Шестая река

Дождь не переставал, хотя гроза ощутимо отодвинулась к югу. Уже тронувшись с места, Арс чертыхнулся, застопорил «фольксваген» и снова выскочил с фонарем, подробно прочертил его острым лучом все место происшествия – инстинктивно чувствуя, что лучше не оставлять здесь никаких улик, не давать никому козырей в руки… Кровь смыло давно, сумку проститутки он бросил к ней на сиденье – а больше не осталось ровно ничего. Какие-нибудь четверть часа – и он сдаст ее в больницу. Потом – будь что будет, но не бросать же бабу просто так умирать… Не то, чтоб Арсу было слишком ее жалко, но, хорошо себя зная, он не сомневался, что мысль о ней отравит ему всю дальнейшую жизнь, на долгие годы заставит подло рефлексировать… А так… Никто ничего не докажет, да и доказывать не будет: ливень унес с собой все следы, а капот и бампер у него без того помяты.

Путь уже лежал через угрюмый ночной город, ехать было не так трудно и страшно, как по загородному шоссе, да и потоки воды постепенно иссякали. Сзади не доносилось ни звука – и благой инстинкт подсказал Арсу, что, прежде чем сдаваться, надо убедиться, что все не зря. Он припарковался и быстро распахнул заднюю дверцу.

Конечно, он и артерию долго щупал, и на запястье пульс искал, и даже, преодолев брезгливость, припадал к плоской груди ухом – но собственное сердце вдруг затрепетало особенным образом, будто было яйцом, из которого проклевывался, трепеща крыльями, птенец, – и Арс в изнеможении выпрямился. Женщина отмучилась, ее короткий жуткий век был окончен. Душа, наверное, испуганно глядела сверху, не понимая, почему вдруг вернулась свобода и легкость движения, и даже, быть может, пытаясь донести до своего освободителя какое-то срочное сообщение, – но собственная Арсова душа не воспарила, а провалилась в неведомую бездну…

У него в машине лежал мокрый ледяной труп незнакомой женщины, которую он, как выяснилось, все-таки убил.

Жгуче вспомнив тот убийственный во всех смыслах момент, Арс бросился на кровать навзничь, закрыв руками сухое горячее лицо. Полежав так с минуту, сомнамбулически протянул руку вниз – и в привычном месте, на полу у тумбочки, нащупал пластиковое горлышко бутылки с минеральной водой: он всегда там ее держал, чтобы ночью не ковылять ощупью в полусне на кухню, – спасительная привычка. Вцепился в удобное узкое горло, поднял, припал… Как будто мало было минувшей ночью проклятой воды… Перевел дыхание и снова откинулся, вспоминая дальнейшее.

Но первое что понял, было просто неслыханно: он, оказывается, раньше вполне допускал в своей жизни ситуацию, когда придется прятать мертвое тело. Всегда подспудно держал в уме возможность такой – или похожей – ночи, прекрасно знал про себя, что законный путь отметет, не рассматривая, и искал надежный способ избавиться от так или иначе опасного трупа. Однажды, восемь лет назад, ему такой способ любезно подарили, и он, как выяснилось, держал его не в каком-нибудь дальнем темном закоулке подсознания, откуда и под гипнозом не всегда вынешь, а очень близко, почти на границе осмысленности, чтобы при экстренной надобности долго не копать… Арс вернулся на водительское сиденье – дождь понемногу иссякал, но окраинная, полудеревенская улица, была темна и пустынна – лишь чуть-чуть подумал, стиснув пальцами виски, – и вспомнил.

Восемь лет назад он единственный раз погостил у одногруппника в загородном доме – чуть подальше, в Пушкиногорском районе. Одногруппник, когда-то совершенно безбашенный, юркий, как гадюка, парень, сразу после диплома рванувший военным корреспондентом в Чечню и лишь чудом не сложивший там голову в первый же день, неожиданно превратился в заплывшего чиновника от журналистики с брезгливо выдвинутой нижней губой, совершенного обывателя – с такой же важной и надменной супругой с башней на голове и в тяжелых квадратных очках. Их новый каменный дом с обширным балконом был настолько респектабельно-одиозен, что даже трудно было позавидовать, хотя именно в расчете на это пара нудно водила гостей по всем кричаще отделанным и обставленным помещениям. Они с Евой, помнится, испугались, что и обед предстоит в чопорной гостиной с изразцовым камином, за массивным столом, накрытым хрустящей белой скатертью, но нет – хозяева все же додумались до демократичного пикника, который планировался ими у реки, в тошнотворно, как на картине девятнадцатого века, живописном месте у лилиево-кувшинковой заводи в соседней деревне. Туда приехали на хозяйском вместительном джипе – но в пункте назначения ждала жутковатая неувязка: у реки стоял желтый милицейский «козел» и еще – темно-зеленый очень мрачного вида фургон, а из воды как раз вылезал разочарованный водолаз, похожий в своих неуклюжих на суше ластах и тугой черной резине на речное чудище. Он вытащил изо рта пластмассовую трубку, сплюнул, сделал несколько глубоких вдохов и сообщил ближайшему милиционеру: «Гиблое дело. Не могла она, что ли, там, ниже по течению, утонуть? Тогда мы бы ее под теми корягами нашли – видите? А кто здесь тонет – того в омут вон за тем камнем утягивает. Он вообще бездонный, говорят. Туда все, что на полкилометра выше по течению утонуло, тащит – и, главное, никто не всплыл еще ни разу. Там одного ила и мусора всякого лет за …дцать до фигища. Тут спецтехника нужна, своими силами не справимся. Помню, лет пять назад одна шишка из области поддатым на рыбалке утонул, так, когда его все-таки вытащили, то вместе с ним – еще девять неопознанных покойников, от которых только черепа остались, одна корова, несколько овец и четыре немецкие каски… Недаром деревня эта – Погребенье. И зачем было старое название возвращать? Звали бы, как при коммуняках, Дзержинкой – все ж не так страшно».

Ехать, конечно, пришлось в другое место, но – странное (или совсем не странное?) дело – Арс, отъезжая, пытливым взглядом окинул окрестности, приметил и здоровенный камень у излучины, и каменистую дорогу, ведущую к берегу, и натруженные спины перевернутых лодок. Он не собирался когда-либо возвращаться сюда, и знакомство это, со временем ставшее лишним, следовало, несомненно, пресечь – а вот смотрел же и запоминал… «Моя – вон та, ярко-синяя, самая большая, почти яхта! – гордо сообщил одногруппник. – Потом, когда эти уедут, можем покататься». И на следующий день действительно скучно покатались по солнцепеку, причем, выяснилось, что весла всегда лежат под лодкой, как и ключи от замка со ржавой цепью: те – в непромокаемом пакетике, под приметным камушком. И тоже Арс зачем-то глянул с особой пристальностью: как замок снимать, как весла в уключины ставить…

И теперь стало понятно, зачем. Неужели мы действительно все знаем наперед?

Ну, а из своей, пусть спокойной и небогатой, но все-таки репортерской практики вынес Арс и некоторые криминалистические нюансы: например, что геоданные в смартфоне следует теперь немедленно отключить, как и сам смартфон – и навигатор заодно, что на федеральную трассу под камеры, если и выезжать, – то только с захолустных дорожек. Бумажная карта в бардачке у него, конечно, имелась, и пользоваться ею Арс умел прекрасно, только на бумагу всю жизнь по-хорошему полагался, прекрасно помня, как навигатор однажды уверенно привел его к земляному обрыву высотой метра полтора и шелковым женским голосом предложил: «Прямо шесть километров». Сердце остро стучало, когда он разглаживал на пассажирском сиденье мятую карту, низко склоняясь над ней в поисках мелким курсивом напечатанного ужасного, только теперь полностью прочувствованного названия…

Деревня чуть не с петровских времен носила свое жуткое названье – стало быть, тот омут не одному поколению убийц послужил… Почти только одними проселочными дорогами он добрался до нее в самый глухой и темный час ночи, когда случайно мелькнувшее где-нибудь среди спутанных ветвей зажженное окно выглядело настолько противоестественно, что пугало. Гроза давно отполыхала, дождь иссяк. Арс остановил машину на гравийной дороге, чтоб не оставить на какой-нибудь случайной обочине четкий отпечаток протектора; резина, конечно, старая и лысая, но кто знает, какая дотошная ищейка прикопается, – и побежал к реке по траве, шаря лучом фонарика в бешеной надежде, что на берегу в эту черную пору не прячется сумасшедшая влюбленная парочка. Но нет, ничто не шевелилось, даже сама река текла почти бесшумно, не давая никакого повода заподозрить мрачное коварство, приготовленное ею беспечным людям в этих мирных местах.

Лодка. Ее могли утопить, продырявить, продать, подарить – как угодно изничтожить за эти восемь лет. Могли просто унести весла или забрать ключи. Тогда придется поднимать покойницу на руки, нести в воду, плыть с ней самому как можно дальше, а на глубине отпустить. Но это риск колоссальный, потому что пловец он весьма посредственный, вода ледяная, река здесь очень широкая, течения ее он не знает – как бы и самому за компанию не оказаться именно в том замечательном омуте, где за минувшие годы снова скопился, наверное, не один утопленник. Но Арс откуда-то знал, что лодка, пусть уже не ярко-синяя «почти-яхта», а блеклая и обшарпанная ржавая посудина, ждет на своем месте – и крепкие весла хранит под брюхом, как кошка котят, а заветный камушек выдаст почти золотой ключик… Потому что не не зря ему восемь лет назад все это походя рассказали и показали – значит, просто оказался он тогда в нужном месте в нужное время.

Все было так. Ключик, правда, стал уже настолько ржавым, что на первых порах с замком не поладил, – но тут уж Арс трусцой добежал до «фольксвагена», шустро принес пузырек с маслицем… Оставалось самое неприятное – но зато он выскочил на финишную прямую.

Последовавшие четверть часа он специально вспоминал пунктиром, чтоб не возродить ненароком в сердце тот неотступный сырой мрак, в котором приходилось дышать и действовать.

Арс закатывал мертвую проститутку и ее жалкую сумочку в полиэтилен прямо около машины, на траве, чтобы не давиться наедине с неподатливым с трупом в узком пространстве заднего сиденья… Лодка сразу пошла легко, а руки внезапно вспомнили какой-то очень давний день из бездны лет, когда, катая по Ораниенбаумскому озеру курчавую одноклассницу, он единственный раз взял в руки весла… На середине реки, неожиданно быстрой, выталкивая длинный гладкий куль за борт, он потерял равновесие, и лодка резко и опасно накренилась, сделав большой глоток воды… Спотыкаясь о поперечные сиденья, он плашмя бросился на противоположную сторону, и судно чудом выправилось… Фонарик соскочил со лба, но, к счастью, не в воду, а просто повис на груди… Закончив дело, он понял, что лодку прилично снесло вниз, и непонятно, осталась она еще в зоне притяжения омута, или нет… В любом случае, нужно было возвращаться, а значит, грести против упорного течения, что оказалось трудом просто титаническим… Добравшись до нужного места, он втаскивал лодку, привязывал ее на цепь и прятал весла уже в полуобмороке… В ушах стучало, перед глазами крутились алые всполохи… Вернувшись к машине, он обнаружил, что оставил ключи в замке зажигания, а дверцу и вовсе не закрыл, отчего приборная доска все это время издавала отвратительный ритмичный писк, который мог привлечь кого угодно… Но это было уже безразлично, как и все остальное на свете… Выключив фонарик, он понял, что тьма уже не беспросветна, за близкими деревьями медленно встает жемчужно-серое зарево… Он знал, что нужно немедленно уезжать, пока на берегу не появился какой-нибудь первый рьяный рыбак, но еще долго – может быть, около получаса! – не мог заставить себя просто пошевелиться… А до Петербурга оставалось почти четыреста километров медленной – в таком-то состоянии! – езды… И остановиться где-нибудь передохнуть было страшно – машину мог заметить и запомнить кто угодно… Он побоялся даже остановиться на трассе и купить хотя бы хлеба с колбасой и воды… Так и добрался до дома – себя не помня от потрясений и усталости… К этому моменту даже голод отступил – хотелось только пить… Судорожно глотал минералку у кровати, потом в голову стукнуло: шмотки! Если вдруг на него все-таки выйдут, то обследуют всю одежду и найдут какие-нибудь микроскопические следы преступления… Поэтому взял мусорный мешок и все, что было надето, до последней нитки, запихнул туда, сверху сунул кроссовки, затянул узел… Завтра… нет, уже сегодня, когда опять настанет ночь, увезти подальше, сунуть в чужую мусорку на другом конце города и поджечь ее. А машину – на мойку и химчистку салона сразу же после пробуждения… Последним усилием он доковылял до ванны, едва перевалил через борт, как через горный хребет, пустил теплую воду и немедленно в ней заснул… Проснулся только когда начало захлестывать лицо, – выбрался, отплевываясь, выдернул пробку и мокрым пошлепал в постель…

Все. Больше он ничего не помнил. То есть, помнил все.

С новым протяжным завыванием преступник завернулся в одеяло и скрючился на середине двуспальной кровати, хорошо понимая, что заснуть вторично с такими мыслями не сможет, но и не имея сил подняться и что-то предпринять. Хотя что тут можно было предпринять – только то, что решил еще ночью, а с этим можно было и подождать – не вычислили же его прямо по горячим следам! А если вычислили?! И уже едут сюда?! Вот сейчас раздастся длинный звонок в дверь, и, когда он, парализованный ужасом, не откроет, дверь вышибут несколькими страшными ударами, и в квартиру ворвутся люди в касках и с автоматами… Арс выпростал руку из-под одеяла, нащупал подушку и навалил ее себе на голову. «Во что я впутался?! Сколько времени должно пройти, чтобы я перестал мучиться?! Господи, зачем я это сделал?! Почему?!» – была минута, когда Арс готов был по-настоящему, со слезами и причитаниями, разрыдаться. Он забился и вырвался из своего одеялово-подушкового плена, перекатился на спину, уставился в потолок, по которому лениво прыгали толстые солнечные кролики, когда кто-то в пятиэтажной, вечно обращенной к солнцу пристройке открывал окно.

Конечно, он знал, почему: специфическая профессия за годы научила его многому, да и сама жизнь не раз и не два наглядно показывала, как легко умеет переворачиваться, обрываться, свиваться в петлю… В сущности, что произошло? Ночью, в условиях штормовой погоды он сбил на дороге человека, честно повез его в больницу, но по дороге человек умер. Это трагедия, и за нее кто-то должен нести наказание. Тот, кто виноват. Машина – источник повышенной опасности, значит, виноват водитель. Но в какой степени? В такой ли, что вся оставшаяся жизнь должна быть навеки разрушена? Должны ли учитываться не только обстоятельства, но и личности? Законы гуманизма требуют считать, что жизнь всех людей одинаково бесценна, но так ли это по обычному, земному счету? Можно ли ставить на одну доску конченное отрепье женского пола – и порядочного мужчину, пусть не везунчика, но вполне пристойного гражданина? Что такое жизнь этой падшей бабы? Кто о ней вспомнит добром, кто пожалеет? На юге идет война, ежедневно гибнут сотни хороших русских людей с обеих сторон – и даже их особенно никто не считает… «Потери в живой силе противника составили около ста человек». Около! Их могло быть девяносто, а могло – сто десять! И каждого именно хотели убить. Хотели – и убили. А он, Арс, не хотел никого убивать! Но почему те, на войне, никогда не заплатят за это, если не прилетит шальной осколок или пуля, а он, жертва рокового стечения обстоятельств, тихий, спокойный человек, – должен расплатиться жизнью?! Ведь как ему следовало поступить, если б он решил оставаться в рамках закона? Поехать в ближайший отдел полиции города Пскова и заявить на себя. Но мог ли он ожидать, что и те, во власть к кому он немедленно попа бы, поступят с ним по закону?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.