Промысел божий

– Едем как НЛО, – хихикнул Колян. Он осмелел и пёр уже за 60.

– Поспешай не торопясь, – сказал было Володька и тут спереди что-то глухо и сильно ударило в морду уазика.

– Блядь… – простонал Колян, ударяя по тормозам. – Вот теперь пиздец.

Вывалились из уазика и сгрудились спереди. Прямо посередине бетонки кто-то темнел. Колян всё матерно подвывал и вперёд вышли Всеслав с Володькой. Приблизились, наклонились. Месяц подсветил распахнутые глаза оленя. Всеслав сунул пальцы к горлу животного, подождал.

– Готов.

Сзади раздалось сдавленное:

– Кто готов?

– Оленя ты сбил, Николай, – обернулся Володька, затягиваясь глубже. – Да, не заладился денёк. Да и то как-то… к концу ближе.

– Олень? – Колян уже был рядом, заглядывая через плечо Всеслава. – Мать честная! Тоже не легче.

– Куда же не легче? – отшвыривая окурок и уже раздражаясь, сказал Володька. – Лучше пешеходу было череп раскроить?

Но Колян не слушал. Он схватил тушу оленя и принялся тянуть прочь с дороги, приговаривая:

– Если олень, значит, ха́нты рядом. Аборигены. За оленя замордуют… Да помогите же!

Втроём отволокли оленя на обочину.

– Чёрт… в крови вымазался! – снова запричитал Колян, вытаскивая из кармана тряпицу. – Садитесь скорее, едем отсюда.

– Уверен, что так лучше всё оставить? – спросил Всеслав, но Колян уже вскочил в кабину и взрёвывал мотором, торопя. Забрались по местам, и Колян рванул с места ещё пуще.

– Да потише ты, оленебой, – пытался приободрить его Володька, но Колян не слушал.

– Ни хрена вы не знаете аборигенов, – не отрываясь от дороги и покусывая губы, вещал он. – Если прознают, кто их оленя убил, беда.

– Убьют, что ли? – вставил Володька, но Колян будто не заметил:

– …у них олень как член семьи. Они же по своим законам живут, даже боги у них прежние, им и молятся… шаманят.

…В небе скакал месяц, редко попадающиеся дорожные знаки мерно вспыхивали светоотражающим покрытием…

– …прознают, кто сбил, либо денег слупят как за человека убитого, либо выживут отсюда навсегда. Были случаи. Я же местный, знаю…

Под эти причитания и доехали до общаги. Пока выгружали инструменты под фонарём на столбе, Колян, причитая на новый лад, осматривал повреждения.

– Фару раскоцал, дурак мохнатый, и морду ещё помял, – доносилось до Володьки с Всеславом.

– Ладно тебе, не ной, – хлопнул его по плечу Володька. – Небось, обойдётся. Фару проблема, что ли, найти?

Колян махнул на это рукой и ничего не сказал. Тогда к нему подошёл Всеслав. Заглянув в глаза Коляна, он сказал:

– Ну, хочешь, скажу им, что это я был за рулем?

Колян с изумлением уставился на него:

– Да тебе-то это на кой?

– Ну… – пожал плечами Всеслав, – я не местный, мне тут не жить. Чего они мне сделают?

– Не… – промямлил Колян. – Не сто́ит, Славка. Зря ты. Это всё не так просто.

Всеслав неловко постоял рядом и тихо сказал:

– Ну… как знаешь.

…Поужинали в местной столовой за сущие по московским меркам копейки, привели себя в порядок, отстояв очередь в душ среди оравы вахтовиков, и пошли в соседний барак, где обосновались Мишка с Серёгой. Поговорили о событиях, необидно посмеялись над Коляном, который где-то пропадал. Серёга – такой же водитель-копатель, – лёжа поверх покрывала на кровати, отозвался:

– Это вы зря. Колян верно всё сказал. Ханты здесь хозяева. Нам вот только нефть и оставили. Им-то она без надобности. Живут своим умом, да по своему же укладу. Тут вам не Москва. Свои порядки.

Он повздыхал и добавил:

– Повезло Коляну. Быстро вы оттуда ушли.

Когда на следующий день грузились по машинам, на «буханке» Коляна уже стояла новая фара. Плохо выспавшийся, но довольный, он сидел в кабине и курил.

– Ну, что? А ты боялся! – приветствовал его Володька. Колян ответил, щурясь на солнце:

– Свет починил, фару заменил: мужики с базы от щедрот отвалили. Вмятину только осталось отрифтовать. Но это после… Кажись, пронесло.

Весь день мотались по разным узлам-кустам, подбирали концы – назавтра был запланирован отъезд домой. Командировка вышла короткой, всего неделя, потому и Всеслав был с ребятами от начала, а не к концу, как обычно водилось.

Вернулись в общагу поздно, наскоро поужинали остатками, что были в такой час в столовой, разбрелись по своим комнатам и принялись чистить приборы и укладывать вещи.

Колял жил с Всеславом и Володькой. Они копались в ворохе, разложенном прямо посреди комнаты на полу, а он по обыкновению лежал на койке и размышлял вслух:

– …завтра вот отвезём вас с Серегой на вокзал, и айда до дому. Пойду шарашить на буровую, водилой. Там меня знают, без волокиты возьмут. Петрович обещал. Месяц-другой поработаю, а там…

Что «там», узнать не удалось, потому что дверь распахнулась, и в комнату шагнул человек.

Возрастом будто старик – морщинистое лицо говорило за то. Одет чудно́ – в рубаху и портки из некрашеной тонкой кожи, украшенные неким орнаментом. На ногах были мягкие чуни из той же кожи. А вот шапки на старике не было – седые волосы были собраны позади в косицу. Всеслав догадался, что это абориген, а именно хант. Старик внимательно оглядел всех троих и было отчетливо слышно, как гулко сглотнул на своей койке Колян.

Лишь разглядев каждого обитателя комнаты, старик спросил, безошибочно отличив старшего и обратившись к Володьке:

– Мир вашей хатка и не болеть. Кто водит зелёный машина с номер пять два семь?

Это был номер уазика Коляна и тот уже тяжело поднимался с койки. Володька ответить не успел. Всеслав обернулся на несчастного водилу и тот, бледный, но решительный, уже отвечал:

– Я… Моя машина. Я водитель.

– Ай-яй-яй, – раскачивая голову из стороны в сторону, как китайский болванчик, нараспев сказал старик. – Зачем олешка убил?

В комнате повисла мёртвая тишина и стало слышно, как в коридоре кто-то из вахтовиков шутейно сказал другому: «Тебя долго ждать-то, чухонец недоделанный?»

Колян собирался с духом, когда с пола поднялся Всеслав, будто его подбросила неведомая сила и таким образом он стал между съёжившимся Коляном и седым хантом.

– Это я был за рулем машины, – услышал он свой голос, – Я сбил вашего… оленя. У нас отказали фары, мы не увидели его.

Хант внимательно смотрел на Всеслава и в его глазах он увидел не то удивление, не то что-то другое. Немного помолчав, Всеслав закончил своё враньё словами от чистого сердца (и он не мямлил, а говорил твердо, хоть под взглядом старика ему было очень неуютно):

– Простите, что так получилось. Мы… Я не нарочно.

Старик, наконец, открыл рот, чтобы что-то сказать и неожиданно спросил:

– Как зовут?

– Всеслав.

Старик покачал головой. Теперь его взгляд был прежним – внимательным и спокойным – и сказал, произнеся имя Всеслава по слогам:

– Что же, Все-слав, пусть олешка будет жертва в твой честь. Скажу людям.

И он поклонился Всеславу в пояс. Тот ждал, когда эта клоунада закончится, но когда старик выпрямился, он вовсе не был похож на шутника. Он повернулся к двери, открыл её, чуть задержался в проёме и обернулся.

– А не ты убил! – улыбнулся он и шагнул в коридор, закрыв за собой дверь.

– Что это было? – спросил почему-то у Коляна всё ещё сидевший на полу Володька. Тот не ответил и тяжело опустился на койку. Остался стоять лишь ошарашенный Всеслав.

…Именно это происшествие в командировке Всеслав считал началом постигших его несчастий. Не порыв водовода и не убитый олень были этими точками, но именно странный человек из хантов, нашедший их в общаге.

Кстати, как он их нашёл? Ведь на дороге было пусто, и их никто не окликнул. Правда, было темно. Да, именно темно! Тогда тем более их не могли идентифицировать очевидцы. Даже уазик напоминал скорее летучий голландец – у него и номер-то не подсвечивался. Словом, именно этот странный хант и казался Всеславу зловещим предзнаменованием его дальнейших несчастий. Может, он наслал на него проклятие? Чем чёрт не шутит…

Экскурс в биографию

Он был единственным сыном в семье довольно обеспеченных людей, но мажором никогда не был, потому что презирал подобных людей. Свой дар «видеть глазами по-другому» он узнал в себе ещё в детстве и поначалу полагал, что так видят все люди. Когда это оказалось не так, он удивился. Стоило ему лишь немного изменить взгляд (как это делается, он бы ни за что не смог объяснить), как всё вокруг меняло привычные очертания.

Людей он видел прозрачными цветными существами, заключёнными в радужный шар. Животные виделись ему несколько иначе, а именно без шара. Ничего не смысля в медицине, он с лёгкостью различал болезни, травмы и тому подобное, из-за чего в школе у него не было друзей – его боялись и не любили, как всякого чудака-инородца. Даже растения он видел по-иному. Стоило ему посмотреть на торчащий из земли росток и «посмотреть на него по-другому», и он видел в некоей прозрачной проекции то, чем этот росток должен был стать. То есть над валяющимся на земле желудем он видел тень огромного дуба. А ещё он видел насквозь дома и также мог проникать вглубь земли.

По дороге в школу и обратно он проходил по улице, в недрах которой пролегали трубы различного диаметра, вились провода, проходила канализация. Изо дня в день Всеслав наблюдал, как в одной из труб в единственном месте менялся цвет. Она будто истаивала, как лёд по весне, то есть если вся труба, как и многие другие по соседству была некоего пепельного оттенка, то лишь в одном этом месте, сбоку, тлело и с каждым днём увеличивалось пятно более светлого тона. И вот, идя однажды из школы, он увидел на этом самом месте улицы машину оранжевого цвета, рабочих, и промоину в асфальте. Посмотрев глубже, он узнал трубу с осветлённым боком, из которой лилась вода.

Будучи чужим для одноклассников, Всеслав находил отдушину в различных занятиях. Одним из них был спорт. Но здесь была некая трудность: ему было всё интересно, но и нигде он не задерживался надолго, ибо начинал скучать на однообразных тренировках. Но не только однообразие тяготило его. Когда он попал в секцию бокса, то строгие правила быстро надоели ему своей неэффективностью. Тогда как противника можно было спокойно вырубить ногой, засадив ему по ребрам, правилами это строго запрещалось. Или можно было бы повалить соперника и не дать ему двинуться до удара гонга, но и это было невозможно с точки зрения глупого бокса. Через два месяца Всеслав ушёл из секции.

Дальше последовал марафон единоборств.

В самбо ему претило отсутствие ударов. Правда, тренер утверждал, что в боевом самбо удары есть, но показывать такие приёмы отказался наотрез. В карате не хватало бросков. Фехтование напрягло своей прямолинейностью – он помнил фильмы про мушкетеров, где те яростно скакали, скажем, по таверне, где с ними столкнулись враги: гвардейцы кардинала. Отважные мушкетёры вели бой изобретательно, потчуя своих противников не только шпагой, но и задорными уместными пинками, а в качестве плацдарма использовали лестницы, не брезговали столами и даже перелетали пространство на люстрах. В фехтовальном же зале было разрешено двигаться взад-вперед по дорожке и только. Разочаровавшись в единоборствах, Всеслав потерял к ним интерес, зато научился стоять за себя. В уличных драках он был непобедим, так как кроме внутренней отваги дрался изобретательно, восполняя недостатки тех дисциплин, коим он недолго учился, всесторонним комплексным применением всех навыков одновременно. Его побаивались и уважали, к тому же к старшим классам он стал умней и свой дар иного видения новым знакомым не открывал.

Он ходил на плавание и футбол, играл в хоккей и даже занимался легкой атлетикой. Всё ему давалось легко, всё он схватывал на лету, но и во всём находил свои недостатки. Тренеры хором и поодиночке прочили ему великое спортивное будущее, уговаривали не уходить и даже обивали порог его дома, капая на мозг родителям. Не делал этого, пожалуй, лишь тренер по боксу, которому Всеслав напоследок засадил-таки ногой по рёбрам.

В школе приоритетными предметами для Всеслава были гуманитарные науки: история и литература. К точным наукам он был равнодушен, однако мог проводить сложные математические действия в уме. Он не строил сложных уравнений в голове, просто все цифры для него имели определённый цвет. Он смешивал их, как художник краски, и они давали совершенно определённый оттенок, который, в свою очередь, имел своё число. И он не понимал, почему другие не умеют так же, ведь ему подобные вычисления казались очень простыми.

Поначалу, размышляя о своих перспективах после школы, он подумывал о том, чтобы стать офицером. Но тут семья – и мать, и отец – встали на дыбы, предлагая сыну стать воякой, переступив сразу через два трупа. Плюнув на всё и не мудрствуя лукаво, Всеслав подал документы в ближайший универ. То есть поступил как все лоботрясы, не имеющие чёткого жизненного плана. Получив через четыре года тусклую специальность и диплом, Всеслав принялся искать точку приложения полученных знаний, дабы обменять их на деньги. Так же как в своё время он метался по спортивным секциям, он принялся искать работу, из-за принципа не желая идти к отцу, припомнив их с матерью табу на его военную карьеру.

Однако скоро пришлось убедиться, что такое упорство глупо и бесперспективно. Утомившись профессиями, где «волка ноги кормят», он таки принял предложение предка. Надо сказать, у отца была своя фирма, осуществлявшая диагностику промышленных трубопроводов и ёмкостей. В частности специалисты его фирмы ездили на нефтепромыслы и проводили штатную проверку водонапорных и нефтесборных трубопроводов. Нефть, как известно, это всегда большие деньги, и даже непосредственное соседство с ней сулит неплохой бизнес. Что и делало отца Всеслава небедным человеком. А тут и талант сына «видеть сквозь землю» сгодился для дела как нельзя лучше. Всеславу даже не нужно было находиться вместе с командированными сотрудниками, зачастую он приезжал ближе к последней неделе и выявлял множество проблемных участков.

Он уже жил отдельно от родителей, купил машину.

Жизнь текла размеренно и спокойно, большую часть времени он был предоставлен самому себе, лишь раз в месяц уезжая в Сибирь помогать коллегам – славным ребятам, которым кусок хлеба доставался гораздо труднее, чем ему. Всеслав здорово им помогал, обеспечивая всей команде отличную репутацию. И если фирма его отца, проводя расчёты согласно заключенному контракту, предлагала тестируемую трубу списать, с этим никто не спорил, потому что порывы трубопроводов лишали денег – пускать «чёрное золото» на ветер было непозволительной роскошью. И теперь, находясь дома в Москве, Всеслав частенько скучал по безбрежным просторам Сибири и тамошним городам, жить в которых было ничуть не хуже, нежели в той же Москве – Сургут, Ханты-Мансийск и иже с ними. Хотя, к слову, чаще приходилось останавливаться вблизи месторождений: то в тесных общежитиях барачного типа, то в неплохих благоустроенных посёлках нефтяников, где постельное бельё ещё хранило корпоративный стиль Юкоса, перешедшего новому, более угодного властям хозяину.

Словом, жизнь в целом удалась. И стала сладкой и скучноватой сродни халве, если есть её день за днем.

…Меж тем потолок над Всеславом выглядел всё так же надежно. Даже ворона не каркала. Он приободрился. Теперь настало время идентифицировать и освежить в памяти остальные звенья этой проклятой цепи неудач.

Эпизод №2

Оказавшись после командировки дома и даже проведя три дня привычной жизни, Всеслав обнаружил среди своих вещей, бывших с ним в Сибири, флешку Мишани с фотками, сделанными тогда же. Всеслав звякнул ему на мобилу.

Трубу долго не брали, и когда уже Всеслав решил дать отбой, Мишаня ответил. На том конце гремела музыка – похоже, коллега отрывался. Несмотря на свои 40 лет, был Мишка молод душой, ездил на харлее, носил длинные волосы и прикольные наряды, и до сих пор слыл бобылём.

– Алё, что ли, – услышал Всеслав весёлый голос Мишани.

– Миша, это Слава. Гуляешь?

– А-а, Славик Меткий глазик. Ты чего?

– Флеха твоя с фотками у меня.

– Алё! Бля, ни хрена не слышно… Щас, Славик…

В трубке сквозь музыку послышался шум, женские возгласы, потом стало тихо, и Мишка вполне отчётливо отозвался:

– Ну, чего там, говоришь, у тебя?

– Флешку ты свою у меня оставил. С фотками.

– А. Бывает. Ну, пересечёмся как-нить, отдашь. Сегодня только не могу. Гуляем.

– Слышу. Ладно.

Через день Всеслав снова позвонил Мишане. Договорились встретиться у метро Площадь Революции, и где-то около трёх Всеслав увидел в толпе знакомую шевелюру. Мишка был прикинут не по-байкерски – джинсы и вельветовый пиджачок, придававшие ему щеголеватый и лихой вид.

– Держи, – протянул ему флешку Всеслав.

– Держу. Спешишь, что ли?

Всеслав отрицательно покрутил головой и Мишка предложил:

– А пойдём-ка тогда тяпнем пивка. Тут совсем недалеко хорошая точка есть. Не пафосная.

Точка оказалась между Площадью революции и Никольской улицей, в небольшом щелевидном проулке. Это был полуподвальчик. Там стояли простые деревянные столы и такие же лавки, а слева имелась небольшая стойка. Сразу у входа сидела молодая пара: девица с ядрёным маникюром, в короткой юбке и на шпильках и парень в майке с лого Iron Maiden. Они равнодушно покосились на Всеслава с Мишаней и вновь уткнулись друг в друга. Заведение походило на пельменную брежневских времен, которую не портил даже висящий под невысоким потолком плоский телек, вещавший на полутонах о каких-то спортивных состязаниях.

Бармен нацедил им по ноль пять пенного и они разместились в дальнем углу.

– Жизнь хороша? – улыбнулся Мишаня, брякнул об кружку Всеслава своей и отпил сразу половину.

– Типа того, – пригубил Всеслав.

Побалакали о том, о сём, Мишаня поделился планами – он намеревался за две недели, что были до начала следующей командировки, махнуть на байке на Селигер («Палатка, чувиха за спиной, костерок и пиво – красота!»). Всеслав слушал, кивал, что-то изредка отвечал-говорил, пока в подвальчике не случились тревожные изменения.

В тихую и спокойную доселе атмосферу ворвался шум: с улицы в подвальчик ссыпалась толпа молодых пацанов. Было их числом шесть, одеты они были незатейливо (джинсы плюс майка плюс кроссовки) и все как один побриты под ноль (то ли по причине наступающего и сулящего жару лета, то ли по иной, что, впрочем, вряд ли). Все шестеро уже имели алкогольную подогретость и орали в шесть же глоток в унисон лишь одно: «Рос-си-я! Рос-си-я!». Парочка у входа вжалась в скамьи до неразличимости. Бармен смотрел равнодушно, вероятно, будучи привычным к подобного рода компаниям. Глупое скандирование продолжалось и тогда Мишаня рявкнул из угла:

– Пацаны! Давайте потише.

Скандирование утихло и мутные глаза квасных патриотов начали шарить вокруг, изыскивая источник пресекающего вопля. Нашли почти сразу и вперед выступил, несколько покачиваясь, персонаж, по бритой макушке которого пролегал обширный шрам. Всеслав вздохнул. Кажется, мирно урегулировать ситуацию не получалось.

– Дяденька, ты чё, против России? – наглая ухмылка исказила личико увечного. В ответ Мишаня как ни в чём не бывало влил в себя остатки пива и даже не удостоил взглядом вопрошавшего. Тот, ища законной поддержки у стаи, обернулся. Стая растеклась по пространству подвальчика, задевая столы и лавки.

– Ребя, они не любят Россию! – выдал ожидаемое увечный. Одобрительный гул был ему ответом. Всеслав увидел, как из-за спин стаи метнулась к выходу субтильная парочка. Их даже не заметили. Увечный ткнул одного из своих корешей и сказал:

– Ну-ка, Знайка, сфоткай дяденек, запостим. Пусть люди знают, кто не любит Россию.

Знайка отставил на ближайший стол бутылку дешевого пива, нарыл из кармана мобилу и навёл на Всеслава и Мишку. Всеслав отвернулся, а Мишаня выставил вперед раскрытую пятерню, в которую и вонзился блиц.

– Э, ты рожу-то не прячь! – недовольно сказал Знайка, обогнув стол и подойдя совсем близко, и снова выставил телефон.

Вообще говоря, Мишаня был довольно простецки настроенным человеком. Если надо было работать, впрягался быстро и работал хорошо. Если отдыхал, то во всю ширь русского характера – с водкой, бабами и плясками до упаду. И тут, в небольшом подвальчике, он тоже остался верен себе.

Оставаясь сидеть, он резко выкинул снизу вверх ногу, попав точно по выставленным рукам Знайки. Мобильник стремительно взмыл к невысокому потолку, крепко воткнулся в него, брызнув в стороны крышкой и батареей, и вот так, по отдельности, шумно осел на полу. Больше оставаться на месте было невозможно и Всеслав с Мишаней скаканули из-за стола, сминая стаю. Всеслава ударили в бок, толкнули, звонко брякнуло стекло об пол. Он раздавал оплеухи направо и налево, получал и снова отдавал. Мишаня методично и со вкусом метелил остальных – Всеслав не видел, но ощущал это и даже слышал звуковое сопровождение, присущее Мишане:

– Следующий! Н-н-н-а-а! С-с-с-следующий!

Полиция прибыла на удивление быстро. Опять же по виду бармена было ясно, что тактика в подобных случаях отработана на твёрдую пятерку. Повязали всех и гуртом потащили в околоток. Околоток располагался на Никольской.

– Хорошо посидели, – констатировал Мишаня в отделении. Стая, набычившись и недобро сверкая протрезвевшими глазёнками, ютилась в «обезьяннике» на длинной скамье. Тихо скулил Знайка о разбитой мобиле, шмыгая расквашенным носом, и глухо и осторожно грозил «патлатому» быстрой и неотвратимой расплатой. Всеслава с Мишкой вместе со всеми не поместили, благоразумно оставив по другую сторону решётки.

Их потери были следующими: Мишаня разодрал пиджак (уехали по швам рукава), ссадина на скуле и нешуточный фингал под левым глазом. Всеслав разодрал джинсы (теперь сзади отлично были видны трусы), обрёл на голове шишку, разбил костяшки рук в кровь и ещё у него болел бок (кто-то засадил ногой, хорошо, что мимо печени). Не лучшим образом выглядели недоделанные «патриоты».

Составили протокол, грозили штрафом да через несколько часов, уже поздно вечером, отпустили восвояси – Всеслава с Мишаней предусмотрительно раньше «патриотов». На углу Театральной площади у Метрополя они поймали машину и были таковы.

Эпизод №3

Всеслав никогда не гнушался метро и иного городского транспорта. И если не ездил по делам на машине, доезжал до Шаболовской – оттуда до дома было пятнадцать минут пешком. Вообще-то от Тульской было ближе, но тот путь Всеславу не нравился. Поэтому, если он никуда не спешил, то спокойно шёл по Шаболовке – она ему нравилась, в отличие от Большой Тульской, что переходила в шумное и суетливое Варшавское шоссе. А так он неспешно проходил по Шаболовке, сворачивал на Серпуховский вал, шёл по скверу под каштанами и сворачивал направо, в четвёртый Рощинский проезд. Там до Второй Рощинской было рукой подать. И на ней-то он и жил, прямо посерёдке, в большом доме сталинской эпохи, имевшим исполинские, хоть и обветшавшие колонны и огромные арки, ведущие прямо сквозь дом от шестого Рощинского проезда во двор.

Именно этим маршрутом он и двигался в тот раз, держа путь из офиса отца, где уточнял Ольховскому, главному расчётчику, особенности нескольких труб. Он уже свернул на Вторую Рощинскую и шёл мимо девятиэтажного дома. На улице, как, впрочем, частенько случалось, никого не было. Он дошёл до середины дома, когда сверху услышал громкий треск. Машинально подняв голову, Всеслав увидел некие кубические формы, которые, медленно и зловеще вращаясь, летели прямо на него.

Его реакцию хвалили всегда – и в школе, и в спортивных секциях. Всеслав не осознал, но успел шарахнуться в сторону, прочь от дома, перемахнул через изгородь крошечного палисадника и увяз в кустах шиповника, когда на то место, где он только что был, с бутафорским грохотом обрушились четыре картонные коробки средних размеров. Всеслав успел понять, что это упаковки из-под кондиционеров, и что у них внутри кроме пенопластовых блоков ничего нет, когда неподалёку от них, шагах в пяти по тротуару, рухнул ящик, какие обычно держат любители цветов на балконах. Ящик очень натурально и громко треснул и выплеснул из себя на асфальт свежий чернозём, обвиняя незадачливого хозяина в хищении оного, привозимого по обыкновению в Москву весной для обновления газонов и прочих подобных территорий. Всё это заняло несколько секунд, и тогда только Всеслав поднял голову ещё раз.

Никто даже не смотрел в окна, чтобы подивиться случившемуся тарараму. Нигде не было видно и виновника происшествия.

– Идиоты, мать вашу… – пробормотал Всеслав, выбрался из куста и, потирая расцарапанные ладони, пошёл прочь, инстинктивно перейдя на другую сторону улицы и время от времени оглядываясь. Однако проклятый растяпа так себя и не проявил.

Эпизод №4

В офисе предупредили, что в командировку в районе Сургута придётся ехать через две недели и ему. Отпуск выходил коротким, и на серьёзный отдых за бугром рассчитывать не приходилось по причине обычных дел с визой (Шенген у него закончился месяц назад). Оставались другие безвизовые курорты. Тогда-то Всеслав и обратил взгляд на Египет, всероссийскую здравницу, где доселе не бывал. Впрочем, Красное море он уже посетил, побывав в Эйлате, что на Израильщине: у евреев даже в такой крошечной стране были в распоряжении аж четыре моря: клочок Красного с юга, обширное побережье Средиземного на западе, и два внутренних «моря» – Мертвое и Галилейское. Поистине, у избранного народа и в пустыне текли молоко и мёд… Впрочем, речь не о том.