Луна в Близнецах

– Это документы о вашем праве собственности на эти владения. Прочтите внимательно, сличите с вашими документами. Когда изучите, нужно будет только поставить вашу подпись. Вот здесь и ещё здесь. А о замке не тревожьтесь, я присмотрю. Прислугу можете оставить. В этой строке укажите, пожалуйста, ежемесячное жалование вашим домочадцам.

Натали сосредоточилась на бумагах.

– Следите за прессой. Откроют границы, можно будет наведаться, чтобы убедиться в целостности и сохранности вашего имущества. Я дам знать, когда будет совсем безопасно. Ну, с богом. Завтра к одиннадцати буду у вас. Отплытие в три часа дня.

Князь ободряюще посмотрел на женщину. Натали увидела вдруг его совсем другим – обычным человеком. И в его взгляде она прочла столько тепла и откровенной грусти, что сердце её невольно заныло. Смутное чувство подсказывало, что всё для неё ещё только начинается, что закончилась та беззаботная пора, когда она полагалась во всём на мужа. Натали представилось вдруг, как под порывами ветра скользит белый парус по волнам огромного холодного океана, и только полная луна высвечивает узкую дорожку одинокому паруснику. Выплывет ли? Где долгожданный берег?

– Благодарю вас.

Натали уверенно протянула руку человеку, о котором совсем ничего не знала. Напряжение между ними спало.

                                     * * *

Натали с Лизой стояли на палубе небольшого пассажирского судна, щурясь от порывистого влажного ветра, придерживая полы шляп. В ладони правой руки под пелериной графиня сжимала небольшой продолговатый алмаз в чёрном бархатном мешочке, который на прощанье отдал ей князь.

– Возьмите. Эта вещь будет хранить вас всюду. Если станет тяжело, подержите в ладонях и остановите своё внимание в центре вашего лба. Решение придёт. Берегите себя, Натали, – просто сказал князь.

Камень был горячим и сухим. Женщине хотелось скорее спуститься в каюту и рассмотреть как следует свой новый талисман. Раздался протяжный гудок. Мужчина в сером плаще поднял руку в прощальном жесте и, повернувшись, медленно пошёл вдоль берега.

3. Сонечка

2003 год

– За твои сорок! – Леонардо подал бокал Софии.

Они примостились на маленьком диванчике в углу мастерской. На компактном сервировочном столике стояла бутылка вина Шато Л’эванжильи и небольшая вазочка с клубникой. Единственная свеча освещала скромный интерьер мастерской художника. Дорогое вино откровенно не вязалось с обстановкой холостяцкого жилища. Причудливые тени беспорядочно стоящих полотен отражались на противоположной стене, словно декорации, расставленные на старой дощатой сцене. Балетный станок вдоль стены по-хозяйски делил этот белый экран в соотношении один к четырём. Высокие потолки были нынче в моде, в Питере эти старые квартиры называли «сталинками». Хозяйка квартиры, бывшая балерина, наведывалась сюда крайне редко по той простой причине, что давно уже проживала в Австралии. Сонечка не отрывая глаз смотрела на верхнее пламя, которое сквозняком клонило в сторону широкой деревянной лестницы, ведущей на второй этаж. В дальнем правом углу возле французского окна сиротливо расположился старинный инструмент, на крышке которого даже с противоположного конца комнаты можно было разглядеть приличный слой пыли. Женщина рассеянно обвела взглядом это заброшенное жилище, улыбнулась краешками губ.

– Сатурн, – еле слышно произнесла София будто сама с собой.

– Что?

– Да, это не простой возраст, – повернулась она к Леонардо, привычно откинула назад прядь светло-каштановых волос.

– Тебе не дашь, ты всегда молода, как утренняя роса, – обняв любимую в ответ, он ещё теснее прижался к её плечу.

Сонечка лукаво посмотрела на Леонардо, тот был младше её на десять лет. Возраст не мешал оставаться ему прежним ребёнком, смотревшим на мир широко раскрытыми глазами, наивным, не перестающим удивляться. Она осознанно принимала эту игру, помогающую ей оставаться на поверхности океана жизни.

– Отведи меня наверх, – попросила женщина, показав взглядом на лестницу.

– Она ещё не готова. Потерпи немного.

– Но ты обещал.

– Я сам тогда не знал. Появились новые мысли. Подожди ещё.

На втором этаже под крышей Леонардо писал свою мечту. «Это картина всей моей жизни», – как-то признался он Софии, пообещав показать полотно. И было это ровно год назад – в прошлый день её рождения. Сонечка была уверена, что с тех пор он не поднимался по этой лестнице. Она не однажды предлагала навести порядок в его жилище, но каждый раз слышала молчаливый отказ, или он переводил разговор на другие темы. Постепенно женщина забыла об этой картине, но сейчас их прежний разговор так чётко проступил в её памяти, что она не смогла удержаться.

– Ты забыл о ней! Когда последний раз ты поднимался по этой лестнице?

– Давай выпьем за тебя! – художник легонько коснулся её бокала своим, уткнулся губами в маленькое мягкое ушко и полушёпотом пропел: – Гаянэ ты моя, Гаянэ.

Вино было необычайно вкусным с ароматом спелых ягод и дубовой коры.

– Я такого ещё не пробовала. Откуда оно у тебя?

– Я закончил зимний пейзаж, подарили.

Женщина наморщила нос.

– Как мне его жаль. Я так не хотела с ним расставаться. Очень светлая была картина. Если бы там было лето, я бы подумала, что это Моне.

– Почему была. Она и сейчас есть, только радует другие глаза. У нас с тобой ведь ещё весна, правда? Зима наступит не скоро.

– Я думала, что эта картина будет на выставке.

– Она и будет. Просто её заранее купили. Ты помнишь, как я встретил тебя на выставке?

– Да, прошло три года.

– А мне кажется, что мы познакомились вчера.

Сонечка удивлённо посмотрела в его синие глаза.

– А мой портрет, где он? Тоже на выставке?

Она, казалось, застала его врасплох. Леонардо помрачнел.

– Нет! Его купили! Один иностранец, англичанин, кажется.

Повисло неловкое молчание.

То было полотно размером в один квадратный метр с названием: «Испанский танец». На картине Леонардо изобразил Софию в пол-оборота, танцующую фламенко. Волосы танцовщицы собраны в тугой жгут и уложены венчиком на макушке. Тёмные пряди заметно оттеняют бледную прозрачную кожу лба, художник намеренно изобразил их иссиня-чёрными, чтобы подчеркнуть настроение и глубину танца. На Софии чёрное бархатное платье с глубоким вырезом на спине, затянутое красной шнуровкой на талии. Алый атласный из оборок шлейф зажат между запястьями высоко поднятых над головой рук с устремлёнными вверх растопыренными пальцами. Кроваво-красный цветок у основания шеи и взгляд-ультиматум, манящий, приковывающий внимание, выдающий фееричную экспрессию женщины. Это полотно – как стоп-кадр: монолог, вызов, откровение. Леонардо считал его лучшим своим творением. И если бы ему суждено было родиться только для того, чтобы написать эту единственную картину, этого было бы уже достаточно. Картина оказалась роковой для него. Она высосала Леонардо по каплям, не давая покоя его воспалённой душе ни днём, ни ночью. После неё художника так не вдохновляла ни одна работа. Он стал писать на заказ, забыв дорогу на второй этаж. Его жизнь словно разделилась на до и после. Впервые картина была выставлена в центре Петербурга в «Манеже» на Исаакиевской площади. И в течение полугода Леонардо одолевали настойчивые звонки с предложениями купить полотно. Но портрет был обещан Сонечке. А три месяца назад в мастерскую явился неожиданный гость – мужчина неопределённого возраста, англичанин. Он предложил автору сумму, которой бы хватило на всю оставшуюся жизнь. Квартира-мастерская была съёмной, а выражение «художник должен оставаться голодным» давно потеряло свою актуальность. Леонардо сдался.

Иностранец говорил на чистом русском языке, был учтив, сказал, что у него давние связи на таможне и что Леонардо может спать спокойно. Но после того, как картина покинула мастерскую, у её создателя не было ни одной спокойной ночи. И дело было вовсе не в том, что его мучило чувство вины перед Софией. Просто жизнь сама по себе потеряла всякий смысл, и былое вдохновение, казалось, навсегда покинуло эту обитель.

Сонечка, не сказав ни слова, встала и направилась к выходу. Мужчина остался неподвижным. Он сидел, уставившись в то место, где ещё недавно стояла картина. А в голове Леонардо заезженной пластинкой вертелась старинная французская мелодия. Он даже не заметил, как за Софией закрылась входная дверь.

                                     * * *

– Мама, это ты? – голос Татьяны вернул Сонечку к действительности.

– Да, как у тебя дела? Ванна свободна?

– Нормально. Всё хорошо. Там мало горячей воды.

– Я немного устала, – чуть слышно отозвалась мать.

Она стояла под струями почти холодной воды, намеренно закрыв другой кран, с наслаждением создавая себе дискомфорт, тем пытаясь заглушить нахлынувшие чувства.

Тело сначала запылало жаром, но, постепенно остывая, покрылось крупными серыми пузырьками. Женщина не чувствовала холода. Стоя по щиколотки в воде, Сонечка наблюдала на своём животе тонкие струйки жидкости, огибающие колечко вокруг пупка и сползающие вниз по упругим стройным бёдрам. «Довольно!» – внутренне произнесла женщина, открывая кран с горячей водой. За три последних года она не раз ловила себя на этой мысли, думая о своих отношениях с этим мальчишкой. Но что-то заставляло её снова и снова входить в эту дверь. Порой Софии хотелось вынести оттуда всё лишнее, распахнуть окна, сломать станок у стены, взять малярную кисть и раскрасить эти непробиваемые стены всеми цветами радуги. Вот и теперь она ещё утром почувствовала, что из этой встречи ничего путнего не выйдет, и сама не заметила, как после занятий оказалась у подъезда его дома. «Венера в Рыбах – всех хочется спасать… спаси сначала себя!!!» Сонечка около полугода брала уроки астрологии. Хотелось всё привести в систему, как-то упорядочить свою жизнь, а главное – понять, почему всё так? Нелепо, бесконтрольно – всё через одно место. Почему именно с ней? Ведь так не бывает, столько усилий. Нечестно! «Да потому, что усилия направлены не туда, – зло огрызнулась она сама с собой, – глупо повторять одни и те же действия, надеясь на другой результат».

София развелась с Игорем пять лет назад. Развод инициировала именно она. И решение это было выстраданным и окончательным. А последней каплей стало одно внезапное и совершенно необычное обстоятельство – одна случайная встреча. Тогда Сонечка часто навещала отца Игоря в хирургическом отделении областной больницы. Мужчину уже третий месяц готовили к сложной операции. В палате, где лечился Пётр Васильевич, находилось шесть человек. Народ там менялся на раз-два, создавалось впечатление бесконечного потока людей, различных по статусу, манере общения, достатку и уровню интеллекта. Чего только она здесь не насмотрелась, в этих стенах нечаянного заточения. Здесь жили своим замкнутым миром, люди проявляли себя очень по-разному. В этих стенах можно было наблюдать человеческую драму, страхи, маленькие бытовые радости, глупость и многое людское, откровенно вывернутое наизнанку: без прикрас, стеснения – всё как есть. Софию тогда совершенно обескуражила встреча с одним человеком, сейчас она не могла припомнить его имени. То был невысокого роста, худощавый, жилистый мужчина с рецидивом онкологии кишечника, преподаватель по профессии – профессор университета с кафедры ядерной физики. Шансов на выздоровление совсем уже не осталось, но боли, видимо, ещё так не завладели телом. Больной около пяти лет носил калоприёмник и, приспособившись к новому качеству жизни, выглядел абсолютно счастливым человеком. Когда лечащий врач объяснял ему ситуацию, тот ответил: «Ну что вы, доктор, нельзя ли дать мне ещё немного времени. У меня студенты, нужно написать несколько монографий, а двадцать шестого в Париже симпозиум. Вы не понимаете, мне сейчас никак нельзя умирать. Это решительно невозможно!» Софья понимала, что этот человек вполне отдавал отчёт тому, о чём говорил с ним врач. Но столько стремления жить, столько психической энергии, жажды бытия она ещё не встречала. Её в тот момент можно было называть ханжой, но молодая здоровая женщина всей душой позавидовала этому обречённому, позавидовала искренне и с восхищением.

У них с мужем было две дочери – погодки, девятнадцать и двадцать лет. Младшая Татьяна училась на третьем курсе литературного факультета. Девочка была чрезвычайно привязана к матери, семье и дому. С пятого класса она читала всё, что попадало под руку, являя образ нежного и послушного ребёнка. Елена жила и училась в Москве, снимала квартиру. Осваивая художественный дизайн, она с первого курса зарабатывала себе на жизнь, методично навещая их с Танечкой в каникулы и на Рождество. Игорь сразу после развода переселился на дачу, появлялся в квартире крайне редко и незаметно для её обитателей. Развелись они спокойно, без сцен и слёз. Обоим стало вдруг ясно, что каждый смотрит в свою сторону, нет общих точек соприкосновения и отношения как-то незаметно для обоих сошли на нет. «Исчерпали себя», – говорят в таких случаях психологи. Была ли любовь? Конечно. Но жизнь, как хищный зверь, перемолола в пыль всё, что только было возможно. София часто видела один и тот же сон, будто она в своём концертном наряде превращается в другую женщину – стройную, кареглазую, в длинном фиолетовом платье. А потом это уже не она вовсе, а её младшенькая – Танечка. После таких снов Сонечка давала себе обещание непременно посетить «Сам с собой», но время, словно массивный каток, закатывало под асфальт все благие порывы.

Гостиница «Сам с собой» располагалась в центре Питера. Открыл её один чудак, про которого можно было сказать наверняка – не от мира сего. Смысл этого заведения состоял в том, чтобы дать человеку то личное пространство и время, которое ему необходимо, чтобы прийти в себя, вынырнуть на спасительный островок из бесконечной сутолоки, рутины и суеты. Необходимым условием посещения заведения являлось соблюдение особых правил. Человек в номере гостиницы должен оставаться наедине с самим собой. В номер не разрешалось брать компьютер, планшет и сотовый телефон. Одним словом, ничего такого, что связывало бы посетителя с окружающим миром. Все эти вещи принимались на входе в камеру хранения, и ключ от кабинки вручали постояльцу. Кофе, чай и доставка до места были бесплатными. Жена хозяина заведения мило улыбалась гостям, стоя за стойкой ресепшена. А сам изобретатель необычной идеи и несколько его подопечных занимались тем, что доставляли людской материал в эту странную реанимацию. За особую незначительную плату в номер можно было заказать ароматическую лампу и шерстяные гольфы. Номера, оборудованные гамаками с тёплыми пледами, ценились особенно. В уютном уединённом уголке посетитель с удивлением находил книги своего детства, коробочку с пазлами и небольшой компактный столик, на котором лежали журналы, раскраски, фломастеры, акварель и деревянные игольчатые тренажёры для пальцев рук. Здесь можно было найти музыку на свой вкус или выбрать номер, где отсутствовало освещение, чтобы оказаться в полной темноте. Гостиница работала в дневные и вечерние часы. Время пребывания в номере предполагалось не менее двух часов. И всё это удовольствие стоило совсем не дорого, а если поучаствовать в рекламе «из уст в уста», то можно было рассчитывать на пятнадцатипроцентную скидку. На ресепшене администратор каждому предлагала журнал, где вновь прибывший обязательно заполнял графу: «от кого узнали о нашей гостинице». Затея сначала казалась нелепой и странной, но со временем записаться на этот своеобразный курорт можно было только за полтора-два месяца вперёд. В народе о гостинице ходили неоднозначные слухи: кому-то хватило трёх раз, чтобы зарубцевалась язва, у других налаживался месяцами чахнувший бизнес, третьи обнаружили в себе новые творческие таланты, а у четвёртых чудесным образом устраивалась семейная жизнь. В общем, в условиях мощного миллионного мегаполиса это дело оказалось довольно прибыльным, и странный малый уже подумывал взять в аренду и оборудовать ещё несколько помещений в разных частях города. Вот туда-то Сонечка и подумывала проложить себе дорогу, хотя бы один раз в десять дней просто для того, чтобы расслабиться и серьёзно поразмышлять о своей жизни. Её подспудно грызло чувство, что так глупо и бездарно растратить свою жизнь, разменять на дни – страшная непростительная ошибка, совершенная нелепица. «Леонардо хотя бы создаёт что-то для людей, а я? Какой во мне прок? Детки, равнодушно танцующие фламенко в угоду своим родителям? Или те редкие сольные выступления на условиях благотворительности, мои разбросанные по всей квартире эссе без конца и начала, внезапные трёхчасовые медитации? Астрология! Вот это что! А потом? Что потом? Суп с котом».

– Мама, ты с кем там? – Таня, словно привидение, стояла в дверях ванны, протягивая матери тёплый халат. – Ты тут совсем замёрзнешь. Пойдём пить чай, я тебе сюрприз приготовила.

Девушка обняла мать за плечи, и все мысли женщины сразу куда-то улетучились, оцарапав напоследок чувством вины за себя: «Ерунда какая-то. Ведь всё нормально. Всё как у людей».

– Я, пожалуй, кофе.

– Чтобы опять не спать до утра? Ты свои шедевры хоть бы в издательство отнесла. Там у тебя уже много накопилось. Может, вместе выберем? – ласково посмотрела Танечка на мать.

На все сто в этой паре доминировала Татьяна. София просто жила рядом, словно плавала в глубоком бесформенном водоёме без всякой цели и смысла.

– И что тогда?

– Давай отберём лучшее, отнеси в своё издательство, там тебя ценят.

– Ты шутишь? Забыла, как я от них уходила?

– Ну, это было давно. Если бы всё было так мрачно, они бы не звонили по несколько раз на неделе. А в прошлый твой день рождения, помнишь, как они ввалились сюда с шампанским и ящиком мандаринов.

Отлетев, Сонечка грустно улыбалась, глядя в пространство за окном. Такие отлёты случались с ней не редко. Очнувшись и, как всегда, смутившись, она смиренно возвращалась в реальность, наблюдая перед глазами движущуюся руку дочери.

– Да, кстати! А где они сегодня-то? Ведь у тебя юбилей.

Таня поздравила мать ранним утром, подарки решила отложить на вечер, чтобы как следует вместе рассмотреть, понаблюдать реакцию именинницы, порадоваться. Она уже с полудня принялась готовить стол, чтобы неожиданные гости не застали их врасплох. Елена обещала быть на выходные. А сегодня пусть будет всё как положено, и чтобы именно в эту дату.

– Ну что ты? Пойдём, я тебе что-то покажу. Подожди… закрой глаза! – девушка побежала, в зал. – Ну же, заходи!

В центре комнаты стоял сервированный изысками стол. На окне, рядом с утренним Таниным букетом, Сонечка увидела второй – белые хризантемы.

– Папа приходил?

– Приходил, ждал тебя. Я не поняла, мы что, вдвоём сегодня?

– Я им сказала, что я в Казани, ты забыла, мы в Казань через две недели летим.

– А при чём тут Казань?

– Не хочу никого видеть. И вообще, сорок лет нужно тихо справлять, затаиться. Это особая дата – сакральная.

– А папа?

– Он уже звонил сегодня, поздравлял.

Девушка весело махнула рукой.

– Ну, раз сакральная, тогда посмотри вот сюда, – она достала небольшую коробку и, движением фокусника открыв картонную крышку, запела: «Хэппи бёздей ту ю».

Сонечка ахнула. То был компактный ноутбук серебристого цвета марки Apple.

– Это мне?

– Тебе, папа поучаствовал, и Леночка тоже. Выбросим твоего динозавра, купим маленькую переносную сумочку, и будешь брать с собой в дорогу. Здорово?!

– Господи, неужели это всё моё? – София гладила тонкими пальцами серебристую крышку, словно прикасалась к музейному экспонату.

– Ма, а ты разве не голодна? Ты сегодня когда ела в последний раз? Я тут нам вкусненькое приготовила. Откроем вино?

– Да, конечно откроем, сейчас штопор принесу.

4. Благословение Юпитера

693 год

Корабль причалил к берегу. За дверями каюты послышались торопливые шаги, грубые мужские голоса, чужая речь. Общий вздох облегчения прошелся среди её обитателей. В маленькой, без единого окошка, душной каюте находилось по меньшей мере человек двадцать. Вплотную стояли они друг к другу, не имея возможности опуститься на пол из-за недостатка места. Некоторые, не выдержав долгой качки, жары и запахов, теряли сознание, сползали вниз, упираясь коленями в ноги рядом стоящих.

– Слава небесам, – прошептал Один.

– Слава Ра, – ответили одновременно несколько голосов.

Среди присутствующих были две молодые женщины, одетые в длинные холщовые сарафаны. Их намеренно усадили в углу каюты, уплотнившись и ещё теснее прижавшись друг к другу.

Род Светловых уходил вглубь континента от наступающего ледника, стараясь держаться ближе к воде. Их скитания продолжались уже более трёх с половиной месяцев. Этот сезон и время начала своего перехода вожди выбрали намеренно. Связано оно было с особым стоянием солнца. После долгих расчётов и ритуалов, совершённых в строгой последовательности, волхвы определились с датой, и люди двинулись в путь. Продвигались славяне медленно, уходя всё дальше от своих мест. Главной проблемой в родных местах была постоянная угроза набегов банд изгоев, которые последние несколько лет настолько участились, что мужчинам, уходившим за территорию частокола, приходилось оставлять в селении для охраны порядка тридцати-сорока воинов. Случалось, что, вернувшись домой, они заставали своих часовых в жестокой перепалке с врагом, включались в битву и, взяв противника в кольцо, защищали поселение от разграбления и насилия. Эта схема была отработана до мелочей. Но случалось и так, что врагу удавалось проникнуть внутрь городища, захватить часть мирных жителей и скрыться от преследования. Молодые славянские женщины у изгоев ценились особенно дорого. Но настоящим бедствием после таких набегов оборачивалось истребление полей, на которых русы выращивали злаки и овощи, и это грозило им неминуемым голодом.

Наконец место будущего поселения было выбрано. Женщины, старики и дети ослабли от долгой дороги. Мужчины расположились плотным кольцом вокруг повозок со скарбом. С внешней стороны от охранного живого кольца мужчины разожгли костры с целью отпугнуть лесных хищников. Всюду слышались людские голоса, крики, плач детей. А наутро в родные места отправились гонцы с известием о том, что оставшиеся в селении могут выдвигаться в путь. Этим воинам предстояло сопровождать остальных к месту, где решили осесть и строить новое поселение.

Выбранное место оказалось вполне пригодным для житья, земля здесь была мягкой, а вода чистой. В лесах водилось много дичи, река изобиловала рыбой. И начали славяне расстраиваться, возводить новые жилища. Территорию вокруг они обнесли частоколом из широких брёвен, заострённых на концах, а в центре на возвышенности расчистили место для общих сходов и возвели по всем канонам жертвенник для поклонения родным богам. Рядом с жертвенником примостилась небольшая избушка для волхва Лесьяра Вещего. С Лесьяром в той избушке поселился и Один. Мальчик рано осиротел и жил в соседской семье. Лесьяр долго присматривался к Одину, наблюдал за ним и десяти лет взял парнишку к себе в обучение. Мальчонка учился справно – всё подмечал, лишнего не говорил, знал в лесу каждую травинку: от стона, от плача, от дурного глаза. Со временем их союз обернулся крепкой искренней дружбой между старым волхвом и его юным учеником. Новое жилище пришлось обоим по вкусу. В этих местах Один совершил свой первый самостоятельный обряд и без помощи учителя впервые отдавал наставления приходящим за советом селянам. Возле избушки той было людно, поток идущих к волхвам не скудел с полудня и до позднего вечера. Утренние же часы волхвы посвящались ритуалам и молитвам, чтобы умилостивить богов. Наилучшим временем для подношений у славян считалось время на восходе солнца, тогда родные боги особенно слышат просящего. Нарушался этот обычай в самых крайних случаях. Помимо каждодневных прославлений и подношений, у знахарей были и особые ритуалы, которые проводились только в определённые часы, дни и месяцы. Сбору трав и корений отводилось время также в первой половине дня. Для каждого цветка и корешка предназначался свой день и час. Так, постепенно селяне признали в молодом волхве мудрость. Один заслужил признание соотечественников и превратился в одного из самых почитаемых людей рода.

Со временем в роду Светловых появились небольшие лодки – судёнышки, а следом за ними средние и большие плоскодонные ладьи, ходящие по воде на вёслах под парусом. Славяне, гордые своими достижениями, нежно называли такие корабли «ушкуями». Ушкуи чинно стояли в речной заводи и часто отправлялись в плавание по торговым делам или с целью вылова рыбы. Река впадала в бескрайние морские воды, но слишком далеко от родных мест славяне не заплывали, не было в том необходимости.

Случилось это в начале октября. В селении оставалось около полутора десятка мужчин для охраны и те, кто занимался ремёслами. То было время охоты. Мужчины-воины ушли далеко в леса. Славяне постепенно осваивали здешние угодья и с каждой новой весной всё дальше уходили от родного частокола. На пустынном берегу реки покачивалась парочка небольших плоскодонок, остальные ладьи: какие с товаром, а какие с рыболовецким снаряжением – отправились по течению на север. Женщины трудились в поле за высоким частоколом городища. Чужое судно появилось неожиданно. С какой стороны оно появилось, никто не обратил внимания. Женщины, издали распознав незнакомый корабль, поспешили укрыться за городской изгородью и сообщили оставшимся в селении мужчинам об увиденном. Воины, накрепко закрыв ворота, заняли наблюдательные посты. На частоколе со стороны воды и леса располагались смотровые окошки для наблюдения за внешним пространством. Корабль неслышно причалил к берегу и в течение получаса не подавал никаких признаков жизни. Затем на воду опустилась длинная лодка, и двенадцать гребцов направили её в сторону леса. На открытом поле незваные гости оказались бы слишком заметными для наблюдателей. Через какое-то время трое гребцов уже стояли возле городских ворот. Встретили пришедших несколько мужчин, намеренно вооружённых копьями и ножами, дабы показать готовность защищаться. Чужеземцы же, напротив, не подали повода для беспокойства – без оружия, да и одежда, как у простых рыбаков. Какое-то время люди с обеих сторон молча смотрели друг на друга, чужеземец первым нарушил молчание, заговорив на непонятном языке. Один из воинов селения незаметно подал наблюдателям специальный знак, и через несколько минут рядом с ним появился Лесьяр. Чужак заговорил снова, а волхв внимательно наблюдал за новыми людьми, прислушиваясь к необычной речи.