Сыщики 45-го

– Но обещают подвезти? – поддержал шутку Алексей.

– Нет, обещают догнать и еще пообещать, – усмехнулся Конышев. – Здесь ничего не меняется, Алексей Макарович. Денег нет у страны на всякие вздорные мелочи, вроде бытовых удобств.

Что правда, то правда. В Советском Союзе ждали новой войны – с агрессивными акулами западного империализма. Экономика оставалась милитаризованной. Промышленность народного потребления фактически отсутствовала – и вся страна существовала в примитивных бытовых условиях.

Книжному шкафу, приютившемуся в углу, было в обед сто лет. Вместо книг он был завален бумагами (возникало опасение, что все это рано или поздно придется просмотреть). На шкафу стояли две фотографии в траурных рамочках и пара стопок с водкой, прикрытых хлебными корками. Капитану Вестовому было не больше, чем Алексею. У него были умные глаза и цинично сжатые губы. Ни то, ни другое не уберегло его от бандитской пули. У сержанта Санько – улыбчивая физиономия. Глаза смотрели весело, казалось, он сейчас подмигнет.

– Не комментирую, – проворчал Конышев. – Вы уже, наверное, в курсе.

– Да, поставлен в известность, – скупо отозвался Алексей. – Где народ?

– Люди на заданиях. Куртымов, Гундарь и Петров работают по банде, которую мы никак не можем обезвредить. Вишневский убыл в общежитие льнозавода – поступил сигнал о правонарушении. Чумаков общается с информатором. Дьяченко… – старший лейтенант задумался и пожал плечами, – где-то был…

И снова взялся жевать мундштук.

– Где стол Санько?

– Там, – Конышев кивнул в дальний угол. Потом задумчиво посмотрел, как новоприбывший осваивается на новом рабочем месте, почесал плешивую макушку. – То есть от личного кабинета вы отказываетесь?

– Да. Буду здесь сидеть и всех контролировать, а то сдается мне, с дисциплиной в вашем войске не все ладно.

– Согласен, – улыбнулся Конышев, – самое время подкрутить гайки. Зря вы так, товарищ капитан, – вздохнул он, – люди пашут, не зная выходных, забывают, как дом выглядит. Не всегда нам счастье улыбается, но ведь и противник силен… Вы не переживайте, скоро они все придут, они всегда приходят.

– Спасибо, утешили. Ладно, Петр Антонович, соберите мне материалы по банде, устроившей разгул в «Аркадии», и по всем остальным ее налетам. Хоть что-то у вас есть?

– А как же без этого, – проворчал Конышев, выбираясь из-за стола. Он кряхтел и заметно прихрамывал. – Все оформлено, есть заключения баллистов и медиков, опрошены свидетели… ну, если их можно назвать свидетелями… – Он открыл шкаф, стал доставать верхние папки. – Мы сутками работали по этим делам, а все без толку. Вроде одна банда, а такой широкий диапазон возможностей… Мы взять в толк не можем – откуда они берут информацию? Ведь нужно получить исчерпывающие сведения, все спланировать, а потом исполнить, да так, чтобы никакая случайность не подвела… Пашка Чумаков недавно шутил: мол, они что, в шапках-невидимках орудуют? А почему нам не выдают? Все здесь, товарищ капитан… – Он обнял стопку папок и потащил их на облюбованный Черкасовым стол.

– У вас больная нога?

– А разве не видно? – хмыкнул Конышев. – 44-й год. Допартизанился, так сказать. По лесу от карателей уходили, саданулся костью щиколотки о пенек – аж в баранку согнулся. Все, кричу, товарищи, меня не ждите. И лежу с «МР‐40» за этим пеньком, с жизнью прощаюсь, гадаю, как бы побольше супостатов с собой на тот свет забрать. Они прут, я по ним стреляю, от боли с ума схожу… Нашим стыдно стало, вернулись и давай эту нечисть свинцом поливать. Отогнали, их немного было. Двоих тогда потеряли, зато меня зачем-то спасли… До базы доволокли, вроде поправился, вот только кость неправильно срослась…

– Сколько вам лет, Антонович? Сорок девять, пятьдесят?

– А что? – насторожился оперативник. – Сколько есть, все мои. Полвека уже, на пенсию рано. Не жалуюсь, товарищ капитан. Молодость уже знает, а старость еще может, как говорится. Я же не танцы преподаю. А бегаю так, что молодых со свистом обгоняю… – Конышев вернулся к своему столу, выбил папиросу из пачки «Герцеговины» и снова закурил.

– Не мешают папиросы бегу? – поинтересовался Алексей. – Вы курите, как паровоз, даже больше, чем я. А эти папиросы не такие уж дешевые. В наше время на продукты денег не хватает…

– Так это и есть продукт, – удивился Конышев и засмеялся. – Загрузился никотином – и есть не хочется…

Мурлыча под нос «Раз пошли на дело, выпить захотелось», в помещение вошел вихрастый парень лет двадцати пяти, меньше всего похожий на оперативника. Он бы гармонично смотрелся в воровской малине или на шулерской игре.

– Привет, Антоныч, – небрежно бросил он. – Как жизнь немолодая? О, и вам доброго денечка, товарищ, – не растерялся паренек, обнаружив в комнате постороннего. Впрочем, подобрался, вынул руки из карманов и физиономию сделал не такую развязную. – Вы к нам по делу или погреться?

– Младший лейтенант Павел Чумаков, – представил товарища Конышев. – Вот признайтесь, товарищ капитан, видно по этому оболтусу, что он служил в контрразведке Балтийского флота и даже имеет пару правительственных наград?

– А это смотря как служил и за что награды, – улыбнулся Алексей, протягивая руку. – Черкасов Алексей, прибыл на место выбывшего Вестового.

Чумаков охотно ее пожал и задумался.

– Ага, – намотал он на ус. – Теперь донесения от своих стукачей я должен передавать вам, а не ему? – кивнул он на Конышева.

– Примерно так, – допустил Алексей, – если в них есть ценность.

– Да что в них ценного? – отмахнулся Чумаков. – Мелют чушь, которую и не проверишь, лишь бы я верил да пореже вспоминал их грехи… – Он глянул через плечо на Конышева, хохотнул. – Эй, кто тут временные, слазь, кончилось ваше время… – и отправился к своему столу, напевая под нос: «Там сидела Мурка в кожаной тужурке…» – Письменно оформлю, товарищ капитан, не возражаете? С байданщиком одним на вокзале перетер. Сорока на хвосте принесла: блатные намерены направить в наш город целую комиссию для выяснения обстоятельств пропажи общака и гибели трех уважаемых воров в законе. Блатной мир глубоко возмущен этим безобразным инцидентом в провинциальном Уварове.

– Пусть приезжают, – пожал плечами Алексей. – Главное, чтобы к нам не забыли зайти командировку отметить. Создадим с ними «межведомственную» группу, глядишь, веселее пойдет. Пиши, Павел, свой донос, только недолго.

– Кстати, насчет Мурки в кожаной тужурке, – встрепенулся Конышев. – Я еще молодым был, во Владимире работал. Не поверите, у нас женщина в оперативке была – Мария Климова. Толковая сотрудница, несколько раз внедрялась в бандитские группировки под другим, конечно, именем. Фартовая была. Мужики ржали, до того ее довели, что замуж вышла за первого встречного и сменила фамилию. Потом только поняли, что ее фамилия талисманом была, от пуль охраняла. Убили ее во время рейда – сунулась вперед мужиков, когда банду Талого брали, и получила всю порцию свинца, что мужикам предназначалась…

– Ты уже рассказывал эту историю, – оторвался от писанины Чумаков.

– Не всем, – назидательно сказал Конышев и посмотрел на Черкасова.

– Признайся, Антоныч, у тебя с ней было? – оскалился Чумаков.

– Да ну тебя, болтун несчастный, – озлобился Конышев. – Как тебя земля-то носит – не язык, а помело.

– Да, мой язык о многом может рассказать, – оскалился Чумаков и смутился, перехватив строгий взгляд начальства. – Все, заканчиваю, товарищ капитан. Мой Карась – фигура не центровая, трусоватый, боится, что пошьют ему клифт полосатый за домушничество – у меня все доказательства его преступной деятельности. Поэтому говорит все, что знает, вот только беда – знает он немного… И кто придумал эти запятые, – рассердился оперативник, – ну, не умею я их расставлять и никогда не научусь. Извиняйте, товарищ капитан, беда со знаками препинания. Признайся, Антоныч, как ты ухитряешься писать грамотно?

– Не знаю, – пожал плечами Конышев. – Автоматическая грамотность, рука сама ведет.

– Ага, рассказывай сказки, – проворчал Чумаков, выводя размашистую подпись перьевой ручкой. – Учительствовал много лет, все правила наизусть вызубрил… Держите, товарищ капитан. – Чумаков протянул изобилующий кляксами лист.

– Ужас, – покачал головой Алексей, – ты не в шифровальном отделе работал на Балтфлоте? Ладно, оставляй, разберусь с твоими рунами.

В комнату вошел еще один работник – в сером пиджаке поверх свитера, в выцветших армейских брюках. Он выглядел болезненно и как-то бесцветно. Буркнул что-то приветственное, положил на свой стол папку с бумагами и – запоздало обнаружил постороннего. Глухо кашлянул в кулак, потом помялся, подошел. Чувствительный нос Черкасова уловил запашок. Но глаза работника смотрели в одну точку, въедливо.

Алексей поднялся, протянул руку. Рукопожатие у сотрудника было сильным, но не сказать, что очень уверенным.

– Я правильно понял? – с натугой проговорил он.

– Думаю, да, – кивнул Алексей. – Капитан Черкасов, будем работать вместе.

– Старший лейтенант Дьяченко. Олег Дьяченко…

Он помялся и отправился за свой стол в противоположном конце зала. Сел и снова стал бросать подозрительные взгляды на нового человека. Этот парень не был добряком и имел проблемы со здоровьем – круги под глазами говорили не только о недосыпе.

– Товарища капитана прислали из Москвы, будет руководить отделом, – на всякий случай пояснил Конышев.

– Я уже понял, – скрипнул Дьяченко. – Тогда это вам на рассмотрение, товарищ капитан, – он толкнул лежащую на столе папку. – На Железнодорожном околотке сегодня ночью была попытка взлома. Там сейф. Грабители не знали, что он пустой. Выставили оконную раму, проникли внутрь, вскрыли железный ящик и стали лить горькие слезы. Прибежал сторож, грохнул им по задницам дробью – те кубарем в окно и поминай как звали. Сторож был снайпером на 1-м Белорусском, пока миной полноги не отхватило. Лиц нападавших не увидел, по манерам и репликам вроде бы блатные… Как утомили уже эти блатные, – скрипнул зубами Дьяченко. – В натуре бесят, везде они, скоро на шею сядут…

– Вязанием займись, – покосился на него Конышев. – Успокаивает.

Прыснул Чумаков.

– То есть все разрешилось благополучно? – предположил Алексей. – За исключением того, что преступники не пойманы?

– Ну, примерно, – пожал плечами Дьяченко. – Сторож уверяет, что у каждого в заднице теперь горсть дроби. Своими силами не выковыряют – придется обращаться к медикам. Я обзвонил больницы и медпункты, дал соответствующие указания. Будем ждать… На околотке ставят новое окно, подумывают, не завесить ли его решеткой.

– Все хотят добра, – вздохнул Конышев. – Так что пусть присматривают за своим добром. А чего угрюмый такой, Олежка? Снова с Евгенией своей поцапался? Заметь, она права: ты когда на себя в последний раз в зеркало смотрел? Подарки там дарил, от выпивки отказывался?

– Антоныч, давай без нотаций, – поморщился Дьяченко. – Уж как-нибудь разберусь со своей жизнью… Можно подумать, я от нее много требую…

«Не стоит много требовать от женщин, – подумал Алексей, – надо брать, что дают».

– Товарищ капитан, – сказал Дьяченко, – я могу, конечно, и ошибаться… Но вот смотрю я на вас и не могу отделаться от мысли, что мы с вами уже встречались…

– Плохая память, Олег, – улыбнулся Алексей. – В одной школе учились, самогонку втихушку от родителей пили, с пацанами из Нахаловки дрались. Из-за Катьки Селезневой однажды схлестнулись, помнишь? Она нам обоим понравилась, а потом разонравилась. Ты после школы в ремеслуху подался, а я в столичный регион решил съездить. Больше не виделись…

– Вот черт… – выдохнул Дьяченко. – А ведь верно, ты – Леха Черкасов, – он недоверчиво покрутил шеей. – А я сижу и гадаю, почему мне твоя физиономия такая знакомая… Прошу прощения, – он косо усмехнулся. – Вы теперь не Леха, а товарищ капитан, большой начальник и обращаться к вам следует на «вы» и шепотом…

– Еще разберемся, как ко мне обращаться, – пообещал Черкасов. – Время и жизнь покажут.

– Не понял, – моргнул Чумаков. – Так вы из местных, товарищ капитан? Ну, что ж, это скорее плюс, чем минус.

– Да без разницы, – подал голос Конышев. – Сколько вам сейчас – 34, 35? То есть вы лет шестнадцать тут не были. Дома, конечно, те же, только народ на девяносто процентов другой, понаехали тут…

– Я тоже не из местных, – бодро возвестил осанистый молодой человек, вторгаясь в помещение. Он выглядел, как из другого мира – опрятен, хорошо одет, с лучащимися глазами и щеточкой черных усов под носом. – Виноват, подслушивал. Лейтенант Станислав Вишневский, – представился он, принимая на пару секунд подобие стойки «смирно». – Из Питера я…

– Откуда? – нахмурился Алексей.

– Виноват, из Ленинграда, – Вишневский смущенно кашлянул, – просто раньше этот город назывался Санкт-Петербург, потом Петроград…

– Выражайся правильно, Стас. – Алексей протянул руку. – Почему глаза блестят? Где был?

– В общежитии льнозавода. Там у нас одни бабы живут…

– Пустили козла в огород, – подметил Дьяченко.

– Но дело не в этом, – отмахнулся Вишневский. – Мы предполагали, что там не чисто. В общем, одна из тамошних завистниц – она учетчицей работает на участке готовой продукции, страшна, как американская атомная бомба – сдала всю компанию с потрохами. По соседству с общежитием, где раньше кафе «Калинка» было, бордель работал, представляете? Несколько тружениц завода трудились там по ночам – сверхурочно, так сказать, а потом на основной работе как сонные мухи ходили. Всю контору главбух держала – «мамкой» у них была. Отдел БХСС их вскрыл – вроде и не хищения, хотя как сказать… Прибрали трех баб на самом интересном месте – сейчас сидят в участке, плачут, жалуются, что жизнь заставила, что они в душе нормальные советские женщины. И ведь долго заведение продержалось – туда и офицеры похаживали, и командированные, и всякая блатная шваль. Место, где все равны, – как на кладбище. У нас под носом дом терпимости работал, а мы и не знали… Парни в участке теперь сидят и репы чешут: что делать с этими шлюхами? У них же дети, родители, положительные характеристики и даже грамоты…

– Фу, как грубо – шлюхи, – скривился Конышев. – У нас богатый русский язык: блудницы, развратницы, потаскухи, распутницы…

– А можно поэтично – мессалины… – с толикой мечтательности вымолвил Чумаков, а когда все удивленно на него уставились, пояснил: – Реальная историческая личность, супружница римского императора Клавдия. Баба как баба, только пунктик у нее был – ни одного мужика не пропускала. Замучила всех. А муж – импотент, как водится. Да, это оскорбительно и постыдно, – спохватился Чумаков, – такой Рим опозорила…

– Насколько я помню, в Советском Союзе проституции нет, – усмехнулся Черкасов, – поскольку в обществе трудящихся отсутствуют причины и предпосылки для подобных уродливых явлений.

– Тогда пусть отпускают, – развеселился Вишневский. – Только адреса надо взять. Пропесочить на собрании коллектива, сделать внушение по профсоюзной и комсомольской линии, вывесить на доску позора – и пусть добросовестным трудом искупают свою вину… А вот с «мамкой» надо разбираться – как-никак эксплуатация женского труда…

– Развеселились вы что-то, – нахмурился Алексей, и все присутствующие тут же стерли улыбки. – Подпольным борделем и взломом сейфа в околотке будем заниматься в свободное от службы время. Все понимают, что сейчас главное? И меня перевели сюда не просто так, чтобы заполнить пустое место, а дабы выявить и обезвредить преступную группу, совершающую резонансные деяния, – он покосился на шкаф, где стояли фото и рюмки с испаряющимся содержимым. Присутствующие проследили за его взглядом и стали мрачнеть.

– Я знаком с ситуацией в общих чертах, – продолжал Алексей. – Пока мы имеем четыре эпизода, и я согласен, что это действует одна группа. Бандиты владеют информацией, жестоки, решительны, умны и хладнокровны. Имеется обоснованное подозрение, что это не блатные.

– Это ни в коем случае не блатные, – покачал головой Чумаков. – Видна выучка. Я знаю, о чем говорю, товарищ капитан. То, как они действуют, это… – Он замялся, не зная, как закончить.

– Почерк опытных диверсантов… – закряхтел Конышев. – Сбор информации – а у них определенно есть свои источники в государственных структурах – планирование, осуществление…

– Так работали диверсанты в войну, – закончил Чумаков. – И наши, и в абвере… Война, слава богу, закончилась, но немцы перед уходом внедрили повсюду своих агентов для ведения подрывной работы. У многих имелись прикрытия, легенды, убедительные биографии и безупречные документы. Немцы рассчитывали вернуться. Этого не случилось. Но внедренные враги остались. Им приходится жить, притворяться законопослушными советскими гражданами. Теперь у них одна цель – нагадить советской власти…

– Согласен, Павел, – кивнул Алексей. – Но цели могут быть и другими. Войну они проиграли, для них все кончено, и опытные специалисты вряд ли скатятся до банального мщения. Понимают, что рано или поздно их поймают.

– Другие соображения? – спросил Конышев.

Алексей пожал плечами:

– У нашей страны, помимо побежденного рейха, множество других врагов. Их называют, в том числе, «западными демократиями»…

– Почему не допустить банальную жажду обогащения? – спросил Дьяченко. – Отъем воровского общака, налет на хранилище Госбанка – почему нет? Нападение на дом Ивана Гавриловича тоже вписывается в картину – он мог о чем-то проведать. А в последние дни он выглядел задумчивым…

– В картину не вписывается налет на ресторан «Аркадия», – возразил Алексей. – Разве кассу ресторана потрошили? Разве мертвых в зале обчищали? Если и так, много с них возьмешь – по сравнению с тем же банковским хранилищем?

– Да, это так, – согласился Дьяченко.

– С выводами повременим. Предлагаю все восстановить и обобщить. Что мы имеем, с кем мы столкнулись. Все заново, поэтапно, не жалея рабочего времени. Сразу хочу сообщить – субординации можно не придерживаться. Коллегиальные решения – приветствую. Самодурством не страдаю – если не прав, всегда есть шанс мне это доказать. Но требую дисциплины, исполнительности и повышенной работоспособности. Буду спрашивать по полной. Уважаю ваше героическое прошлое, но должен предупредить, что будущее ожидается не менее героическим. Каверзные вопросы? Если нет, давайте начнем.

Они говорили по очереди, иногда начинали хором, тогда приходилось останавливать и давать слово кому-то одному.

12 мая, незадолго до закрытия отделения Госбанка, на привокзальной площади учреждение подверглось налету. Посетителей уже не было, момент подгадали удачный. Возможно, грабители и были последними посетителями, резко превратившимися в налетчиков. Входную дверь заперли изнутри, застрелили двух работников (включая женщину – мать-одиночку, воспитывающую двоих несовершеннолетних детей), двух охранников и еще одного у подземного хранилища – после того, как он им открыл. Никто не слышал выстрелов. Есть подозрение, что налетчики использовали серийные отечественные глушители БраМит, сконструированные братьями Митиными. Людям стреляли в головы, чтобы наверняка. Никаких следов, отпечатков пальцев налетчики не оставили.

Из хранилища похищено порядка 80 тысяч рублей и энное количество облигаций – все, что было на тот день. С улицы казалось, что отделение закрыто, свет не горел. Мимо проходили патрульные, и ничто не привлекло их внимание. Место людное, рядом вокзал. Ушли преступники через заднюю дверь: спокойно открыли, потом закрыли ключом, изъятым у охранника. Во дворах их могла поджидать машина, но опросы жильцов близлежащих домов ничего не выявили.

Тревога прошла только к ночи, когда сотрудники не вернулись домой. Взломали дверь и обнаружили страшную картину – четыре трупа, все залито кровью, хранилище нараспашку, у решетки еще одно тело с ужасом в мертвых глазах… Милиция работала четыре дня не покладая рук, но все впустую. Отделение закрылось по расписанию – значит, налетчики явились к закрытию, при этом не факт, что ввалились толпой…

– Они могли иметь договоренность с кем-то из находившихся внутри, – подметил Алексей, – то есть у них имелся сообщник, которого во время налета они застрелили.

– Всех проверили, – проворчал Дьяченко. – У этих людей не было преступного прошлого. Но могло появиться, эту версию мы тоже рассматривали.

– Чертова загадка, – подал голос Вишневский. – Невидимки работали. Или сотрудники сами вскрыли хранилище, припрятали деньги, потом вернулись и поубивали друг друга.

Второе громкое дело – 17 мая. Вечером поступил сигнал от бдительных граждан – из дома 10 по Банному переулку доносились стоны и звуки, похожие на выстрелы. Снова применяли глушители, которые хоть и гасят звуки, но не до конца. Сначала отправили участкового уполномоченного. Тот походил вдоль ограды частного дома, заглянул внутрь. Возможно, так и ушел бы ни с чем, не заметь открытую дверь и торчащие ноги. Работник оказался храбрым, с револьвером бросился в дом. Но сразу вышел, и его тут же стошнило. Потом он побежал за подмогой.

Взорам прибывших оперативников предстало очередное месиво. Труп на крыльце, труп в сенях – при них револьверы, но оружием они не воспользовались. В комнате пятеро, плюс одна женщина (сожительница хозяина дома). Мужчины возрастом старше среднего, по-своему солидные и представительные, чему свидетельством – обилие татуировок. Народ бывалый и опытный, а вот попались. Соседи слышали шум, но ничего не видели. Ну, или почти ничего – испуганная соседка уверяла, что на крыльцо, выхватывая пистолет, вылетел мужик в кепке, но сразу упал – пуля снесла полголовы. Стреляли ему в затылок, из дома!

Изумленные оперативники облазили весь дом и обнаружили подземный лаз из подпола. Он выводил в заброшенный сарай на краю оврага. Из чего сделали вывод, что это либо староверы, либо воровская хаза. Верным оказалось последнее. Подобные хазы зачастую оснащались лазами на случай внезапной облавы. Отсюда получалось, что налетчики пришли именно по этому лазу! Тем же способом и убрались. Их информированность поражала. Ни одного налетчика вживую соседи не видели. Позднее подключили внештатных агентов и выяснили: имел место воровской сходняк, прибыли уважаемые люди из Пскова, из Витебска, распределяли средства воровского общака. Хата не паленая, хозяин официально трудился сторожем, с блатными не знался. Атака была внезапной – только и успели по первой выпить да икоркой закусить. Уничтожили всех – сначала воров, потом их охрану – то есть шли по дому в обратном порядке…

– Выжившие паханы дотумкали, что это не мы, и впали в ступор, – усмехнулся Дьяченко. – Могу представить, какая у них пошла шпиономания. Это ведь, с их точки зрения, полнейший беспредел.

– Милиции предъявы не выкатывали, что плохо работаете? – улыбнулся Алексей. – А ведь на самом деле плохо, ребята. Ну, ладно, налетчиков прошляпили. Но воровскую-то сходку такого масштаба! И это, имея армию секретных доносителей…

Опера отворачивались и вздыхали.

– Так это самое, товарищ капитан… Алексей… – сделал попытку оправдаться Вишневский. – Во-первых, никакая не армия, а так – двое-трое, из тех, что на компромате. Во-вторых, мы же по банку работали – нас и Черепанов накрутил, и товарищ Нестеренко – лично первый секретарь райкома. Сутками землю рыли, искали хоть какую-то зацепку, без сна вообще. А тут паханы с общаком…

– Подобные мероприятия воры умеют держать в секрете, – добавил Конышев, – даже чекистам есть, чему поучиться…

– Значит, плохо засекретили, раз банда оказалась в курсе, – поморщился Алексей. – Да уж, эффектно они зашли с бубен… Что дальше?

А дальше, пару суток спустя, был ресторан «Аркадия» – рядом с отделом, через улицу и наискосок! То есть прямой вызов радетелям законности! Комиссия приезжала на бывший химзавод – несколько ученых голов, причем пара из этих голов, по уверению очевидцев, разговаривала по-немецки! При сем присутствовал переводчик. Пара других голов изъяснялась по-русски и имела отношение к некоему столичному институту. Это все, что знает милиция. Все остальное засекретило МГБ и явственно намекнуло, чтобы не лезли. Членов комиссии поселили в гостинице «Заря Смоленщины» и только раз свозили на завод. Потом был роковой ужин в «Аркадии», откуда офицеры госбезопасности заблаговременно удалили посторонних. То есть ресторан был закрыт на «спецобслуживание».

Банда ворвалась с заднего хода, заперли на кухне поваров и пару оказавшихся там официантов (иначе жертв было бы больше) и учинила в зале кровавую бойню. Опять стреляли с глушителями – иначе на этот грохот примчался бы весь отдел милиции! А так никто не слышал, занавески задернуты, по окнам огонь не вели. Волновались только повара. Когда в ресторане стало тихо, они выбили дверь, кинулись в зал, потом с воплями выбежали на улицу… Преступники – меткие стрелки, сначала поразили офицеров, имевших оружие, потом методично отстреливали гражданских и работников заведения. Убито одиннадцать человек, причем зверски – раненых добивали выстрелами в голову, не щадили молодых женщин. Тела не обыскивали – у жертв сохранились часы, деньги. Ушли преступники через черный ход, видимо, просачивались по одному, а там – тополя, сараи, прохожих мало…