Воля богов! Повесть о Троянской войне

– Да нет же! Другая Персефона: дочь Зевса и Деметры, жена Аида.

– Жена Аида?!

От одного имени грозного властелина царства мёртвых Тезей даже протрезвел. Он отхлебнул огромный глоток, встряхнул головой, глаза его вспыхнули.

– Да! – воскликнул он. – Я в деле!

Гробовая тишина царила у причала, к которому приставала лодка Харона, перевозившая покойников в царство мёртвых. Очередь на перевоз была длинная, но никто не толкался, не пытался пролезть вперёд, не размахивал удостоверениями и не качал права. Никто в этой очереди никуда не спешил. Таков был порядок, соблюдавшийся век от века. Но в этот день древний обычай был нарушен. Двое героев, шумя и раскидывая покойников, протолкались к лодке и вскочили в неё, Тезей пихнул перевозчика Харона к вёслам и закричал:

– Быстро гони на тот берег!

– Как это «гони», – пробормотал Харон, – туда ж только мёртвым можно. Есть у вас свидетельство о смерти или хотя бы пропуск какой?

Тезей приставил к его груди меч:

– Вот тебе моё свидетельство, мандат и пропуск!

– Но по инструкции…

– Сейчас башку тебе отрежу, вот и вся, на хрен, инструкция!

– Но зачем вам туда? Там же пути назад нету, там ужасы, чудовища…

– Ха! Напугал Тезея Минотавром! Делай, что говорят, папаша, а о самих себе мы уж без тебя позаботимся!

Перетрусивший Харон не решился больше ничего возразить и поспешно погрёб к другому берегу.

У входа в царство мёртвых на троне сидел Аид. Вид его был, как обычно, мрачен. Лежавший у его ног Цербер зарычал было на непрошеных посетителей, но, встретившись глазами с пылающим взглядом Тезея, испуганно заскулил, поджал хвост и заполз под трон.

– Короче, Аид! – без предисловий и не дожидаясь, когда к нему обратятся, заговорил Тезей. – Это Пирифой – между прочим, герой, а жены у него нет, а у тебя есть. Ввиду этой вопиющей несправедливости убери свою шавку и отдавай нам Персефону, а мы тогда никого тут не покалечим.

Аид выслушал дерзкую речь спокойно и таким же мрачным, как обычно, тоном сказал:

– Вы присаживайтесь, молодые люди. Обсудим ваше предложение.

Обескураженные таким хладнокровием герои послушно опустились на возникшие позади них каменные кресла. Щёлкнули цепи, и они оказались напрочь прикованы к своим местам.

– Ты что, совсем озверел, хрен ушастый! – взвыл Тезей, пытаясь вырваться из нерушимых оков.

– Посидите, молодые люди, и подумайте над своим поведением, – спокойно и, как всегда, мрачно сказал Аид. – Времени вам даю на это много. Вечность.

Тезей опять что-то завопил, но экран ясновизора погас, и голос Тезея заглох, не прозвучав.

– Двое придурков, – подытожил увиденное Зевс.

– А всё почему? – с жаром заговорил бог войны Арес. – Звереют герои от безделья. Война нужна. Без неё богам скоро от героев житья совсем не станет.

– Знаешь, Арес, – недовольно проворчал в ответ Зевс, – если вдруг когда-нибудь меня заинтересует твоё мнение, то, не сомневайся, я его у тебя спрошу.

Сказав это, он встал и пошёл прочь. Остальные боги последовали за ним.

Подвиги Геракла

Никогда ещё небо над Элладой не было так ясно, никогда ещё солнце не светило над Олимпом так ярко и весело. Никогда ещё не было так светло и радостно на душе у громовержца Зевса. К нему в гости пришёл его любимый сын.

– Здравствуй, Геракл! Здравствуй, сынок мой дорогой! – сказал громовержец, сходя с трона навстречу славному богатырю и величайшему полубогу. – Как же давно я тебя не видел, как же ты вырос и возмужал за это время!

– Здравствуй, батя! А вот ты-то совсем не меняешься!

Геракл так крепко обнял отца, что захрустели кости. Любой другой помер бы от такого приветствия, да и Зевс с трудом перенёс могучие объятия сына, но и виду не показал, что ему больно. Солнце над Элладой светило так же ярко.

Никто не скажет точно, почему из великого множества своих детей Зевс особенно любил именно этого – огромного и нескладного, не блещущего умом, но простодушного и прямолинейного. Возможно, потому что его мать, Алкмену, он любил больше всех других смертных женщин – трое суток подряд. А может быть, простодушие и наивность сына были именно тем, чего не хватало Зевсу в атмосфере цинизма, расчётливости и подхалимства. И многое такое, за что любой другой понёс бы жестокую кару, сходило Гераклу с рук.

– Ну давай, сынок, рассказывай, как твоё житьё-бытьё. Где был, что видел, чем занимаешься. Я слышал, твоя служба у Эврисфея закончилась, ты совершил все положенные подвиги?

– Подвиги-то я совершил, – махнул рукой Геракл, – да толку-то мало. Борешься всё, борешься, а несправедливости в мире всё не убывает и не убывает.

– Как же это ещё несправедливость в мире остаётся, если такой герой взялся с ней бороться? – улыбнулся Зевс.

– Ты не поверишь, батя: остаётся! – с жаром ответил Геракл, не расслышав иронии в словах отца. – Вот иду я недавно на край света за золотыми яблоками и вижу вдруг мужика, к горе цепью прикованного. «Кто ты, – спрашиваю, – и за что же это тебя так покарали?» – «Я, – отвечает, – Прометей, а приковали меня по воле Зевса за то, что я людям помогал». Ну, я сперва хотел его дубиной по башке трахнуть за такие слова: что ж это он такое наговаривает, что Зевс людям помогать не велит, а потом вижу: глаза-то у него честные, то есть кто-то ему, значит, клевету на тебя сказал, а он и поверил. Стал я, значит, цепи рвать, а они крепкие оказались, минут десять провозиться пришлось, а тут вдруг твой орёл прилетает, «Воля Зевса! – кричит. – Воля Зевса!» Вот, значит, кто, думаю, про тебя напраслину распускает! И зачем ты вообще себе орла в дом взял? Помоечная же птица – тот же стервятник. Ты б уж лучше попугая завёл – он красивый. А этот стервец Прометею всю печень испортил. Это куда годится?! Печень же самый жизненный орган! Ну, я его из лука подстрелил – будет знать теперь!

Далёкая Австралия содрогнулась землетрясением, мощное цунами смыло несколько островов в Тихом океане. Но небо над Элладой оставалось светлым и безоблачным.

– Да, мне, пожалуй, этот орёл и самому надоел, – дружелюбно сказал Зевс. – А Прометея ты, значит, освободил?

– Конечно освободил, папа. Разве ж может такое быть, чтоб за помощь людям на цепь сажали?!

– Ну, Прометей ослушался воли богов и за это был наказан. Нельзя же волю богов нарушать.

– Что ты, папа! – с жаром ответил Геракл. – Разве боги кому запрещают помогать людям? Людям помогать надо обязательно, а если боги против этого возражать будут, то гнать надо таких богов!

Где-то на краю света земля вновь содрогнулась, Азия отделилась от Америки, и образовался Берингов пролив. Над Элладой по-прежнему светило солнце.

– Да, сынок, боги порой бывают неправы. Мы ещё очень антропоморфны, сынок.

Геракл озадаченно почесал в затылке своей огромной дубиной. Непонятное слово немного смутило героя, но он не стал слишком глубоко над ним задумываться и продолжил:

– Так вот, решил, значит, Эврисфей провести в Микенах выставку собак. И не хватало ему только собаки породы цербер. А такая, ты знаешь, только одна – у Аида. Ну, я и говорю: «Зачем тебе цербер-то? Собака страшенная же, ей только детей пугать. Болонка или пудель – другое дело», а он: «Нет, хочу цербера!» Ну ладно, пришёл я в царство мёртвых, а там на всех покойников одна лодочка. Надо б всё-таки нормальную переправу построить, а то очередь, вместимости у лодки никакой, а перевозчик старый и от работы уже совсем надорвавшийся: я как к нему в лодку сел, так он сразу в истерику: «Нет! – кричит. – Опять!». – А что опять? Я к нему в первый раз пришёл. «Едь, – говорю ему вежливо, – папаша. Что орёшь? Я ж тебе ещё ничего не сломал». Ну, приплываем мы к Аиду. «Одолжи, – говорю, – папаша, пёсика. Очень надо». А он вежливый такой, сразу видно, что бог культурный, – присесть предложил, а я ему: «Некогда, – говорю, – рассиживаться. В Микены возвращаться надо». Он с кресла своего встать хотел, но я его обратно усадил, чтоб он не трудился. «Сиди, – говорю, – дедушка, я собачку и сам отвяжу». Ну, взял я того цербера за шкирку и обратно пошёл. Гляжу, а там… кто б ты думал? Тезей сидит, к стулу привязанный. Я удивился, Тезей же не умер. «Как это тебя угораздило?» – спрашиваю. А он мне: «Это меня Аид к стулу приковал за то, что я другу помочь хотел». Представляешь, папа? Я-то этого Аида за приличного держал. А он, оказывается, беспредельщик: живых людей на цепь сажает!

– Понимаешь, сынок, Тезей хотел у Аида законную супругу увести. Разве так можно?

– Может, и нельзя! – с жаром ответил Геракл. – Только ведь и с ним же так поступали. Он ведь знаешь как Ариадну любил! Она ему из лабиринта выйти помогла, когда он воевал с Минотавром. А Дионис её себе забрал в жёны. И что получается: богу всё можно, а человеку ничего нельзя? Это разве по-людски? Разве по-божески? У человека тоже права быть должны!

Извержение вулкана Санторин разрушило остров Тира в Эгейском море, Атлантида затонула, накрытая огромной волной. Солнце над Олимпом светило так же ярко.

– Конечно, сынок, – ласково сказал Зевс, – даже у человека должны быть права.

– Ну вот, – продолжил Геракл, – освободил я, значит, Тезея3, привожу цербера к Эврисфею, а он как заорёт. Аж на дерево залез. «Убери это чудовище!» – кричит. Вот ведь смешной! Сам же просил цербера привести, а я-то его предупреждал, что собака эта совсем не симпатичная. А он мне: «Чтоб духу твоего здесь не было, идиот! Не нужны мне больше никакие подвиги! Ты уволен!» Дёрганый такой. Мог ведь спокойно сказать, что орать-то – так же можно голос сорвать, да и нервы жалко. Отвёл я цербера обратно к Аиду, а на обратном пути сюда завернул – тебя повидать. Я теперь человек свободный и безработный, куда хочу, туда и иду.

– А ты, сынок, оставайся на Олимпе, – предложил Зевс. – Я тебя богом сделаю. Афина рекомендацию напишет, я одобрю, общее собрание возражать не станет.

– Нет, батя, скучно у вас. На арфе я плохо играю – учителя музыки в детстве зашиб по неосторожности – они все хилые такие, эти музыканты, а потом времени упражняться не было, так что без опыта опозорюсь. От нектара у меня изжога, характер не божественный: если что, так сразу в глаз, в дипломатии вашей ничего не смыслю, меня тут половина богов за это психом считает, многие из них уже схлопотали. Пойду лучше по свету справедливость устанавливать, а то тебе, я вижу, заниматься этим некогда – дел невпроворот, а у меня свободного времени теперь много. Так что прощай, папа, пошёл я.

Геракл взвалил на плечо дубину и лёгкой походкой счастливого и беззаботного человека пошёл вниз с Олимпа. Ему вслед светили солнце и нежный взгляд любящего отца.

– И зачем нужны боги, когда есть такие герои? – сказал присутствовавший при разговоре Гермес, когда герой скрылся из виду.

Олимп содрогнулся от громового раската, небо почернело грозовыми тучами, молнии сетью покрыли небо.

– Что ты хочешь этим сказать? – сурово вопросил Зевс.

– Бог с тобой, Кроныч! И не один, – невозмутимо ответил посланец богов. – Разве я вообще что-то сказал?

– Надеюсь, что нет.

– Он, дорогой братец, хотел сказать, – заговорила Гера, выходя из соседней комнаты, – что один сексуально невоздержанный бог не только наплодил богов без всякой меры, но ему этого показалось мало: он потоптал половину смертных женщин и произвёл на свет таких героев, что всем нам скоро придётся собирать пожитки и убираться отсюда. Да если бы у твоего любимого Геракла кроме его непомерной физической силы была бы ещё хоть капелька мозгов и хоть чуточка честолюбия, от Олимпа уже камня на камне не осталось бы. Я правильно передала твою мысль, застенчивый Гермес?

– О ужас! – воскликнул вместо ответа Гермес, подскочив как укушенный. – Моя рассеянность доведёт меня когда-нибудь до беды! Ведь через пять минут у меня назначена важнейшая встреча, а я совсем забыл об этом. Прости, Кроныч, извини, Кроновна, не могу с вами дольше беседовать. Бегу!

«Счастье – когда тебя понимают», – сказал древний философ. Ерунда! Счастье – когда с тобой соглашаются, но когда мысль понимают раньше, чем она успеет прийти в голову, это худшее из несчастий. Впрочем, смертным это горе редко бывает доступно, ведь они почти никогда не понимают друг друга. Иное дело боги. Им с этим приходится жить постоянно, но и они не могут к этому привыкнуть.

Аполлон и Кассандра

Аполлон лежал на кушетке, лениво перебирая струны кифары, и рассеянно смотрел на Кассандру, дочь троянского царя Приама, которая стояла поодаль с закрытыми глазами. Бог солнца следил за чувствами, отражавшимися на лице девушки.

– Ну как, видишь что-нибудь? – спросил он наконец.

– Вижу, – взволнованно ответила Кассандра. – Вижу пылающую Трою, вижу кровь, текущую по улицам, вижу своего отца, лежащего мёртвым у алтаря, вижу убитых братьев, вижу себя в руках какого-то дикаря.

Аполлон на мгновение прикрыл глаза.

– Всё верно, – удовлетворённо сказал он. – Только почему же дикарь? Обычный грек, только очень взволнованный. Кстати, ты можешь разобрать рисунок у него на щите?

– Нет, – ответила Кассандра и зарыдала.

– Это не страшно, – успокоил её Аполлон, – для начала ты уже много рассмотрела. Я горжусь тобой: так быстро освоить ясновидение мало кому удаётся.

– Так это всё правда? – сквозь слёзы спросила Кассандра.

– Да, конечно. Я ж говорю: ты молодец.

– Это же ужасно!

– Что именно? А, ты про само видение! Ну да, впечатляюще. Ты что, расстроилась из-за этого? Не стоит: это же судьба, воля богов. Вы, смертные, так эмоционально на всё реагируете. Не стоит переживать из-за того, что невозможно изменить. Ты просто устала с непривычки. А я ведь предупреждал, что удовольствия от ясновидения не много. Есть вещи куда как более приятные. Расслабься, тебе надо отдохнуть.

Аполлон обнял Кассандру и повлёк на кушетку. Та вздрогнула, оторвала от себя его руки и поспешно отскочила. Слёзы на её лице мгновенно высохли.

– Ты что?! – испуганно спросила она.

– Ты что? – удивлённо спросил Аполлон.

Они с секунду помолчали, глядя друг на друга.

– Ты же сама сказала, что если я научу тебя ясновидению, ты дашь мне всё, что я захочу.

Гневливый румянец заиграл на щеках Кассандры.

– Я так сказала, но я не могла знать, что ты захочешь этого! Как ты мог такое обо мне подумать! Неужели ты считаешь меня…

Не договорив, она бросилась вон из храма.

Бог остался на месте. Он лежал на кушетке и думал, почему он, предвидя судьбы целых народов на века вперёд, не может предугадать, как поведёт себя через минуту одна девчонка. «Наверное, – думал он, – всё дело в количестве: ведь поведение стада легко предсказуемо, а как поведёт себя одна овца – не угадаешь».

Кассандра вбежала во дворец и бросилась к родителям.

– Отец! – кричала она. – Троя в страшной опасности! Наш город захватят и сожгут враги, жителей убьют или угонят в рабство, мы все погибнем!

Приам посмотрел на неё с удивлением и лаской:

– Доченька, что за глупости ты говоришь? Мы живём в мире со всеми соседями, на нас некому и незачем нападать, а мы никому не делаем зла. С чего ты взяла, что кто-то нас завоюет?

– Я только что сама видела горящую Трою.

Приам глубоко вздохнул:

– Ты видела страшный сон, доченька. Пойди и успокойся.

– Замуж ей надо, – сказал он своей жене Гекубе, когда Кассандра ушла. – Пусть приложит своё пылкое воображение к чему-нибудь дельному, а то ведь и с ума так сойдёт.

– Она слишком часто бывает в храме Аполлона, – добавила Гекуба. – Морочит он ей голову. Ему-то всё шутки, а девочка наивная – верит. А от всех этих пророчеств действительно недолго сойти с ума.

Гекуба помрачнела. Приам обнял её.

– Я понимаю, о чём ты, – сказал он.

Слова Кассандры о горящей Трое напомнили Гекубе её давний сон о том, что она родит факел, от которого сгорит весь город. После этого она родила сына. Приам тогда поверил предсказанию, и мальчика теперь уже не было в живых.

– Скоро годовщина того дня, – сказал Приам. – Устроим спортивные игры в память о нём. Спорт лучше всего отвлекает от разных дурных мыслей.

Кассандра выбежала в сад, налетев на своего старшего брата Гектора.

– Гектор! – закричала она. – Я видела горящую Трою, захваченную врагами!

Гектор обнял сестру и ласково ответил:

– Трою невозможно захватить, её стены построил сам Посейдон. Посмотрел бы я на тех, кто попытается нас победить. Такое разве только Гераклу было под силу, но это было давно – сейчас мы стали гораздо сильнее.

Кассандра вырвалась из его объятий и снова побежала в храм Аполлона.

Бог по-прежнему лежал на кушетке, перебирая струны кифары.

– Мне никто не верит! Я так несчастна! – плакала Кассандра.

– Ясновидение ещё никого не сделало счастливым, – сухо ответил Аполлон. – Я тебя об этом предупреждал. Поэтому боги и не учат людей ясновидению. Для тебя я сделал исключение и был, видимо, не прав. Впрочем, я никогда не обещал, что твоим пророчествам кто-то поверит. Я и не мог бы такого допустить, ведь я такой же порядочный бог как ты порядочная девушка.

Суд Париса

Роса заблестела под первыми лучами восходящего солнца, лёгкий шелест листвы, сливаясь со щебетом ранних пташек, создавал симфонию просыпающегося дня. Юный пастушок вывел на поляну своих овечек и присел на моховую кочку под деревом.

Для полноты картины не хватало только, чтобы пастушок заиграл на свирели.

Он достал из сумки свирель и уже приложил её к губам, как вдруг его челюсть отвисла, глаза округлились, а свирель выпала из рук.

Отовсюду вокруг полилась божественная музыка, из сгустившегося перед пастушком блестящего разноцветными блёстками и благоухающего ароматами всех времён года тумана появились три богини и начали, медленно танцуя, раздеваться. На плечо до смерти растерявшегося пастушка успокаивающе легла чья-то ладонь, и чей-то красивый и уверенный голос сказал:

– Спокойно, Шурик!

Пастушок весь сжался, не в силах обернуться и посмотреть на того, кто это сказал, и не в силах оторвать взгляд от божественного зрелища, разворачивавшегося перед ним, а сказавший «Спокойно, Шурик!» присел рядом и игривым тоном продолжил:

– Тебя ведь зовут Шуриком, не так ли?

– Парисом, – с трудом шевеля языком, ответил пастушок. – Александром тоже можно.

– Так, разговаривать ты, значит, ещё можешь – это хорошо. Так вот, Саша, не пугайся: это ещё не белая горячка, а финал первого олимпийского конкурса красоты. Богини, которых ты сейчас видишь, несколько лет готовились к этому событию и предстали перед твоим судом на вершине физической и божественной формы. Тебе доверена великая честь, которой, поверь опытному педагогу, позавидовал бы любой подросток твоего возраста. Ты должен выбрать из трёх предложенных кандидаток самую красивую богиню. Критерии остаются на твоё усмотрение. Трогать можно. Но предупреждаю, к выбору следует подойти крайне ответственно. Твоя избранница будет очень благодарна, и ты сможешь до конца своих дней рассчитывать на благосклонность одной из богинь. А благосклонность богини штука серьёзная. Так что смотри не ошибись.

– А остальные две не обидятся?

– Ах, ну что ты!

Между тем богини, тела которых уже совсем ничего не прикрывало, дефилировали перед смущённым и растерянным судьёй. Гера, проходя мимо Париса, покровительственно погладила его по голове и как бы невзначай спросила:

– Александр, ты хотел бы править всей Азией?

«Собачья работа, – промелькнуло в голове у Париса. – Тут иной раз с двумя козлами не знаешь, как справиться».

Афина прошагала мимо него небрежной, но при этом напоминающей строевой шаг поступью и, по-товарищески хлопнув его по плечу, сказала:

– Такому герою, как ты, не помешала бы удача в любых битвах, не правда ли?

Добродушный Парис, представитель самой мирной профессии, содрогнулся, представив себя на поле брани, с окровавленным мечом, стоящим над грудой убитых им врагов. Иной раз кажется удивительным, насколько всезнающие боги плохо себе представляют потребности простых смертных. Видимо, самих богов вводит в заблуждение их кажущееся сходство со смертными, и боги судят о них по себе.

Легко, как бабочка, подпорхнула к Парису Афродита и, нежно проведя ладонью по его щеке, прошептала:

– Познакомить тебя с самой красивой девушкой мира? Она полюбит тебя, я обещаю.

В руке у Париса оказалось отливающее золотом яблоко с ленточкой на черенке.

– Это приз, – сказал всё тот же игривый голос за спиной. – Передаю на ответственное хранение. Судьба мира и твоя судьба в твоих руках. Отдай это яблоко своей избраннице.

Богини закончили танец и встали в ряд перед Парисом. Голос у него за спиной торжественно объявил:

– Сейчас наш самый объективный и непредвзятый судья вручит заслуженный приз самой красивой богине!

Божественный оркестр заиграл туш.

Александр неуверенным шагом медленно подошёл к конкурсанткам и протянул яблоко Афродите. Та запрыгала от радости, обняла Париса и, расцеловав его в обе щеки, шепнула:

– Спасибо, красавчик! С меня причитается.

Остальные две богини вяло похлопали. Гера неприветливо взглянула на пастушка и буркнула сквозь зубы:

– Я тебя запомню, засранец!

Афина же, неестественно широко улыбнувшись, прошипела:

– Сдохнешь как собака!

Афродита, купаясь в лучах славы и в ненавидящих взглядах конкуренток, закрыла глаза и смачно, медленно, с громким хрустом надкусила яблоко. Лицо её перекосило: какая кислятина!

Под бравурную божественную музыку богини исчезли в сгустившемся сверкающем и благоухающем тумане.

Александр закрыл лицо руками и пригнулся.

– Что это с тобой, Саня? – тот же голос, что во время конкурса давал советы, прозвучав гораздо будничнее без музыкального сопровождения, вывел Париса из оцепенения.

Он оторвал руки от лица и наконец решился посмотреть на собеседника. Тот ещё сидел под деревом, расправляя перья на своих крылатых сандалиях.

– Если ты ещё не понял, я Гермес, посланник богов, – представился он. – Так что это ты вдруг скукожился?

– Я… ничего, – промямлил Парис. – Эта брюнетка сейчас так посмотрела… Вы же обещали, что они не обидятся.

– Разве? Помнится, я дословно сказал: «Ах, ну что ты, ещё как обидятся!» Так ты поэтому сейчас в ладошки спрятался? Думал, Гера превратит тебя в паука, а Афина раздавит пяткой? Глупенький! Это ты детских сказок переслушал. Богиня, конечно, может превратить в паука в гневе или в припадке ярости, но сейчас-то это не ярость и не гнев, а лютая, беспощадная ненависть. Они теперь не успокоятся, пока не уничтожат не только тебя, но и твою семью, всех твоих близких, родных, всё, что тебе свято и дорого. Это может занять довольно долгое время. Да ты не расстраивайся. Тебе-то, смертному, что терять? Ну, будет твоя жизнь на пару десятков лет короче, зато насколько интереснее! Про тебя, наверное, даже трагедию напишут… или комедию, – поспешно поправился Гермес, заметив испуг на лице Александра.

Парис попытался улыбнуться.

– Но ведь из этого ничего не выйдет, – сказал он. – Я подкидыш. У меня нет ни родителей, ни близких, и ничего священного или дорогого я в жизни и в руках-то не держал.

– Ну, тогда тебе и подавно нечего терять. Только поверь опытному антропологу, родители есть у каждого, и даже самым отъявленным негодяям что-нибудь да свято. Ты ещё слишком молод, чтобы знать, что у тебя есть, а чего нет. Вот когда всё это выяснится, тогда и придёт время жестокой мести. Кстати, извини моё любопытство, Сашок, а зачем тебе любовь ещё какой-то девушки? Не могу представить, что такой симпатичный юноша, как ты, страдает от недостатка женского внимания.

Александр смущённо опустил глаза и покраснел:

– Ну, я встречаюсь, конечно, с одной… Но там ничего серьёзного…

– Понятно, – с улыбкой сказал Гермес и взлетел.

Он начал было поворачивать в сторону Олимпа, но, поднявшись над деревьями, заметил идущую по лесу нимфу Энону и спустился, чтобы её поприветствовать.

– Привет, Гермес, – озабоченно ответила Энона. – Ты не видел Париса?

– А зачем тебе понадобился Парис? – игриво подмигнув, спросил посланник богов.

Энона посмотрела на него удивлённо и даже несколько обиженно:

– Как зачем? Он мой муж.

Гермес покачал головой и, подумав мгновение, серьёзно ответил:

– Нет, Энона, твоего мужа я не видел.

После этого он попрощался с нимфой и полетел к Олимпу.

Стрелы Эрота

Вечерело. Закатное солнце освещало Олимп розоватыми нежаркими лучами. Гера с Афиной сидели на ступенях дворца Зевса и грызли орехи. Вообще-то они никогда не были подругами, но в последнее время их часто видели вместе.

Боги уже расходились по дворцам, готовились к отдыху после дневных трудов. Где-то за углом нарушил вечернюю тишину звон доспехов бога войны Ареса, возвращавшегося с какой-то междоусобной стычки.

– А Гефест-то опять на всю ночь куда-то умчался, – довольно громко сказала Гера, как бы между прочим.