Кроха для эгоиста

Полез в мобильник, в надежде найти информацию. Твою мать, я заводами управляю, а тут…

Из моей спальни раздался грохот и оглушительный рев. Я бросил бутылочку в кастрюлю, пустил в дорогую посудину ледяную воду и бросился на вопль, чувствуя себя вездесущим Фигаро, который везде успевал.

Девчонки не было на кровати. Я похолодел, представив, что она сейчас шляется по моему апартаменту, с ножом в малюсеньких пальчиках, кровожадно улыбаясь. Черт. Надо меньше смотреть фильмов ужасов. Малявка лежала на полу, посиневшая от вопля. У меня по спине прошел ледяной холод. Схватил монстреныша, прижал к себе. Кроха вдохнула и продолжила свою высокочастотную пытку. Ей надо дать то, что она хочет.

Прижав к себе вопящее нечто, побежал снова в кухню. Влетел в пищеблок…

Я не сразу понял, что изменилось в помещении, которым до этого почти не пользовался. Ноги намокли тут же до щиколоток. Я сделал шаг вперед, подскользнулся, потерял равновесие и с грохотом лязгнулся на спину. Монстр замолчал. И я услышал… Черт, оно смеялось сейчас. Упало на меня сверху и заливалось страшным, нечеловеческим смехом, похожим на звук колокольчика.

Я точно сдохну. Не доживу до прихода горничной. С трудом поднялся на разъезжающиеся ноги и поплелся к раковине. Теперь молоко было холодным. Сунул бутылочку в микроволновку. Дурак. Надо было сначала отвернуть украшенную соской крышку. Девчонка, вся мокрая, но очень довольная, ползала в лужах воды, еще не успевшей утечь к соседям. В дверь начали нетерпеливо стучать. Я оставил монстра забавляться с лужей и поплелся в прихожую. Не успел дойти. Из кухни раздался оглушительный взрыв. В дверь колотить прекратили, из коридора раздались торопливые шаги. Соседи явно предпочли потоп погрому.

Микроволновку повело нехило. Точнее, встроенная печь сейчас зияла вырванной с корнем дверцей. Адская мелкая девчонка лежала кверху пузом, и снова рассматривала свои конечности. Можно подумать, интереснее то в полуразрушенной кухне ничего не было. А еще, она, судя по всему, протухла, потому что воняло в кухне как в сраном адском хлеву.

– Ты что? Ты… Ты ж даже не ела еще? – простонал я, подхватив под мышки вонючку. Потащил ее на вытянутых руках в ванную. Положил в джакузи и побежал в комнату горничной. Перчатки нашел сразу, на нос нацепил прищепку, на рот респиратор, в котором Галина Павловна чистит сантехнику. Пожалел, что не озадачился покупкой костюма химзащиты.

Знаете, я думал, что нет ничего в жизни сложнее высшей математики. Когда учился, думал, что это квинтэссенция зла и ненависти к человечеству. Ха.

Девчонка замерла на месте и уставилась на меня своими глазками, похожими на маленькие незабудки, когда я разлепил липучки на ее подгузнике. С трудом разлепил, между прочим. Запутался в дурацких застежках. Боже, как существо с таким ангельским взглядом могло исторгнуть из себя столько…

Хорошо, что я не успел поужинать. Желудок взвился к горлу, словно ракета Союз. В голове заколотили два огромных молота.

– Гу-гу, – хихикнула кукла-убийца бородатых идиотов, и засучила своими беспокойными конечностями, чем привела меня в подобие разумного существа. Черт, у меня высшее образование, я финансист, бизнесмен, жесткий делец, как говорят окружающие меня люди, по головам которых я прошел не задумываясь даже на долю секунды. А спасовал перед мелкой вонючкой, как сопливый долбач.

– Ну все, – прорычал я. – Это война. Я тебя сейчас отчищу, потом накормлю. Даже если для этого мне придется продать душу омерзительному демону-младенцу, твоему адскому коллеге. А потом…

Да не знал я, что потом. Точнее знал. Письмо, нераспечатанное, так и осталось лежать на столике в холле. Мелкая курочка права, прятать голову в песок, последнее дело. Жопа в этом случае остается незащищенной, а это редко когда остается без последствий.

Черт, и чем же я должен отчистить крошку?

– Да твою ж мать, ты гадкая, мерзкая, вонючая…

– Агугу, – сморщила мордашку малышка. Я вздохнул, содрал с себя футболку и принялся за грязную работенку. К концу процедуры мне казалось, что я отпахал две смены ассенизатором. Вонью пропиталась каждая клетка моего существа.

– Помыть бы тебя, – промельк моего здравомыслия я тут же задвинул подальше. Что там делала снегурочка? Схватил стоящую рядом баночку и потряс над мелкой вонючкой. Неплотно закрытая крышка отвалилась, и в воздух поднялось отвратительное облако белого порошка. Я чихнул так, что показалось мне разорвет морду. Девчонка взвыла, словно ее зад присыпали не тальком, а кайенским перцем.

– Ненавижу. Ненавижу тебя, мелкая вонючая тварь, – проорал я, пытаясь проморгаться. Глаза заволокло молочной пеленой. Не хватало ослепнуть еще. – Никогда, слышишь. Я клянусь всеми богами, никогда я не одурею настолько, чтобы захотеть иметь детей.

– Аааааа, – надрывно заверещало существо, на которое я истерически пытался нацепить гребаный подгузник. Задрыгалось, словно в это не младенец, а одержимый бесами грешник. Того и гляди вырвется и поползет по стене. Я наконец то справился с уродскими липучками на непромокаемых штанишках, даже немного сплясал от счастья. Подхватил девчонку под мышки… Гребаные штанишки упали к моим ногам, на мое голое пузо потекло что-то горячее. Девчонка явно бракованная. Черт, она меня что…. Ооооо.

Упал я в кресло через час. Наверное в тот момент я был готов сдохнуть. На город начал опускаться шикарный розовый рассвет. Мелкое исчадье, насосавшись молока, словно пиявка, вырубилась, засунув в рот большой пальчик. И если бы я не знал, на что способен этот монстр, то может быть даже бы умилился.

– У меня никогда не будет детей. Надо посоветоваться с врачом, пусть меня стерилизуют, – прошептал я, проваливаясь в черную яму сна. Девчонка чуть шевельнулась в своей корзине.

Сознание возвращалось в меня толчками. Снилось, что я лежу на столике, а крошка, огромная и от чего-то бородатая, трясет у меня перед лицом погремушкой. Голова, казалось, разорвется от мерзкого грохота. Бородатый монстр улыбался и агукал, а я старался не обделаться от леденящего душу ужаса.

– Боже, господин Воронцов. Да очнитесь, – наконец услышал я далекий голос Галины Павловны и открыл глаза. – Слава богу. Я уж подумала… Господи.

Испуганная горничная склонилась надо мной, и я вздрогнул. В руках она держала мелкого монстра, чистенького, переодетого, судя по улыбающейся розовой физиономии очень довольного.

– Не приснилось. Мать ее, – пробубнил я, только сейчас осознав что валяюсь на полу, полуголый, весь в присыпке, в одной резиновой перчатке на руке и почему-то бахиле на голове. Странно. С трудом поднялся на ноги. – Как вы усмирили эту адскую тварь? Как вам это удалось?

– Это девочка. Хорошенькая, – испуганно проблеяла приходящая горничная, глядя на меня с ужасом. – Где вы ее взяли?

– Украл, готовлюсь принести кровавую жертву богам, а потом сожрать, – прорычал я. Ну а что, у этой дуры на морде написано, что именно так она и подумала. И судя по тому, как чертова баба сейчас пятится к двери, я угадал ее мысли. – Галина Павловна, этого младенца мне подкинули. Успокойтесь.

– Так в полицию надо…

– Надо, я звонил… Только праздники… – почесал я пузо, покрытое подсохшей какой-то гадостью. Лучше даже не думать, в чем я весь угваздался. Сегодня ночью я подвергся таким унижениям, что это не так уж и важно.

– Но ведь это же незаконно. И…

Боже, дай мне сил не убить эту дуру. Хотя… Девчонка же молчит, обихожена и…

– Слушайте, а вы не хотите подзаработать, Галиночка Павловничка? Я в два раза зарплату увеличу. И уборка не нужна. Только утихомирьте монстра, пока я не разберусь с этой проблемой.

– Нет, у меня внуки. Праздники же. И сегодня я до двух только. Вы же помните? – в голосе уборщицы появились учительские интонации. Да твою ж мать. – Ребенка нужно сдать соответствующим органам. Вы взрослый, адекватный мужчина. Это же просто, как дважды два.

– Вы правы, – наконец превращаясь в себя, сказал я. Бывшая училка права. А я действительно что-то баком прыснул. – Я сейчас схожу в душ и займусь этим недоразумением. Сегодня до двух вы будете заниматься ребёнком. Я думаю, что успею закончить формальности к этому времени.

Так. Сейчас в душ, потом…

А потом я нашел чертов конверт, брошенный курочкой снегурочкой на журнальный столик, специально так, чтобы я увидел и не прошел мимо. Зачем я прочел письмо? Зачем? Что хотел кому доказать? Что я не трус? Да, я не трус, я долбач и придурок. На хрена мне были нужны эти знания? Доказал, мать его. И что делать дальше?

В конверте лежало свидетельство о рождении и маленькая записка.

Софья Баранкина

– Сонька, выходи. Я сколько ждать буду, пока ты там наплещешься? – заколотилась в двери ванной Катюшка. Я нехотя приоткрыла глаза и глянула на дисплей телефона. Всего десять минут мне удалось понежиться в обжигающих водяных объятиях нашей старой, пошарпанной купели.

– Кать, имей совесть. Я только начала, – простонала я, и начала сползать в пену, мечтая с головой уйти под воду, чтобы не слышать воплей сестры. Я ее очень люблю, но…

– Косметику мою смотри не трогай. И учти, мне в универ через полтора часа, – громко рявкнула Катюшка. И еще раз ботнув кулаком по фанерной воротине, ушла. Я тоскливо глянула на угловую полочку, заставленную пузырьками, флакончиками, какими-то красивыми коробочками и вздохнула. Моей сестре удается невозможное – окружать себя вещами, о которых мне и мечтать не приходится. Хотя я и ношусь савраской с коробом за плечами, но все мои труды уходят на оплату коммуналки, покупку продуктов, лекарств для мамы и прочих мелочей, без которых жизнь становится совсем уж некомфортной. Я вздохнула, ухватила с бортика ванной бутылочку крапивного шампуня и налила себе из нее на голову тягучую жижу, которая совсем не желает мылиться. Закрыла глаза, чтобы их не выела смесь парабенов, отдушки и судя по тому, как лезут волосы после шикарного, по словам мамы – полезного для волос, средства гигиены, кислоты. В памяти вдруг возникла огромная ванная бородатого верзилы, пахнущая пачули и напичканая таким количеством брендовой косметики, будто там не он живет, а маленькая розовая гламурная фея. Я хихикнула. В рот тут же затекла адская пена, которая на вкус оказывается еще ядовитее, чем на аромат.

– Ты там утопла, что ли? Через десять минут я должна занять помывочную, время пошло, – сестра моя нетерпеливо взвыла за дверью. Я нехотя вылезла из ванной, быстро обтерлась полотенцем, сняла с вешалки свой халатик, который наверное скоро прирастет ко мне. Мама купила мне шлафрок лет семь назад. А он еще ничего. Да и жизнь, в принципе, недурна. После ванной мне она показалась даже почти прекрасной.

– Мам. А можно мне тоже кофе. Ну, как ты варишь, с солью и кардамоном? – спросила я, вдохнув аромат арабики, витающий в кухне. Катюшка сидела на табуретке, поджав ногу и прихлебывала из тоненькой чашечки с золотым ободком, одуряюще пахнущий напиток. Я сглотнула слюну, настроившись на порцию бодрости.

– Прости, детка. Но кофе только Катеньке остался, ей надо на учебу. Ты ж не купила, – виновато вздохнула мама, ополаскивая старую медную турку. – А мы с тобой чайку попьем, правда?

– Правда, – снова согласилась я. Как и вчера, и позавчера, и каждый день. Как всегда.

Ничего, без кофе не умирают. Главное, что я почти приблизилась к своей мечте. Поступлю в институт, получу второе, нормальное, образование. Не медицина, конечно – моя мечта. Но тоже интересная профессия, а главное хорошо оплачиваемая. Выучусь на айтишника, и наконец перестану бегать по улицам, рискуя или получить по башке в какой-нибудь подворотне, или еще, что похуже… И тогда…

– Систер. Ты спрашивала, что я хочу в подарок на НГ, – встрепенулась моя младшая сестренка, до этого равнодушно водившая пальчиком по экрану телефона.

– Я помню, помаду. Катюнь, куплю. Хоть и стоит она, конечно…

– Нет, помада уже неактуально, – фыркнула красотка, – мне ее Зойка с потока подарила. Ей купила мать, а цвет не подошел. А мне в самый раз.

– Так чего же ты хочешь? – улыбнулась я, хотя если честно мне страшно стало. И еще, что-то царапнуло. Я уставилась на наманикюренную ручку сестры, в которой она сжимала телефон.

Новенький смартфон, в сверкающем стразами чехольчике, украшенном красивым белоснежным помпоном. Очень дорогой, который мне не снился даже в сладких снах о розовых пони. Сердце кольнуло дурное предчувствие.

– Хочу наушники к этому красавчику беспроводные. Ну Слоник, ну зайчик, ну систер. Только оригинальные, яблочные, – заканючила сестренка.

– Откуда у тебя такой дорогой мобильник? – сдавленно поинтересовалась я.

– Мамахен задарила. Клевый, правда? О, я опаздываю, – Катя юркой белочкой соскочила с насиженного места и спустя секунду испарилась, оставив после себя лишь шлейф аромата не очень дорогой, но известной фирмы.

– Да, и что? Я купила девочке телефон. Она не хуже других. Ты же не хочешь, чтобы твоя сестра выглядела нищенкой в университет. Сейчас молодежь очень жестокая, – в голосе мамы появилась сталь. Она всегда нападает, когда защищается. – И не смотри на меня так. Ты мне снова накачиваешь, и без того высокое, давление. Сердце опять колет.

– Мама, где ты взяла деньги на телефон? – мой сдавленный выдох прозвучал жалко. – Ты же обещала, что больше никаких кредитов. Я не в состоянии их платить.

– А кто о кредите говорил? Я пенсию свою полностью отдала, ну и добавила немного из накоплений, – дернула плечом, обтянутым шелковым халатиком, мама.

– Этот гаджет стоит не одну твою пенсию. И не две. Мама… Откуда у тебя накопления? Ооооо.

Я бросилась к комоду, в котором хранила деньги. Да, я копила на учебу. Отказывала себе во всем, в любой малости. Даже кусок торта считала роскошью. И не скрывала от родных своей мечты. Никогда.

Коробка из-под печений – мой сейф, зияла пустотой. Слезы брызнули из глаз, как у клоуна, струйками. Я упала на ковер и обхватила ладонями лицо.

– Мама, ну как же…? Я ведь… – от обиды у меня горло сдавило.

– Ну, еще заработаем, скопим. Пенсию буду тебе частично отдавать. Есть ведь еще время. Полгода есть, – легкая рука родительницы легла мне на голову, которая казалось вот-вот лопнет.

– Я копила эти деньги полтора года, всхлипнула я, с трудом поднимаясь на ноги. Пошатываясь пошла в прихожую, где трезвонил мой мобильник, у которого давно отколот один угол, а экран пересекает трещина, глубиной с марианскую впадину. Мать виновато семенила за мной и причитала.

– Сонечка, ну у тебя есть работа. Ужмемся немного. Зато Катя не будет изгоем в своей компании. И ты, между прочим сама виновата. Шляешься по мужикам ночами, и дела тебе нет до того, что с девочкой…

Я молча глянула на экран моего мастодонта. Ашотик. Ну, что ж, еще один восхитительный день только так и мог начаться: крушением надежд, лишением мечт, и ударным трудом, к которому наверняка сейчас меня будет склонять милый хозяин «Курочки КоКо»

– Да, – уныло ответила я. Мать просто ушла, оставив меня одну в темной, как моя жизнь прихожей, сделав меня же еще и виноватой в моих несчастьях. Черт, громила был прав. Прав. Я дурочка – снегурочка, а никакая не курочка.

– Ты уволэна с сэгодняшнэго дня, Соня, – последний выстрел в мою и без того тупую голову, показался оглушительным. – Это, как там эго, по статьэ. Клиэнты жаловались вчэра на тэбя. Вот. Я правилно сказал? – спросил кого – то коварный арямянин, службе которому я отдала почти год. Но я внимания уже не обратила на его последний, адресованный непонятно кому, вопрос. Нажала на сброс и побрела в свою комнату. Может удастся сдохнуть потихому.

Свалилась на шаткую кровать, и уставилась на плакат какой-то молодежной мальчуковой группы, висящий на стене. От нее несколько лет назад тащилась моя младшая сестра. Странно, но я только сейчас осознала, что он единственное яркое пятно в моей спальне, которая вдруг показалась мне убогой кельей. Раньше я не замечала этого.

Не знаю, сколько пролежала, на все лады жалея себя. Теперь мне точно не светит учеба. Не светит нормальная теплая работа. По профессии работать воспитателем? Сдохнем с голоду. Или я выброшусь из окна. А может просто сопьюсь, как наша соседка Любка, и однажды засну с сигаретой вот в этой самой убогой кровати. Хотя. У меня хотя бы есть семья. А у малышки, которую я оставила варвару нет никого. Он наверное сдал уже девочку в детдом. Черт. Но я ведь не могу даже помочь. Ну кто отдаст крошку глупой безработной, нищей идиотке.

Дверной звонок прозвучал тревожным набатом. Ничего, мать не открывает дверь никому. И я не стану. Позвонят и уйдут. Наверняка какие-нибудь продавцы всякой-всячины.

Не ушли. Чертов звонок не унимался, впиваясь в мой мозг, словно ледышки снежной королевы в сердце Кая, который так и не смог собрать слово вечность.

Путь до входной двери показался мне восхождением на голгофу.

– Ты раньше не могла встать? – послышался недовольный голос мамы, – у меня наверное зашкаливает уже давление от этой какофонии.

Я повернула в замке ключ и открыла рот, чтобы выплеснуть всю свою ярость на несчастного, стоящего за дверью. Но, не смогла выдавить из себя и звука, увидев пришельца, облаченного в дорогущее пальто, заляпанную не пойми чем майку, пижамные штаны, покрытые все теми же подтеками, брендовое пальто и лакированные ботинки на босу ногу. Борода, встопорщенная и будто присыпанная порошком или снегом, сегодня выглядела как метелка. Взгляд безумный, окатил меня волной ледяной насмешки. У меня ноги ослабли.

– Дед мороза вызывали? – проревел бородатый монстр, чихнул, в воздух поднялось белоснежное облачко, воняющее тальком.

Глава 6

Дмитрий Воронцов

«Дорогой Дима, это Лика, твоя дочь. Знаешь, я думала, что справлюсь. Но… Есть вещи, которые способны перевернуть жизнь в одно мгновение. Отказываться от них грешно и просто глупо. Мне предложили работу мечты. Год в Милане, миллионный контракт, в который не входят крошечные девочки. Мне запрещено беременеть, выходить замуж и иметь детей. Я знаю, ты бы даже не стал раздумывать и сразу дал согласие. И я поступила правильно. Мы с тобой похожи, что бы ты там не говорил. Но… Воронцов, Лика, все же твоя дочь. Ты хоть и подонок, конечно, но человечность тебе не чужда. Я не прошу тебя любить девочку, или ее воспитывать. Понимаю, что это было бы глупо. Найми ей няньку, это в твоих силах, ну или проплати какой-нибудь дорогой приют. Ей то сейчас все равно, где и с кем. И не вспомнит, когда подрастет. А через год я вернусь, и мы решим, что делать дальше. В конверте свидетельство о рождении. Я позаботилась, о твоем комфорте и облегчила задачу. Извиняться не буду, считаю, что ты должен нести ответственность за существо, в котором течет половина твоей крови. Твое решение будет на твоей совести. И еще, Воронцов, ты конченый мерзавец.

Твоя Алиса»

Да какой там душ мне был? Я письмо дочитал с трудом, не мог поймать взглядом строчки. Гребаный лист бумаги скакал в трясущейся руке, как танцор, больной полиомиелитом. Ну не могу я быть отцом этого ревущего монстра. Абсурд. И кто такая эта Алиса, подписавшая чертову маляву, пыталась меня в письменной форме убедить в обратном? Хоть убей не мог вспомнить бабу. Этим глупым охотницам за моими тестикулами имя легион. Да еще свидетельство о рождении приложила, мразь. Интересно, как ей вообще удалось вписать мое имя в документ, без моего на то ведома и согласия?

Твою мать, что делают в таких случаях? Какие-то анализы? Но сейчас праздники. Черт, черт, черт. Нянька. Нужна бонна, за любые деньги. Еще одну ночь мне не пережить, даже если я как Хома Брут очерчу себя меловым кругом и буду молиться истово, это адское созданье меня выманит и сведет с ума. Я ухватился за телефон. Гребаные праздники, мерзкие неработающие агентства по подбору персонала. Через час я осознал, что жить мне осталось от силы четыре часа. До двух часов. Ровно до того момента, когда поганка Галина Павловна свалит к своим ссыкучим спиногрызам-внукам, оставив меня на растерзание сладко спящей в переноске Лике. Это что же? Крошку зовут Анжелика? Ангел? Какая ирония. Тварь, произведшая ее на свет не лишена чувства юмора. А может просто подкинуть девчонку на порог детского дома? А что, я ж не уверен, что она реально плоть от плоти моей, тьфу ты, прости господи. А если не знаешь, так и не было значит.

– Я эгоист. Нет. Эгоистище, – словно мантру пробурчал под нос. Не полегчало.

Да мать твою, не могу. Я вдруг осознал, что не могу поступить с этой чертовой крошкой так, как моя мать поступила со мной. Не смогу. И эта дрянь Алиса, сама того не ведая, вернула меня в мой самый страшный кошмар, который я много лет вытравливал из своей памяти. Мне повезло, моя родительница подкинула маленького мальчика Диму на порог родной бабушки, отцовой матери. Хватило ума в глупой башке. Я мотнул головой, гоня злые мысли. Чертова кукушка. Точно. Птица. Мелкая противная курочка-снегурочка. Как там называется рыгаловка, в которой она стаптывает свои нищенские баретки? Наименование омерзительной харчевни стерло из памяти, словно ластиком. Я взревел от чувства беспомощности, схватил с вешалки разодранное, воняющее мусоркой пальто и ломанулся к двери. Если нужно, перетрясу все куриные карусельные точки в этом городе. У меня есть четыре часа. Успею до канадской границы добежать.

– Дмитрий Олегович, вы бы хоть переобулись, в тапочках то холодно, да и скользко. Шею свернете, а я только до двух сегодня. Вы же не забыли? – хлестанул меня в спину укоризненный голос уборщицы. Черт, и вправду. В тапках на босу ногу я выгляжу чересчур брутально. Но, мне плевать сейчас на все было. Гнал меня самый старый из всех инстинктов на планете – чувство самосохранения. Хотя, я нацепил ботинки, прямо на босу ногу.

Холодно. Мороз. Праздник. По улице бегут улыбающиеся люди, волокут елочки: маленькие, полуголые деревца, задубевшие на морозе. А у меня нет дома елки. Да, я никогда не ставлю символ нового года, потому что ни разу в жизни не ощущал себя счастливым в этот праздник. И эти мерзкие хвойные полутрупы, которые бабушка с маниакальным упорством наряжала каждый год, вызывали во мне всегда только чувство глухого раздражения. Она подкладывала подарок, думая, что я сплю. И врала, что его мне передала мама. Черт, черт, черт.

Это гребаное письмо, что-то во мне сломало. И теперь я подыхал от страха, стоя на обледеневшем тротуаре. Десять дней с подарочком от Алисы, которой я не помню. Всего десять. Потом я найду девчонке хороший интернат, и забуду, как страшный сон еще одну омерзительную смену цифр в календаре.

А человеку очень мало надо для того, чтобы почувствовать себя счастливым. Я открыл машину, увидел на сиденьи флайер и станцевал танец аборигенов крайнего севера, на радость охраннику паркинга. Ну да, засаленный листок с нарисованной на нем курицей, улыбающейся как Мона Лиза больная последней стадией дебилизма. Только откуда здесь он. Один же я сунул мужику вегетарианцу, ночью. А второй. Вроде же я его отдал старой ведьме, точно помню, что она его у меня забрала. Благодарила, говорила, что как только ее внук сможет, сразу же поставит оценку в приложении. Да нет, просто порой память играет с нами в странные игры.

«Курочка Ко-Ко» оказалась у черта на рогах. Я добрался до киоска, гордо именующего себя рестораном быстрого питания, за час. Мне показалось, что я вломился в ад. Да. Рэсторан вонял, как адское пекло: машинным малом, прогорклым жиром, кровью и жженой плотью. К горлу подскочила тошнота. Мне навстречу бросился жгучий дядька, топорщащийся усами, как у Бармалея из мультика моего детства, в кепке аэродроме и дубленке, явно купленной у его соплеменника, на каком-нибудь полулегальном базаре.

– Нэлзя суда, дарагой, – гортанно гаркнул этот сын величественных гор, задвигав густой монобровью, – эта слюжебнаэ памешэние. Ми бомжам помогаэм послэ васьми вэчэра. Позже прихады? Зоя тэбэ самую вкусную ножку оставыт. И жиру налет в банку. Позжэ, позжэ, дарагой бомж джан. Иды. Распугаэшь мнэ всэх клиэнтов, с чэго я тэбя буду тогда угощать?

– Засунь себе свою ножку знаешь куда? – прорычал я. Это кого этот чернобровый джан бомжом обозвал? Я с трудом сдержался, чтобы не вытряхнуть этого хозяина жизни из его дешевой дубленки. – И жир прибереги, для смазки.

– Спакойно, я щас свыстну, мои зэмляки тэбя… – начал заводиться хозяин Курочки Ко-ко.

– Свистеть вредно. Денег не будет, – оскалился я в улыбке и достал из кармана пальто ключи от кадиллака. Свистун, блин. – А еще не будет зубов, усов и этого вонючего ларька. Андестенд?

Аэродром кивнул согласно, алчно уставившись на портмоне из крокодиловой кожи в моей руке.

– Но у меня есть к тебе… Как там тебя?

– Ашот, – послушно представился начальник мелкой курочки – снегурочки.

– У меня к тебе есть восхитительное предложение, Ашотик джан.

Кавказец напрягся, уставившись мне куда-то в переносицу. Но перебивать не решился. Видимо выглядел я сейчас совсем не по джентльменски.