Ребекка. Пособие для начинающих ведьм

– А как бы ты выразила злость? – спросила Красивая.

– Ну… Бить подушку мне не помогает. Вернее, через битьё моя злость не передастся листьям.

– Значит, твоя злость живёт не в кулаках, – пояснила Средняя. – А где тогда?

– В ладонях, – немного погодя ответила Ребекка. – Моя злость живёт в ладонях. Мне важно держать объект злости в руках.

Тут Ребекка закрыла глаза и стала прислушиваться к себе. Она несильно сжала кисти в кулаки и ощупывала пальцами свои ладони, словно изучая.

– Я хочу чувствовать объект злости в своих ладонях, регулировать его… жизнеспособность.

– Подольше мучить, а потом задушить, например? – спросила Старая.

– Ага, – Ребекка открыла глаза. – Я имею ввиду, мешок, конечно же, в жизни я и паучка убить боюсь!

– Конечно, вафелька моя, – успокаивала Старая. – Поэтому мы и такие добрые и спокойные: вылила злобищу на мешок с листьями, и сразу люди не бесят!

– Какие мы всё-таки все разные в наших чувственных проявлениях! – удивлялась Средняя. – И, главное, в этом и есть наша прелесть и различие!

– Но я думаю, в эти моменты я выгляжу пугающе, неистово, дико. – Стыдливо произнесла Ребекка. – Я думаю при виде на такую меня, у людей будет рождаться ужас, а не восхищение с нотками вожделения, как к Красивой… Мне кажется, я похожа на вас в этот миг! – Ребекка поглядела на Старую. – Даже представилось прямо сейчас, как вы, злющая ведьма, варите отравленное зелье, а я нарезаю мясо какого-нибудь мертвого зверька, мну в своих ладонях, тая от удовольствия, и бросаю к вам в котёл!

– Ха-ха-ха, – расхохоталась Красивая, – а она мне нравится все больше и больше!

3

И вот потянулись дни и недели «перевоспитания» Ребекки у дочерей покойного пастора.

Хорошо ей жилось в избушке знахарок, а уроки по изготовлению ингредиентов для зелий нравились Ребекке больше всего.

– На самом деле, такие простые однокомпонентные чувства, злость, грусть, например, готовить легко, гораздо сложнее, но и интереснее готовятся переживания! – таинственно-заманчиво молвила Старая.

– Переживания?! Это… В них, наверное, живут несколько разных чувств? – предположила Ребекка.

– Так и есть, вафелька моя, – Старая улыбнулась, – и я хотела бы попросить у тебя рецепт одного переживания… Его можешь знать только ты.

Ребекка замерла.

Казалось, будто её в чем-то обвинили прямо сейчас, она почувствовала себя голой.

К щекам прилила кровь, Ребекка невинно улыбнулась, но опустила голову, страшась поднять глаза.

– Вот! – уставилась на нее Старая. – Вот оно самое! Благодаря этому ты здесь и очутилась! Невинность вперемешку с…

– С чем? – Ребекка ожила и подняла глаза.

– Что с тобой сейчас происходит? – Средняя вперилась в нее любопытным исследовательским взглядом.

– Что ты чувствуешь? – спрашивала Красивая. – Каковы же они, ингредиенты твоего…

– Смущения! – басом гаркнула Старая.

– Смущения?! – залепетала Ребекка.

– Так и есть, – Средняя не сводила с нее глаз. – Ты сейчас была смущена.

– Да, но я не думала, что это.. из-за этого.. в общем, что это может мне вредить!

– В нашем ханжеском городке может! – сочувственно вздохнула Красивая. – Ты выглядела будто… тебя в чем-то уличили, или…

– Разоблачили! – воскликнула Средняя.

– Это одно и то же, – с укором произнесла Красивая.

– Так, стоп, сестрицы! – Старая стукнула кулаком по столу. – Это ваши домыслы, не превращайтесь в наших горожан! Правду о своем переживании может знать только Ребекка.

Ребекка с благодарностью поглядела на Старую, но на других сестёр особо не злилась.

– Смущение, – тихо проговорила она. – Когда я могу его испытывать? Когда говорят о моей привлекательности? – то ли спросила, то ли ответила Ребекка.

– Ты смутилась, когда я отметила, что рецепт этого переживания можешь знать только ты! – напомнила Старая. – Видать, в этой фразе и спрятан ответ!

– Ну да, вы выделили меня, словно особенной сделали, и я смутилась. – Поясняла Ребекка.

– А из чего же состоит твое смущение? – допытывалась Старая. – Давай-ка разберём его по ингредиентам!

Началась суматоха: Средняя и Красивая живенько расставили банки-склянки, заполнили котёл водой и вновь уселись.

Ребекка же не могла сидеть, она стала медленно ходить по избе, исследуя свое такое нужное переживание.

– Чаще всего я испытываю это чувство на работе, – заметила Ребекка. – Вернее, испытывала.

– Та-а-ак, – ожидающе пропела Старая, пока Средняя и Красивая, раскрыв рты не сводили глаз со своей воспитанницы.

– Когда мне что-то говорили мужчины… Больные!

– И что же?

– Комплименты! – Ребекка остановилась посредине кухни. – Я ощущала от их слов… Стыд!

Средняя что-то лихорадочно записывала в свою ветхую тетрадочку.

– Да, – сама себе говорила Ребекка, – изначально я испытывала стыд, потому что от больных слышать комплименты как-то… Неловко, стыдно, одним словом! Это не то место, для меня по крайней мере!

– А что ты им говорила в ответ? – полюбопытствовала Красивая.

– Ничего! – Ребекка пожала плечами. – Я… смущалась!

– То есть стыдилась? И все? – с надеждой в голосе спросила Старая.

– Не совсем, – Ребекка задумалась. – Стыд больше несет негатива, черноты, хочется исчезнуть, но я не хотела этого. Я… была рада комплиментам! – воскликнула она.

– Рада?! – удивилась Красивая. – Ты же сказала, что неприемлемо больным заигрывать с сестрами?

– Так и есть, – согласилась Ребекка. – Но если опустить правила, мое естество скорее будоражилось от этого! Я чувствовала возбуждение в груди, чувствовала себя живой, привлекательной, красивой, и мне об этом говорили. Но разум словно не давал этой буре переживаний выплеснуться наружу, тут присоединялся страх показаться легкомысленной, и я…

– Опускала голову и только лишь улыбалась из-под опущенных ресниц. Вот оно – смущение!

Старая потерла руки, широко улыбнулась и подмигнула Ребекке, пока Средняя все строчила в тетрадке. Ребекка уселась за стол.

– Итак, я подведу итог! – начала Средняя. Ядро смущения – стыд! А ещё щепотка страха и… – она что-то подчеркнула в тетрадке, – захватывающая волна подавленного (невыраженного) возбуждения, спрятанная за опущенные улыбающиеся глаза!

– Ох, как подлинный мастер письма сказала! – Красивая иронично расхохоталась.

– Ну что же, вафелька моя, благодарю тебя сердечно! – Старая подошла к Ребекке и обняла ее.

– Погодите-ка, неужель спать?! – упавшим голосом спросила Красивая. – Время ещё мало!

– Можно и пофеячить ещё, – молвила Средняя.

– Дык, никто и не собирался спать, – Старая загремела посудой. Она наливала кипяток в чайник. – Давайте, просто потрындим?! – предложила она.

– Вот, так-то лучше! – Красивая и Средняя переглянулись и заулыбались.

Сестры убрали банки-склянки, спрятали всякую ведьмовскую атрибутику и накрыли стол. Теперь он выглядел вполне по-человечески. Большую часть стола заняли сладости и выпечка, и только чашки в виде мухоморов, намекали на странности хозяек: вряд ли заблудившийся путник посчитал бы их ведьмами из-за «ядовитых» чашек, но чудачками бы окрестил.

Ребекка разлила чай, и все уселись.

– Ну-с, о чем говорить будем? – спросила Старая, макая сушку в чай.

– А давайте… о любви! – предложила Красивая.

– А давайте! – Старая звонко опустила чашку на блюдце. – Вот ты и Ребекка нас просветите!

– А вы, как же? – осторожно спросила Ребекка.

– Да у нас уже все атрофировалось, – расхохоталась Старая.

– Как понимать?! – ахнула Красивая.

– А ты за себя, сестрица говори! – обиженно вставила Средняя.

– Сердце мое атрофировалось! Любить уж боле не может. Годами придавило, да банками-склянками. Прости, сестра, коль обидела, – объяснилась Старая. – Иными словами, хочу знать, что молодежь о любви думает, а я уже, да и ты тоже, надумалась в свое время. Слово Ребекке и Красивой!

– Вон оно что! Дык так и говори, а то атрофировалось у нее там что-то… – пробубнила Средняя.

– Ну-с, Ребекка, вафелька наша, что для тебя любовь? – спросила Старая.

– Моя злость живёт в ладонях, – неуверенно начала Ребека, – и любовь там же…

– Ух ты! А как она у тебя проявляется? – удивилась Средняя.

– Я скажу очень образно, но, грубо говоря, объект вожделения я люблю скрутить в руках до смерти, удушить, чтобы прочувствовать любовь.

– Ого! – Красивая подсела к ней поближе. – И многих ты э-э-э «задушила»?

– Ну, в переносном значении – да, – скромно промолвила Ребекка. – Но по-настоящему было лишь с одним…

– А как оно было? – спросила Старая.

– … С ним хотелось быть внизу, под ним, чувствовать его тело на себе, принадлежать ему… уткнуться в его шею и нюхать, нюхать, нюхать и… к-а-а-а-к укусить! С ним было по-взрослому, по-настоящему, я ведомая, он ведёт, и мне хочется идти за ним… Хотелось. Он умер, вернее, его убили, и месяца не прошло… по моей вине, поэтому я здесь – у вас…

– Печально, – тихо произнесла Красивая, а Старая и Средняя поджали губы и сочувственно поглядывали на Ребекку.

– Мои желания развратные? – спросила она. – Мы с ним любили играть в незнакомцев. В городе меня называют блудницей…

– Бекка, ты не похожа на блудницу, вафелька моя. Твои желания из уст льются так благородно.. так изысканно… – утешала Старая.

– Да она просто элитная блудница, – подмигнула Красивая Ребекке. – А что мне, например, нравилось гладить живот нашей кошке, у меня даже слюни текли, ей богу! – призналась она.

– Так вот, куда она пропала! – поперхнулась чаем Старая. – Ты сожрала нашу кошку!

– Чушь! – вспыхнула Красивая.

– Ааа, я, кажется, вспомнила! Вот отчего у нас страсти-то значительно прибавилось во флаконах! Я помню, что кошки не стало именно в тот день! Ты кошку использовала переносчиком страсти! – подлила масла в огонь Средняя.

– Вы и правда ведьмы! – икнула Ребекка, отодвинув от себя чашку.

– Не бойся вафелька это у нас юмор такой ведьмовской! – Старая ей подмигнула.

– Я бы побрезговала жрать кошку! Она умерла от старости!

– Ей три года было! – захлопала ресницами Средняя.

– Они такие милые! – растрогалась Старая, наблюдая за сестрами.

– Э-э-э… – промычала Красивая.

Пауза затянулась, щеки Красивой становились все краснее и краснее.

– Мать моя Герда, сестрица, я бы простила мужика, но кошку! – Старая закрыла руками лицо от недоумения.

– Ну хоть хвостатая от большой любви померла… – едва сдерживая то ли смех, то ли слёзы, тихо подметила Средняя.

Старая отошла от шока, но возмущение ее не унималось. Ребекка испугалась, как бы она в бешенстве Красивую в котле не сварила, но та встревожено пролепетала:

– Я сожгла ромашку!

Тут произошло чудо: Старая, да и Средняя тоже, мгновенно смягчились и даже стали хвалить Красивую.

– Умничка, девочка! – заворковали они.

Ребекка сидела раскрывши рот и ничего не понимала.

– Что это значит? – наконец спросила она.

– Позже, вафелька, чуть позже, мы все объясним, но сначала Красивая расскажет, как всё ж таки исчезла наша кошка. – Старая остановила выпытывающий взгляд на Красивой.

– Ладно, но не перебивайте! – попросила она.

4

Все угомонились.

– Наша кошка она была такая… такая хорошенькая, такая сладенькая… – запинаясь, начала Красивая, облизывая губы. – Я всегда любила ее тискать, ну, как и вы тоже. У нее такое мягкое тельце было, такая шкурка гладенькая, и, бывало, в порыве страсти я даже кусала ее!

– Не за холку хоть?! – хихикнула Средняя.

– Нет! – Красивая ущипнула ее за плечо. – Когда Ребекка говорила, что ее любовь живёт (как и злость) в ладонях, я поняла ее. Эдакая любовь с привкусом… садизма. Хочется словно до смерти сжать, укусить, скрутить, как будто только убив, можно прочувствовать любовь полностью… Вот, что и произошло с нашей кошкой: однажды я потеряла самообладание и так ее укусила, что она задохнулась… Я испугалась очень сильно, но сначала ощущения были, словно в тумане, я вообще сразу не поняла, что произошло, это словно был сон наяву… А когда «проснулась», ужаснулась… Не знала, как избавиться от вины, но вспомнила ромашковое поверье, сделала обряд и успокоилась.

Красивая уткнувшись в стол мяла в руках печенье, а под конец ее исповеди оно превратилось в пыль.

– Я так в детстве чуть подружку не задушила, – задумчиво произнесла Ребекка. – Очень хочется тебя поддержать, вот и вспомнился момент. Мне было лет тринадцать, с соседскими детьми мы играли в странную забаву: душили друг друга. Понарошку, конечно, но именно тогда я поняла, какая сила таится в моих руках. На мгновение я потеряла самообладание и сжала руки вокруг шеи своей подружки чуть сильнее… Она покраснела, стала задыхаться, слёзы из глаз брызнули, потом она и вовсе сознание потеряла на минуту-две. Это был кошмар! Как я испугалась! Но вскоре она ожила как ни в чем ни бывало, а я от облегчения и счастья сама чуть в обморок не упала!

Красивая поглядела на Ребекку и слабо улыбнулась.

– Кошку жаль, конечно, – после недолгой паузы сказала Старая, – но я тебя не виню. Любовь такая штука… Мне кажется есть в этом что-то такое.. такое… мол, люблю так сильно, что задушить готова, чтобы присвоить себе!

– Это страсть, сестра, – поправила ее Средняя. – Истинная любовь про созидание (а не пожирание кошек), я думаю, ее взращивают, и на это уходит время… Но, наверное, без страсти любовь – не любовь вовсе!

– У меня такая была, – сказала Ребекка. – Сначала он стал моим единомышленником, потом товарищем, потом другом, затем ухажёром, а потом и любовником…

– Это так волшебно: сначала прикасаться душами, а потом телами! – мечтательно произнесла Красивая. – Наоборот ведь не бывает!

– Мож у кого и бывает, но, думаю, строить любовь с конца – неправильно, хотя исключения всегда есть. Не, если хочется – пожалуйста – просто странно облекать сие действия благородными словами! – Рассуждала Старая.

– Ты прям как ханжа городская, ей богу! – фыркнула Средняя.

– А как ещё сказать?! Я ведь не против такой «любви», сама бы мож поучаствовала, но недоумеваю, когда после этого любовнички ждут чего-то духовного! Из чего изрекаю: делай, что хочешь, но не путай понятия и не жди понапрасну! Самому же хуже будет! Зажарку в суп добавляют последней!

– И лаврушку тоже, – пробормотала Красивая, собирая ребром ладони крошки от печенья в маленькую горку.

– Да, поняла я, поняла, – проворчала Средняя.

Наступила тишина: все осмысливали новое.

– Вафелька моя, об чем задумалась? – с нежностью спросила Старая.

– Я вспоминаю его.

– Милого своего?

– Да. Мне интересно вам рассказать о нем, о нас.

– Затем и собрались! – оживились сёстры.

Ребекка хотела говорить, но все же молчала какое-то время. Холодный чай в кружке-мухоморе давно остыл, а она даже и не испила из неё, а все думала, думала, думала…

– Мы любили играть в незнакомцев, – будто сама себе сказала Ребекка. – Он преследовал меня, а я словно убегала… Меня это будоражило, делало живой… Но именно поэтому я и оказалась здесь. Нас заметили прохожие, они были уверены, что он нападает на меня… Они стали бить его, позвали блюстителей порядка, и кто-то неосторожно ударил его прямо по голове, а он упал замертво… Я рыдала. Все потихоньку стали понимать, что случилось, даже приукрасили, дофантазировали… Меня ни о чем не спросили, право голоса не дали, обвинили в распутстве, и вот я здесь.

Сестры не спешили отвечать. Кухню захватила тишина, лишь Средняя вдруг стала перелистывать страницы в своей тетрадке.

И вот она прочитала:

– Подлинно любящие друг друга не стесняются говорить о тайных фантазиях, а мудрые ещё и осознают – не все грёзы выходят за двери ложа и претворяются в жизнь.

Ребекка от стыда вся сжалась и закрыла лицо руками. Красивая подсела к ней ближе и легонько погладила по спине.

– Я бы не была так категорична, сестра! – с сомнением произнесла Старая. – Ты сама прям как ханжа городская, ей богу!

– Ни в коем случае, – растерянно залепетала Средняя, обращаясь к Ребекке, которая немного выпрямилась и стыдливо взглянула на нее. – Я люблю записывать всякие умные фразы, где-то вычитала эту, и мне показалось, что она, как нельзя, в тему!

– Это что же ты такое читала!? – всполошилась Старая. – Тайные фантазии подлинно любящих! – визгливым голосом передразнила она сестрицу.

– Так я тебе и сказала! – бросила зардевшаяся Средняя и тут же мягким виноватым голоском обратилась к Ребекке: – Ребекка, ты умница, прости, если мои слова задели тебя!

Ребекка погладила Среднюю по руке: она не злилась.

– Можно что-то и в жизнь притворить, – задумчиво рассуждала Красивая.

– Да, но не жрать кошку! – нахмурилась Старая и сжала кулаки.

– Мать моя Герда, все простить не можешь?! – фыркнула Красивая. – Я ведь говорила, что нечаянно! В порыве страсти! И вообще я ее не жрала, а только укусила, забыла!?

– До смерти, – брякнула Средняя.

– Ладно, сестры, мы не о том говорим! – повысила тон Старая. – Как ты там сказала? – обратилась она к Средней. – «фантазии не выходят за двери ложа»… Я думаю, это образное выражение. Здесь имеется ввиду, что э-э-э.. в интимную жизнь любящих друг друга не присоединяется третий! Ему о фантазиях двоих знать не нужно, иначе это вакханалия какая-то! Вот что!

– А если фантазия именно в этом?! – ахнула Красивая. – Мол, третьего присоединить?

– В койку что ли?! – зарделась Средняя. – А ты развратница ещё та, сестрица!

– Я думаю везде нужно знать меру, – сдержанно улыбнулась Старая. – Но здесь соль в том, что именно другие люди не должны быть э-э-э…

– Незваными свидетелями ваших оживших фантазий! – воскликнула Красивая.

– Да, – поддакнула Старая, – вот это я и имела ввиду! Что к сожалению и случилось с твоим милым, вафелька моя…

– Я понимаю… – вздохнула Ребекка. – Я… Мы не были осторожны, а в нашем городке она очень не помешала бы…

– Да, – объясняла Старая. – Город испугался, что вы своим поведением нарушите выстроенную веками мораль. Да, горожане сами ещё те развратники: чем благочестивее внешний облик, тем более непредсказуемый, опасный и даже бесовский облик внутренний. Но люди умело скрывают себя. А ваши неосторожные игры пошатнули всю систему…

– Расскажите, пожалуйста, про обряд, – тихонько попросила Ребекка. – Благодарю за беседу, но мне, признаюсь, больно вспоминать о нем…

– Конечно, вафелька моя, спасибо тебе, что доверяешь нам! – проворковала Старая. – Ну, слушай. Есть такое поверье, что человеческую душу (или душу животного) после смерти тела с помощью одной лишь ромашки можно отправить в небольшое путешествие на обратную сторону нашей планеты. Там тоже существует мир, он отличается от нашего, говорят там вперемешку и рай, и ад (интересно тогда, что в нашем городе намешано!?), правда, вот насчёт колдовства не знаю, есть оно там или нет… ну да бог с ним, так вот можно душу умершего туда засунуть! Даровать ей вторую жизнь! Но согласно поверью, такое не пройдет с глубокими стариками: они-то пожили, и хватит, а вот, кто несвоевременно помер, тому можно и на обратной стороне пожить ещё!

– Но почему ромашка?!

– Лепестки ее белые-белые, как крохотные пёрышки, они и заберут душу в другой мир, но поджечь их нужно обязательно: без этого перемещения не произойдёт. Огонь это как проводник, как будильник, как звонок, что душу сманивает. Важно, чтобы лепестки все сгорели, а жёлтая головка от ромашки должна остаться голой – это свидетельство того, что обряд прошел успешно.

– А что же дальше с цветком?

– Ничего особенного делать не надо. Важно просто оставить его на могиле.

– Ромашка – альтернатива метле, когда лететь надо, а ее нет! – подвела итог Красивая.

– Э-э-э, – промычала Ребекка, – а как это проверить?! Ну то есть это кто-то проверял, что душа находит новое тело?

– Нет, конечно! Но это так забавно! Мы верим в это, а что ещё остаётся?! Признать, что кошка всё ж таки сдохла, уж больно печально…

– Понимаю… – тихо сказала Ребекка. – Но вы дали мне надежду.

– Про самое важное не сказала, сестра! – ткнула Старую в бок Средняя.

– Ах, да! – поморщилась она. – Самое главное: проще совершить обряд до сорока дней после смерти тела: душа ещё принадлежит земле. После же есть только два варианта, где ее искать: либо на небе, либо глубоко под землёй. Но тогда придется к тем, кто пониже обращаться (наверху такими делами не занимаются), но напрасное это дело, много бумажной волокиты, всякие договоры да контракты, и не отвяжешься: под подпись все, а потом ещё и расплачиваться надо!

– Плевое дело, – поддержала Средняя. – Так что экологичнее все сделать до сорока дней: отчитываться ни перед кем не придется.

5

В тот день они собирались в органный зал, и как всегда опаздывали.

Ребекке нравилось представлять себя малышкой рядом с ним. Он купал ее в ванне, потом укутывал в полотенце и нес на кровать. Там вытирал ее тело и надевал белье… и даже чулки ни разу не порвал…

Но самом приятным было расчёсывание. Много раз он проводил гребнем по ее длинным волосам, а потом и кончиками пальцев пока она, закрыв глаза и слегка наклонив голову назад, улетала за пределы небес. А иногда он наклонялся к ее лицу и шептал что-то приятное на ухо. Он даже научился плести косы…

Ребекка в те моменты словно была его куклой, а он нежным любящим владельцем, очень чутким, осторожным и внимательным.

Ребекке не нравилось опаздывать в органный зал или театр, но сидеть и наслаждаться музыкой, вспоминая о причинах их опоздания – лучшего спектакля не придумаешь. Они словно сами в нем участвовали…

А иногда они добирались разными маршрутами и встречались в театре будто незнакомцы. Ребекка будоражилась от таких шалостей.

Их места были рядом. Иногда он невзначай касался ее руки, оправдываясь теснотой кресел.

В антракте, когда все зрители, и Рика тоже, спешила по своим недолгим делам, он хотел дотронуться до ее спины, и отдать сумочку, которую она забыла на сиденье.

Ребекка же вспомнила о ней раньше.

Было очень тесно, народ толпился, но все же она неожиданно повернулась, а его уже приподнявшаяся рука, скользнула по ее груди.

Они оба сделали вид, что ничего не произошло, оба смолчали, но теперь у них был секрет на двоих, который сблизил их. Ребекка смущённо забрала сумочку, буркнула слова благодарности и поспешила в уборную…

«Ямочки на твоих щеках…» – улыбаясь, шептала она тогда.

Ребекка лежала на мокрой подушке, к щекам прилипли волосы. Она плакала во сне и беспокойно ворочалась, от этого казалось, будто она бредила в лихорадке. Ребекка что-то бормотала бессвязное:

– Под землёй страшно и холодно… дышать нечем. Как ты там спишь? Тебе не жёстко спать? Хочешь, я принесу тёплое одеяло? Тебе, наверное, тоскливо, ужасно тоскливо, и тесно, и одиноко… Как ты там? Но, нет, – лепетала она во сне, – ты не там, не там, там лишь твое мёртвое тело, а твоя душа… я знаю, твоя душа ждёт обряда… Я сорву для тебя ромашку…

Сон потихоньку ускользал, а реальность уже разбудила Ребекку. Проснувшись, она все лежала, но глаза открывать не спешила.

Органный зал… Неужели все очутилось сном? Где она находится? Куда пропал он?

Ребекка открыла глаза: его тело под землёй, душа ещё метается по свету, а она в доме лесных ведьм, вернее знахарок-самозванок.

Ребекка приподнялась на локти и заглянула в окно. Сколько она уже здесь живёт? Несколько недель? Нужно успеть!

– Надо бы собрать букет ромашек.

6

– Сегодня целый день на базаре вспоминали нашу вафельку, а скоро и театр Посрамления, – без умолку трещала Красивая.

– Да ее и не забывали, – буркнула Средняя, перебирая картошку.

– Причем, так забавно: имени никто не называл, но все понимали о ком речь!

Красивая сняла фартук, забралась на лавку и, чередуя то громкий бас, то противное писклявое сопрано, стала передразнивать мужиков да баб:

– Опасная пожирательница душ! Любительница психов! Обольстительница! Похитительница талантов!

– Ну, прекращай уже, – заворчала Средняя, – она же услышит! Слазь, давай!

– Ой, а что это вы делаете? – Ребекка вернулась из сада вместе с огромным букетом ромашек.

Красивая тут же спрыгнула со стола, забрала букет из рук удивлённой Ребекки и закружилась с ним по кухне.

– Ох, вафелька, – залепетала Старая и тут же откуда-то достала глиняную вазу, чтобы налить в нее воду для цветов, – это Красивая распоясалась…

Старая дёрнула Красивую за фартук, и когда та остановилась, грубо отняла ромашковый букет, затем обхватила его за длинные ветви и несколько раз скрутила, пока они не оторвались. При этом она не сводила злобный взгляд от Красивой. Наконец букет достаточно укоротился, чтобы вместиться в вазу.

– Все в порядке, – Ребекка с улыбкой поглядела на Красивую. – Я все слышала, но не обижаюсь, более того, я рада, что меня помнят. Я чувствую, что живу. Пусть люди говорят, что угодно, меня это подпитывает. Значит, я интересна, значит я не забыта.