Шкала жизненных ценностей

А это – тот запретный рубеж, переступив который, человек взваливает на себя всю тяжесть непростительного греха, ибо: «всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам» (Мф. 12,31). В данном понимании Дух есть истинный Бог (Деян. 5, 3-4). «На Высшего Духа не может кощунствовать человек», – гласит и Живая Этика («Сердце», 237). Вспомним, кстати, что это табу не нарушил даже страдающий (фактически по воле Господа) «проказою лютою» библейский Иов, несмотря на подстрекательство к богохульству его «безумной» супруги: «И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри» (Иов. 2, 6-10). Но Иов, как известно, устоял в вере, за что и был вознаграждён Господом.

Чем же грозит человеку-кощуннику, хулителю Духа Святого, неполучение божественного прощения? Деформацией энергетических структур из-за повреждения его духовного плана – так утверждает Живая Этика («Мир Огненный»). «Оно (кощунство. – Г. М.) несет в себе настоящую заразу. Кощунник после хулы уже не тот самый, он уже растоптал часть своей заградительной сети. Можно ожидать различных заболеваний, ибо заградительная сеть не только охраняет духовно, но и телесно» (цит. по [19], c. 167). Таким образом, загоняя себя в духовную могилу, человек тем самым сокращает путь свой и к могиле земной.

* * *

Свои взаимоотношения с Христом большинство людей, крестившихся во имя Его, сформировало в обратном порядке, поставило их с ног на голову. Так, в нормальной последовательности вера как высшая реальность, являющая себя в человеке, должна быть первичной по отношению к таинствам и обрядам. В частности – к таинству крещения. Иными словами, крещение во имя Христово должны принимать люди, открывшие для себя Христа, уверовавшие      во Христа. Обратимся за примером к эпизоду крещения евнуха царицы эфиопской апостолом Филиппом (Деян. 8, 36-37): «Между тем, продолжая путь, они приехали к воде; и евнух сказал: вот, вода; что препятствует мне креститься? Филипп же сказал ему: если веруешь от всего сердца, можно». Как видим, в соответствии с духом и буквой Священного писания, вера обусловливает крещение (не наоборот!).

Соблюдается ли это условие сегодня? Формально – да. По крайней мере, Церковь весьма своеобразно напоминает об этом. (К примеру, в притворах вологодских храмов можно ознакомиться с письменным обращением к желающим принять крещение. Цитирую его преамбулу: «Обращаем ваше внимание (курсив мой. – Г. М.), что христианское таинство бывает действенным только тогда, когда оно принимается с верой, осмысленно и с должной подготовкой!» Что ж, все абсолютно верно. Равно как и то, что канцелярский слог, а главное, канцелярский дух успешно проникают под своды православных храмов каким-то «естественным» образом. Впрочем, «святая» казенщина – тема отдельного разговора.)

Фактически же – все наоборот. Сегодня – сперва крещение с целью обрести некую защиту свыше, независимо от веры, а уж потом – как получится: возможно, что вере и в дальнейшем не будет отведено главенствующее место в душе человека (в пространстве, ограниченном цепочкой защитительного крестика). Крещение же не «по вере от всего сердца» есть крещение по суеверию. Здесь «Бог живой» (Деян. 14,15) не присутствует. Его подменяет некая абстрактная мистическая сущность, способная, по убеждению человека, принимающего крещение, безотказно исполнять все его материально-чувственные желания (иных он практически не ведает) и защищать от житейских невзгод.

Для этого надо всего лишь угождать той сущности, которую человек по наивности и библейской неграмотности принимает за Бога. Чем угождать? Естественно, чем-то видимым физически, невооруженным глазом, чем-то вполне очевидным для себя и своего окружения. И, уж конечно, «пред очами Господа», чтобы Он оценил старания человека. Отсюда – обрядоверие, поверхностная религиозность, показное ношение крестика и другие внешние проявления личной «любви» к Богу. Но «человек имеет кроме телесных чувств еще око духовное, которым он видит, постигает, ведает. Этот орган есть вера». [22], с. 35. Право же, создается впечатление, что око это надежно прикрыто светонепроницаемой повязкой.

Вероятно, не только мне приходилось видеть, особенно в церковные праздники, людей, неистово осеняющих себя крестным знамением перед входом в храм. Эффектные поклоны, красивые дирижерские взмахи не могут не привлекать внимание окружающих (что, в сущности, и требуется). А вот какова реакция последних на это фарисейство – трудно сказать однозначно. Да и важно ли это, в конце концов, для того, кто столь рьяно отдает, как он считает, «Божие Богу»? Христос, осуждая показную религиозность, учил: «И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят… на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться пред людьми» (Мф. 6,5). Эта заповедь Учителя, как видим, актуальна и сегодня. Жаль, конечно, что немногие христиане о ней знают и очень немногие из них исполняют её.

Однако наш просвещенный и технически оснащенный век значительно приумножил, расширил и усовершенствовал формы проявления «безграничной любви» человека к Богу. Сегодня, например, некоторые «верующие» водители личных автомобилей выставляют в салоне на самом видном месте триптих с ликами Христа, Богородицы и Иоанна Крестителя. Ясно, что этот иконостас на колесах призван выполнять те же функции, что и нательный крестик: «Спаси и сохрани!». Но могут ли на это надеяться те «богобоязненные» водители, поведение которых за рулем, и особенно в гаражах, христианским не назовешь даже с натяжкой?

Еще пример: в сегодняшнем храме можно видеть прихожан, общающихся по мобильному телефону с внешним миром и одновременно, как бы между прочим, ставящих свечи Христу, Богоматери и святым угодникам. Очень удобно, не правда ли? И Бога вроде бы не обходишь своим вниманием, и время экономишь. А совсем недавно, будучи в одной из вологодских церквей, я оказался невольным свидетелем быстротечной сценки, потрясшей меня буквально. Из верхнего храма по лестнице, ведущей к выходу, едва не сбив меня, пробежал юноша, громко отчитывающий кого-то по мобильному телефону. В этом не было бы ничего удивительного, по современным меркам, конечно, если бы не одно обстоятельство: не отрывая телефона от уха, на бегу, юноша суетливо и даже раздраженно осенял себя крестным знамением! Такого «совмещения» я еще не видел! Однако я не очень уверен в том, что больше никогда не встречусь с подобным извращением. Какая уж здесь вера, тем более – «от всего сердца»?! Это даже не пародия на неё и не отрицание ее, это утончённое издевательство над ней, слегка завуалированное богохульство! А ведь этот юный «христианин» в критической для него ситуации будет претендовать на божественную любовь и защиту! И даже обижаться на Господа, не получая желаемого!

Случай в храме окончательно убедил меня в том, что слова христианин и верующий в приложении к современным прихожанам можно нередко брать в кавычки, что я и делаю. Надеюсь, читатель не осудит меня за это строго.

«Для него (нее) нет ничего святого!» В этом коротком чисто русском сетовании уживаются и глубина, и обобщение. Лучше не скажешь! Да, к сожалению, ни крестик, ни храмовые иконы с ликами Христа и Богородицы, ни сам храм многие современные «христиане» святынями, по сути, не признают и, следовательно, энергией веры, любви и благодарности их не напитывают. Несомненно, эти «верующие», в отличие от убежденных неверующих и религиозно нейтральных людей, как члены Церкви не только бесполезны, но и вредоносны, ибо по их вине происходит необратимое обмирщение ее. «Когда люди оказываются недостойными, святыни отнимаются или рушатся» [18], с. 14. Конечно, эти люди покупают свечи и опускают в копилку «на содержание храма» кое-какие деньги, хотя для них это отнюдь не «две лепты бедной вдовы». Однако, оказывая Церкви некоторую материальную помощь, они вместе с тем привносят в нее суетность, бездуховность и языческие манеры; загрязняют нравственную атмосферу церкви, разъедают объединяющую прихожан невидимую ткань благоговения перед Спасителем, верой в Которого они должны жить и спасаться. «Любовь ко Христу есть основа нашей духовной жизни. Если этого не будет, мы будем как язычники, которые приходят получить у своих богов то, что сегодня им нужно» [18], с. 33.

Легкомысленное отношение к крещению и, как следствие, недостойное христианина личное поведение в храме и вне его резко осуждается в христианской литературе. Так, в «Библейской энциклопедии» (православное издание 1891 года) читаем: «О тех, которые грешат после крещения, должно думать, что они виновнее в грехах своих, нежели некрещённые в своих, потому что те имели от Бога особую помощь к добру и отвергли ее» [20], с. 413. Незавидную судьбу христианам с нехристианскими мыслями, словами и поступками предрекает апостол Петр: «Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им (полученной ими – Г. М.) святой заповеди» (2 Пет. 2,21).

* * *

Возвращаюсь к началу данной главы, испытывая некоторое душевное раздвоение, состояние типа: «с одной стороны – с другой стороны».

С одной стороны, как и большинство соотечественников, я с глубоким удовлетворением воспринимаю информацию о восстановлении и открытии новых храмов, о росте числа верующих (то есть принявших крещение). Это, казалось бы, должно вселять некоторую надежду на заметное повышение нравственного уровня большинства людей.

С другой стороны, на основании реалий сегодняшнего дня логично предположить, что с возрастанием общего числа верующих, в нем все более будет превалировать доля христиан, имеющих непривлекательное религиозно-нравственное лицо. Это допущение ослабляет надежду на улучшение морального климата общества под влиянием Церкви. В общем, с одной стороны – рост количества верующих, а с другой – снижение «качества» их веры.

Однако речь идет сейчас не о Церкви (хотя она стала слишком уж терпимой и непритязательной в отношении поведения прихожан), а о людях в Церкви. В сущности, все долгие рассуждения о них сводятся к двум вполне очевидным истинам.

Во-первых, отсутствие должной веры у верующего, подмена ее обрядоверием, суеверием и лицемерной набожностью неизменно ведет к негативным последствиям для него самого. Он никогда не познает истины, и поэтому обречен быть вечным рабом личной самости (Ин. 8, 31-32). «Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою», – утверждает Христос в Нагорной проповеди (Мф. 6, 2,5). «Они» – это носители показной религиозности, а «награда» – наказание, им предназначенное.

Во-вторых, верующий с потребительски окрашенной любовью к Богу вредоносен не только в отношении себя, но, и это главное, в отношении других. Об опасности, исходящей от беззастенчивых просителей у Бога земных благ, предупреждает апостол Павел: «Такие люди служат не Господу нашему Иисусу Христу, а своему чреву, и ласкательством и красноречием обольщают сердца простодушных» (Рим. 16,18). Естественно, «их конец – погибель… и слава их в сраме: они мыслят о земном» (Флп. 3,19). И наконец, вспомним о том, что эти «верующие» не только не приумножают, но расхищают достояние, им не принадлежащее: энергию эгрегора-покровителя, создаваемую и пополняемую верой, надеждой и любовью христиан (без кавычек), устремлённых к объединяющему их образу. «Заметим, однако, что так как образы черпают свою силу в воле и воображении людей, то они зависят от веры в них» [2], с. 62.

Итак, вера с прагматическим уклоном не может в принципе противостоять человеческой самости, ибо работает на последнюю. Но зато лицемерно «облагораживать» ее – может вполне. От такой «веры», как видим, страдают в конечном счете и ее носитель, и Церковь в целом.

Страдают ли от нее Высшие Духовные Силы? Да, страдают, и убеждает нас в этом история земной жизни Христа. Разве не ради тридцати сребреников был предан на мучения Христос «верующим» в Него учеником? Разве не страдал Христос в плаче над судьбой Иерусалима, жаждавшего Царя-благодетеля, подателя земных, а не духовных благ (Лк. 19, 41-44)? Разве не горьки были для Христа упреки его учеников в том, что пребывание с Ним не только не прибавило им материального богатства, но и лишило их даже имеющихся материальных благ? «Вот, мы оставили все и последовали за Тобою», – укоряет Христа апостол Петр (Мк. 10,28).

Даже атеист В. И. Ленин в работе «Материализм и эмпириокритицизм» отмечает, что прагматик «выводит… бога в целях практических, только для практики, без всякой метафизики» (Ленин В. И., ПСС, т. 18, с. 363). А если так, если человек жаждет лишь покровительства свыше своим меркантильным, эгоистическим начинаниям, то ему совершенно безразлично – в кого или во что верить: лишь бы была практическая отдача от такой «верности». («Гибкий» подход к вере применяли ветхозаветные евреи. Они обращали ее к языческим богам, отворачиваясь от Своего Господа Бога всякий раз, когда их материально-биологические требования Он удовлетворял не в полной мере.) Насколько же примитивна вера без веры!

Известный церковный просветитель, православный священник Александр Ельчанинов вопрошает и сам же отвечает на свой вопрос: «Для чего нужна вера? – ни для чего. Если бы я сказал, что она нужна, чтобы быть хорошим человеком, чтобы помогать людям, чтобы познавать Бога, чтобы спасти свою душу – все это означало бы корыстное и эгоистическое отношение к вере. Мы верим не для чего-то, а потому что – мы любим Бога, потому что Бог есть для нас (в своем явлении на земле в качестве Богочеловека – Христа) – совокупность всего самого светлого, чистого, бесконечно прекрасного, короче – всего самого желанного» [23], с. 152-153.

Вера большинства современных христиан не может быть глубокой в принципе, поскольку слишком тонок, мелок их духовный план – вместилище веры. Его глубины едва хватает на размещение в нем обрядоверия, которое есть лишь поверхностный слой веры, ее внешняя броская оболочка. Но если она не лежит на прочном каркасе веры, если внутри духовная пустота, то перед нами всего-навсего мыльный пузырь, переливающийся всеми цветами радуги. Его эфемерная ценность и состоит в этой беззащитной привлекательной пестроте.

Наконец, такая вера откровенно скучна и самому верующему, поскольку носит тот же прагматический, коммерциолизированный характер, что и отношение этого человека к людям и жизни в целом. Так, крайне редко бывая в церкви (текучка, знаете ли, заедает!), он ставит Богу, видимо, в качестве компенсации некоего «морального ущерба», непременно самую дорогую свечу. «Видишь, как я люблю Тебя!» – написано на его самодовольной физиономии. Выстояв у иконы аж целых три минуты, он покидает храм. И подходя, но все же не так, «чтобы милостыня твоя была втайне» (Мф. 6,4), он опускает в ящик для пожертвований энную сумму. Всё! С Богом он рассчитался, от Церкви откупился и даже внес некий аванс, совесть очистил, и уже вполне довольный собой, он будет надеяться на божественное прощение грехов, не только скопившихся в душе его с момента последнего посещения храма, но и грехов предстоящих. По меркам его купеческой нравственности, Бог теперь просто не имеет права поступить иначе!

Как видим, мирская суетность не отпускает от себя этого человека даже в храме. Такой «заземленный» христианин, являясь носителем и распространителем столь серьезного «инфекционного заболевания», как воспаление нравственности, представляет серьезную опасность для духовной атмосферы Церкви: дурные примеры, хоть и порицаемы, но все же заразительны.

Естественно, что и ортодоксальные обрядоверцы, и бесцеремонные просители земных благ, пренебрегающие всеми обрядами, порознь, в «чистом виде» встречаются сравнительно редко. Гораздо чаще мы имеем дело с неким гибридом, в котором «гармонично» уживаются обе крайности. Это и неудивительно, поскольку обрядоверие и прагматизм происходят от единого корня – маловерия. Христианин, не в меру пекущийся о своих благах (не духовных, конечно!) и христианин, надеющийся на спасение за счет внешней религиозности, одинаково далеки от веры «от всего сердца», оба находятся на ее периферии, только как бы на разных сторонах.

Один из них мало верит в то, что Бог знает, «в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него» (Мф. 6,8), и систематически напоминает Ему о своих нуждах. Он забывает, точнее, не знает о том, что Дух Божий, невидимо пребывающий в Церкви, не решает материальных проблем, а изменяет отношение к ним в душе верующего, возвышая роль проблем духовно-нравственных.

Другой же, вопреки заповеди (Мф. 6, 4-6), мало верит в то, что все, творимое человеком втайне (молитва, милостыня, пожертвования, почитание Святыни и т. д.), будет увиденным и, следовательно, оцененным Богом. Поэтому он и переводит (на всякий случай!) все невидимое в явно видимое не только Богом, но и людьми – свидетелями его «боголюбия».

Целенаправленность и того, и другого вариантов «веры» вполне очевидна: в первом – «дай мне лучшее», во втором – «спаси и сохрани меня от худшего». В обоих случаях – прошение о земных сокровищах и благах, в обоих случаях – недоверие человека к Богу, неуверенность в Нем. «Недоверие есть форма маловерия и вообще неверия. Нет доверия к Богу, а отсюда и вечная тревога – что будет завтра со мной, потом и т. д. Какие же это верующие?» [18], с. 27.

Приведенный выше фрагмент пасхальной проповеди протоиерея А. Меня естественным образом подводит нас к ответу на поставленный вопрос. К сожалению, неутешительному, «ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6,21). Сокровища же, вопреки заповеди, сегодня собирают на земле. К сожалению, конечно.

Завершая тему, хочу обратиться к Евангелию от Матфея: «Маловерный, зачем ты усомнился?» – упрекает Христос засомневавшегося в спасительной силе Его слова, а потому и едва не погибшего, апостола Петра (Мф. 14, 28-31).

Эта евангельская история убеждает нас как в том, что «по вере вашей да будет вам», так и в том, что по маловерию вашему – тоже.

«Вера от слышания, а слышание от слова Божия»

Многие слова Христа для нас до сих пор

непостижимы – потому что мы еще

неандертальцы духа и нравственности.

А. Мень

Врачи убеждают нас, и это вполне справедливо, что профилактика любого заболевания всегда эффективнее и доступнее, нежели его лечение, исход которого, кстати, не всегда предсказуем. Но в любом из вариантов человек неизбежно сталкивается с двумя проблемами. Во-первых, существует ли средство для профилактики или лечения недуга? Во-вторых, доступно ли (в широком смысле) оно больному?

Это в отношении болезней телесных. Но и применительно к болезням духовным проблемы остаются теми же: поиск источника исцеления и путь к нему.

* * *

В вынесенном в заголовок фрагменте Послания к Римлянам (Рим. 10,17) апостол Павел утверждает, что источником веры является слово Божие, а обретает ее человек, вслушиваясь в него. (Сам апостол неоднократно доказывал, причем в сложнейших условиях, истинность этого тезиса; например, Деян. 26, 28-29.) Иных источников веры не было и нет от начала Церкви. Но если члены первых христианских общин именно слышали, то есть воспринимали на слух, слово Божие, «пребывая в учении Апостолов» (Деян. 2,42), а последние слышали его непосредственно из уст Учителя, то в наше время понятие «слышание» обретает несколько иное содержание.

Апостолы-евангелисты увековечили изречения и деяния Христа в четырех Евангелиях, образовавших ядро Нового Завета, который совместно с Ветхим Заветом составил Библию. Таким образом, непосредственное слышание заменяется сейчас непосредственным прочтением и опосредованным внутренним слышанием слова Божия. «Если мы будем углубляться в него (слово Божие. – Г. М.), то оттуда, со стороны Писания, со страниц Книги зазвучит живой голос Живого Христа» [18], с. 36. Так утверждает А. Мень – человек, без сомнения, слышавший этот голос. Сегодня – вера от слышания, а слышание от чтения, а чтение от слова Божия, увековеченного в Библии.

Достоинство слышания библейского Слова заключается в его длительном послезвучании в душе и памяти читающего, в возможности слышать его неоднократно, размышлять над ним, вдумываться в него. Иными словами, – «исследовать Писания…» в соответствии с заповедью (Ин. 5,39). Путь к обретению истинной веры неминуемо ведет к Библии, ибо сама Библия и есть источник истинной веры. Поэтому в отношении к маловерию, о чем речь шла в предыдущей главе, слово Божие предстает и как профилактическая, и как целительная мера одновременно. В роли первой – до крещения, в роли второй – после крещения, принятого человеком не по вере, а в силу обстоятельств. Библия свидетельствует не только об истине, но и о пути к ней. Иного не дано, «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14,6), – провозглашает Иисус ученикам Своим во время тайной вечери.

Попытки обрести веру, минуя Библию, безрезультатны. Они приводят к обретению только суррогата веры, о чем уже говорилось. Знание Библии не может подменяться знаниями о Библии или как-то связанными с Библией. Последние могут лишь дополнять личное знание библейского материала, соединяться или существовать в памяти параллельно с ним, обогащая, но не замещая его. Знания, почерпнутые не из самой Библии непосредственно, независимо от их источника и содержания, вторичны по отношению к ней. Сперва – Священное Писание, а затем уж все то, что так или иначе с ним связано, ибо «все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3,16). Именно – все, хотя осилить всю Библию, даже просто прочитать, не уходя в ее глубины с поверхностного, сюжетного уровня – задача не из легких. Тем более сложно «исследовать Писание».

Существуют разные рекомендации относительно того, как приступить к Библии. Я приведу одну из них, которая, на мой взгляд, наиболее приемлема для будущего христианина. Размещается она в сборнике пасхальных проповедей А. Меня [18] как послесловие составителя: «Читайте Библию! Если трудно осилить всю Библию – читайте хотя бы Евангелие, хоть одно из четырех. (Начать можно с Луки или Иоанна.) И по мере чтения вам начнет становиться все ясней и ясней, что в Библии, оказывается, есть ответы на самые главные вопросы». Подразумевается, конечно, что заинтересованный читатель станет продвигаться вширь и вглубь Библии. И непросто читать, но и вчитываться в нее, осмысливать ее, трудиться над ней. В результате длительных размышлений над услышанным таким образом словом Божиим, человек приближается к тому, чтобы уверовать в него. Еще один плодотворный шаг – и человек обретет веру в Сына Бога Живого и Его учение. Веру искреннюю, прочную, основанную на любви к Нему всем сердцем, душою и разумением своим, а не на страхе животном перед горестями и бедами, не в унылой надежде на защиту от них.

Сегодня мы встречаемся, по существу, с одним-единственным доводом, якобы оправдывающим посещение храма, да и тот, к сожалению, носит сугубо рациональный характер. Он считается в народе настолько само собой разумеющимся, что иные мотивы просто вызывают недоумение тем, что они вообще могут быть! Так, в литературно-художественном журнале «Вологодский ЛАД» (№ 1-2009) в публикации «И смех, и грех» настоятель одного из вологодских храмов с сожалением констатирует: «Когда кто-то идет в церковь, чаще всего видишь испуганные взгляды и слышишь вопросы: "А что случилось? Что-то со здоровьем? Умер кто-то? Проблемы в семье?"… Отсюда – вывод: в храм нужно идти только тогда, когда тебе плохо. Если все хорошо, то и храм не нужен, да и Бог-то незачем…». А если плохо?

В этом случае всплывает «факт религии, даже эмпирически коренящийся в природе человека» [23], с. 173, и человек видит выход в принятии крещения. Однако крещение само по себе не приближает к вере. Человек, не раскрывавший Евангелие (не успел или не счел нужным), а значит, и не слышавший до крещения слова Божьего, приняв крещение, верующим не становится. Ибо «как веровать в Того, о Ком не слышали? Как слышать без проповедника?» (Рим. 10, 44). Но ведь лучшим проповедником слова Божьего является само Священное Писание, вмещающее в себя это слово.

Имеющий поверхностные, слабые представления о предмете своей веры, ее сущности, наскоро и формально подготовленный к крещению, новый член Церкви представляет для нее лишь условную, номинальную ценность. Фактически же он немощен внутренне и уязвим извне. Может ли он, например, следовать заповеди одного из столпов Церкви – апостола Петра: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Пет. 3,15)? Иными словами, может ли он аргументированно защитить свою веру, а тем самым и свою Церковь? Нет конечно, ведь он, будучи совершенно жалким и безоружным «в уповании», и себя-то как христианин защитить не может! Наконец, его вопиющая безграмотность просто несовместима с любовью к Учителю, ибо «кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое» (Ин. 14,23), а он и слова-то Его не знает! О каком разумении Бога как одной из ипостасей любви к Нему человека можно вести речь, если человек сей даже не ведает о «первой из всех заповедей», поскольку она находится в неведомой ему Библии?!