Русский человек в Ханивуде. Часть 2

Через какое-то время мы остановились посреди пустыни, чтобы собрать растянувшуюся колонну машин. Неподалеку я увидел небольшое стадо величественных и довольно чистых верблюдов, мирно щипавших колючки на песке. При виде нашего каравана они подняли головы и стали внимательно следить за нашими действиями. Расстояние до них мне показалось слишком большим, поэтому, пока наши женщины бегали по пустыне в поисках хоть каких-нибудь барханов, я решил подойти к верблюдам поближе, стараясь получить съемку крупным планом. Но как только я приблизился на опасное с их точки зрения расстояние, самый большой и лохматый из них что-то тихо сказал остальным, и все они дружно, как по команде, но совершенно непочтительно по отношению ко мне, повернулись ко мне задом и стали спокойно удаляться вглубь пустыни. А мне пришлось довольствоваться тем, что они меня при этом хоть не оплевали.

Фото из личного архива автора

Через несколько часов мы, наконец, приехали в уездный город Борзя, основанный еще в незапамятные времена русскими семиреченскими казаками также, как и город Верный (Алма-Ата). Потом сюда же бежали некоторые остатки армии Колчака, ушедшие в казахские степи, поэтому еще долгое время здесь проживало много русских семей. Здесь улицы и дома до сих пор сохраняют этот стиль, хотя сейчас город в основном заселен китайцами и превратился в центр приграничной торговли, где бывают и представители Казахстана, и торговцы из России.

На этот раз, пользуясь тем, что мы ехали малым составом, нас поселили в шикарной гостинице, которая, судя по всему, предназначалась как раз для таких коммерсантов из соседних стран, потому что там были суперномера, а надписи во многих местах были сделаны на русском языке. Вот тут уж мы отомстили за длительное голодание в пути, потому что при гостинице был ресторан с установленной платой на одного человека, куда входила не только еда, но и горячительные напитки довольно хорошего ассортимента, такие как коньяк, виски, водка и разные вина. Хозяева этого ресторана, устанавливая таксу, явно не рассчитывали на то, что явятся такие голодные путешественники, способные в течение двух часов смести со столов все выставленные продукты. Мы с одним «другом»-казахом остановили свой выбор только на небольшой бутылочке коньяка, которую обильно заели разными видами мяса, рыбы, креветок, овощей и фруктов, памятуя о том, что завтра с утра опять предстоит еще один длительный и трудный переход по горным дорогам Алтая.

Фото из личного архива автора

Южная часть Алтая является казахским районом Синьцзяна. Ко времени этой поездки все уйгурские актеры уже закончили свои эпизоды и уехали, а «гидами» в этом районе у нас уже были работавшие на студии казахи, которые тоже, по примеру уйгуров, очень старались не ударить в грязь лицом. В этом смысле им было легче – мы ехали по Алтаю в середине ноября, когда земля здесь была уже покрыта первым, еще чистым снегом, так что грязь трудно было увидеть. Разве что у жилищ самих аборигенов, которыми на этот раз в редких небольших поселках, которые скорее можно было назвать стойбищами, уже выступали казахи.

Фото из личного архива автора

Расстояние в 200 километров по горным дорогам, покрытым к тому же некоторым слоем снега, в этот день нам пришлось преодолевать в течение всего дня. Как выяснилось, проникнуть туда нам удалось в виде исключения по ходатайству руководства киностудии, потому что в это время года проезд по этой дороге уже бывает закрыт для всех до весны.

Не знаю, насколько красив Алтай в России, не зря ведь Путин любит туда ездить отдыхать, но места, по которым мы проезжали, в этот солнечный день тоже были небывалой красоты.

Фото из личного архива автора

Вершины даже не очень высоких и крутых гор были покрыты шапками снега, снег в долинах сверкал на солнце разноцветными алмазами, поднимая и без того радостное настроение путешественников.

Фото из личного архива автора

Один из режиссеров, по национальности ханец, заметив на одной остановке мое восхищение местными красотами, сказал:

– Вот какие красивые места есть у нас в Китае.

На что я, усмехнувшись, ответил:

– Как же, у вас в Китае! Это все тот же Казахстан. А город Борзя вообще построили русские.

Но и он не остался в долгу, выдав мне не в бровь, а в глаз:

– Вольно же было русским развлекаться по всему миру…

Фото из личного архива автора

Когда же съемочная группа приехала в село, где было порядка 30 дворов, в приграничном районе Алтая, то уже в первый же вечер в так называемый «туристический гостиничный комплекс», состоящий из нескольких деревянных сараев, разделенных на отдельные комнаты по десятку человек в каждой, где мы остановились, приехали пограничники, «таинственным» образом узнавшие о наличии в группе иностранцев, чтобы зарегистрировать наше пребывание в запретной зоне. А во время съемок на следующий день они таким же таинственным образом узнали о наличии в съемочной группе автоматов ППД производства времен второй мировой, необходимых для некоторых эпизодов, и …арестовали эти автоматы, после чего директору киностудии несколько часов пришлось вызволять этот студийный инвентарь.

Местные жители и в городах, и в поселках одеваются, как и китайцы, поскольку они там уже преобладают. Но казахи в основном живут в небольших поселках.

Фото из личного архива автора

Ездят здесь на маленьких мохнатых лошадях верхом или на легких санях с упряжью, сделанной из подручных средств, поэтому и оглобли, и дуги кривые, вместо ременчатых кожаных поводьев обычные веревки, что явно уступает русским саням-розвальням с их прямыми, легкими оглоблями, с мягкими ровными хомутами, удобными для лошади, и с ровными дугами, гнутыми из липы. Прошу обратить внимание на упряжь лошади местного жителя на фотографии, хотя он пригнал специально для съемки довольно приличные сани, а вот с упряжью как-то и не стал заморачиваться, поскольку она для него только такой и может быть.

По их собственному признанию, именно у русских местные казахи в поселках научились строить деревянные дома для ведения оседлой жизни. Однако все строения выполнены кое-как, как правило, с единственным окном, выходящим на южную сторону. Заметно, что с плотничьим ремеслом в этих краях не очень дружат. Южный, китайский Алтай, в отличие от северного российского, почти безлесный, поэтому дома строят из любого дерева, который попадается в этих мало лесистых местах и который им иногда разрешают рубить. В основном это очень тонкие бревнышки до 10–15 см в диаметре. Пазы между бревнами замазывают глиной. Характер обитания в таких домах, судя по всему, мало отличается от жизни в войлочных кибитках. Правда, как дань традиции, почти в каждом дворе строят еще и глинобитные круглые кибитки непонятного предназначения. Дворы весьма условные, едва-едва обгорожены жердями, чтобы не забрела скотина. Во дворах ничего не сажают – нет никаких полей, огородов или садов.

Фото из личного архива автора

Люди занимаются только разведением скота (овцы, козы, кони, и коровы), который совершенно беспризорно в разных количествах бродит вокруг по уже заснеженным окрестностям… на са-мо-о-бес-пе-че-ни-и(!). За одни только сутки пребывания в казахском поселке мне удалось увидеть трех овец, зарезанных не то волками, не то дикими собаками, но было такое впечатление, что здесь этот скот никто и не считает, потому что никто и не пасет.

Фото из личного архива автора

То, что верблюды, в большинстве своем встречающиеся в предгорных полупустынных районах, бродят, как неприкаянные, и питаются непонятно чем, я знал и раньше. Также было понятно и стремление баранов, овец и коз найти любую былинку под слоем снега или ободрать кору с деревьев. Но когда я увидел коней и, что самое невероятное, коров вместе с телятами, карабкающихся, как горные козы или яки, по склонам гор в поисках под снегом любого клочка уже сухой, мерзлой травы, моему удивлению не было предела. Если бы моя мать или мой отец, в течение многих лет своей жизни изо всех сил выхаживавшие кормилицу большой семьи, увидели, что едят и как живут эти коровы, им бы стало плохо.

Но здесь совсем другие, низкорослые лошадки, у которых длинная шерсть, спасающая их зимой; и другие, тоже довольно низкорослые, мохнатые коровки. Удивительно то, что эти животные не выглядят заморенными от голода и холода, даже наоборот, выглядят довольно крепкими и упитанными. Видимо, закон выживания тут активно работает. У домов есть небольшие стожки заготовленного жуткого сена или какой-то соломы, но такого количества мало для прокорма даже одной скотины, так что, судя по всему, этот запас, огражденный со всех сторон крепкой оградой, бережется как НЗ на случай очень уж снежного и голодного периода зимы.

На этот раз мне в «ординарцы» выделили казахского батыра, ставшего на время моим Пятницей. И это не шутка. Оказалось, что имя этого замечательного скромного парня, действительно, в переводе на русский язык имеет значение «пятница», потому-де он родился именно в этот день недели.

В моей машине ехали казахи, так что в течение двух дней пути мы имели возможность обсудить не только красоту природы этого края, но даже творчество великого казахского акына Абая Кунанбаева, который перевел на казахский язык некоторые произведения Пушкина, и творчество казахского советского писателя Мухтара Ауэзова, один из романов которого был посвящен как раз жизни Абая. Некоторые городские казахи, живущие в Китае, даже читали это произведение и были удивлены тому, что я тоже знаком с творчеством этих почтенных казахов.

Когда же они узнали, что мне нравится есть «ет» (мясо), «нан» (лепешки), «балык» (рыбу), пить «сут» (молоко) и «кумыс», любоваться красивыми «кыздар» (девушками) и скорбно молчать при виде «мазар» (могилы), а также убедились в том, что все названия, в отличие от китайцев, «великий и могучий», гибкий русский язык помогает мне называть довольно чисто по-казахски, то… стали интересоваться моей настоящей профессией. Для простого актера такие познания показались им весьма обширными. Пришлось успокоить их объяснением, что я вообще-то востоковед по образованию, и мое собственное имя переводится с греческого как «восточный». После этого я уже стал лучшим другом не только уйгурского, но и всего казахского народа, во всяком случае той ее части, которую в не столь давние времена два великих вождя двух великих народов решили отделить и оставить Китаю.

Когда через день мне не удалось купить кумыс в обычном магазине, как я это делал в незапамятные времена в советском Казахстане, то один из заместителей директора киностудии, казах по национальности, лично отправился на поиски и привез мне большую бутыль только не кобыльего, а верблюжьего молока, что, по его словам, даже лучше, «особенно для головы». Это было уже заброженное молоко, по вкусу напоминавшее хорошую, жирную, деревенскую простоквашу без каких-либо привкусов и запахов, что дало мне повод слегка усомниться в достоверности продукта. Правда, умнее я от этого не стал, и голова болела по-прежнему. Зато для желудочно-кишечного тракта это было очень замечательной вещью, поскольку прочистила его насквозь, попутно с микробами выбросив все, что там еще находилось.

Фото из личного архива автора

Но вот в достоверности вареной баранины, которую его же стараниями приготовили для всей съемочной группы в огромном казане прямо во дворе на костре, я мог убедиться лично, поскольку сам имел возможность наблюдать часть процесса превращения овцы в душистую баранину. Мясо оказалось несколько жестковатым, поскольку овечка, потянувшая аж на 40 кг, была уже немолодой. Но тут уж, как говаривал один киногерой: «Извини, дорогой, барашка такой!» Это, правда, не помешало нам, уставшим и замерзшим за утренние съемки, во время обеда проглотить ее целиком, да еще и выпить оставшийся бульон. Все это местные жители запивают чаем с молоком, но тоже несладким.

Перед самым отъездом назад в Урумчи уже с ночи стало колоть в области сердца. Пришлось сначала выпить корвалол, потом лекарство от давления, как я обычно делаю в таких случаях. Но ведь путь предстоял не близкий, в лучшем случае мы должны были доехать до места лишь в 8–9 часов вечера. Было немного страшновато отправляться в такую дорогу с болью в сердце, но и сорвать всем поездку тоже не хотелось. В машине пришлось высосать таблетку валидола, но боль не проходила.

В это время наша колонна остановилась на обед. Нас пригласил отобедать сам начальник того уезда, где, как оказалось, вырос один из директоров этой киностудии. Сплошное кумовство!

Большинство блюд, стоявших на столе, было приготовлено из разных сортов рыб, выращиваемых в местных водоемах, от жареных карасиков до стерляди и толстолобика. Оля оказалась большой почитательницей рыбных блюд, поэтому мы опробовали все. А потом официант принес блюдо с икрой. При слове «икра» все повернулись в нашу сторону, потому что во всем мире наслышаны о том, как хорошо русские делают икру. Кстати, в Китае не очень жалуют нашу красную и черную икру. Я как-то раньше пытался во время праздников угощать своих гостей бутербродами с нашей икрой, но они отнеслись к угощению очень перпендикулярно, мол, «рыбный дух присутствует». Ведь они при приготовлении рыбы полностью отбивают этот запах всяческими приправами. Видимо, именно поэтому принесенную икру сразу же пододвинули нам с Олей поближе, и мне стало смешно: это оказалась хорошо пожаренная икра тех обычных рыб, которых мы только что ели. Судя по всему, эти люди и не видели разницы в разных видах икры и в способах ее приготовления, поэтому и потчевали нас той икрой, какая уж была. Мы, конечно, с благодарностью отнеслись к этому угощению, с удовольствием поев и этой икры.

Казахи, в отличие от уйгуров, ревностно соблюдавших мусульманские обычаи, не сильно страдают от табу на спиртные напитки, поэтому активно принялись выпивать под разнообразные витиеватые тосты. Было обидно, что при такой обильной закуске мне нельзя было выпить, ведь я понимал, что это грозит худшими последствиями, поэтому вынужден был отказываться. Все были очень удивлены такому повороту дела, но после моих разъяснений успокоились и продолжили возлияния сами.

В течение часа они успели наговорить друг другу кучу приятностей. Директор фильма по фамилии Ма даже пел песни на казахском, русском (как уж мог) и китайском языках. Тем не менее во время всех этих бесконечных здравиц, длившихся около двух часов, время от времени приходилось пригубливать стопку и мне, так что около ста граммов в общей сложности все-таки пришлось принять «не пьянства ради, а исключительно поправления здоровья для». Удивительно, но как раз после этого через некоторое время боль прошла так же неожиданно, как и появилась.

Часть 4

Неспокойный характер заставил меня не только пропутешествовать по Синьцзяну, но и попытаться сравнить жизнь в этом районе Китая с делами в современном Казахстане. Услышав от одного из синьцзянских казахов, что он часто ездит к детям, живущим сейчас в Казахстане, я поинтересовался стоимостью проезда. А когда услышал, что в Алма-Ату ходят целых два поезда в неделю, и билет стоит совсем недорого, то и сам загорелся желанием использовать такую возможность. Ведь стоило только перемахнуть через Тянь-Шань и можно попасть в объятия своих бывших сослуживцев, продолжающих жить в Алма-Ате. Очень заманчиво!

Попытка заранее привлечь к покупке билетов ответственных съемочной группы еще во время нашего турне по Алтаю поначалу не увенчалась успехом, поэтому до последнего дня вопрос о поездке был не решен, но по возвращении группы в Урумчи мне выделили машину, и билет удалось купить даже в день отправления поезда. Перед отъездом едва-едва успел по интернету связаться со своими друзьями-алмаатинцами. Один из моих бывших сослуживцев Володя Гайда, сразу позвонивший мне, клятвенно пообещал, что они встретят меня на вокзале, что было весьма кстати, иначе мне просто пришлось бы ехать «на деревню к дедушке». Вечером, распрощавшись с работниками группы и извинившись за то, что я не смогу вместе с ними отпраздновать окончание съемок, я уже отправился на вокзал.

В зале ожидания, куда пропускали с массой проверок билетов и багажа, как везде в Китае, царило вавилонское столпотворение. Здесь были китайцы, уйгуры и казахи, готовившиеся к поездкам по своим маршрутам, были казахи и русские, ожидавшие международного поезда, были даже какие-то иностранцы совсем европейского вида, которых заносит сейчас буквально во все дырки Китая. Во время посадки стало немного жаль, что я не попал на китайский поезд. Действительно, потом в течение всей поездки пришлось мужественно переносить незамысловатый сервис казахского состава поездной бригады в порядочно обветшавшем вагоне, явно сохранившемся еще с советских времен. В вагоне даже не работал титан, поэтому проводник за определенную оплату разносил пассажирам чайники с обычным кипятком, как в 20-е годы уже прошлого столетия.

Утром мы прибыли в Алашанькоу, где находится китайская таможня. Выяснить, как выглядит эта станция, нам не удалось, поскольку здесь, в отличие от станции Маньчжурия на границе с Россией, из вагонов никого не выпускают, и никаких магазинов нет, поэтому я потерпел первое фиаско, лишившись возможности прикупить что-нибудь съестное на следующий день. Хорошо, что дорога на этот раз предстояла не такой длинной, как до Москвы. В вагон сразу же вошли пограничники, и девушка с погонами старшего лейтенанта сначала забрала казахстанские паспорта моих попутчиков, а на мою украинскую блакитную паспортину, совсем как у Маяковского, «вдруг вытаращила глаза:

Это, мол,

что еще за географические новости?»

– Вы гражданин Украины? Откуда вы едете? Где вы живете в Китае? – стала задавать она недоуменные вопросы.

Действительно, какого черта гражданину Украины, который живет в Пекине, вдруг понадобилось пробираться в Казахстан через Синьцзян. Явный шпион. Но не успел я домыслить за нее, как через несколько минут к нам в купе после вызова этой бдительной девушки, заявился другой пограничник уже с погонами майора и, присев на мою постель, с ласковой КГБэшной улыбкой стал допрашивать уже более серьезно:

– Вы говорите на китайском?

– Да, говорю.

– Вы гражданин Украины?

– Да.

– Откуда вы едете?

– Из Урумчи.

– Зачем вы едете в Казахстан?

– На прогулку.

Тут он еще более насторожился.

– Где вы живете в Китае?

– В Пекине.

– А что вы делаете в Китае?

– Я – артист, … киноактер.

– Киноактер? – глаза у него полезли на лоб.

Налицо была явно нестандартная ситуация. Ничего не понимая из нашего разговора, спутники, сидевшие в моем купе, напряглись, нутром чувствуя, что назревает какой-то скандал. Мне стало ясно, что от этого чекиста так просто не отделаться, поскольку дотошный следователь мне… не ве-рил.

– А в каких фильмах вы снимались?

– Во многих.

Тут я вспомнил, что в моем рюкзаке лежат небольшие альбомчики с фотографиями, сделанными во время съемок, которые когда-то помогли мне проходить таможню на станции Маньчжурия. Я достал эти фотографии и протянул своему визави. Тот небрежно, как обычно открывают вещдоки, но с некоторым интересом открыл альбомчик, и стал сравнивать изображения на фотографиях с оригиналом, сидевшим перед ним. Вскоре, видимо, признал некоторое сходство, увидел в моих объятиях знакомых китайских кинодив, поэтому немного успокоился и уже заинтересовался фотографиями всерьез. Я назвал ему некоторые наиболее известные в Китае кинофильмы и телефильмы, в которых успел промелькнуть. Обстановка разрядилась, и ему пришлось сознаться, что, хотя он и смотрел эти фильмы, но не очень внимательно, поэтому не признал меня сразу. После этого для поддержания разговора вопросы уже стал задавать я:

– Давно ли вы здесь служите?

– Двенадцать лет.

– А ваша семья тоже здесь?

– Нет. Жена работает в Урумчи, поэтому приехать не может, дочка ходит там в школу.

Мне пришлось посочувствовать ему, поскольку он, как выяснилось дальше, навещает семью не очень часто. Мы в течение часа еще поговорили о его службе и моей работе, после чего он, слегка помявшись, попросил у меня на память фотографию с автографом, и мы мирно разошлись, поскольку его коллеги уже стали раздавать наши паспорта с отметками убытия, а довольный майор стал хвастать перед ними, что он только что познакомился с известным иностранным актером. Самое интересное, что к едущим в соседнем купе девушкам со скандинавскими паспортами никаких вопросов не возникало.

После этого поезд отправился на станцию Дружба, которая сейчас называется Достык, что в переводе с казахского означает тоже самое. Но дружественной оказалось только название. Действия же государственных служащих были не только не дружественными по отношению к представителям соседнего государства, рискнувшим пытать переменчивого счастья в чужой стране, но и по отношению к собственным гражданам. У китайцев грубо, но просто требовали деньги, а с алма-атинских «туристов», по сути «челноков», руководитель группы уже заранее собрал необходимый чёс, для того чтобы ублажить этих шакалов. Сумма, надо полагать, получилась кругленькая. При этом не имело значения, везут ли они какую-то контрабанду, и превышает ли количество купленного товара каждым из них. Это прежде всего нужно было и самому руководителю тур группы, везшему столько, что его с большим трудом пустили в вагон еще железнодорожники Урумчи, заставив платить за перевес. Возможно, поэтому таможенники почти не напрягали самих пассажиров, а спокойно и сытно пообедали тем, чем Бог послал, и …что приготовили для них проводники в своем купе. Ведь проводникам тоже приходится мотаться туда-сюда, надо полагать, не с пустыми руками, чтобы иметь хоть какой-то приварок к зарплате. Важные представители молодого Казахстанского государства выходили из их купе уже с раскрасневшимися и лоснящимися от водки и баранины мордами.

Сама станция Достык оказалась еще меньше, чем российская станция Забайкальск, проезжаемая мною ранее, а окружающий здесь станцию поселок показался еще более забытым Аллахом, чем забытый Богом грязный Забайкальск. Тем не менее мне удалось тут поменять немного юаней на местные тугрики, которые в Казахстане называются «тенге» и пообедать в соседнем кафе, где заказанный мною борщ ничем не отличался от заказанной соседом солянки. Подозреваю, что указанные в меню щи и суп-харчо тоже были одного с этими блюдами розлива. Но цены в тенге с двумя нулями впечатляли.

За успешное пересечение границы мы с соседями по купе за день пути осушили бутылку коньяку «Бишкек» и разговорились. Со мной ехали казахстанские супруги – кореец и татарка, крутые бизнесмены, которые ездили в Урумчи прикупить стройматериалы для отделки своего нового двухэтажного дома в Алма-Ате и которые выкупили у проводников четвертое место в нашем купе, чтобы по пути не подсадили какого-нибудь местного казаха. Выяснив после беседы с китайским гэбэшником мою сложную жизненную ситуацию и проявив максимум интереса, весь остаток пути они, развесив уши, слушали мои рассказы о Китае, показав себя замечательными слушателями.

Я же смотрел на казахские поселки, которые мы проезжали. Они сильно отличались от тех казахских деревень и даже уйгурских сел, которые я видел в Синьцзяне, своей относительной по азиатским меркам чистотой, добротностью построек, наличием побеленных домов с небольшими палисадниками и скирдами сена рядом, одеждой и поведением людей, которые уже не занимались разведением овец, лошадей и коров в тех количествах и таким способом, как в Синьцзяне. Нигде не было заметно всадников, едущих верхом. Общение с русскими наложило на жизнь этих людей свой отпечаток, уведя их из средневековья. Поэтому очень понравился анекдот, рассказанный попутчиками: «В последние века между великими Казахской и Французской империями, кочевали дикие русские племена. Орды русских варваров врывались в казахские города и оставляли после себя библиотеки, театры и университеты. Ужас, что творилось!» Я бы от себя добавил в этот перечень: оставляли также обнаруженные залежи полезных ископаемых, шахты, заводы, фабрики, научно-исследовательские институты и еще много-много всего ужасного.