Ребекка. Пособие для начинающих ведьм

Сестры облегчённо переглянулись, а Красивая, все ещё волнуясь, но спросила:

– Ребекка, – неуверенно начала она. – На базаре говорили о твоих многочисленных женихах, которых тебе сватал отец…

– Ух ты! – оживилась Ребекка. – А что именно?

– Народ удивлялся, почему ты их всех отвергала, но… э-э-э я процитирую «таскалась с отбросами»…

– Ха-ха-ха, – залилась смехом Ребекка. – Мне и самой всегда было интересно, почему меня тошнило от женишков, которых мне сватал отец! Они были его молодыми копиями: до омерзения правильные, хорошие мальчики, в выглаженных костюмчиках и темными от зубрёжки кругами под глазами над болезненными анемичными щеками. А длиннющие бакенбарды были такими идеальными, словно их под линейку стригли! Почти все они учились в медицинском, и каждый мечтал стать психиатром.

– А тебя значит хотели сделать женой психиатра?

– Ага, черта с два! – выругалась Ребекка. – Они были настолько фальшивыми, настолько искусственными, нечувствительными и холодными, что я – от природы ранимая, чуткая и эмоциональная – автоматически становилась хронической истеричкой рядом с такими. А некоторые ухажёры, те, что понаглее, вообще на этом акцент делали! Сначала в шутку, а потом и не совсем в шутку.

– Лечили тебя значит?

– Ага.

– А что же с пациентами? Они совсем не походили на них?

– Совсем, – Ребекка оживилась, и лицо ее засияло. – Они были живыми, настоящими. Рядом с ними и я ощущала себя нормальной, а не экспериментом каким-нибудь, или подопытной для установки психиатрических диагнозов. Вот я и сама ответила на собственный вопрос, – улыбнулась Ребекка. – С пациентами – живая, с женишками-студентами – больная неврастеничка. Но меня, честно говоря, больше мучает другое: когда я впервые ощутила это?

– О чем ты? – не поняла Красивая.

– У меня ощущение, что я своих пациентов знала, как будто раньше, я чувствовала к ним (к некоторым, и их, конечно, меньшинство) такое тепло и даже родство, но это странно, они ведь для меня просто пациенты! В моем стерильном доме подобных персонажей никогда не было!

– А как ты ощущала это родство? – поинтересовалась Старая. – Как ты это понимала? Что они такое делали?

Ребекка задумалась. Сердце забилось чаще, Ребекку охватил сильный интерес и даже азарт. Наконец, наступило время: здесь – в избушке трёх знахарок-ведьм – разгадать свою тайну! Ей даже стало душно, а на лавке стало тесно сидеть.

– Они глядели на меня по-особенному, – произнесла она. – Я сейчас имею ввиду тех больных, с кем я общалась, с кем мне было интересно, ведь большинство из них были все же безнадежными и пустыми, но я выбирала живых, интересных и умных. У меня ощущение, что когда-то со мной случалось подобное…

– Что ты имеешь ввиду? – удивилась Средняя.

– Кто-то очень давно, может быть, когда я была маленькой, так глядел на меня, и, боюсь, признаться, мне это, наверное, понравилось, иначе не могу объяснить, почему я, будучи взрослой, продолжала искать эти взгляды даже на работе… – ахнула Ребекка.

– Но как все же они глядели на тебя? – допытывалась Старая.

– Они смотрели на меня как… как… не могу объяснить…

Ребекка наморщила лоб от усилий. Она громко выдохнула и подошла к открытому окну.

– А давайте карты разложим? – Вспыхнула Красивая.

– Карты? – повернулась Ребекка. – Мы будем гадать?!

– Феячить, – подмигнула ей Средняя. – Наша мать Герба нарисовала их.

– На самом деле, никакого волшебства здесь нет, – закатила глаза Старая. – Сейчас я расскажу, и ты всё поймёшь.

Ребекка вновь уселась.

Старая же вышла из кухни, но очень скоро вернулась. В руках у нее был льняной мешочек с вышитой приблизительно посередине золотистой нитью буквой «г», перевязанный розовой ленточкой.

Старая уселась и достала из мешочка колоду карт. Она разложила их картинками кверху. На каждой был изображен пёстрый рисунок: взрослые, дети, животные. На каждой были различные действия. Словно художник запечатлел повседневные моменты из жизни людей или зверей.

Ребекка зачарованно разглядывала необычные карты.

– Они очень красивые! – восхищённо произнесла она, – но как они мне помогут?

– Смотри, вафелька моя, – начала Старая. – Сейчас я их соберу и отдам тебе в руки, а ты их подержи у груди, да подольше, согрей их своими ладонями и думай о своем желании, сформулируй его, спроси у карт, что ты хочешь узнать у них о себе. Когда вопрос-желание будет готово, вытащи наугад любую карту, а потом переверни ее картинкой кверху, а дальше уже я тебе помогу.

Ребекка взяла трясущимися руками толстую колоду и, закрыв глаза, прислонила к груди. В голове замелькали вопросы.

– А сейчас, – Старая легонько коснулась плеча Ребекки. – Открой глаза и спроси матушку Гербу, почему ты выбрала такой жизненный путь.

Ребекка открыла глаза и произнесла:

– Матушка Герба, покажи, что прячется в закоулках моей памяти, я хочу вспомнить всё.

Ребекка вытащила карту приблизительно из середины колоды и положила на стол.

Сестры мигом кинулись к ней. Старая отгораживала руками Ребекку с картой от возбудившихся сестёр.

– Спокойнее, мои дорогие, эта карта сейчас принадлежит только Ребекке.

Красивая и Средняя же и не думали трогать её, но подглядеть, что же скрывается за внешностью местной обольстительницы, страсть, как любопытно! Хотя это могла понять только сама Ребекка: каждая из сестёр увидела бы что-то свое неразгаданное. В этом и заключался «фокус» карт: не было правильных или неверных ответов. Каждый посмотрит на картинку и поведает свою историю, а действие на картинке лишь приведёт заблудившееся событие из забытья памяти в реальность.

Об этом и рассказала Старая, и в конце подытожила:

– Вот и все волшебство! Ну, вафелька моя, что ты видишь?

На карте был изображен дремучий темный лес. Деревья – ни то чудища, ни то высоченные люди-великаны – определенно были здесь хозяевами, но ближе к центру чернота плавно переходила в свет, где посередине стояла то ли девочка, то ли фарфоровая кукла: такая милая, светлая, невинная. Как она очутилась в дремучем лесу?

– А кто ты на этой картинке? – спросила Старая.

– Я – девочка, – ответила Ребекка.

– Тебе страшно?

– Да.. нет, – Ребекка запнулась. Она пригляделась к картинке. – Нет, ей, то есть мне, не страшно. Она… здесь главная.

– А есть ещё живые существа на картинке?

– Да, чудища. Ее друзья. Они защищают ее, а ей приятно быть светом в их тьме… Она для них ценность, оберег…

Ребекка вдруг зажмурилась и отодвинула от себя карту. В голове всплыло воспоминание: пугающе ярко, резко, словно вспышка озарила ее память, и теперь как будто даже стало ясно видеть.

Ребекка ужаснулась воспоминаниям, она не понимала, как те события могли повлиять на ее теперешнюю жизнь, но они очень походили на то, что было изображено на карте.

В голове все смешалось: прошлое, настоящее. Чтобы как-то это все «размешать», она решилась говорить. Ведьмы помогут ей.

– Вы ведь все помните, где я работала, – начала она.

Сестры переглянулись и закивали.

– Среди них были и добряки, и интересные персонажи, но в основном мое окружение занимали злодеи и похотливые грязные гады. Я чувствовала, как многим хотелось коснуться меня, потрогать, возможно даже напасть, но меня это будоражило. Возбуждение разливалось по моему телу. Это не те ощущения, которые я испытывала внизу живота, когда любимый касался меня, ничего общего они с этим не имели. Но это ярчайшее ощущение жизни, азарта, понимаете? Я чувствовала, что живу… Я никому никогда не говорила о своих переживаниях: боялась меня упекут, или любезный папенька пропишет пилюли «для нормальности». Но сейчас я, кажется, вспомнила, почему таким странным, жутким и.. небезопасным способом э-э-э получала внимание…

Сестры уселись кучкой и внимательно стали слушать.

– Ещё в далёком детстве я впервые ощутила подобное, когда отец со своей любовницей отправился на свадьбу друзей, а меня оставили у родственников – таких же «злодеев», с кем я и работала до не давнего времени. Мне тогда было лет пять или шесть. В их огромном особняке было много людей, они пили вино, много-много вина, там были дамы для утех… В гостиной было сильно накурено, а двое мужчин – отец и сын (мой двоюродный дедушка и его сын – мой дядя) – которым меня и оставили на попечение, были хмельные до безобразия. Я помню, что неосторожно встала между ними, а они зачем-то стали тягать меня за шею: то один, то другой. Я помню, что замерла… – Ребекка и сейчас замерла и резко утихла, будто вернулась в ту ситуацию и то тело.

–Теле было страшно? – тихо спросила Старая и легонько коснулась ее руки.

– Нет, мне не было страшно… – ожила Ребекка. – Я не вырывалась, как нормальные дети, я не плакала и не закатила истерику, я просто не шевелилась, потому что… я и не испытывала ужаса! До сих пор помню тёплые пальцы на своей шее одного из них…

Ребекку словно обдало жаром, она раскраснелась и опустила глаза.

– Тебе стыдно от этого? – глядя на нее предположила Старая.

– Нет, в том-то и дело, – тихо произнесла Ребекка и подняла глаза. – Самое странное: когда я глядела то на одного, то на другого, пока они делили меня, я чувствовала себя очень… нужной, важной и… ценной. Я видела в их глазах себя, как нечто удивительное и волшебное, как будто даже недосягаемое, и я не пыталась им помешать, я молча сносила неудобства, хотя сейчас понимаю, что это и не было для меня таким уж неудобством… Я чувствовала, что они не навредили бы мне, они были очень… бережны со мной. Они делили меня не с целью наказать, побить или сотворить что-то зверское, но потому что… любили меня. В их доме, в котором постоянно был бардак, я ощущала больше любви, чем в нашем, где все было вылизано, как в больнице и «стерильно»: ни одной пьяной рожи, ни разбросанной вещи, ни скандала, но мертво, лживо и лицемерно. Там – в сраче и вине – по-настоящему, в отцовском особняке до такой степени «стерильно», что он и не заметил грязь: сын его любовницы домогался меня… Я уверена в доме дедушки такого бы не произошло. В той вакханалии я нашла любовь, которой не было в стерильной чистоте дома, где нельзя было показаться какой-то странной или плохой. Дома я была «дефектной»: постоянно нужно было что-то из себя строить, а у дедушки я была собой, и за это меня ценили и… делили, хватаясь за шею…

Ребекка замолчала, а ошарашенные сестры сидели раскрыв рты.

– Сын любовницы… что делал?! Это ведь тот мерзкий учитель истории, который частенько наведывался за лакричными леденцами?! Сыночек твоей мачехи! Не зря к детишкам пошел работать! Он мне всегда не нравился: ведьмовское чутье не затмить. Когда он заходил в лавку весь такой напомаженный и холеный, я чуяла, что рядом с ним кто-то сдох! А это от него, оказывается, гнилью всегда воняло! Придет он в следующий раз, я ему продам леденцов! Только вот, гад, давным-давно не заходит! – Средняя поднялась из-за стола и стала нервно расхаживать по кухне.

Остальных сестёр маленький секрет Ребекки тоже не оставил равнодушными: Старая замерла с открытым ртом, Красивая ошарашено поглядывала то на Среднюю, то на Ребекку.

– А отец!? – спросила внезапно ожившая от шока Старая.

– А что отец?! – пожала плечами Ребекка. – Он был занят больными, а до меня очередь не дошла…

– Это… Дикость!

Красивая сочувственно глядела на Ребекку, но та находилась не здесь: голова все ещё была занята воспоминаниями.

– Полный дом злодеев, разврата, куртизанок, воздух, пропитанный дешёвым табаком, и я – самое чистое и невинное существо в этой вакханалии. Меня делили двое взрослых мужчин! Где бы ещё я получила подобное?! И самое важное: будучи трезвыми они никогда не выражали так любовь ко мне! Я смогла прочувствовать ее только таким образом! Хмельные – они могли мне предоставить такую возможность!

– И эти переживания так запечатлелись в твоей груди, что ты хотела всегда быть в этом? – ни то предположила, ни то спросила Старая.

– Так и случилось, – кивнула Ребекка. – Я работала среди злодеев, я чувствовала, что они фантазируют обо мне, и я жила. Это как оказаться среди опасных мужчин в безопасном месте: это ведь было на работе, а не в кабаке. Я выбирала талантливых, а они посвящали мне стихи и рассказы – меня называли воровкой даров и музой морфиниста…

– К тому же все знали, чья ты дочь, поэтому волноваться было не о чем… – задумалась Средняя. – Но… он… твой отец все равно не уберёг тебя, извини, вафелька.

– Не извиняйтесь, – Ребекка улыбнулась. – Этот козёл – мой сводный братец – сдох от лап своей обезумевшей жёнушки ещё до того, как мой отец развелся с его мамашей и умер от рака… – она поглядела на Среднюю, – поэтому он давно не захаживал! Года, наверное, так полтора!

– Ух ты! – ахнула Красивая. – Вселенная и без нас свое дело знает!

– Ага, но я уверена, что хмельной дедушка и дядя защитили бы меня. Набили бы морду этому уроду…

– Обязательно, – кивнула Старая.

– И я ведь нашла его… – сказала Ребекка словно в пустоту.

– О ком ты, вафелька?

– О своем милом, – подсказала Красивая.

– Он так на него похож! На моего дядю… То есть его взгляд так похож. Я будто всю жизнь его искала и нашла в нем, но не надолго…

7

Однажды дождливой ночью Ребекка опять проснулась в мокром поту. Он вновь ей приснился.

На цыпочках она спустилась вниз и вынула из букета, что собрала накануне, одну, самую пышную, ромашку. Прямо в сорочке она отправилась на кладбище…

Несколько недель прошло после той ночи. Отныне Ребекке снились счастливые солнечные сны, где он и она вместе куда-то едут. Это был другой мир: на них была странная одежда, много людей вокруг в таких же диковинных нарядах, и название поезда тоже было каким-то необычным…

Справившись с домашними делами, Ребекка бывало уходила спать засветло, чтобы вновь встретиться с ним во снах:

Зной. Лето. Электричка. Маршрут: город – море. Толпа народу. Сиденья-скамейки слитые спинками. Счастливая сонная усталость висит в воздухе. Он сидит у окна, а электричка мчится вперёд. Она сидит у него на коленях. Он обнимает ее, а она, обвив его плечи руками, сопит носом прямо в его шею.

Пассажиры иногда бросают на них умилительные взгляды: кто-то вспоминает свою молодость. Ими любуются.

В воздухе пахнет любовью.

Они едут до конечной – море, пляж, горячий песок, солёные губы, ее новый купальник, купленный ещё в январе…

Им ещё там мало лет, но они уже созрели, чтобы ценить настоящее и друг друга. Они на пороге длинной счастливой жизни. Вперёд. Только вперёд…

Ребекка ненавидела просыпаться после таких сновидений. Но как сделать их реальностью? О его душе она позаботилась: обряд совершен, а что же с ее?

8

В очередной из теплых уютных вечеров сестры да Ребекка сидели за столом и попивали чай из кружек-мухоморов. Они болтали о пустяках. Ребекка помалкивала, она словно ждала, когда сестры наговорятся и дадут ей слово. Она не хотела вот так, что называется, с порога, бухнуть фразу: «убейте меня, и сожгите ромашку!».

Эта фраза летала в ее голове весь вечер, а Ребекка все не могла найти ей замену, дабы в более мягкой форме попросить сестёр лишить ее жизни. И вот Ребекка настолько погрузилась в свои переживания, словно улетела далеко-далеко из избушки ведьм, а их голоса – пчелиный рой – монотонно жужжал около. И вот Ребекка уже не могла выносить своего молчания и выпалила:

– Убейте меня!

Наступила тишина, и Ребекка, наконец, чуть ли не взахлёб, затараторила:

– Театр Посрамления уже через пару дней, и я твердо решила сгореть на нем по-настоящему, но не от стыда, как ждёт народ, а от настоящего пламени. Я хочу применить обряд ромашки на себе. Думаю, негласно вы и сами поняли, почему я так заинтересовалась им… Я уже воскресила его в другой вселенной, пора и мне к нему. Расскажите, сестры, как мне правильно совершить его? Какое зелье выпить, дабы душа улетела в другой мир?

– Ребекка, э-э-э, – промычала Красивая. – Ты уверена?

– Да, это не обсуждается! – резко вставила она, но тут же смягчилась: – помогите мне, прошу!

– Для этого нужно отвержение, – почти не задумываясь ответила Средняя и добавила: – много отвержения.

– Где столько взять? Погодите, город меня и так ненавидит и отвергает! Неужель мало?!

– Нет, Ребекка, город не отвергает тебя, в противном случае, ты бы давно сгорела на костре. – Объяснила Старая. – Театр Посрамления ставят, потому что хотят тебя вернуть городу, но в образе покорного агнца, которым легко управлять. То, какая ты сейчас – ему не нужна. Ты опасна, ну мы об этом уже говорили…

– Да, и этому не бывать никогда! Я не могу притворяться, как вы, у меня нет столько сил, я восхищаюсь вами, но погибну от вечного притворства…

– Вот именно поэтому отвержение нужно найти! – Сказала Красивая.

– А у вас среди склянок его не завалялось? – с надеждой спросила Ребекка.

– Нет, это очень сложный многокомпонентный ингредиент, – задумчиво произнесла Средняя.

– А, может, сделаем всё проще?! – умоляюще спросила Ребекка. – Ещё до театра Посрамления? Например, почему бы вам просто не отравить меня, и когда я умру, совершить обряд ромашки?!

– Вафелька моя, ты ведь любишь представления, а театр – хорошая возможность! К тому же весь город будет свидетелем – освободишь нас от сплетен! – подмигнула Старая.

– Да, вафелька, а то народ удумает всякое, мол, мы тебя прибили или ещё чего, и никакие дурманящие микстуры не реабилитируют нас!

– Понимаю, сестры… – раскраснелась Ребекка. – Извините меня, совсем я не подумала об этом! Все мысли о побеге отсюда любым способом!

– И мы тебе в этом поможем! – хором сказали сестры.

Старая громко хлопнула в ладоши, и остальные стали готовить стол для серьезных переговоров: сестры достали банки-склянки, зажгли пузатые свечи, а Старая принесла толстую старинную книгу, Ребекка впервые видела ее. И вот, когда все расселись, Старая сказала:

– Итак, чтобы твое путешествие произошло без каких-либо внешних манипуляций, мол, кто-то нечаянно дрова подожжет или ещё чего, нужны манипуляции невидимые, колдовские, а в этом поможет моя Книга Магических Разоблачений.

Старая раскрыла свою книгу. Она долго ее листала и будто разговаривала со страницами, пока их читала: то хмурилась, то удивлялась, и постоянно что-то бормотала. И, вот, наконец, вслух прочитала:

– Дабы душа умершего воскресла в другом мире, ей необходимо (ещё будучи в живом теле) найти жертву – того, кто незримо отвергает себя и расколдовать его прилюдно. Произойдёт разоблачение жертвы – страх отвержения выйдет наружу и повиснет в воздухе, тогда откройте флакон и произнесите чары, что украдут переживание.

Она замолчала, обдумывая прочитанное.

– Э-э-э, а если, – начала Красивая, но Старая ее тут же перебила.

– Предостережения! Успейте вовремя: страх отвержения трудно переживается и быстро вытесняется хозяином. Когда вам удастся его добыть, ваше время – считанные мгновения, но если успеете, этой энергии от переживания хватит, чтобы извергнуть вашу душу в другой мир. Главное условие – много стыда хозяина и желание исчезнуть, а это возможно только в толпе.

– Почему в толпе? – удивилась Ребекка. – Где взять столько толпы?

– Чем больше свидетелей, тем больше и стыда. А стыд это что? – многозначительно спросила Старая.

– Желание исчезнуть и непринятие себя истинного. – Отчеканила Средняя.

– Спасибо, сестрица, это был риторический вопрос! – улыбнулась Старая.

– Но один из компонентов отвержения и есть стыд! – воскликнула Средняя. – Плюс – страх.

– Да, человек стыдится себя истинного и до смерти боится это показать, поэтому страхом оберегает себя от позора, за которым, по его мнению, последует отвержение.

– Тебе, Ребекка, предстоит кого-то опозорить прилюдно!

– В толпе! – воскликнула Красивая. – То есть в театре! Конечно!

– Да, а потом произнести заклинание и поглотить чужое переживание, – задумчиво бормотала Старая, все ещё копаясь в книге.

– Ребекка, тебе предстоит испить этот адский настой чужого отвержения, и твоя душа просто-напросто улетит в другой мир! – Красивая завизжала на всю избу: настоящее ее очень радовало и возбуждало.

Старая же не отрывалась от книги:

– Здесь так и написано, – хмурясь, бормотала она. – Чужое отвержение – ваша смерть, и новая жизнь в другой вселенной. Испить чужое отвержение – изгнать душу из собственного тела.

– То есть… умереть! – едва сдерживая восторг, шёпотом произнесла Ребекка.

– Да, и, поправь меня, Старая, – размышляла Средняя, – если я не права, но чем больше толпы, чем выше стыд и сила переживания в целом, и соответственно в разы растет качество и мощь ингредиента для того, чтобы оно смогло переместить душу в другой мир. Если отвергает один человек – заклинание не получится. Верно?

– Все верно!

– Обалдеть! Для этого и ромашка не нужна! – ахнула Красивая.

– Очень даже нужна, – покосилась на нее Старая. – Сестрица, ты ничего не поняла! Ромашка ведь проводник! Зелье отвержения вытащит душу из Ребекки, убьёт попросту, и неизвестно в какой мир ее душу вынесет, но ромашка укажет путь!

Старая перечитала страницу.

– Ух ты, тут и подсказка есть! – воскликнула она. Тут мелким шрифтом написано: отвергая себя – толпу радую. Иными словами, толпа ликует и смеётся, пока я себя отвергаю.

Все вновь стало непонятно, пока Старая не заговорила:

– В самом заклинании и есть отгадка.

– Не понимаю! – нахмурилась Ребекка.

– Отвергая себя – толпу радую – здесь уже видно поведение твоей будущей жертвы, и то, как он скрывает в себе страх отвержения. Найди его, Ребекка, и ты сразу всё поймёшь. Снимешь заклятье – получишь зелье. Тот, кто нам нужен, наверное, мучается, живя не своей жизнью, но на прихоти толпы. Расколдуй его – опозорь прилюдно и испей его боль отвержения.

– Это слишком жестоко, – покачала головой Ребекка. – Прилюдно, в театре…

– Вот именно – в театре! – воскликнула Красивая. – Вафелька моя, никто и не поймет, что все взаправду! Это ведь театр! Представляй, что ты играешь на сцене! Черт побери, это и будет сцена!

– Но мне право голоса не давали!

– Импровизацию никто не отменял! – подмигнула ей Средняя.

– Да черт с ней сценой! – гаркнула Старая. – Ребекка, послушай, как только ты разоблачишь хозяина и произнесешь заклинание, вся, абсолютно вся энергия его переживания будет в твоём флаконе! Толпа и хозяин в миг забудут об этом! Ты выпьешь его и умрёшь! Вернее, зелье изгонит твою душу в другой мир, а тело умрёт. Вот и все колдовство! А какого же будет хозяину в этом тотальном людском отвержении – не наше дело! Мы здесь не выступаем лекарями душ человеческих! Хозяин нас не просит его лечить от своего страха отвержения, а мы просто позаимствуем его у него, и он тут же о нем забудет, и станет дальше жить под маской чужой роли. Это его выбор.

– Маской чужой роли… О боже! В этом и есть ответ! Это может быть и в самом деле актер! Или шут! – лепетала Ребекка.

– Если воспринимать это предложение буквально, так и есть, но тот, кого мы ищем по жизни актёр, сам того не признавая.

– Так, кого мне разоблачать?! Актеров!? Зрителей?! Неужель я успею найти его или ее?!

– Будь внимательна. Это твой единственный шанс, – настаивала Средняя.

– Ребекка, мы неплохо узнали тебя за эти месяцы, и я-то уж точно уверена, что ты справишься. Ты умеешь читать людей. Такой дар задаром не пропадёт! У тебя все получится! – по-матерински тепло подбодрила Старая.

Ребекка раскраснелась и смущённо заулыбалась.

– Значит, у меня будет флакон? Когда я найду нашего «актера» и расколдую его, опозорив прилюдно, нужно произнести заклинание, чтобы заманить переживание во флакон, далее я его выпью, но как же ромашка?!

– Ромашку вденем в твои волосы, – восторженно произнесла Красивая. – Ох, как здорово я придумала!

– Но как сжечь ее?! – обеспокоено спросила Ребекка.

– Ещё одно заклинание. – успокаивающе сказала Средняя.

– Да, – поддержала Старая, – как только выпьешь зелье, сразу произнесешь заклинание!

– Ещё одно?! – Ребекка схватилась за голову.

– Да, главное, ничего не перепутай! – хохотнула Красивая. – Одно – украсть переживание, другое – сжечь ромашку.

– И именно в такой последовательности! – поддакнула Средняя. – Разоблачение – флакон наготове – заклинание – флакон полон – испила – заклинание сжигания. И все – твоя душа летит в другой мир! К твоему милому! – прослезилась она. – Говорят, другой мир не такой ханжеский, как наш, но все же будь осторожна! Бывшее таинством между двумя превращается в хаос, когда в нем участвуют третьи!

– Ей, сестрица, рано прощаться! – смахнула слезу Красивая. – Будучи в другом мире, если вдруг однажды тебя, как магнитом притянет к загадочной красотке, но ты так и не встретишься с ней взглядами, знай – это была я! – прошептала она.