Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы

Соня пошла в ближайшую школу, недавно построенную. Пока её строили, Миша уже давно ходил в свою, которая была вдвое дальше от дома. Так и вышло, что Соню отдали не в ту школу, где учился брат. Как выяснилось позже, это было большой ошибкой. Провожали Соню в школу только 1 сентября, а дальше – сама. И хотя по пути приходилось переходить дорогу, волнений это не вызывало. Всё было давно и неоднократно отрепетировано: посмотреть налево, дойти до середины, посмотреть направо. Дорогу до школы она знала отлично и человеком была ответственным.

Ни о какой продлёнке речи не шло. В семь лет Соня уже умела обращаться со спичками и зажигать газовую плиту. В первом классе она возвращалась из школы рано, после трёх уроков. Мама утром оставляла на столе маленькую кастрюльку с супом и сковородку со вторым. Соня, не дожидаясь брата, у которого было шесть уроков, сама всё разогревала и обедала. Пока делала уроки, возвращался из школы Миша, так что до вечера без присмотра она всё же не оставалась.

Училась Соня, разумеется, блестяще. Кроме письма, ей в первом классе и осваивать-то было нечего: чтение и арифметика были ею давно освоены. Правда, был один предмет для Сони затруднительный, а один совершенно бесполезный. Затруднительными для неё оказались уроки рисования и труда, такой вот каламбур. Рисовать у Соньки не получалось совсем – ни одной линии ровно провести не могла. А на труде в начальной школе занимались не трудовым воспитанием, а лепкой из пластилина. Сонька расстроилась до слёз, когда соседка по парте вылепила огурчик зелёненький с побелевшим кончиком, аккуратным хвостиком и едва заметными пупырышками, красивый и вкусный на вид, как настоящий. А у неё, у Сони, при попытке сделать то же самое вместо огурца какой-то крокодил получался и пупырышки были толстые, как бородавки. Не пригодными оказались Сонины руки для ваяния и живописи.

А бесполезным для Соньки был урок пения. Учительница пения, услышав, как безбожно девочка «врёт» мотив любой песни, велела ей даже в хоре петь шёпотом, чтобы остальных не сбивала. Тут уж чего не дано, тому не научишь. Однако педагоги начальной школы, поскольку по всем основным предметам Соня была лучшей, ставили ей пятёрки и по этим – за старание, и переводили из класса в класс с отличием.

С первого по четвёртый класс в Сонькиной жизни произошло много событий. Например, она, наконец, научилась кататься на двухколёсном велосипеде. Давно просила купить ей «Школьник», но родители всё тянули, денег лишних не было. В итоге доросла Соня до Мишиного «Орлёнка». Мишке как раз купили новый большой велосипед, а ей перешёл «Орлёнок». Кататься Соню учил папа и делал это со свойственной ему дотошностью. Велосипед этот с поперечной рамой, так что забраться на него можно было, только перекинув ногу через седло. Папа не разрешил Соньке сразу сесть на велосипед – у него была своя методика обучения.

– Так, – сказал он, – ставь левую ногу на левую педаль и держись за руль. Да не правую, а левую!

– Как же я так встану? – возмущалась Сонька. – Неудобно же!

– Это только сначала неудобно, а потом привыкнешь. Правую отведи немного назад, а левой стой, как следует, на педали, – наставлял папа. – Теперь правой ногой оттолкнись от земли и езжай на одной ноге. Руль держи, не виляй!

Легко сказать – держи. Владимир Васильевич бегал за Сонькой по всему двору, помогая поддерживать равновесие. Когда падала, плакать не велел.

– В общем так, – сказал он, – пока на одной ноге ездить не научишься, на велосипед не сядешь. Задачу поняла?

– Поняла, – с тяжким вздохом ответила Сонька, зная, что спорить с отцом бесполезно.

Прошло не меньше двух недель. Каждый день Сонька упорно училась держать равновесие, стоя левой ногой на левой педали велосипеда. Сначала ей удавалось проехать в таком положении совсем чуть-чуть, и она либо соскакивала, либо падала. Но, как справедливо говорил папа, «терпение и труд всё перетрут». И через какое-то время Сонька поняла, что вполне уверенно стоит на одной ноге, рулит и едет по прямой, легко удерживая равновесие. В этот же вечер, как только папа пришёл с работы и поужинал, она потащила его во двор.

– Вот, смотри! – гордо заявила Сонька и уехала вперёд вдоль всего дома. Там она соскочила, перевернула велосипед и тем же маршрутом победно вернулась к отцу.

– Молодец, – сказал папа, – давай ещё раз, только помедленнее.

Придерживая сбоку руль велосипеда, он побежал рядом и скомандовал:

– А теперь закидывай правую ногу через седло!

Сонька с размахом закинула ногу, села и тут же завиляла рулём от резкого движения. Но ощутив под обеими ногами педали, она быстро выровнялась и… поехала!

– Крути педали! – прокричал вслед отец.

Но Сонька после двух недель тренировок уже ощущала велосипед как часть себя и зависимость между скоростью кручения педалей и лёгкостью удержания равновесия всем телом почувствовала. Она летела! Это было настоящее счастье. Пожелав спешиться, Соня притормозила, так же легко перекинула правую ногу через седло назад и соскочила с велосипеда. Повороты освоила быстро – руль держать уже умела.

– Ну вот и всё, а ты боялась… – сказал папа.

Продолжать фразу он, как обычно, не стал. Дочерью был горд.

Надо сказать, что этот «Орлёнок» зелёного цвета, когда достался Соне, был уже изрядно потрёпан Мишей и его товарищами. Тормоз велосипед имел ножной – надо было крутануть педали назад, чтобы затормозить. И самое скверное, что тормоза эти были неисправны: педали назад порой прокручивались вместо того, чтобы тормозить. Но Соня уже стала асом и аккуратно нащупывала момент, когда тормоз сработает, а не прокрутится. На велике, конечно, катался весь двор. Не у всех было достаточно средств, чтобы купить своему ребёнку велосипед, и к Соньке выстраивалась очередь из девчонок и мальчишек: «Дай покататься!» Она не отказывала никому и каталась по очереди со всеми. Улица Пивченкова, где они жили, была тихая, машин совсем мало, и дети катались даже по проезжей части, строго у правой обочины. Происшествий не было.

В этот период с Сонькой случилась странная перемена в характере. Бойкая, общительная и даже артистичная девочка вдруг стала стеснительной. В школе она по-прежнему тянула руку и громко отвечала всё, что знает. Знает – вот ключевое слово! А в быту появились новые обязанности, расширился круг короткого общения с незнакомыми людьми, и тут Соньку терзали сомнения, всё ли она правильно делает и как можно поступить, а как нельзя. Десятки раз ходила Соня с мамой в магазин, стояла с ней в очереди в кассу, а потом с чеком в очереди к прилавку (супермаркетов с тележками тогда не было). Кстати, в шестидесятых, когда вдруг из магазинов пропала мука, если её завозили, выстраивались жуткие очереди. Давали по два килограмма в одни руки. Значит, если мама и Соня были вдвоём, им полагалось уже четыре килограмма. Так некоторые женщины, стоявшие в очереди неподалёку, просили у Нины Борисовны: «Можно Вашу девочку на пять минут?» Мама кивала, отходила в сторонку, и Соня стояла рядом с чужой тётей, помогая ей тем самым получить ещё два килограмма муки. Да-а-а, не удалось Никите Сергеевичу заменить пшеницу кукурузой.

Будучи школьницей, Сонька прекрасно различала достоинство всех купюр и монет. Однако, когда мама попросила её самостоятельно сходить в магазин за сливочным маслом, Сонька вдруг испугалась и заупрямилась:

– А как я его куплю?

– Очень просто. Придёшь в магазин и пойдёшь в кассу. Когда подойдёт твоя очередь, протянешь кассиру рубль и скажешь: «Двести граммов масла, пожалуйста». Мы же с тобой много раз это делали!

– А дальше?

– А дальше она пробьёт тебе чек на 72 копейки и даст сдачу с рубля – 28 копеек.

– А дальше?

– Подойдёшь к прилавку, отдашь чек и возьмёшь масло.

– А что я скажу продавщице?

– Да то же самое: «Двести граммов масла, пожалуйста». Она взвесит и отдаст тебе масло.

Сонька волновалась ужасно. Ей казалось невозможным, забирая сдачу, успеть её посчитать и при этом не задерживать очередь. Ей казалось, что в очереди к прилавку её вообще не воспримут серьёзно, как самостоятельного покупателя, будут обходить, чтоб под ногами не мешалась, и она никогда не достоится. Во избежание этой неприятности Сонька высоко держала руку с чеком, давая понять окружающим, что она тоже стоит, как все. Масло и 28 копеек сдачи она благополучно принесла домой, но в себя пока так и не поверила.

Всякое общение с посторонними доставляло Соне ужасный дискомфорт. В автобусе, чтобы в толпе пробраться к выходу, надо было всего лишь вежливо сказать: «Разрешите пройти». И мама её этому учила. Но обратиться громко к толпе, к незнакомым спинам было мучительным преодолением себя. И свою просьбу пропустить её Сонька едва пищала, так что её не всегда и слышали. Этот приступ стеснительности длился, пожалуй, года три, а потом как-то сам собой рассосался.

Унаследовав от модницы-бабули любовь к красивой одежде, Сонька могла подолгу крутиться перед зеркалом. Родительская кровать в маленькой комнате была застелена белым тканевым покрывалом, а на подушках лежали тюлевые накидки с оборками. Эти кружевные вещицы не давали Соньке покоя. Придя из школы, Соня снимала форму и, пока никого нет, облачалась в обе накидки сразу, вертелась перед зеркалом так и сяк, подвигая оборки то на плечи, то на импровизированную юбочку. Знала, что нельзя их трогать, мама не велела, но не могла устоять перед желанием облачиться в кружево. Однажды за этим занятием застал её брат, вернувшийся из школы. Посмеялся над Сонькой, но маме ничего не сказал.

Эта пигалица не считала для себя возможным появиться на людях в домашней одежде хоть на минуту. Много лет в семье со смехом вспоминали такой диалог.

Мама:

– Сонь, сходи на балкон, принеси, пожалуйста, яблоки, я помою.

Миша:

– Мам, ты что, она же в красной юбке! Разве можно в красной юбке – на балкон, а вдруг кто увидит?!

И под всеобщий хохот фыркнувшая и покрасневшая Сонька быстро хватает с балкона сетку с яблоками и вбегает обратно. А напрасно смеялись. Девочка-то росла со вкусом и чувством стиля.

Тем временем Сонин недуг, приобретённый в детском саду, оставался с ней. Она по-прежнему писалась по ночам. Никто, кроме членов семьи, об этом, разумеется, не знал, поскольку случалось такое только во сне. Лечить её пытались всячески, к самым разнообразным врачам водили, включая психоневролога, какими только снадобьями ни пичкали, – ничего не помогало. И вот в четвёртом классе по совету врачей отправили Сонечку в специализированный санаторий, на всю четвёртую четверть, то есть апрель и почти весь май. Санаторий находился в Москве, где-то в лесном массиве. Посещения родителей разрешались только два раза в месяц, считалось, что незачем чаще волновать детей переменой обстановки. Это тяготило Соню больше всего, тоска по близким людям накатывала по вечерам, когда учёба заканчивалась, уроки были сделаны и все процедуры пройдены, даже всплакнуть иногда приходилось в кровати. Позвонить домой тоже было нельзя, не разрешали, мобильных телефонов тогда ещё не существовало, а тем более видеосвязи. Всё-таки Сонечка была очень домашним ребёнком.

Но это ещё полбеды. Дело в том, что в этом санатории хоть и писались по ночам все дети, но Сонин случай всё же был единственным, потому что болезнь у неё была приобретённой. Все остальные детки страдали врождённым недержанием мочи. Это, как правило, были дети из трудных семей, где отец чаще всего алкоголик, а мама, соответственно, много нервничает, включая период беременности. И вот наша отличница, активистка, командир октябрятской звёздочки попадает в коллектив недолюбленных и несчастных по большому счёту детей, своих сверстников, об интеллектуальном развитии которых мало кто заботился. На уроках Соня была потрясена, как трудно им даётся учёба. Учитель объясняет – всё же понятно! Но нет, они почему-то не могли усвоить самых простых, на Сонин взгляд, вещей. Приходилось объяснять снова и снова, и Соне на уроках было скучно. Ребят она жалела, старалась помогать с домашними заданиями, если обращались, понимала, что не от разгильдяйства они плохо учатся, а просто не могут лучше. Но поговорить ей было совершенно не с кем…

Педагоги и персонал, конечно, быстро поняли, что этой девочке здесь не место, но Сонины родители хватались за последнюю, как им казалось, соломинку.

Долгожданный майский день, когда Нина Борисовна приехала забирать дочь, стал для Сони освобождением из заточения. Большая уже одиннадцатилетняя девочка тихо вцепилась в мамину руку и не выпускала её до самого дома. Соня помнит, как они ехали с мамой в трамвае, а потом на метро. Мама купила и отдала ей сразу при встрече голубые кружевные носочки, Сонька ехала в трамвае, одной рукой прижимая к себе носочки в прозрачном шуршащем пакетике, а другой крепко держа мамину руку, и тихо всхлипывала от счастья.

Самое обидное, что все эти муки были напрасными – санаторий ничем, конечно, не помог, и всё оставалось по-прежнему. Но тут Соне неожиданно повезло, потому что нашёлся один умный врач, который сказал Сониным родителям:

– Перестаньте мучить ребёнка. Всё пройдёт само с приходом полового созревания.

Решили поверить и подождать, тем более что перепробовали уже всё. И через два года, когда у Соньки начались месячные, болезнь ушла, как не бывало. Она просто стала просыпаться по ночам и шла в туалет. Низкий поклон доктору!

Как-то раз, ещё в первом классе, когда мама пришла с работы и спросила у дочери, как прошёл день в школе, Сонька поведала такую историю:

– … А на арифметике, когда Вера Никитична вышла из класса, она сказала: «Тимофеева, запишешь, кто будет разговаривать».

Тут буквально вскинулся Миша:

– И ты записывала?!

– Конечно, – ответила Соня, – всех записала, кто болтал.

– Ты что, Сонька, обалдела? Ты понимаешь, что ты на своих товарищей ябедничаешь?!!!

– Ну, Вера Никитична же велела…

– Дура ваша Вера Никитична!!!

Это был крик души. Мише исполнилось уже четырнадцать, он рос хорошим человеком и видеть свою сестру стукачкой совсем не хотел.

– Миша, нельзя так говорить об учительнице, – пробормотала мама.

Наверно, впервые в жизни Нина Борисовна растерялась в вопросах воспитания своих детей. Внутренняя борьба между осознанием безусловной правоты старшего сына и нежеланием разрушить авторитет учителя в глазах младшей дочери парализовала на тот момент её волю.

Сонька с удивлением взирала то на возмущённого брата, то на задумавшуюся маму, которая почему-то так и не поддержала её действия в полной мере, а только лишь запретила Мишке обзывать учительницу.

«Но ведь я сделала так, как велела Вера Никитична, а учителя надо слушаться, – думала Соня. – Это же правильно.»

Нравственная проблема, так неожиданно выросшая перед ней, казалось бы, на ровном месте, где за минуту до возмущения брата и сомнений-то никаких не было в правильности её, Сониных, поступков, не могла быть решена семилетней девочкой немедленно. Справедливости ради стоит сказать, что немалая часть взрослых людей за всю жизнь не решила для себя эту проблему. Но Миша! Брат для Сони был непререкаемым авторитетом во всём. И всё же потребовалось немало времени и ещё кое-какие усилия со стороны Миши, чтобы Соня сделала свой выбор. Спустя три года она сделала его бесповоротно в пользу позиции брата.

А пока Сонька продолжала ябедничать. И не только на одноклассников.

Ежедневно, придя из школы, Миша должен был пообедать, сделать уроки и только потом развлекаться. Однако частенько сразу после обеда к нему заходил друг Юрка, и они играли в солдатиков. Весьма своеобразно играли. Оловянные солдатики расставлялись в шеренгу на полу на одном конце комнаты, брались обычные шашки, и с другого конца комнаты мальчишки щелчком через весь пол по этим солдатикам стреляли. Шашки по натёртому папой паркету летали отлично. Ближе к вечеру, с ужасом взглянув на часы и понимая, что вот-вот придёт с работы мама, они всё это безобразие быстренько собирали, и взмыленный Мишка с умным видом садился за письменный стол.

Войдя, мама первым делом вопрошала:

– Миша, ты уроки сделал?

– Делаю, мам, уже почти…

Соне таких вопросов не задавали, у неё даже дневник не проверяли, там были одни пятёрки.

И тут совсем не коварная, как можно было подумать, а жаждущая справедливости глупая Сонька во весь голос докладывала маме, что никакие уроки он не делал, а весь день играл с Юркой в солдатиков и за письменный стол только что сел.

Получив свой выговор и дождавшись, пока мама уйдёт на кухню, Мишка сказал сестре:

– Ах так, ты и на меня ябедничаешь? Ну берегись!

Не подумайте чего плохого, в жизни своей Миша не поднял руку на сестру ни разу, но мальчик был умён не по годам и способ отомстить придумал безотказный.

Докладывая о чужих проступках, своих грехов Сонька не замечала. На неё же никто не ябедничал! Например, велит ей мама с утра, чтоб гулять после школы шла непременно в рейтузах, потому что сегодня холодно. А рейтузы эти шерстяные Сонька терпеть не могла, они весь вид портили. И поскольку с прогулки возвращалась она ещё до прихода мамы, втихаря приказ нарушала и щеголяла в одних чулках.

И вот Миша решил в воспитательных целях Сонькины прегрешения записывать.

– Та-ак, на карандаш! – восклицал он, записывая очередной пункт Сониных проступков за день.

А вечером списочек этот пред мамины очи и выкладывал. Тогда и Соня получала свою порцию маминого недовольства ею, воспитательных бесед и разъяснений. Это было неприятно. Сонька привыкла, что она хорошая и её все хвалят. А тут оказывается, не такая уж она и хорошая…

Этот метод, названный Мишей «твоим же добром да по тебе», принёс свои плоды, самые что ни на есть положительные. Прочувствовав на собственной шкуре, как плохо, когда на тебя ябедничают, Сонька, наконец, задумалась, а хорошо ли она поступает. А задумавшись, осознала, скольким же людям она гадостей наделала.

Произошёл фактически переворот в сознании. С этого момента она перестала делить мир только на чёрное и белое. Спустя годы, уже взрослая Соня с ужасом вспоминала себя тогдашнюю – ябеду, отличницу и подлизу. И всю жизнь повторяет, что это Мишка сделал из неё человека.

Глава 7. Бабуся

Мать Нины Борисовны овдовела рано, в сорок первом. Второй Сонин дед, которого она никогда не видела, на фронте не был, просто тяжело заболел и умер в больнице в самом начале войны. Бабуся, тогда ещё молодая 38-летняя женщина, осталась одна с двумя дочками: двенадцатилетней Ниной и восьмилетней Аней. Учитывая, что сама она до той поры никогда не работала, поскольку муж содержал семью, и профессии не имела, пришлось им очень туго. Жили они тогда у квартирной хозяйки в деревянном домике на Волоколамском шоссе, снимали комнату. В сороковые годы в Москве ещё было очень много деревянных домов с печным отоплением и удобствами на улице. В этом же доме в 1950-м родился Миша, и даже Соня успела там пару раз побывать в гостях у бабуси и смутно помнила тамошнюю обстановку.

А тогда немцы стояли под Москвой, бомбёжки не прекращались, а хлеб можно было получить только по карточкам. Как они прожили эти годы, о том надо отдельную книгу писать. Пока бабуся искала работу, сильно голодали, и если б не квартирная хозяйка Фима Семёновна, которая из жалости к детям отдавала им картофельные очистки, то может, и не выжили бы, и не было бы тогда на свете моей Соньки.

Бабуся в отличие от бабули была женщиной грамотной. В Кременчуге, откуда родом, она ещё при царе окончила женскую гимназию, где преподавали даже латынь и греческий. Дальше этого дело не пошло, потому как вышла замуж, родила двух дочек и занималась только детьми, мужем и хозяйством.

Женщиной она была крупной и шумной. Говорила всегда громко, эмоционально, и в порыве таких эмоций могла, потянув за тряпку, ненароком кастрюлю с кипятком на себя опрокинуть.

Дочерей своих любила, но когда те выросли и замуж повыходили, отношения с ними и с зятьями стали непростыми. Внуков бабуся обожала. У неё их было четверо – двое от Нины и двое от Ани.

Сколько Сонька себя помнит, с бабусей всегда было весело. Эта полная, а в старости и вовсе грузная женщина с порывистыми движениями и взрывным характером по натуре своей до конца дней оставалась ребёнком – открытым, впечатлительным и бесхитростным. Поэтому детям с ней было легко и приятно, как, впрочем, и ей с ними. Соньку бабуся научила играть в карты, сначала в Акулину, а потом и в Дурака подкидного и переводного. В лото часто играли и в домино. Они как-то всё время были на одной волне, никаких проблем в общении не возникало.

Когда Соне исполнилось восемь, её отправили вдвоём с бабусей в Анапу. Тогда Сонька впервые увидела море. До этого ей доводилось купаться только в Москве-реке да в подмосковных речках и прудах. Соньке там не нравилось: дно бывало илистым, что очень противно, да ещё всякие зелёные водоросли вокруг попадались. А тут белый песочек, по которому так приятно ходить босыми ножками, и по сухому, и по мокрому, а из мокрого ещё и строить у воды всякие сооружения. Бабуся плавать не умела, Соня тоже, но это не мешало им наслаждаться купанием. В Анапе у берега совсем мелко, они заходили в воду вдвоём, взявшись за руки, и веселились от души – брызгались, подпрыгивали и приговаривали: «Баба сеяла горох, прыг-скок, прыг-скок, обвалился потолок, прыг-скок, прыг-скок!».

Но самым удивительным было то, что у моря не было другого берега. «Где же оно кончается?» – думала Соня. Бабуся объясняла, что берег есть, но он так далеко, что отсюда его не видно, а на том берегу другая страна – Турция. Это было очень загадочно и волнующе.

Возвращаясь с пляжа, они шли по улицам города, вдоль которых росли абрикосовые деревья, сплошь усыпанные плодами. Деревья были государственные и срывать абрикосы было нельзя. Но они падали, падали и валялись в огромных количествах! В Москве эти абрикосы стоили так дорого, что Соня их ела крайне редко, в доме в основном водились яблоки. Да и на курорте особо не разгуляешься, и так траты большие на дорогу и проживание. И тогда бабуся с Соней стали подбирать упавшие плоды и складывать в её детское ведёрко для песка. Дома бабуся абрикосы мыла, и они лакомились бесплатно.

Ещё одним открытием, подаренным бабусей, стали для Сони чебуреки, которые она впервые попробовала в Анапе. Это было так вкусно, что Сонька стала клянчить их каждый день. Не самое правильное питание для ребёнка, но бабуся устоять не могла. А ещё было много мороженого, бусы из ракушек и море удовольствия от общения с бабусей.

Однажды они взяли билеты на прогулочный катер, чтобы доплыть из Анапы в Геленджик и посмотреть, что там. Это совсем рядом, ходу по морю минут двадцать. Весёлые и возбуждённые, взошли они на кораблик и стояли на палубе, любуясь видом в ожидании отплытия. Но как только катер отчалил, обеим стало не до веселья. Соня сначала побледнела, потом позеленела, пожаловалась бабусе, что её тошнит, и ребёнка тут же вырвало. И море-то было спокойное, качки почти никакой, но у Сони оказался такой плохой вестибулярный аппарат, что её, бедную, выворачивало все двадцать минут пути. Бабуся уже проклинала себя за то, что затеяла эту поездку, но деваться было некуда, пришлось доплыть. Самое ужасное, что предстоял ещё и обратный путь. Сойдя на берег, Соня ещё некоторое время приходила в себя. Потом решили искупаться, но тут ждало новое разочарование: пляж в Геленджике галечный, а Сонька босиком по камешкам никогда в жизни не ходила, и ей было больно. Она совсем расстроилась и расплакалась, пришлось бабусе тащить её на руках до воды.

Бабусе было так жалко Соньку, которая вместо новых радостных впечатлений получила от поездки одни неприятности, что она решила как следует порадовать ребёнка, компенсировав тем самым все страдания. Средство для этого было выбрано безотказное – новая кукла. Кукол Сонька обожала. И бабуся, будучи стеснённой в средствах, решила, что сэкономит на чём-то другом, и не поскупилась. Это была лучшая кукла в Сонькиной жизни! Красавица-блондинка в голубом платье закрывала и открывала глаза и говорила «Ма-ма». Она назвала её Соней. Всю обратную дорогу бледно-зелёная Сонька провела в трюме, прижимая к себе новую подругу. Слава Богу, обошлось без рвоты, хотя мутило страшно. Двадцать минут мучений – и они на берегу, а кукла стала любимой на всю Сонькину детскую жизнь.

Овдовев в тридцать восемь лет, замуж бабуся больше не выходила. Когда дочери выросли и по очереди выпорхнули из гнезда, быстро привыкла жить одна, сама себе хозяйка, и статусом этим была вполне довольна. Профессией она всё же овладела – стала лифтёром-диспетчером, а потом и пенсия подоспела, так что финансово тоже была независима и помощи ни у кого не просила. А когда сносили деревянные дома на Волоколамке, бабусе дали комнату в коммунальной квартире со всеми удобствами в том же районе, недалеко от метро «Сокол».

Как-то раз в зимние каникулы Соньку было некуда девать и её отправили к бабусе. А той на работу надо. Что делать? Взяла бабуся Соню с собой в диспетчерскую. Вот это было здорово! Там располагался огромный пульт управления с невероятным количеством каких-то рычажков, кнопок и лампочек. Соня была в восторге. Лампочки мигали то зелёным, то красным, и это завораживало. А бабуся! Бабуся ловко управляла всем этим волшебством. Лифты в то время закрывались не автоматически, а вручную. Входя, надо было закрыть сначала железную наружную дверь, а потом внутренние деревянные створки. Не все жильцы справлялись с этим быстро, а если двери как следует не закрыть, лифт ни за что не поедет. Тогда на пульте, указывая на один из подъездов дома, долго горела красная лампочка. Увидев такое, бабуся брала в руки переговорное устройство и в свойственной ей манере громко кричала в него: