Стрелкотня

– Ага, значит, по остальным пунктам возражений нет…

– Лен! Ну я же не того… не маньяк! И вообще, гранатомёта у меня – нету!

– Судя по тону, тебя это искренне огорчает… Ладно-ладно, не бурли, я пошутила. Надо же было за фальшивое исполнение легенды русского рока как-то отомстить?

– Шуточки у вас, сударыня… – Всё ещё хранящий мрачно-обиженное выражение лица Глеб поправляет кепку и двигает мимо Лены на выход.

– С кем поведёшься, мой принц, с кем поведёшься. Так, телефон не забыл?

– Не забыл.

– Вот и не забывай. – Лена невозмутимо протягивает Глебу его же телефон.

– К-какого?! – Глебка хлопает по карманам, не доверяя глазам. Нет, действительно, в жилетке – нету.

– Вы, принц, после того как на себя налюбовались, телефон на тумбочку положили, а не в карман. Увлеклись… пением.

– Лена-а… – стонет Глебка, поспешно убирая телефон.

– Кому «Лена», а кому с телефона трек твоих перемещений пишется. Так что будь добр, не теряй… и не теряйся. Шеф нам этого немножечко не простит. Тем более сегодня у него важные переговоры, нечего его волновать.

– Ладно-ладно, – бурчит Глеб, который терпеть не может этот пункт насчёт охраны и контроля за его перемещениями.

Ну что с ним может случиться сегодня?! Самый обычный день, самое обычное занятие в стрелковой секции!

Тир и так почти что папина собственность – ну, частично. Официально папа выступает спонсором и идейным вдохновителем, а на деле – совладельцем. Глеб не дурак, по паре оговорок Кира на секции и Лены дома прекрасно суть уловил.

И вообще, куда Глеб денется с подводной лодки – в смысле, из замкнутого пространства под землёй?

– Ладно, принц, вы опаздываете, – ещё раз напоминает Лена.

«Нифига! Я так за полчаса до занятия припрусь!.. – хочет возразить Глеб, но тут же сам спохватывается: – А, точно, я же и хотел пораньше. Чтобы без помех поговорить. Поговорить. Ох… Да. Обязательно. Вот прямо сегодня… Вот возьму и скажу ей, что…»

– Принц, ау-у!

– Да-да, – вываливается из мыслей Глебка, отчаянно надеясь, что Лена не заметит выражение его лица.

Ну, или не прокомментирует хотя бы.

«А если Дашка сегодня не придёт?! – Мысль заставляет снова остановиться. – Да не, она бы написала… наверное. Спросить, что ли? Хотя вот так, в лоб, как-то, наверное, не стоит… Ох, как всё сложно. Ладно, напишу, что выдвигаюсь, а там она, может, сама ответит!»

И Глебка торопливо пишет на ходу в их стрелковый чатик: «Выезжаю! до встречи на точки :)» – и, уже заходя в лифт, слышит за спиной Ленино, явно в рацию:

– Серёж, солнце моё, «двойка» к тебе на лифте едет. Принимай!

Нет, иногда Лена всё-таки перегибает палку.

Ничего с Глебом не случится, ни-че-го.

Самый обычный день. Дашка

Дашка знает точно: она – уж-жасная сестра!

Она знает это всю жизнь и даже если однажды об этом случайно забудет, заботливая Ната ей обязательно, обязательно напомнит.

Ведь для чего ещё существуют старшие сёстры, как не для таких напоминаний?

– Дашка, ты…

Даша нашаривает на столе телефон и осторожным, плавным движением подтягивает к себе.

«Ну, давай, давай угадаю: кошмар? Ужас?..»

– Ты кошмар и ужас!

«…а не твоя сестра!»

Телефон прижат в груди, фотокамера открыта, палец наготове.

– А не моя сестра!

Ната делает выразительную паузу, сопровождаемую столь же выразительным выражением лица.

Дашка тихонько наводит на неё телефон и фоткает. На экране отображается гримаса что надо: распахнутый рот, воинственный взор, свирепо нахмуренные брови – само воплощение пламенного негодования.

«Сеструха – прелесть. Люблю её!» – торопливо подписывает фотку Дашка, еле успевает поправить опечатки и тут же выкладывает в сториз. Потом удалит, чтоб Ната не увидела. Попозже.

Дашкины движения не укрываются от Натиного взгляда:

– Ты чего там делаешь? – немедленно спрашивает она с подозрением. – С кем там переписываешься?

Дашка украдкой ещё раз любуется получившемся фото. Нет, определённо один из лучших кадров в коллекции «100500 лиц любимой сестры, которая однажды меня обязательно убьёт»!

Удивительно, но даже с такой гримасой Ната остаётся симпатичной. Глаза светлые, волосы в растрёпанном хвосте – чисто мёд, а на носу – веснушки.

Ну, всё правильно!

Потому что если Дашка – ужасная сестра, то Ната, значит, – прекрасная. Для баланса, как инь-янь!

– Эй, с тобой старшая сестра разговаривает! Чего там у тебя?

И всё-таки, всё-таки… вот чего стоило родителям озаботиться её, Дашкиным, появлением на свет лет на десять позже? А лучше на пятнадцать. Нате в тот день было бы не три с чем-то годика тогда, а все восемнадцать. Она бы как раз поступила в какой-нибудь московский институт, на эту свою экономику, жила бы отдельно и умилялась бы на младенческие фоточки. А потом, когда Дашка бы подросла, они встречались бы по выходным и радовались этим встречам от всей души.

Но нет. Приходится жить бок о бок и всячески друг друга изводить, как это только могут и умеют две сестры. От избытка, так сказать, любви.

И до Натиного поступления ещё целый учебный год.

Сестринская дружба?

Ха-ха. «Как кошка с собакой» – это немножко ближе к истине на Дашкин взгляд.

Мысль о неслучившейся идиллии идёт дальше, и Дашка вдруг понимает, что живи Ната отдельно… ей, Дашке, пришлось бы спать в одиночестве, получается?

Ой… Не, ладно уж, ладно, пусть Ната и дальше живёт с ней в одной комнате.

Дашка терпеть не может спать одна. Когда Ната ночует у подружек, приходится на всю ночь оставлять включённой настольную лампу и затыкать уши наушниками. Не то чтобы эти хитрости сильно помогали, но выхода-то нет.

Дашка ненавидит темноту и тишину. До дрожи, до звона в ушах и ватных ног.

Потому что там обязательно кто-то есть…

– Алё, гараж! Это что за игнор старшей сестры?!

На сториз в личку летят лайки, огоньки и ржущие смайлики.

Дашка старательно демонстрирует невинную улыбку до ушей:

– Прости, онэ-эчан!

Нату и само японское слово (всего лишь ласковое обращение к старшей сестре, чего такого?) бесит, а уж почти пропетое…

– Прекрати! – морщит она нос и задирает брови домиком, как будто удивляется, как у неё может быть ТАКАЯ сестра. – Собирайся, нам ехать пора!

Пока Дашка борется с соблазном сделать второй кадр, Ната уже уходит, из коридора крикнув:

– И не тормози, а то опоздаем!

– Ой, подумаешь! От этого ещё никто не умирал!

– Кир будет недоволен.

Дашка закатывает глаза. Ох уж этот Кир, их инструктор!

И чего Ната в нём нашла? На взгляд Дашки он ужасно, ужасно старый, ему лет сорок… ну, почти. На самом деле двадцать пять, они как раз всей секцией месяц назад праздновали его день рожденья.

Но сколько бы там ему лет ни было – это же не повод тащить Дашку в тир за полчаса до занятий!

…Телефон в руках подпрыгивает и бахает выстрелом, оповещая о новом сообщении в «Стрелкотне».

«Выезжаю! до встречи на точки :)»

Ну нет, это просто кошмар. Седьмой класс, а Глеб до сих пор не выучил склонения!

И Дашка торопливо набирает:

«На точкЕ!»

В ответ прилетает тут же:

«Уже очепятатся нельзя?»

Да он издевается!

«ОпечатаТЬСЯ! (>_<)»

– Дашка! Ты ползаешь, как беременная улитка! Или ты собираешься, или я за себя не отвечаю!

Дашке очень хочется спросить, а много ли Ната видела беременных улиток?

«Сама то придёшь?))» – прилетает от Глеба. Теперь дефис потерял…

Ха! Вот Дашка возьмёт и не придёт. Что ей будет-то? Самое обычное занятие.

Самый обычный день…

Ну ладно, ладно, вот ещё минут пятнадцать потормозит, поизводит Нату – и двинут. Приедут тютелька в тютельку к началу занятия. У Дашки всё рассчитано!

Самый обычный день. Ната

Всемогущество иллюзорно, но очень достоверно. Когда мушка ловит «альфу» мишени, Нато чувствует, что в состоянии решить все свои проблемы. Бах-бах. Красота.

Всё решается одним движением пальца.

…Жаль, что любого подобного волшебного озарения хватает совсем ненадолго. Так, перевести дух и дальше топать по унылому быту самого обычного дня, в особо сложные моменты крепко жмурясь и вспоминая всё это: ровный голос Кира за плечом, вес пистолета, запах пороха и железа. Собирая по кусочкам, как объёмный паззл, как осколки любимой чашки.

– Онэ-эчан! – громкий шёпот Дашки рушит всю тщательно выстраиваемую идиллию.

Всё, нету больше Нато. Есть замученная попытками быть идеальной старшей сестрой Ната-Наташа: обедом Дашку накорми, уроки проверь, на секцию отвези… Ладно, осталось чуть-чуть. Каких-то десять минут на автобусе.

– Чего тебе? – шипит Ната. Автобус отъезжает от последней остановки в черте города и бодро катит по шоссе.

Но Дашка уже уткнулась в телефон и что-то там торопливо набивает.

Ната пихает её локтем в бок.

– Уже ничего, – бурчит Дашка, не отрываясь от экрана.

Она что, издевается?!

Порой Ната готова в это поверить, хотя идеальной старшей сестре такое не к лицу.

Ната тоже достаёт телефон, пробегает взглядом по непрочитанным сообщениям. В чате-«стрелкотне» их десяток – как Глеб написал, что выезжает и «до встречи на точке», так они там с Дашкой и строчат фигню, упражняясь в остроумии.

Детский сад…

Автобус замедляется на светофоре, хотя на том уже зажёгся зелёный. Нату бесит чат, бесит Дашка, бесит тормознутый водитель автобуса, бесит весь свет. Хочется курить, Ната даже лезет в карман, перебирает пальцами две «электронные» сигареты, но… Курить в автобусе нельзя. Даже электронки. Да и при Дашке не стоит, у неё язык как помело, ляпнет родителям, даже если будет уверять потом, что не хотела.

И вообще, если б не она, Ната бы не курила. Сигареты – от нервов.

От бесячих, мелких, белобрысых нервов по имени Дашка.

Кто виноват, что ощущение, когда куришь, немножко похоже на то, в тире, за мгновенье до выстрела? Взрослости, самостоятельности, независимости. Иллюзия… Точнее, иллюзия иллюзии, той самой, про всемогущество.

Желание курить становится нестерпимым, и Ната лезет в другой карман, вытаскивает наугад одну из двух жвачек.

Вишня или мята?

Сигареты тоже – вишня и мята.

Везде – вишня и мята. В духах, чаях и принтах футболок, во вкусе жвачки и сигарет.

На сей раз выпадает вишня. Кисло-сладкая, насыщенная, легко забивающая призрачный привкус никотина. Иллюзия иллюзии иллюзорного всемогущества, запутанная цепочка ассоциаций… Ладно, главное, помогает ненадолго вернуть душевное равновесие. А большего и не надо, вон, автобус уже снова тормозит, на сей проползая под пешеходным мостом к остановке.

Ната выталкивает Дашку в проход и вылезает сама – на выход! Вместе с ними из автобуса вываливается компания роллеров с яркими рюкзаками, Нате подмигивает смутно-знакомый рыжик, рядом с которым маячит такая же светло-рыжая, стриженая под мальчишку сестра.

Ната фыркает и отворачивается.

Всей толпой роллеры, Ната и Дашка топают по дороге мимо рекламного плаката «Фабрики развлечений» и полупустой в середине буднего дня парковки, а вот на территории их пути расходятся. Роллеры сворачивают на свою площадку, откуда им уже машет их темноволосый и загорелый «предводитель», которого весь Энск знает под прозвищем Араб (как он выбивал на территории «Фабрики» место под роллердром, останется в летописях Энска на века), а Ната с Дашкой заходят в основной павильон и сворачивают по лестнице вниз.

Здесь всегда полумрак – для пущей атмосферы – и светятся только края ступеней и полосы на стенах и потолке. Этот ломко очерченный коридор тянется вниз почти бесконечно.

Но если пройти его насквозь, переступить широкий металлический порог и по ещё одному, уже нормально освещённому коридору обогнуть квестовую зону, кивнув знакомой девушке на ресепшене, чтобы открыла замок решётки… Шестиугольник логотипа с греческой буквой по центру сияет на дальней стене приветливо и уютно, как окошко дома.

Стрелковый клуб «Гексагон-альфа» приветствует своих участников.

…И в какой момент секция из дурацкой обязанности «отвезти Дашку, подождать, созерцая сериальчики наверху, привезти Дашку» превратилось во что-то личное и дорогое?

В родную «Стрелкотню», как гласит заголовок чата.

А парень-инструктор в… просто Кира.

– О, Нато!

– Кир, привет! Мы же не опоздали?

– А может, мы хоть раз в жизни смогли-таки опоздать? – с надеждой в голосе влезает Дашка.

Нет, вот сейчас точно издевается. И глаза ещё закатывает.

Но Нато молчит, она идеальная старшая сестра, её так просто из себя не…

– Кир, ну посмотри, ты же видишь, как Ната хочет отжиматься! Просто стесняется признаться в этом.

– Даш-шка! – шипение вырывается против воли.

Прибить, урыть, закопать.

Нато стыдно, но идеальная старшая сестра из неё так себе, хотя она, конечно, старательно притворяется.

Идеальные старшие сёстры своих младших не только на секции возят… но ещё и любят.

А с этим у неё всегда были проблемы. «Надо» – это понятно. А «люблю» – это как? Как любить, если и терпеть-то с трудом получается?

– Да не топчитесь на пороге. – Кир – весёлый прищур из-под козырька бейсболки, тёртые джинсы, форменная футболка-поло с клубным логотипом и именем на груди, – отступает в сторону, пропуская сестёр. – Заходите!

От Кира пока ещё пахнет не порохом, а мятой. Точнее, ментоловыми сигаретами – обычными, бумажными.

А от Нато – вишней.

За мгновенье до. Кир

Если бы Кир только знал, что случится через несколько секунд после того, как замолчит, он бы, наверное, не стал устраивать это выступление с мишенями, мысленными экспериментами и попытками в великого педагога Макаренко.

Он бы, наверное, просто отменил сегодняшнее занятие и разогнал бы всех нахрен по домам. Скинул бы ссылку на ту новость про школьного стрелка в чат – и пусть сами делают выводы.

Или попытался бы провести занятие как обычно, не прерываясь на этот, будь он хоть сто раз нужным, разговор.

Чтобы не корить себя потом: «Накаркал!»

…Но он не знает. Он пока только чувствует смутное беспокойство – в мигании ламп, в лёгком запахе гари, еле слышных за шумом вентиляции голосах в квестовой зоне… И это беспокойство неосознанно заставляет говорить горячее.

Хотя кто его разберёт. Может, этот разговор – единственное, что имеет смысл на сегодняшнем занятии.

Единственное, ради чего все они здесь собрались.

Кир не знает. Ещё пока ничего не знает.

И никто в тире даже не догадывается, что случится после того, как он замолчит.

После сирены. Дашка

Ползанятия проходят как обычно – разминка, стойки, стрельба, беготня с таймером. Только Глебка поглядывает в её сторону чаще обычного и порывается что-то сказать, но всё никак не соберётся с духом.

Но… это скорее приятно. И хочется стрелять ещё точнее, быстрее, результативнее. Чтобы он видел!

А потом всё летит кувырком. Кир внезапно командует убрать оружие и начинает речь о вещах… странных. Даже неприятных.

Стрелять в людей? Нет, ну он что, совсем ку-ку?! С чего вообще Кир поднял эту тему… Подумаешь, мишени!

Мишени – это ведь просто бумажки!

А практическая стрельба – просто спорт. Интересный, классный, экзотичный спорт.

Не больше и не меньше, не сложнее и не проще.

Почему Кир говорит так, будто всё это для него – что-то очень-очень личное? Что за тень пробегает в его взгляде?

«В таких условиях… твой выстрел породит кровавую бойню».

…А потом мир раскалывается сиреной на куски, и ноги Дашке отказывают. Вот так по-глупому – только что стояла, а уже сидит на полу.

И, как будто этого мало, свет гаснет, а спустя секунду по ногам ударяет грохот. А за ним – в уши вкручивается страшная, ватная тишина.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Собственное дыхание в этой тишине кажется ужасно шумным и… чужим. Темнота залепляет глаза, и главное сейчас – не думать, не думать о том, что же в ней прячется.

«Соберись! У тебя в руках пистолет и вокруг ещё пятеро вооружённых людей! Ната! Глеб!»

Но темнота отнимает не только зрение. Вот и пистолет уже кажется чем-то эфемерным, и…

Кто-то – вроде бы Глеб, спасибо ему за это, – зажигает фонарик, и дышать становится чуточку легче. Второй луч, третий… Не выпуская пистолета из правой руки (кажется, пальцы свело судорогой, и они уже никогда не разожмутся), левой Дашка с трудом вытаскивает из заднего кармана джинсов телефон и тоже включает на нём фонарик-вспышку.

Дышим, просто дышим… Несмотря на то, что со дна сознания всплывает понимание, что случилось что-то очень-очень фиговое.

Дашка – дитя современного мира. Со всеми его тревожными новостными заголовками, стратегическими прогнозами и «напряжённой мировой обстановкой». И неужели сейчас, вот прямо сейчас…

Наверное, эта же мысль сейчас настигает каждого из тех, кто замер посреди тира.

И думать о случившемся ещё страшнее, чем вглядываться в темноту за пределом шестиугольника из огоньков фонарей.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

– Т-темнота – друг молодёжи, – назло себе (и темноте, и мыслям) выдавливает Дашка.

После сирены. Слава

Тишина бьёт по ушам ещё хуже, чем сирена.

Тишина и темнота, прорезанная шестью неуверенными лучами. Пять телефонных и один – помощнее – от фонарика Глеба.

Слава никогда не создавал себе специально имидж человека, которого невозможно удивить. Само как-то получалось. Может, потому что знает, насколько хреново всё иногда идёт – на ровном месте, без предупреждений и предзнаменований?

И не испытает по этой части лишних иллюзий…

Но бывает разное «хреново». Это примерно как если сравнивать его, Славин, пистолет «викинг» и ядерную боеголовку. Оружием-то является и то, и другое, но пистолет – это бытовуха, а ядерная боеголовка – помесь научной фантастики, громких заголовков про Северную Корею и грядущего апокалипсиса.

Пикачу дёрнет стволом неудачно и прострелит себе ногу? Андрей поругается с Натой, а влетит от Кира всем? Клуб решат закрыть?

Это всё МОЖЕТ БЫТЬ. А значит, с этим можно – и нужно – как-то жить. Просто потому что картина мира, как ни крути, останется прежней, ну, может, чуть более гадостной, но она же и так, и сяк гадостная – по своей сути. Потому что несправедливая. Бессмысленная.

Но сейчас вместо мыслей в голове царит неприятный вой той самой уже давно смолкшей сирены. И Слава понятия не имеет, что же произошло, но уже точно знает: что-то, чего быть НЕ МОЖЕТ.

Та самая ядерная боеголовка, фигурально выражаясь.

Ну… Слава надеется, что фигурально выражаясь. Потому что сложно отделаться от мыслей, что тир, как ни крути, находится в бомбоубежище, причём, по слухам, реально готовом к приходу «Большого П».

– Т-темнота – друг молодёжи, – раздаётся неуверенный писк Пикачу.

Всё бы ей шуточки шутить.

– Так, спокойно! – голос у Кира хриплый, но уверенный. Инструктор всегда знает, что делать… по крайней мере, так держится.

– Что это, Кир?!

А вот у Нато голос срывается. Девчонка, что с неё взять.

– Это небольшое недоразумение. По ошибке сработали датчики гермозатвора, и он закрылся, – будничным тоном объявляет Кир, крутя свою бейсболку в руках. – Ничего страшного, скоро наверху разберутся и нас откроют.

Как будто с ним такие «небольшие недоразумения» каждый день случаются.

Слава не знает, бесит его Кирово спокойствие сейчас или восхищает.

– Разве бывают такие автономные гермозатворы? – с сомнением уточняет Андрей. – В московском метро…

– Это в метро. Здесь он более… современный, – резко перебивает Кир.

Даже несколько резче, чем следует, – помимо воли подмечает Слава.

Но развить мысль не успевает, прерванный командой:

– А теперь разрядили оружие!

Слава, не рассуждая, кладёт телефон с фонариком на стол позади себя, нажимает кнопку выброса магазина, ловит его, откладывает на стол к телефону. Дёргает затвором, вхолостую клацает спуском куда-то в сторону мишеней, чуть развернув корпус, и убирает пистолет в кобуру. Три секунды, доведённый до автоматизма набор действий, рефлекс собачки Павлова. Сначала сделал, потом задумался… а потом ещё наклонился, подобрал вылетевший из затвора патрон и заправил его обратно в магазин.

Не разбрасываться патронами. И не ныкать по карманам. С этим у Кира всё строго…

Остальные реагируют так же, на автопилоте. «Клац-клац-клац», – катится по ряду… сбившись только на Глебке. Слава отмечает и это в каком-то фоном режиме.

Как и то, что Дашка так и сидит на полу.

– Хорошо, – кивает Кир, выныривая в этот момент из дверей инструкторской. Светит под ноги он теперь уже не телефоном, а карманным «диодником». – Андрей, ты за главного, а я дойду до гермодверей и гляну обстановку. Может, сейчас уже откроют.

– Я с тобой, можно?! – немедленно лезет Глебка.

Выражение лица Кира в отсветах от шести фонариков разобрать сложно, бликующий пластик очков скрывает взгляд, но Слава уверен, что Кир отнюдь не в восторге. Ему проблемы решать надо, а не за Глебом присматривать в тёмном коридоре.

– И я, – вырывается у Славы как-то само собой.

Он присмотрит за Глебом… и заодно узнает обстановку. Оставаться в тёмном тире вмиг становится невыносимо.

Где-то на дне омута сом беспокойно наворачивает круги, задевая хвостом Славины рёбра.

– Ладно, хрен с вами, идём, – машет рукой Кир. Ему не до споров. – Андрей, Нато, Пикачу, ждите здесь.

В коридоре не такая кромешная темнота, как в тире. Горят зелёным таблички, указывающие на выход, над плинтусом тянется тускло светящаяся полоса аварийного освещения. Слава снимает очки, цепляет их за одну из пуговичных петель на рубашке и гасит фонарик на телефоне – ориентироваться можно и так.

Его душит предчувствие, что всё на самом деле гораздо хуже, и аккумулятор стоит экономить.

Тени в темноте. Глеб

– А теперь разрядили оружие!

…К несчастью, Глеб прекрасно знает, что такое «гермозатвор». Едва ли не лучше всех присутствующих кроме, может быть, Кира. Это проходит в его голове как «всякая фигня из раздела “общая фортификация”», поизучал тему после того, как стал свидетелем установки конкретно этого гермозатвора на заре существования тира…

Из-за чего в бомбоубежищах гермозатворы срабатывают ВОТ ТАК – Глеб знает тоже.

Окончательное, сокрушительное понимание того, что же произошло, накрывает аккурат в тот момент, когда он ловит выскользнувший из рукоятки «глока» магазин…

«Ядерный удар!»

Всю глупость следующей мысли Глебка понимает и сам, но приходит она помимо его воли: «Ну вот, пришёл БП, а у меня по дефолту уже глок и полтора магазина, живём…»

Следом за этим подсознание рисует красивую картинку термоядерного взрыва над Москвой – и диаграмму зон поражения от 500-килотонной боеголовки «трайдента»…

А потом Глеба нахлобучивает, как пыльным мешком.

В этой красивой картинке вот прямо сейчас сгорают папа, Серёга с Ленкой и ещё десятки и сотни знакомых и незнакомых людей… хороших людей! Да вся его прежняя жизнь исчезает – в атомном пламени, за бетонными стенами тира!

Вокруг и так темно, но свет собственного фонаря (мощный родной «шурфайр») вдруг как-то тускнеет, становясь далёким и нереальным. Словно пластик стрелковых очков в одночасье помутнел. В ногах поселяется противная, ватная слабость, а в голове всё громче начинают стучать молоточки: нет-нет-нет-нет!..

И тут на смену насмерть перепуганному семикласснику вылезает мрачный милитарист с «энциклопедическими познаниями матчасти»:

«Чё истеришь, придурок! Пятьсот килотонн… а где ударка и прочие прелести применения?!»

«Так воздушный подрыв…»

«И чё?! Ещё раз, по слогам, пять-сот ки-ло-тонн! А у нас только герма слегка хлопнула и всё! Да этот бункер сейсмоволной тряхнуть должно было так, что до “палубных переломов” дело бы дошло, а тут даже пыль не поднялась!»

«Но… а… ф-фух, точно. Блин. Спасибо тебе, э, глас рассудка!»

«Пожалуйста. Просто в голову надо не только есть…» – И мрачный милитарист куда-то исчезает.

Глеб приходит в себя. Пистолет с третьей попытки оказывается в кобуре, магазин, который Глебка всё это время так и сжимал в ладони – в подсумке на поясе… а не на столе, как по идее следовало. Ладно, авось в темноте никто не заметит.

Расфокусировав свет «шурфайра» в широкий луч, Глебка торопливо оглядывается: «Дашка, вроде, норм… Да все норм… и пыль, кстати, да – не поднялась. Всё норм! Всё!»

Глеб протягивает так и сидящей на полу Дашке руку и помогает подняться, очень надеясь, что ни она, ни остальные не видели, как он чуть не впал в совершенно детскую истерику.

– Спасибо, – шепчет Дашка чуть слышно.

Глеб сжимает её ладонь, продлевая прикосновение. А может, вот прям сейчас взять и сказать ей?!

«Да не, бред… Мы тут влипли не пойми во что, а я ща к ней полезу со своим, блин, объяснением-предложением. Дурак, как есть дурак, впадающий в детские истерики…»