь сегодняшний разговор с читателем, как бы исподволь и начали…

И, садясь в поезд, Вы заранее понимаете, что с Вас и нас всех, следующих с Вами пассажиров, как бы и сняты все взаимные обязательства, что так важно и, что Вас слегка даже при этом расслабляет, и снимает ту первичную всегдашнюю тревожность, и пред насторожённость нашу при разговоре, и общении с другим человеком, а тем более еще и первым встречным или вот этим незнакомцем, которого может быть в другой раз в своей жизни и не встретить больше уж никогда.