Из огня да в полымя. История одной семьи

Тут, однако, мне представляется важным заметить, что в последнее время число подобных попыток насильственной русификации сильно преувеличивается теми людьми, которые хотят оттенить негативную роль России в судьбах Грузии. В своей ангажированности такие люди нередко раздувают из мухи слона и тем самым искажают правду.

В 1907 году этого борца за сохранение своеобразия грузинской жизни убили революционеры. Они хорошо знали, насколько велик был авторитет Ильи в грузинском обществе и отлично понимали, что без одобрения Ильёй предлагаемого ими политического курса все их старания преуспеть будут заведомо обречены на неудачу. Когда они ознакомили Илью со своими программами, целями и задачами, этот глубоко верующий и традиционно мыслящий человек категорически отказал им в какой-либо поддержке. И они решили просто устранить его со своего пути.

Это грязное дело было поручено одному из самых отъявленных бандитов, который подкараулил Илью на пути в имение Сагурамо и убил его на глазах несчастной супруги. Позднее этот негодяй вступил в ряды грузинских большевиков и в советское время сделал успешную партийную карьеру.

А Илью хоронила вся Грузия. Его погребли в Тбилиси на святой горе Мтацминда, где находился монастырь Святого Давида с могилами А. С. Грибоедова и его супруги Нины Чавчавадзе. Над прахом Ильи в пантеоне выдающихся грузинских деятелей воздвигли огромный обелиск со скорбящей фигурой Матери-Грузии, склонившей голову у могилы своего верного сына.

А ирония судьбы заключается в том, что убийце Ильи, скончавшемуся спустя приблизительно тридцать лет и ставшему к тому времени видным большевистским функционером, могилу вырыли в том же пантеоне всего в нескольких метрах от места упокоения Ильи. Вот и показывают ныне туристам тбилисские экскурсоводы расположенные по соседству могилы палача и его жертвы!

Сам Илья, последовательно боровшийся с местными русификаторами из числа чиновников наместника на Кавказе, никогда не подвергал сомнению судьбоносность объединения Грузии с Россией и наверняка гордился тем, что в процессе этого объединения немалую роль сыграли представители его рода. В частности – князь Гарсеван Чавчавадзе, последний посол грузинского царя Ираклия II при русском дворе.

Поэт Александр Гарсеванович Чавчавадзе, крестник Екатерины Великой и тесть А. С. Грибоедова. Тифлис, 1820-е годы.

Грузия с давних времён стучалась в «московские ворота», чтобы получить помощь и покровительство могущественного северного соседа перед лицом беспощадных опустошительных набегов персов и турок. Однако по разным причинам дело не продвигалось.

Ситуация изменилась во второй половине XVIII века, когда на русском престоле восседала Екатерина II. Императрица начала делать первые шаги навстречу стремлениям грузин к вхождению в состав Российской империи. Знаком особого расположения к Грузии было воспринято её желание стать крёстной матерью сына грузинского посла Гарсевана Чавчавадзе – Александра, появившегося на свет в Санкт-Петербурге. Впоследствии, во время Наполеоновской кампании, этому крестнику Екатерины Великой предстояло стать генералом русской армии, а ещё позже – тестем Александра Сергеевича Грибоедова.

Гарсеван Чавчавадзе в статусе посла проводил раунды российско-грузинских переговоров и принимал активнейшее участие в разработке того юридического документа, который, сформулировав базовые принципы вхождения Грузии под протекторат России, остался в истории под названием Георгиевского трактата. С грузинской стороны этот исторический документ подписал Гарсеван Чавчавадзе, а с российской – генерал Павел Потёмкин, родственник Григория.

К сожалению, сейчас многими националистически настроенными грузинами переход их родины под покровительство России воспринимается как акт предательства. Но эти люди лукавят, когда делают вид, будто не знают, что в тот период вопрос стоял напрямую о физическом выживании грузинского населения. Потому что к XVIII веку сложилась катастрофическая ситуация, о чём достоверно свидетельствуют демографические показатели. И хотя трактат был подписан в 1783 году, некоторое время он оставался лишь мёртвой буквой: на практике Россия не сразу ввела свои войска в Грузию. Что позволило персидскому Ага-Магомет хану осуществить спустя 12 лет опустошительный набег на Грузию, вырезав в ней едва ли не половину населения. И не введи сюда Россия в 1801 году свои регулярные полки, ничто не помешало бы тому же хану или любому иному завоевателю вновь напасть на Грузию, что реально могло завершиться окончательным истреблением нации.

Однако вернёмся к моим предкам. Сын Гарсевана Чавчавадзе, Александр, был отважным воином и стяжал себе немалую славу: он участвовал в кампании 1812 года, мужественно сражался на Бородинском поле, блестяще проявил себя в Русско-турецкой войне 1828–1929 годов и дослужился до звания генерал-лейтенанта русской армии. Ратные подвиги и боевые заслуги не помешали ему стать поразительно тонким романтиком и незаурядным поэтом. В Грузии его считают основоположником грузинского романтизма: он перевел на родной язык сочинения Байрона и многие творения русских поэтов, поскольку блестяще говорил по-русски.

С огромной радостью и воодушевлением он благословил свою дочь на брак, когда А. С. Грибоедов пришёл просить её руки. Кто мог тогда знать, какой трагедией обернётся эта ставшая такой короткой история великой любви?! Когда А. С. Грибоедова убили, бедная Нина была беременна, и из-за пережитого потрясения и страшных переживаний лишилась ребёнка – случился выкидыш. Конечно, она обожала трагически погибшего мужа… Оба они покоятся ныне на горе святого Давида, чуть ниже Пантеона, рядом с монастырским храмом. На могиле Грибоедова трогательная надпись, начертанная от лица скорбящей Нины: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?..»

Старшая сестра Нины – Екатерина – вышла замуж за князя Нико Дадиани, владельца Мингрелии – удельного грузинского княжества, которое на тот момент ещё не вошло под покровительство России. Картли-Кахетия по Георгиевскому трактату завязали крепкие узы с Российской империей ещё в конце XVIII века, а Мингрелия присоединилась к ней позже. Таким образом, дочери Александра Чавчавадзе Екатерине Дадиани довелось какое-то время быть владетельной княгиней Мингрелии и оставить после себя большое потомство.

Как уже говорилось, военачальников в роду Чавчавадзе насчитывалось немало. Ратные их подвиги и служебная карьера хорошо известны благодаря многочисленным публикациям как в исторической, так и в художественной литературе. Но параллельно существовала и семейная хроника, в которой эти яркие персонажи представали живыми людьми с присущими им индивидуальными чертами, проявлявшимися в самых необычных и порой курьёзных обстоятельствах.

Из этой семейной хроники мне вспоминаются несколько эпизодов из жизни генерала от кавалерии Захария Гульбатовича Чавчавадзе (1825–1905), героя Кавказской, Крымской и Русско-турецкой войн, кавалера множества престижнейших боевых наград.

Однажды ранним утром, после хорошего кутежа накануне, вздумалось ему пойти поохотиться. Он взял с собой любимого денщика – русского Ивана – и отправился в путь. Когда они вышли из дома, солнце ещё не взошло; они долго лазили по горам, чтобы хоть что-нибудь подстрелить, но им не везло – «ни пуха, ни пера» нигде не просматривалось. Наконец, Захарий Гульбатович притомился, а тут ещё и солнышко начало припекать. Улёгся он на травке под кустиком, устремил глаза в небо и задремал. Вдруг открывает глаза и видит: над ним в синем небе широкими кругами парит орёл. Захарий Гульбатович, изобразив на лице тревогу, кликнул денщика: «Иван, скорей стреляй, турецкий орёл летит!» «Ваше сиятельство, а почто знаете, что орёл турецкий?», – удивился денщик. Тут-то генерал и изволил с похмелья пошутить: «Ишак! Ты что, не знаешь, что русский орёл всегда двуглавый?!»

Две другие истории отображают неподдельность его верноподданнических монархических чувств.

Генерал от кавалерии, герой многих военных кампаний, кавалер ордена Св. Георгия 3-й степени Захарий Гульбатович Чавчавадзе (слева) со своим боевым другом генералом Иваном Гивичем Амилахвари. Тифлис, начало 1900-х годов.

На одном пиру в Высочайшем присутствии Захарий Гульбатович произнёс в честь Государя торжественный тост, держа в руках трёхлитровый рог, до краёв наполненный вином. Князь в ту пору был уже в летах, и все думали, что он пригубит немного из рога, а потом пустит его по кругу, как это делалось по застольной традиции. Но, завершив свою речь, он одним махом залпом осушил рог до последней капли. И был вознаграждён бурными аплодисментами!

Будучи по характеру человеком требовательным, князь терпеть не мог расхлябанности и непунктуальности и жёстко расправлялся с теми, кто позволял себе подобного рода вольности.

Как-то раз семья собралась к обеду в столовой. Княгиня Анна с ужасом заметила, что их любимый сын Александр опаздывает. Вот уже прочитана предобеденная молитва, все расселись по своим местам, а Александра всё нет. Подали закуски. Семья в гробовом молчании нервно приступает к еде, то и дело поглядывая на князя, глаза которого постепенно от гнева становились пурпурными. Наконец, прислуга разносит суп. И в это время открывается дверь, в которую входит Александр, кадет Тифлисского кадетского корпуса. Все приготовились к грандиозному скандалу. Но он чеканным шагом проходит к своему месту рядом с отцом, поворачивается к иконам и затягивает во весь голос:

– Бо-о-же, Ца-а-ря храни…

Князь встал со своего места по стойке «смирно» и тихо, чтобы не нарушить пения, произнёс в сторону сидящей жены:

– Аннэта, встань!

Хитрый Александр, затягивая время, пел гимн со всеми словами и повторяя припевы.

Закончив пение и осенив себя крестным знамением, он сел на своё место и спокойно приступил к трапезе.

Обед продолжился и благополучно завершился без всякого скандала. Только под конец, уходя в свой кабинет, князь буркнул сыну:

– Зайди потом ко мне в кабинет для разговора.

Но это был уже вполне умиротворённый князь…

А однажды во время многолюдной трапезы какой-то сослуживец решил произнести в его честь здравицу. Но волновался при этом до такой степени, что часто сбивался и говорил нескладно. Завершая свой тост, он вымолвил:

– Захарий, ты – дуб…

И снова сбился на длинную паузу. Присутствовавшие с ужасом наблюдали за тем, как лицо князя багровеет, а на скулах бегают желваки.

– …а мы только твои листья!.. – поспешно произнёс спасительную фразу этот неудачник, избавив себя от очень крупных неприятностей.

Вот таким своеобразным человеком запомнился потомкам этот боевой генерал, который был, конечно же, выдающейся личностью, удостоенной множества самых престижных боевых наград, в том числе и не часто выдаваемого ордена Св. Георгия 3-й степени.

В семье сохранилась трогательная надпись на венке, возложенном на могилу Захария Гульбатовича офицерами родного ему Дагестанского полка: «Витязю Кавказской войны, доблестному Дагестанцу, князю З. Г. Чавчавадзе, научившему полк стоять крепко до последней минуты жизни на страже Престола и Отечества».

В моём архиве с недавних пор хранится небольшая гравюра неизвестного художника под названием «Ночная атака на горцев князя Захария Чавчавадзе», изображающая Захария Гульбатовича, несущегося на коне с поднятой саблей сквозь лесные дебри. Вручил её мне мой добрый друг Александр Алексеевич Авдеев. В бытность свою российским послом во Франции этот выдающийся дипломат, отличающийся глубокими познаниями в истории и безукоризненным владением французским языком, любил бродить по парижским набережным букинистов, в книжных развалах которых с большим удивлением обнаружил эту гравюру. И тут же приобрёл её для меня в качестве бесценного дара.

Николай Зурабович Чавчавадзе (диди Нико), генерал, георгиевский кавалер, герой многих военных кампаний, генерал-губернатор Дагестана.

Брата моего прадеда Михаила Зурабовича – генерала князя Николая Зурабовича Чавчавадзе – в семье называли «диди Нико», чтобы отличать от другого Нико Чавчавадзе – его племянника и моего деда Николая Михайловича, тоже ставшего впоследствии генералом и георгиевским кавалером. Последнего, в свою очередь, величали «патара Нико» (по-грузински «диди» значит «большой», то есть старший, а «патара» – «маленький», то есть младший).

«Диди» Нико был и впрямь большим человеком и генералом. Последним его назначением после ряда блистательных успехов в разных военных кампаниях стала должность генерал-губернатора Дагестана. Боевой офицер, он умер на своём посту. Беззаветно любившие своего генерал-губернатора дагестанцы поклялись, что на руках перенесут его через Кавказский хребет до самого родового имения в Кварели, ни разу не опустив гроб на землю. Благородный замысел казался едва ли осуществимым: предстояли десятки километров по горным кручам и ущельям с тяжёлой ношей на плечах, а затем ещё длинный путь через всю Алазанскую долину. Но, к чести бравых дагестанцев, надо отметить, что своё слово они сдержали. Они внесли-таки гроб в Кварельскую церковь после многочасового изнурительного перехода! И, что особенно ценно, – для них, мусульман, никакого значения не имел тот факт, что свой героический поступок они посвящали не единоверцу, а православному христианину.

О Кварельской церкви, тесно связанной с историей нашей семьи, стоит упомянуть отдельно. До диди Нико в Кварели никогда не было своей церкви. А ближайший храм – знаменитый огромный собор Алаверды – располагался в тринадцати километрах. Чтобы избавить своих крестьян от необходимости постоянно преодолевать это расстояние, диди Нико построил для них храм в честь пророка Ильи в самом Кварели, неподалёку от княжеской усадьбы. И оказался первым, кто был в нём упокоен в 1897 году.

Позднее, в 1920 году, там погребли моего деда Николая Михайловича («патара Нико»), генерала Тверского драгунского полка и георгиевского кавалера, скончавшегося от неизлечимых ран, полученных на турецком фронте Первой мировой войны.

Следующим внутри Кварельского храма в 1965 году был похоронен мой отец Михаил Николаевич. Его погребение в этом храме положило конец многолетнему использованию церковного здания в качестве зернохранилища. Именно в таком виде мы обнаружили этот храм, когда приехали из Франции в 1947 году. С момента похорон отца эта церковь обрела, во-первых, крест на своём куполе, а во-вторых, статус культурного учреждения, в котором начали устраивать художественные выставки.

Мой отец родился в 1898 году в Кварели, закончил Тифлисский кадетский корпус, продолжил своё военное образование в Пажеском корпусе в Петербурге, а после его окончания в 1916 году был зачислен в гвардейский Конно-Гренадерский полк. Провоевав несколько месяцев в этом полку, был командирован в Тифлис, откуда на фронт уже не вернулся из-за революционных событий и выхода знаменитого Приказа № 1. После вхождения Красной армии в Грузию и установления в ней советской власти в 1921 году, он эмигрировал в Турцию, откуда перебрался во Францию. В 1947 году репатриировался с семьёй в СССР, где был репрессирован и осуждён на 25 лет лагерей. Освободился в 1956 году, а через несколько лет был реабилитирован. Жил в Чимкенте, Алма-Ате, Вологде. В 1963 году переехал в Тбилиси, где и скончался спустя два года.

В 1988 году в Кварельском храме была погребена моя мать Мария Львовна Чавчавадзе, урождённая Казем-Бек. Она родилась в 1910 году в Калуге, где в это время служил её отец Лев Александрович Казем-Бек. 10-летней девочкой вместе с родителями уехала в эмиграцию во Францию и жила там до 1947 года, когда с семьёй вернулась в Советский Союз, где была сослана с детьми в Южный Казахстан. После реабилитации и проживания в Казахстане и России поселилась в Тбилиси. Здесь до самой кончины она преподавала французский язык в местном институте иностранных языков.

В 1989 году в Кварельской церкви похоронили моего двоюродного племянника Зураба Николаевича Чавчавадзе, 1953 года рождения, химика по образованию, вступившего в годы перестройки на стезю политической борьбы в Грузии. Он активно противостоял линии будущего президента независимой Грузии Звиада Гамсахурдия и погиб в автомобильной катастрофе, подстроенной, по мнению соратников Зураба, его главным идейным противником. В 2020 году ему было присвоено высокое звание героя нации.

И наконец, последнее захоронение в Кварельском храме принадлежит его отцу и моему двоюродному брату Николаю Зурабовичу Чавчавадзе, скончавшемуся в 1997 году. Он родился в 1923 году в семье старшего брата моего отца Зураба Николаевича, который не решился на эмиграцию и погиб в ГУЛАГе в 1930-х годах.

Николай Зурабович был известным философом, доктором философских наук, директором института философии и академиком Академии наук Грузии. С 1941 по 1945 год он отважно воевал на фронтах Великой Отечественной войны, был неоднократно тяжело ранен, награждён рядом боевых наград, в том числе орденом Красной Звезды, и закончил войну в звании старшего лейтенанта.

Преподавал философию в ряде тбилисских вузов, смело говоря студентам, что марксистско-ленинская философия – это нонсенс, поскольку таковой просто не существует, а философия вообще – это поиск Бога.

Был единственным философом в Советском Союзе, кто ратовал за право исследовать философскую проблему ценностей, не вмещавшуюся в рамки марксистской философии. Вопреки мощному идеологическому давлению на него он сумел, однако, провести несколько официальных научных конференций по этой «запретной» философской теме.

О Казем-Беках

Девичья фамилия моей матери – Казем-Бек. Изначально Казем-Беки принадлежали к знатному персидскому роду. Один из представителей этого рода, живший на стыке XVIII–XIX веков, носил титул «шейх уль-Ислама», то есть был духовным вождём мусульман, своего рода патриархом. Звали его Хаджи Мухаммед Касим Казем-Бек. Надо отметить, что Шейх-уль-исламами избирались только те люди, которые восходили к пророку Мухаммеду, то есть состояли с ним в кровном родстве (так называемые «сейиды»).

Будучи шиитом, Хаджи Мухаммед Касим Казем-Бек отстаивал, однако, свои собственные представления о шиитском направлении в исламе, которые не разделялись теми его единоверцами, которые составляли в Персии традиционное большинство. В результате случившейся между ними стычки, в которой ему пришлось испытать горькое поражение, он был вынужден бежать вместе со своим гаремом на север, в Россию, где обрёл пристанище в городе Дербенте. Как человеку знатного рода, ему было пожаловано русское потомственное дворянство, но с единственным условием: оно должно было распространяться на потомство только от одной жены по его выбору. Как водится, таковой оказалась младшая из жён – красавица по имени Шерафим-Низа. В 1802 году эта «законная» жена родила ему сына с именем Мирза Мухаммед Али Казем-Бек, которому предстояло стать не только родоначальником обрусевшей впоследствии ветви Казем-Беков, но и крупным учёным, основоположником русского востоковедения с членством в Лондонском Королевском обществе и в ряде других европейских научных институтов.

Интересен путь этого человека к православию. В XIX веке англичане для укрепления своих позиций в Индии очень активно проводили экспансию на восток. Они засылали в этот обширный регион своих агентов, в том числе и миссионеров, с целью обращения местного населения в англиканство. В Дербенте, где тогда жил молодой учёный Мирза Мухаммед Али Казем-Бек, тоже работала группа английских проповедников. Языкового барьера между ними не существовало, поскольку, помимо восьми восточных языков, Мирза Али Казем-Бек говорил на нескольких европейских языках, в том числе, конечно, и на английском. Под их влиянием, то ли в силу убедительности аргументов, то ли в результате каких-то внутренних озарений, юноша принял христианство в его англиканской разновидности.

Мой прапрадед Александр Касимович Казем-Бек, всемирно известный востоковед, член Российской и ряда европейских академий, профессор Петербургского университета. Петербург, 1866 год.

В 1828 году он был приглашён знаменитым математиком Николаем Лобачевским в Казанский университет для создания в нём кафедры восточных языков. Между этими двумя незаурядными людьми завязалась тесная дружба, благодаря которой Н. И. Лобачевскому удалось перевести персидского англиканина с кровью Магомета в православие и превратить таким образом Мирзу Мухаммеда Али Казем-Бека в Александра Касимовича Казем-Бека. В крещении он получил имя Александр – очевидно, по одной из составных частей его имени Али. А отчество «Касимович», скорее всего, стало производным от компонента «Касим» в персидском имени отца.

Созданная Александром Касимовичем Казем-Беком в Казани кафедра восточных языков обрела под его бессменным руководством международную известность. Однако позднее его переманили в Санкт-Петербург, где он также в звании профессора руководил университетской кафедрой востоковедения вплоть до конца своих дней.

Александр Касимович женился на русской дворянке Прасковье Александровне Костливцевой. Совсем недавно я получил ошеломившие меня данные о том, что эта Костливцева, моя прапрабабка, принадлежала роду Ганнибалов и приходилась четвероюродной сестрой Пушкину! Я озадачил этими данными нескольких наших известных генеалогов и жду их авторитетного заключения по интригующему меня поводу. Однако сильно при этом сомневаюсь в истинности полученных мною сведений. Дело в том, что дочь Александра Касимовича и Прасковьи Костливцевой, моя прабабка Ольга Александровна (1843–1918) вышла замуж за сына поэта Евгения Абрамовича Баратынского – Николая Евгеньевича. Мог ли не знать поэт Баратынский, что женит сына на четвероюродной племяннице своего кумира и друга Пушкина?! Поверить в такое трудно. Но тогда об этом, несомненно, должны были бы знать и все поколения Казем-Беков, появившиеся позже, в том числе моя мать и, особенно, её старший брат Александр, великолепно знавший фамильную родословную. Однако в семье никто никогда об этом не говорил.

Тем не менее я очень надеюсь, что окончательное авторитетное суждение по этому вопросу будет сделано в ближайшее время.

Кроме дочери у Костливцевой с Александром Касимовичем в 1844 году родился сын Александр Александрович Казем-Бек – мой прадед, который вступил в брак с Марией Львовной Толстой (1855–1918).

Надо отметить, что стопроцентный по крови перс Александр Касимович, приняв православие и тем самым лишившись всякой возможности обзавестись гаремом, нашёл способ соответствовать особенностям своего темперамента в том, что вступал, помимо моей прапрабабки Костливцевой, как в брачные, так и во внебрачные отношения с множеством других дам. И при этом плодил как законных, так и незаконных детей. Именно благодаря свойственному ему от рождения незаурядному женолюбию сегодня мы располагаем немалым числом родственников по казем-бековской линии как в России, так и в дальнем зарубежье. И со всеми поддерживаем тесные родственные связи.

К Марии Львовне Толстой и Александру Александровичу Казем-Беку я восхожу через два поколения. Моя мать, тоже Мария Львовна, была дочерью их сына Льва.

Из этих генеалогических сведений понятно, что у нас, потомков Шейх-уль-исламами, кровь Магомета никуда не делась и, естественно, продолжает струиться в жилах.

Однажды случилось так, что мне позвонил какой-то незнакомый человек и представился крайне своеобразно:

– Меня зовут N… Я – потомок Магомета.

– Я тоже его потомок, – невозмутимо ответил я.

Он стал выяснять, на каком основании я делаю подобные заявления. И явно притворился, будто удовлетворён моими ответами.

Однако позднее, когда мы с ним встретились уже вживую, он мне сообщил:

– Я проверил, вы действительно тоже сейид. Нам, сейидам, необходимо упразднить «яблоко раздора» в отношениях христиан и мусульман. И для этого вернуть Айя-Софию (знаменитый собор Св. Софии в Стамбуле) в распоряжение православного мира. У меня солидные связи в кругах, близких к турецкому президенту Эрдогану. Если мы задействуем ваши связи в московской Патриархии, то, уверен, победа будет за нами…

У меня не было и нет сомнений в искренности желаний этого мечтателя послужить благородному делу. Но, в отличие от него, я слишком хорошо понимал всю многосложность проблем, взгромоздившихся тогда перед священноначалием нашей Церкви, чтобы всерьёз включиться в столь не шибко реалистичный проект. И наверняка остался в памяти этого добряка человеком, не оправдавшим высокого звания сейида.

В другой раз мой друг Сергей Исаков, успешный предприниматель и глубоко православный человек, тоже решил использовать во благо мои мусульманские корни. Во второй половине 1990-х годов он участвовал в программе реализации нефтяных квот Ирака, которому в то время запрещалось самостоятельно торговать собственной нефтью. Заработок Сергея в этом бизнесе напрямую зависел от количества квот, выделявшихся его компании иракским правительством. Предложение, которое сформулировал Сергей, сводилось к следующему: