Жизнь и граница

Наш поезд теперь тянул паровоз. Дым от трубы тянулся тонкой струйкой вверх, а затем растворялся в кристально голубом без единого облачка вечернем небе.

Часть вагонов стала хорошо видна, но люди на крышах вагонов уже не так сильно меня удивляли. Всё же и в пустынных краях есть своя красота. Вспомнился фильм «Офицеры», и стало как-то легче. Спокойнее.

За кружкой чая наступала ночь – все готовились ко сну. Хорошо, что мой сосед говорил на русском языке – я всё больше узнавал об особенностях местных людей и быте Востока.

Третья ночь пришла ровно в своё время, и я провалился в сон. Мне снилось, что я в Московской ветеринарной академии.

Несколько лет назад я работал в ветеринарном центре при академии. Мне всегда везло на хороших людей. Даже, когда я был совсем не хорошим, то хорошие люди все равно появлялись и помогали мне встать на правильный путь. В этот центр меня привёл хороший человек – он руководил этим лечебным учреждением.

Тогда он спросил меня: «Зачем ты уезжаешь, ведь всё стало получаться? Лечебный процесс идёт, работа есть…». Я был с ним полностью согласен. Тогда, казалось, я ломал ту жизнь, которую строил пять лет. Но я чувствовал, что мне нужно ехать – искать себя и пробовать силы в новых направлениях.

У власти был Путин, и я верил ему. После Ельцина и всех этих унижений страны это было чем-то возвышенным для меня. Будённовск 1995 года не выходил у меня из головы: как так могли поступить люди, которые были у власти? Неужели больше нет духа и силы?

Когда я вспоминал Будённовск и чеченские войны, я видел, как всё плохо получается. Я плакал. Не мог понять, где те люди, которые были в нашей истории – Александр Невский, Дмитрий Донской, Иван IV, Петр I и другие… Именно поэтому я написал рапорт на Кавказ, но меня отправили в Таджикистан.

Мой ответ тому хорошему человеку был не логичным. Наверное, я просто не знал ответа. Вернее, не мог его правильно сформулировать. Но тогда я думал, что могу влиять своим мнением и своей рукой на ход событий. Думал, что буду более полезным стране там, а не здесь.

«Это всё так», – сказал мой наставник. Он потратил очень много времени и сил, чтобы приехать в Москву и стать директором лечебного учреждения. «Всё понимаю, – сказал я. – И за всё вам благодарен: что поверили в меня и научили лечить животных, что делились опытом жизни. Я вас люблю, как старшего брата и буду всегда вас помнить».

Наставник ушел… А сон продолжился другой картинкой. Вижу старшего лейтенанта – начальника курсов на военно-ветеринарном факультете при Московской академии ветеринарной медицины и биотехнологии. Он высокий ростом, худой, немного сутулится и как бы вытягивает шею вперёд. Он имеет вид серьёзного человека. Правой рукой он прижимает к себе блокнот в районе подмышки.

Старший лейтенант щурит глаза – у него явно плохое зрение. Значит, он не может видеть моей реакции на его слова. Просто он сказал, что я не подхожу по возрасту в слушатели военного факультета. Конечно, после его слов в моей голове была минутная пауза. Я пытался понять, что пошло не так, почему нет?

Я знал, что с московской академии брали неохотно на военный факультет. Но сколько я приложил сил и потратил времени, чтобы попасть на этот факультет! Конечно, старший лейтенант этого не мог знать. Он только видел перед собой какого-то парня в рубашке из варёного шёлка с золотой довольно толстой цепочкой на шее и золотым браслетом на руке. Скорее всего и мой юношеский взгляд был не очень-то добрым в тот момент. Всё же четыре года самостоятельной жизни в общежитиях уже начинали говорить о себе.

Мне, молодому парню, приходилось выживать и закрепляться в этой жизни. Как правило, я надеялся только на себя. Слово «нет» я бы не смог принять. «Я буду здесь учиться!» – это всё, о чём я подумал в тот момент.

Мой разговор с лейтенантом проходил напротив комнаты дежурного по военно-ветеринарному факультету. В этот день дежурил майор, которого я уже хорошо знал. Мы с ним довольно часто проводили операции животным в лечебном центре академии. Я посмотрел на него, но он лишь пожал плечами мне в ответ. Его жест был понятен: «Я ничем не могу тебе здесь помочь». И это было понятно – это была не его компетенция. Приёмом на факультет занималось высшее руководство: полковники и генерал.

После того, как майор пожал плечами, мои глаза машинально опустились вниз и уставились на стол дежурного. Там были телефоны и таблицы. Самый крайний левый угол этого документа остановил мой взгляд – генерал Ветров… Я уже где-то слышал эту фамилию. Мозг за несколько секунд включил все воспоминания. Четвёртое общежитие академии: к моему другу приехал его отец. Это был высокий полковник в каракулевой папахе. Чёрные брови и правильные красивые черты лица – я всё это сразу вспомнил. А ещё я вспомнил, что он говорил про совместную службу с одним офицером, который сейчас работает начальником ветеринарно-санитарной службы вооружённых сил.

Это генерал Ветров – сомнений быть не могло. Нужно действовать! Момент истины.

– Но позвольте! Как нельзя принять? – обратился я к старшему лейтенанту. – Мне сказали, что я уже принят.

– Кто вам сказал? – удивился лейтенант.

– Генерал Ветров.

Старший лейтенант задумался. А я подумал, что этого мало. Такой блеф может не зайти. Нужно закрепить слово каким-то действием. «Давайте я позвоню и ещё раз спрошу», – предложил я.

Майор смотрит на меня, я – на него. Он прекрасно понимает, что я не знаю и никогда в лицо не видел этого генерала. «Товарищ майор, наберите, пожалуйста, номер», – прошу я. Майор набирает номер начальника службы.

«Слушаю! – голос в трубке прозвучал чётко и отрывисто. Я понял – это точно не секретарь. Это он. «Товарищ генерал, – заговорил я, – это кандидат на поступление слушателем ВВФ. Тут говорят, что меня нельзя принять из-за возраста. Но ведь указано, что включительно! Получается, что мой возраст подходит. У меня есть спортивные разряды и хороший учебный средний балл 4,2». Я замолкаю и беру паузу.

В трубке секундная пауза, но затем тот же уверенный голос сильного человека говорит: «Ты кто? И зачем ты мне звонишь? Решай свои проблемы с начальником факультета. Я не решаю эти вопросы». И генерал положил трубку. А я продолжал разговор сам с собою: «Вас понял! Значит, буду внесён в списки слушателей!» Я замолчал и протянул телефонную трубку майору, который еле сдерживал улыбку.

Поворачиваюсь к старшему лейтенанту и спокойным голосом повторяю: «Сказал включить в списки слушателей». Старший лейтенант принял эту информацию как-то спокойно. Я этого даже не ожидал – так тихо и без эмоций: «Хорошо, приносите документы».

И тут раздался сильный и протяжный гудок. Я резко проснулся и подорвался с постели. Что-то с шумом упало вниз.

В купе, как всегда, было темно. «Что случилось? – спросил я в темноту купе. Сосед огнём зажигалки осветил проход купе – на коробках лежал парень с третьей полки. Он даже не проснулся – просто упал и продолжал спать уже на коробках.

Проезжающий мимо нас поезд дал очень сильный и продолжительный гудок. Наверное, весь поезд проснулся. Уже утром выяснилось, что упавший парень при падении рассёк себе нос и руку, а ещё сломал часть детских пластмассовых игрушек, которые лежали в коробках.

Унижение и кипящий гнев

Утром мы уже подъезжали к границе с Узбекистаном. Наш поезд остановился на очередной станции. И тут мы встретились с поездом, который шёл из Душанбе в Москву. Люди обоих поездов высунулись из окон и дверей вагонов. Они свистели и кричали. Было чувство, что они все знали друг друга и радовались этой короткой встрече. Люди радовались так искренне, будто прощались навсегда. Не думаю, что у них была лёгкая и безоблачная жизнь, но что-то их объединяло, раз они так поддерживали друг друга.

Но вот и она – граница Узбекистана. Таможня. Пограничники здесь работали спокойно – просто проверяли у всех документы. Я обратил внимание, что ни один таджик на этой станции не вышел. Да и вообще все как-то слишком спокойно себя вели – не как обычно. «Может просто уже устали за три дня пути?» – подумал я.

В этот момент и у меня спросили документы. Я отдал предписание и удостоверение офицера. Люди в форме сказали, чтобы я пошёл за ними. Меня провели в тамбур, показали дату в предписании. Она была просрочена как раз на те двадцать дней, что я провёл на Лубянке, когда не мог вылететь военным бортом. Сказали, что это нарушение и меня высадят.

«Вещи на выход!» – приказал один сотрудник таможни или пограничного контроля. Я возмутился и сказал, что им не должно быть до этого дела, ведь я еду транзитом. И ещё добавил, что те люди, которые меня ждут, в курсе моего опоздания.

«Сумки и вещи на выход. Или заплати нам деньги, – последовал ответ. – Либо отправляйся в Душанбе». «Ты чего это такое мне говоришь? – продолжал я возмущаться. – Где твой командир?»

В этот момент через тамбур проходил сотрудник нашего поезда. Он увидел эту ситуацию, подошёл и сказал на русском языке: «Что вы делаете? Отпустите мужчину. Что он вам сделал?» Но люди с таможни отмахнулись от него рукой, и он ушёл.

Я вышел на перрон и огляделся. Русской власти здесь нет – это было понятно сразу. Это вообще другое государство. Я почувствовал себя здесь никем – просто чужим. Вокруг ни одного человека славянской внешности – на корточках или лавочках под деревьями сидели мужчины совсем другого внешнего вида. Вопрос о том, куда идти и кого искать, отпал сам собой.

«Жена! – спохватился я и машинально повернулся в сторону окон вагона. В одном открытом окне я увидел своего соседа – он показывал мне рукой, чтобы я вернулся в купе.

«Сейчас», – сказал я людям в форме. Зайдя в купе, я наткнулся на своего соседа, который тут же мне сказал: «Дай им денег. Мы на этих станциях даже не выходим. Это другие люди – у нас с ними конфликты. А ты здесь вообще чужой. Вот ты сейчас пойдешь куда-то, а поезд поедет, что потом будешь делать? Кто тебя здесь найдет?» Я всё понял, но не мог успокоиться. Такая наглость меня поразила – я не был готов к такому.

Под руки мне быстро попались десять долларов. Я прошёл в тамбур – они меня там уже ждали. Я протянул деньги – человек их взял и улыбнулся. Но я в ответ не улыбался. И всё же не выдержал и сказал: «Я – пограничник! Может ещё и встретимся». Сотрудник таможни, как бы прощаясь, тронул меня за плечо и сказал: «Всё хорошо. Иди».

С того момента прошло много лет, но я по сей день помню этот случай. Даже сейчас эти воспоминания рождают во мне кипящий гнев. Но здравый смысл с каждым годом всё же успокаивает меня – всего десять долларов. А может, это цена жизни в то время?

Но дело было не в десяти долларах, а в принципе! Тогда я почувствовал, что меня унизили. Это было мотивом на протест и поиска правды. Возможно, если бы со мной не ехала жена, я не дал бы им денег и пошёл на принцип. Но чтобы тогда со мной было?

Когда я уже приехал в пограничное управление, один офицер очень удивился: «Зачем ты поехал поездом? Мы так не отправляем пограничников. У нас два офицера числятся без вести пропавшими».

И вот он – рай

Узбекистан мы проехали. Пересекли границу Таджикистана. Все жители поезда вновь пришли в великий восторг. Все двигались по вагонам, много и громко говорили. Стоп-кран дёргали там, где кому-то нужно было выйти. И весь поезд каждый раз останавливался, а потом снова разгонялся. Из-за частых остановок и прочих простоев поезда в пути мы по итогам опоздали в столицу Таджикистана на шесть часов.

И всё же мы доехали до Душанбе. Как только поезд остановился у перрона, всё пришло в движение: все ящики и коробки пошли на выход. Ждать своей очереди уже не было сил. Некоторые люди вылезали на перрон через раскрытые окна. Мы, не долго думая, поступили с супругой также – вышли на перрон через окно вагона.

Погода была прекрасная! Всё утопало в зелени. Лето стояло в самом разгаре. Время перевалило за шестнадцать часов, поэтому солнце уже было мягким и нежным. Мы приехали. Слава Богу.

Как только мы вышли из вокзала, перед нами раскрылся город: улицы, люди, машины. Я заметил, что здесь есть такси. Подойдя поближе, я увидел «Волгу» ГАЗ 24-10. Возможно, 1985 года выпуска. Я уже давно таких не видел. Но здесь она была, как новая – не было даже ржавчины. Водитель мне очень напомнил старика Хоттабыча – старичок лет не понятно скольких.

– Куда нужно ехать? – спросил он меня.

– В пограничное управление, – ответил я.

– Хорошо, – сказал Хоттабыч, и мы с ветерком домчались до управления.

Дежурный офицер встретил меня и спросил: «Ты уже рассчитался с водителем? Сколько он запросил с вокзала?» Я ответил, после чего офицер сказал, что это в три раза дороже, чем надо. Офицер поторговался с Хоттабычем, и, улыбаясь друг другу, они разошлись.

Я поблагодарил его, на что он ответил: «Всё нормально. Всегда торгуйся – это же Восток!»

После прибыл офицер моей службы, и мы поехали в батальон связи. Вечером к нам приехали ещё два офицера: начальник ветеринарной службы группы пограничных войск и начальник ГСМ группы.

В батальоне связи был холодный бассейн и много зелени. После поезда это был просто рай. Офицеры накрыли нам с супругой восточный стол: лепёшки, шашлык, самбуса, чака (катык).

Впереди у меня ещё была встреча с начальником службы и один наряд в управлении пограничной группы войск. А потом с колонной бензовозов мы поедем в Пянджский пограничный отряд на моё место службы.

Глава 2

Первый наряд в пограничном управлении

Полёт над землёй

Душанбе – красивый город. Особенно если смотреть в сторону поднебесных гор. Светло-голубое небо настолько свежее и чистое, что вдыхаемый воздух будто отрывает тебя от земли – лёгкие набирают не только смесь кислорода и газов, а нечто большее, что даёт энергию, силу и свободу для предстоящего полёта и фантазии. И вот ты оказываешься высоко в горах и паришь вдоль Туркестанских, Зеравшанских, Гиссарских и Алайских хребтов, видишь Фанские горы, забывая, что всё ещё стоишь на земле. Ты летишь всё выше и выше – вот ты уже на вершине пика Исмоила Сомони. Высота завораживает – 7495 метров над уровнем моря! А вот Памир – крыша мира.

Кругом только горы, и выше них могут быть только горы. Девяносто три процента страны – это горы. И шесть процентов из них одеты в белое. Горы-ледники взяли на себя огромную тяжесть в виде миллионов тонн воды, что до поры до времени застыла и превратилась в лёд. Но ледяные горы не жадные – они постепенно отдают малую часть своего льда в виде тонких струек, которые текут сверху вниз в ущелье и равнины. Эти струйки постепенно набирают силу и превращаются в большие потоки прозрачной, целебной и обжигающе ледяной чистейшей воды.

Бери воды столько, сколько сможешь взять, но только не пытайся её полностью обуздать – направь часть воды, куда тебе нужно, и будет большой урожай. Но только не жадничай – как не старайся, всю воду взять не сможешь. Попытаешь её остановить, она всё снесёт на своём пути.

Горы, ледники и потоки воды – здесь это всё, а ты – просто песчинка в этом мгновении. Чтобы попасть в горы, вода тут может терпеливо ждать двести лет. Но она дождётся своего времени – замёрзнет, чтобы потом вновь растаять и с бешеной скоростью вырваться в долины, утоляя малую часть земли внизу.

Лимоны ждут воду, хлопок ждёт, виноград, дыни, арбузы и другие растения – они тоже ждут. Земли здесь очень мало, зато много тёплого солнца и воды. Если трудиться, то можно собрать два-три урожая за год. Да, это красивый, но всё же суровый горный край.

Про автобус и Душанбе

От полёта совсем закружилась голова, и нехотя опускаешь взгляд на землю. Вот и подошёл автобус – не совсем понятно, это ПАЗ или ЛАЗ, а может старый Икарус. Автобус полон людей, и многие из них стоят в проходе. Мы тоже зашли внутрь. Справа вмонтировано место для кондуктора. Сильно загорелый и коротко стриженный молодой парень лет семнадцати или двадцати оказался кондуктором. Он попросил оплату за проезд. В 1999–2000 годах военнослужащим проездной билет не требовался – в российском общественном транспорте необходимо было лишь показать удостоверение личности. Один из военных, с кем мы ехали в Управление Пограничной службы, показал удостоверение офицера. Но кондуктор сказал, что здесь это не работает – мы не в России, поэтому нужно платить. Он пояснил, что автобус частный и только одно его колесо стоит сто пятьдесят долларов… и всё в таком духе. Мы дали кондуктору российские деньги, и парень быстро поменял их на местную валюту – сомони.

Слово «Душанбе» с персидского языка переводится как «Понедельник». А если буквально, то «Второй день после субботы». Город когда-то образовался из небольшого кишлака. Тут удобное место пересечения дорог, что являлось самым подходящим для торговли. Поэтому появился постоянный базарный день.

Сам город находится между гор, будто в чаше. Сейсмичность Душанбе довольно высока – землетрясения тут частое явление. Однако в этой лагуне между гор образовалась большая земляная масса. Она выполняет некое нейтральное равновесие, смягчая колебания гор. Получается что-то наподобие студня.

Первое дежурство

В Управлении Пограничной службы я представился своему руководителю – генералу, начальнику одного из управлений группы Пограничных войск РФ в Республике Таджикистан. Дальше со мной занимался уже начальник службы, которому я и подчинялся.

Нас, пограничников из России, разместили в батальоне связи, который располагался в самом Душанбе. Самостоятельно выходить из батальона в город не запрещалось, но и не приветствовалось. Как я потом понял, такая осторожность имела почву, ведь страна пережила страшную гражданскую войну. Да и вообще нужно было вжиться, понять особенности, специфику местного быта, манеру общения и поведения в различных ситуациях. Восток – дело тонкое!

На пятый день пребывания в группе войск я был поставлен в первый для меня наряд оперативным дежурным по Тылу Пограничных войск РФ в РТ. Конечно, о пограничной службе в то время я ещё ничего не знал, ведь погоны лейтенанта надел только месяц назад. В этот выходной день офицеры управления просто хотели отдохнуть. А тут как раз появился лейтенант – вот меня и поставили в этот наряд.

Нужно отдать должное тому, что ветеринарная медицина – это своего рода философия жизни. И не так-то просто загнать в угол ветеринарного врача. Да, я отвечал на звонки, записывал какие-то данные в журналы, принимал информацию о грузе 200 – я знал эту аббревиатуру букв и чисел. Так прошла ночь моего первого дежурства.

Утром все ответственные офицеры различных служб специальным транспортом доставлялись на доклад к генералу – начальнику штаба Пограничной группы войск. Я тоже поехал. Конечно, на меня все смотрели очень внимательно, поскольку на докладе обычно присутствовали подполковники и полковники, а тут среди них какой-то молодой лейтенант. Я сделал доклад в той форме, которую слышал от докладывающих до меня офицеров. Генерал меня выслушал, но потом сказал: «Вот же обнаглели эти тыловики – лейтенанта поставили дежурным».

Вскоре было принято решение о моём месте прохождении службы – им стал боевой ордена Ленина Пянджский пограничный отряд.

Колонна машин и серпантин

На новое место службы нам с женой пришлось ехать в колонне бензовозов. Перебирались через перевал, кишлаки, а также безлюдные, но красивые места. Ехали долго – более двухсот километров.

Старший колоны был опытным водителем КамАЗа. Он из местных. На вид ему было лет пятьдесят пять. Его смуглая кожа давно приспособилась выживать под красивым, плодоносящим, но очень жарким солнцем Таджикистана. Рукава на его рубашке были закатаны по локоть, поэтому, когда он двигал руками, оттенки загара перетекали от тёмно-коричневого до тёмно-шоколадного. А сама рубашка уже давно потеряла свой былой цвет от солнечного зноя, пота, соли и не редких стирок. Да и вообще водитель был одет так, как обычно одеваются дальнобойщики – в какое-то очень потёртое непонятного цвета трико. В моменты поворота руля на его сухих руках явно выделялись и живо перекатывались мышцы и жилы. Сразу было понятно, что в этих руках есть сила – это были руки сильного мужчины.

Взгляд его был сосредоточен, но лёгкая улыбка располагала к общению. Мы ехали и беседовали – я спрашивал его о местном быте и традициях, а ещё как себя вести в общении с местными жителями. Из его рассказов я понял, что он служил ещё в Афганскую войну.

Сразу после выхода колонны из города перед нами возник перевал и крутой спуск по горной дороге. Знак «Проверь тормоза» теперь не казался каким-то не понятным, смешным или не нужным изобретением в правилах дорожного движения. Под завязку гружёные топливом бензовозы военно-зелёного цвета медленно спускались по этому серпантину на определённом расстоянии друг от друга. По инстинкту самосохранения и по привычке водителя мои ноги упёрлись в пол, будто в педаль тормоза. Не могу отвыкнуть от этого – всегда буду давить ногами в пол, пытаясь тормозить вместе с водителем.

Именно на этом участке дороги через два года я буду ехать со старшим прапорщиком на зелёной «Ниве», у которой откажут тормоза. Педаль тормоза просто провалится в пол, и машина начнёт реветь от развивающейся скорости. Но старший прапорщик сможет без аварии остановить машину ручной механической коробкой путём переключения скоростей на понижение.

Этот перевал достаточно культурный – здесь есть асфальт и дорожные знаки. На заставах такого не будет – там нет асфальта, зато есть извилистые дороги, камень и пыль. Есть даже перевал с символическим названием «Прощай молодость».

Там, где камни осыпались в пропасть, сделали укрепления из круглых широких брёвен для увеличения угла поворота машины, чтобы она не свалилась. Но, как бы ни крепили эти брёвна, они всё равно провисали в момент прохождения машины или автобуса. Такие ощущения не для слабонервных.

В этой книге есть глава про горную заставу, где один перевал вызывал у меня не то, что «бабочки в животе», а целую гремучую змею, ползающую в моём чреве. Адреналин просто зашкаливал.

Про вертолёт, капитана и молитвы

После перевала чувство тревоги угасало, я постепенно приходил в норму и успокаивался. Справа раскинулась долина. Было понятно, что это заброшенный военный аэродром – там стояли старые наполовину разобранные самолёты и вертолёты. Местами разрушенные постройки где-то сильно заросли кустарниками и деревьями. Борт вертолёта Ми-8 лежал на боку, лопастей и хвостовой части уже не было, а краска давно выцвела. Зато сохранился номер – только он и говорил о былой славе этой машины.

Афганистан. Сколько горя и слёз принесла эта война. Через неё прошло целое поколение молодых мужчин. А народ СССР так и не понял, зачем это было нужно. На моей родной улице в Ростовской области выделили два дома как раз тем парням, которые прошли эти испытания. Жители Ростова всегда ценили доблесть и честь, поэтому к этим людям было особое уважение. Политика всегда останется политикой. Будут выводы «за и против» этой войны, за время которой погибло 14453 советских военных.

Всё имеет память. Прижавшись к бетонной взлётной полосе, эта прошитая путями с разных сторон «вертушка» Ми-8 беспомощно лежит на боку. Она заставляет вспомнить много горя и печали. А ещё радостные минуты избавления от смерти, когда после очередного боя она смогла довезти до аэродрома живых и раненых.

Возможно, Ми-8 хорошо запомнил того капитана, который пришёл к нему ночью и прислонился щекой к ещё горячему металлическому корпусу. Обнимая и целуя вертолёт, он плакал навзрыд. И даже не плакал, а выл от душевной тоски. Капитан думал, что может выполнить задачу, вернуться домой и остаться прежним, каким был ранее. Но прежним он уже никогда не будет – Афганистан изменил его навсегда.

Но нашему капитану сильно повезло – он не спился от непонимания того, что творилось в нём и вокруг него. Он не умер в 1990-е годы при разборках за делёж награбленного. Перестройка и прочие лихие годы не убили в нём то, что он принял в детстве ещё с молоком матери и её нежной ночной колыбельной. Мать и сейчас пела в его душе эту песню.

Спи мой мальчик маленький, спи малыш,

Отчего же, сладенький, ты не спишь?

Что же глазки-пуговки не сомкнешь

И под мои песенки не уснёшь?

Я кроватку мягкую застелю,

Тебя нежно, лапонька, уложу;

Пусть же сны-кораблики поплывут,

За собой вдаль тебя позовут.

Баю-баю, баю-баю, Господи, к Тебе взываю:

– Сохрани и защити от зла.

Баю-баю, баю-баю, об одном лишь умоляю,

Чтоб мой сын с Тобою был всегда!

Иисус наш в ясельках Сам лежал,

И Марии рученьки Он держал,

Так тебя за рученьки пусть возьмёт