Куда кого посеяла жизнь

Хотя и не соразмерно, но судьба справедливо отплатила этой 20- летней, тоже не жившей еще по-настоящему на свете, девушке – фашистскому агенту-прислужнику. Когда, в августе 1942 года, немецкие войска подходили к Ставрополю, где в то время «работала» Моника, хозяева решили перебросить её вначале в Астрахань, а дальше – в Баку. Немцы надеялись после взятия Сталинграда, – начать движение в сторону Каспия и нефтяных районов Кавказа. Но, при переходе линии фронта, группа из трех немецких разведчиков в советской военной форме, сопровождавших Монику, попала в засаду. Когда старший группы, – обер-лейтенант, понял, что положение их безвыходное, – он исполнил предписание, полученное им от своего командования при отправке:– застрелил вначале – Монику, затем – обоих своих коллег, потом собрал и сжег все их документы, и, наконец, – застрелился сам.

Раздел 2. Зося

Глава шестая

Семейная пара, которая заменила расстрелянных в Виннице, Надю Михалюк и её маму Анну, была из Польши, точнее из бывшей Польши, Волынской области, которая в 1939 году, вошла в состав СССР. Их отец был польским офицером, арестованным советскими органами НКВД и находящийся к началу войны, в лагере для военнопленных. Мать –Юдита, – окончила в Варшаве железнодорожное училище и долгое время работала на крупной железнодорожной станции Ковель. Дочка- Зося (Зосия), прошла полный учебный курс в польской гимназии и окончила годичные курсы медицинских сестер. В 1940 году, будучи на курсах повышения квалификации в Львовском управлении железной дороги, Юдита, была завербована немецкой разведкой, а позже прошла краткое обучение в специальной школе. Агенты немецкой разведки, которых в те годы на Западе Украины, было более, чем достаточно, обратили на неё внимание, не только потому, что она владела многими языками – немецким, русским, естественно, – польским и украинским, в то время ими владели практически все образованные люди Волыни и Галичины, но главной в отношении неё, стала семейная «зацепка» – именно – нахождение её мужа в лагере военнопленных на территории Советского Союза. Её склонили к сотрудничеству, через обещание помочь вызволить его из плена, попутно вгоняя в её сознание мысль, что во всех нынешних семейных бедах, – виноват Советский Союз и его жестокая и беспощадная Красная Армия, вместе со страшным НКВД. Наполненная этой ненавистью, Юдит, естественно, передавала её и дочке.

Перед началом войны, новые немецкие хозяева, начали готовить Юдит, как специалиста – железнодорожника, к заброске в восточные регионы СССР, в район Урала, вместе с дочкой, так было более правдоподобно и более безопасно.

За несколько месяцев до начала войны, маму с дочкой, вполне легально, переместили вначале в Житомирскую область, а с началом войны, – уже в город Киев, под видом беженцев. Специальный оперативный отдел, в котором работал и Отто, планировал забросить эту пару на Урал, туда, где ковалось оружие для Красной Армии, и где нужны были свои люди, для разных целей, в первую очередь, – для информации. Для обеспечения Юдиты и Зоси, надежными документами и правдивой легендой, были расстреляны Анна и Надя Михайлюк, и случайно оказавшаяся рядом с ними, – Оля Шумейко.

Отто, получив от Анны Михайлюк, при их встрече в Виннице, её служебное удостоверение (с фото) и справки с места жительства Нади и Оли, после их расстрела, послал своих людей на станцию, где Анна раньше работала. Хозяевами там уже были немецкие специалисты. Люди Отто, без проблем, изъяли трудовую книжку Анны Михалюк, а также –все фирменные бланки, печати и штампы советского образца. Это позволило им сделать новое служебное удостоверение уже с фото Юдиты и натуральной круглой печатью станции, то есть обеспечить её подлинными документами. Пользуясь тем, что в Винницу немцы вошли в середине июля, а в Киев – только в середине октября, люди Отто, успели за это время не только передать эти документы, «беженцам» -Юдит и Зосе, но и эвакуировать их на Восток, за Волгу, до города Куйбышева. Там, в пункт по приему эвакуированных -беженцев, обратились уже Анна Ивановна Михайлюк, с дочкой – Надей Михайлюк. Мама -железнодорожник, дочка –только закончила семь классов и ускоренные курсы медсестер.

В Куйбышеве, в тот момент, собралось множество людей, из числа эвакуированных и не только. Одни пытались ехать дальше, другие искали возможность зацепиться здесь. Все эта масса – шумела, кричала, что-то требовала и предлагала…. Семья Михайлюк попыталась направиться дальше, на Восток, в сторону Челябинска или Свердловска, но их предупредили, чтобы проехать в сторону Урала, – надо пройти длительную проверку, а это сейчас не ко времени и не к месту.

В эвакопункте, «Анне», как железнодорожнику, предложили пойти работать на станцию Кинель. Там есть вакансии, всего 40 километров от областного центра, большая узловая станция, легче будет с жильем. Тем более, там развертывается большой эвакогоспиталь, на территории сельскохозяйственного института, наверняка будет работа и для дочки. Пришлось соглашаться.

После регистрации и получения направления, когда мама с дочкой присели отдохнуть на лавочке, возле большого пешеходного моста, перекинутого через железнодорожные пути, к ним подсел незнакомый мужчина, по виду – тоже из эвакуированных. Обращаясь к маме – он тихо произнес: « Анна, скажи дочке пусть пойдет – погуляет немного, пока мы с тобой переговорим». Анна дала «Наде» небольшой чайник и попросила принести воды или кипятка, что найдет. Когда дочка ушла, незнакомец также тихо, но четко сказал: « В сторону Урала сейчас не пробраться, кругом проверки, заслоны, охрана. Не надо никуда дергаться. Очень удачно, что тебя рекомендовали в Кинель, там есть на что посмотреть и получить нужную нам информацию. В том месте сходятся две крупнейшие транспортные артерии – одна на Юг- и Юго-Восток, это огромная территория, откуда в сторону фронта идут продовольствие, пополнение войск и т.п., другая – на Северо –Восток- и дальше на Транссибирскую магистраль, по этой ветке идут -военная техника с Урала, горючее из Башкирии и Татарстана, опять же пополнение, продовольствие и разное снаряжение для фронта.

Наше руководство интересует все, что будет проходить через этот узел – откуда, куда, что, чего и сколько. И по каждому эшелону или отдельному специальному вагону. Желательно узнавать номера войсковых частей, количество и их вооружение. Это – по возможности, а основное внимание – перевозкам. Имей в виду, – за тобой будут следить, проверять и перепроверять, поэтому – старайся никуда из зоны станции – не выезжать, кроме, если официально пошлют куда- то, информацию от тебя, будут принимать здесь, на месте –один раз в три дня. Никого не ищи, и никому ничего не сообщай, кроме как по системе связи, о которой мы сейчас и договоримся. Тебе не надо напоминать, насколько все это серьезно. Дочке никаких деталей не раскрывай, в случае чего – скажешь, что вас оставили пока в резерве, тем более война скоро закончится».

Затем они обговорили детальную схему передачи информации для отправки командованию. Кто будет связным, между нею и резидентом, и кто будет забирать оставленную Анной информацию, – её не касается. Её дело – собрать, первично обработать и заложить в условленном месте. При этом было определено несколько мест закладки, с ротацией каждые три дня. Были оговорены еще некоторые детали текущей работы, как на станции, так и вне её. Анна получила некоторый денежный аванс на ближайший период, а, когда «Надя» пришла с чайником кипяченой воды, незнакомца уже – не было.

Мама с дочкой, скоротали ночь на куйбышевском вокзале, а ранним утром, – на пригородном поезде, – отправились в Кинель, на новое место службы, да и жизни. Выехав из областного центра, они очень быстро почувствовали разницу, между их родной, влажной, и относительно теплой, Волынью и местным Заволжьем. Был только конец октября, а земля здесь уже была покрыта толстым слоем инея, на улице – хозяйничал легкий морозец, а в старинном вагоне пригородного поезда, при открытых дверях на остановках, гулял довольно холодный ветер.

Вдоль железной дороги тянулось открытое пространство. Никаких там садов, огородов не наблюдалось. Местами попадались отдельные небольшие рощицы из хвойных деревьев.

На станции Кинель, их приняли хорошо, маму оформили на работу, пока без конкретной должности, потом – определись с их местом проживания. Выделили комнату с обратной стороны дома отдыха паровозных бригад, обеспечили двумя солдатскими койками с постелями, принесли стол и пару стульев, дали пару электрических лампочек, подсоединили электричество, принесли две вязанки дров, керосиновую лампу, и бутылку керосина. Сказали, что бывают во время буранов перебои со светом, и – пожелали удачи.

После их уютной трехкомнатной квартиры в Ковеле, выделенная комната, казалась им собачьей конурой, но так было надо, и женщины, кляня в душе своих хозяев, за такие «условия», внешне не роптали, воодушевляемые тем, что они служат великой цели и скоро, или почти скоро, их мучения закончатся, и они будут соответствующим образом, отблагодарены теми, кто их сюда послал.

Станция Кинель, по структуре была похожа на станцию Ковель, где мама трудилась много лет. И по важности в общем железнодорожном хозяйстве страны, и по объемам перевозок, и по расходящимся веером в разные стороны, направлениям движения и – даже по «островному» расположению железнодорожного вокзала, который находился внутри сети железнодорожных путей, и, чтобы попасть в вокзал – необходимо было пользоваться переходным пешеходным мостом. Ну, конечно, вокзал в Ковеле, куда как выгоднее отличался от вокзала в Кинеле. Но это не было главным для мамы с дочкой. Некогда им было сравнивать вокзалы и другие отличия, совсем другие задачи были поставлены перед ними.

Когда их поселили в комнату, выяснилось, что придется топить плиту, – причем – им, – самим. Они попробовали растопить плиту – ничего не получилось, а в комнате – холодно, почти, как на улице, только без ветра. Мама вышла поискать кого-нибудь из местных обитателей, понимающих толк, в старинных плитах, и через минут двадцать, привела какого-то мужика, лет за пятьдесят, с окладистой бородой и подозрительно красным носом. Мужик, за несколько рублей, не только растопил печь, но и принес откуда-то пару охапок наколенных дров и консервную банку с нефтью, как он сказал – «на будущую растопку». Через час в комнате стало тепло, а еще через час, – просто жарко. Мама с дочкой повеселели. Поужинали, попили чай и начали готовиться к завтрашнему неизвестному дню.

На другой день, мама не стала сразу идти на станцию, а решила, пока сама не вышла на работу – определиться с устройством дочки. Узнали, где расположен сельхозинститут, на территории которого развернут эвакогоспиталь, как до него добраться, и отправились на северную окраину города. Оказалось, что туда ходит специальный автобус, на нем перевозят раненых и работников госпиталя, живущих в городе, а обратно на нем отправляются выздоровевшие бойцы. По прибытию в госпиталь, им повезло, – в одном из корпусов сельхозинститута, приспособленном для размещения и лечения раненных, они удачно попали на главную медсестру, она же исполняла и роль – сестры-хозяйки. Та тут же бегло проверила, какой запас элементарных медицинских знаний у молодой медсестры, осталась довольна, и сразу же предложила ей выходить на работу, прямо с сегодняшнего дня, так как раненые поступали ежедневно, а людей, особенно, младшего медицинского персонала, – просто – не хватает. Мама оставила дочку у старшей медсестры, договорились встретиться вечером дома, а сама – отправилась в город, к начальнику станции, ожидая, что он ей предложит, в плане работы.

Начальник станции уточнил, насколько она знакома с правилами приема поездов, сортировки вагонов, формирования составов и их отправки, а также с диспетчерскими функциями на такой солидной смешанной станции и другими текущими вопросами текущей станционной жизни. Анна рассказала, что станция, на которой она работала, была небольшой, но ей довольно часто приходилось помогать по разным вопросам в работе соседнего железнодорожного узла (7км)– Жмеринка, куда её приглашали, как опытного работника. «Проверите, посмотрите, оцените, если что – подскажете, – сказала она начальнику, – а я – постараюсь, тем более понимаю, –какое сейчас время. Военное.». Её постепенно нагружали пока разовыми поручениями по различным направлениям, а через пару месяцев, – она показала и доказала, что способна быстро и качественно выполнить любую работу по профилю станции. Ей начали поручать сложные задания, будучи уверенными, что она справится.

Никто не мог подумать, что этот опытный классный специалист –железнодорожник, каждые три дня, отправляет своим хозяевам шифрованное донесение, о проходящих транзитом и формирующихся на станции Кинель, железнодорожных составах, о том, каких и сколько прошло видов грузов через станцию, отдельные графики движения поездов в разные направления –туда и обратно, и просто разовые информации о жизни этого мощнейшего в Заволжье железнодорожного узла.

Дикость и нелепость ситуации заключалась в том, что чем больше росло доверие и уважение к ней, у руководства станции и надзорных местных военных властей, что расширяло её возможности получения секретной информации, тем больше она её (этой информации) передавала, вражеским агентам. Дочка знала, что мама работает на немцев, но в детали её никто не посвящал, ни мама и никто другой, по той причине, чтобы не «засветить» каким-то образом саму – Анну, как главный источник, носитель и передатчик информации.

Так продолжалось более девяти месяцев. Когда немецкие войска подошли к Сталинграду и даже местами вышли к Волге, а ситуация по обеим сторонам фронта, достигла критического уровня, от тайных фашистских агентов стали требовать не только информационных, но и более решительных, то есть, – диверсионных действий. В один теплый летний вечер, идя домой со смены, Анна подошла к стеклянной витрине, где выставлялась газета «Гудок» и начала просматривать текущие новости. Газета была выложена в двух частях, Первая и четвертая страницы вместе и вторая – третья, тоже вместе. Через пару минут, к витрине подошел мужчина в большой фуражке, надвинутой почти на глаза, стал читать газету в соседней витрине. Потом, посмотрев налево – направо, вдоль тротуара, тихо, но отчетливо произнес: «Анна, слушай внимательно. Завтра ты дежуришь в ночь. По нашим данным, именно в твою смену, из Челябинска, через эту станцию, пройдет эшелон с новыми танками. Сзади к составу, подцеплены вагоны с экипажами этих машин и, возможно, еще и с -боеприпасами, к ним же. Все пути на станции забиты воинскими эшелонами. Комплектуется состав с разными видами горючего. Эшелон с танками пройдет транзитом на Сызрань, ему будет везде зеленый свет. Так вот получен приказ, – этот эшелон, должен, будущей ночью, если уж не столкнуться со сборным, формирующимся здесь составом цистерн с горючим, прибывшими и еще прибывающими сегодня из Казани и Уфы, то задеть хотя бы одну цистерну, чтобы воспламенить весь состав.

Взорванные цистерны охватят огнем всю станцию, ты знаешь, сколько и чего на путях напичкано. Там и боеприпасы, там и лошади, продовольствие, да и люди. Если все это рванет и загорится, – взрыв услышат не только в Москве, но и в Берлине! Этот мощнейший железнодорожный узел, будет практически уничтожен, вместе со всем тем, что на нем будет находиться. На его восстановление уйдет масса времени и сил, а материальные и людские потери будут невосполнимы. Произойдут сбои по всем Заволжским направлениям. Советам придется перестраивать всю систему фронтового обеспечения. Анна, ты можешь и обязана найти способ обеспечения этой аварии, если такой кошмар, можно назвать – аварией. Тебе все понятно?».

«Мне-то все понятно, – ответила Анна, – и мне всего этого не жалко, но что будет со мной? Чтобы это совершить, я должна быть непосредственно здесь, на станции, на своем рабочем месте! Что, я должна взорвать саму себя?. По-другому никак нельзя?» – зло добавила она.

«В том-то и дело, что нельзя. – тихо проговорил связной. –работа у нас такая. Издержки в таких ситуациях –неизбежны. Это не пафос, а суровая правда жизни, приходит время, когда не только надо говорить, что служишь великой Германии, а и соответствующим образом действовать, то есть – быть действительно – героем!».

«Что – еще и Железный крест можно получить, посмертно? – зло усмехнулась Анна, так после того апокалипсиса, который вы мне приказываете устроить здесь, на станции, мне даже деревянный крест будет ни к чему!». И добавила: «Я – не стану этого делать. Подрывайте те поезда в пути, бомбите их с воздуха, делайте, что хотите, но сжигать себя я не буду! Так и передайте вашим (нашим) хозяевам!».

«Понимаю тебя – сказал мужчина, – но приказ есть приказ, и ты его завтра выполнишь! Хочу тебе просто напомнить, что идет война, сейчас пришло время «Пик», а в такое время, приказы тем более не обсуждаются, последствия тебе известны. Прощай, Анна, не могу сказать: «До свидания, но ты должна суметь это сделать!», – и он стремительно двинулся к пешеходному мосту через пути.

Запрограммированного кошмара не случилось. Через день, в скверике возле вокзала, было обнаружено тело Анны. У неё было перерезано горло. Документы, часы, кошелек – исчезли. Какой-то бандит подкараулил её после ночной смены, убил и ограбил, или ограбил – а потом – убил. Такое определение вынесли проводящие следствие специалисты. Убийцу – не нашли….

Анна Ивановна Михайлюк, была убита во второй раз. И оба раза её убили немцы. В первый раз – расстреляли, во второй раз – зарезали. Причем, если в первый раз, она «восстала» из расстрельной ямы, то во второй раз ушла безвозвратно; – кто её «породил», те её и убили.

Глава седьмая

Война была рядом. Немецкие войска рвались к Волге, пытались овладеть Сталинградом. В ходе ожесточенных боев, как в огромной мясорубке, перемалывались полки, дивизии, армии. Заволжские госпитали беспрерывно принимали раненых. Госпиталь в Кинеле, расширился почти в три раза. Надя (Зося) целую неделю, подряд не была дома, не было кому заменить. Так случилось, что еще в начале той недели, не стало мамы. Руководство станции связалось главврачом госпиталя, с просьбой передать медсестре Наде Михайлюк, о том, что случилось с её мамой, но главврач уговорил начальника станции, не сообщать об этом молодой девушке, хотя бы некоторое время, чтобы не сделать ей еще хуже. Она и так ежедневно видит смерть здесь, в госпитале, видит этих покалеченных войной молодых ребят, её сверстников и находится в постоянном стрессе, поэтому лучше поставить её перед фактом, но позже. Так и порешили. Станция организовала похороны. Анну похоронили достойно, как героя, погибшего от рук врагов и – жизнь продолжалась.

Но. Начальник станции, опасаясь, что бандиты могут нагрянуть и на квартиру к Наде, приказал перевезти её и мамины вещи, в госпиталь и попросил главврача, не только помочь Наде с жильем, но и не выпускать её с охраняемой территории госпиталя, по крайней мере – пока, и объяснил главврачу ситуацию. Отработав неделю подряд, Надя собралась ехать домой. Старшая медсестра сказала, пусть она задержится, её хочет видеть главврач. Когда Надя зашла к нему, майор – сообщил: «Надя, ты уже привыкла за время работы в госпитале, к почти ежедневным летальным исходам. Этим тебя уже не удивишь и не напугаешь. Но вот пришло неприятное для тебя лично, известие. Погибла твоя мама. Шла с работы на рассвете и какие-то бандиты ограбили и убили её. Руководство станции взяло на себя все хлопоты по похоронам, и все уже прошло, как надо. Маму похоронили с соответствующими почестями. Убийцу или убийц, пока не нашли. Тебе не стали сразу говорить, просто пожалели, боялись, что тебе плохо будет. Прости, дочка. Вещи ваши привезли сюда, поживешь пока с коллегами –медсестрами. Скоро нам обещают новое место под госпиталь, потом и разберемся, где ты будешь жить дальше».

Надя, как-то сжавшись, сидела и слушала начальника, а подспудно чувствовала, что маму загубил не какой-то местный мелкий бандит, с целью ограбления. Здесь кроется что-то другое. Мама была сильная, тренированная и обученная самообороне, женщина. Справиться с одним нападавшим мужчиной – для неё не было бы проблемой, а на такие мелкие дела бандиты группами не ходят. Значит, она, скорее всего, знала того потенциального убийцу, потому и подпустила его к себе. Наверняка – это был кто-то из тех, кто работал вместе с ней, но не на советскую власть. Понятно, – правду о том, что случилось и почему, вряд ли кто узнает, но все-таки – вряд ли это был обычный разбой.

Надя не стала ничего говорить главврачу о своих подозрениях, но, когда он спросил, как она думает жить дальше, просто попросила: «Товарищ майор, можно вас попросить разрешения на увольнение из госпиталя, данного госпиталя. У меня какое-то предчувствие, что те бандиты просто так не остановятся и до меня доберутся. Я не знаю почему, но я это чувствую. Поверьте, я не ищу какого-то облегчения в этот тяжелейший для всех период. Просто прошу – помогите мне перейти на работу в другой госпиталь и подальше от этих мест, но только так, чтобы об этом никто не знал. Я действительно боюсь. Уже ничего не боюсь на работе, а вот сейчас – чувствую, что боюсь, даже не зная чего. Охранять вы меня не сможете, у вас и так голова кругом идет от текущих дел, да и зачем вам это. Отпустите меня, пожалуйста, очень прошу!».

Главврач подумал несколько минут, потом сказал Наде: « А знаешь, у меня появилась мысль, как нам обоим помочь. Мой однокурсник, тоже сегодня-майор, работает начальником госпиталя в Алге, Актюбинской области. Там тоже развернут эвакогоспиталь. Давай мы тебя туда направим, без всяких официальных направлений, просто я напишу ему письмо, оно будет твоей рекомендацией. Иди, дочка собирайся, никому ничего не говори, а вечером, я сам тебя отправлю на Юг. Санитарные поезда идут туда ежедневно».

Главврач лично написал приказ об увольнении Нади «по семейным обстоятельствам», сам выписал ей трудовую книжку, сам принес ей причитающуюся заработную плату, и сам же отвез её к станции, где договорился с начальником одного из санитарных поездов, следующих в сторону Средней Азии, чтобы они доставили Надю до станции Алга, а по пути следования – она будет им помогать, как медицинская сестра. И будет хорошо и им, и ей….Да и никаких проездных документов не надо. Надю в поезде приняли, как свою, как коллегу, и она, глядя через темное вагонное окно, на проплывающий мимо знакомый вокзал, немного успокоилась. Никто ни в Кинеле, ни в госпитале, ничего об этом не знал, собственно – так и было задумано главврачом госпиталя, отправившего её – в Казахстан.

Ехала она тем санитарным поездом около двух суток. Дорога была забита составами, в обе стороны. Совсем недалеко, за Волгой, под Сталинградом, разворачивалось одно из основных сражений той войны. Надя помогала медперсоналу приютившего её поезда, чем могла все время, пока ехали до Алги. Смерть мамы, этот внезапный ее отъезд и бескорыстная при этом, отеческая помощь главврача, а также обстановка в этом поезде, набитом людьми, с ранениями разной тяжести, где многие – стонали, скрипели зубами, кричали от боли или кого-то звали, – все это вместе взятое, – что-то сломало в её душе. Какой-то державший её до сих пор опорный стержень.

А началось это примерно за пару месяцев, до её отъезда из Кинеля. Дело в том, что работая в госпитале с осени сорок первого года, Надя насмотрелась всякого. Прибывающие с фронта санитарные поезда, почти ежедневно привозили раненых, которым где-то в медсанбатах, была оказана первичная медицинская помощь. Их привозили разных, как правило, окровавленных, с засохшими и присохшими марлевыми повязками, в изорванном обмундировании, некоторых и в бессознательном состоянии. Надя всегда равнодушно смотрела на весь этот кошмар; её защитой от всего этого, служила поселившаяся в её душе, еще до начала войны, ненависть. Ненависть ко всему русскому, а потом и к советскому. Поэтому, глядя на истерзанных безжалостной войной, изувеченных огнем и железом, в большинстве своем, молодых ребят, её ровесников, она не испытывала к ним какой-то жалости, скорее, – наоборот, её, внутреннее, не показное, а истинное равнодушие к их страданиям, граничило где-то со злорадством.

Она, ненавидя всю эту окружающую её чужую людскую массу, накрытую всеобщей, и каждого в отдельности, жестокой болью, по воле судьбы обязанная помогать им, на самом деле, старалась делать им еще больнее:– с ожесточением отдирала присохшие бинты, нарочито грубо делала уколы и другие процедуры . В общем «лечила» так, чтобы этим её «врагам», было еще хуже.

Но однажды, дежуря в ночную смену, где-то уже за полночь, она сидела за столом в коридоре и составляла какую-то отчетность на завтра. Было начало лета, все окна в госпитале были раскрыты. Очень хотелось спать. Но – нельзя, мало того, что дежурство, да еще и в отделении для тяжелораненых. И вдруг – раздался не стон, не крик, а что-то необъяснимо громкое, хрипящее, разбудившее все отделение: «Зоя! Зоя! О, как мне больно! Подойди ко мне! Подойди!, Зоя –это я! Подойди, прошу тебя!». Так – несколько раз подряд. И такая боль, такая невыразимая мука и надежда сквозили в этом хриплом крике, что, если бы могли плакать стены – они бы тоже заплакали. Он разбудил все отделение. Все –«лежачее» отделение. Никто не мог подняться и подойти к тому, кто беспрерывно кричал. Из медперсонала на этаже – только Надя. Из разных палат пошли крики других раненых: « Сестра! Сестра!».