Параллель. Повесть

– К вашему договору я же не имею никакого отношения!

– Да брось, всё нормально будет.

Остаётся только надеяться. Я же не знаю ничего про эти их порталы. Даже колдовская хрень должна подчиняться каким-то законам: пропускная способность там, продолжительность работы, надёжность и тэдэ. И пусть даже с переброской будет всё налажено, откуда мне знать, что там в голове у мистера Инкогнито, не станет ли выпендриваться?

– Всё будет нормально, – лениво повторил Дюк.

– Давно ты его знаешь?

– Кого?

Тяжело вздыхаю и встаю на ноги, готовая хоть на себе уже тащить проводника.

– Кореша своего, который не маг и не друг.

– А-а-а… да с год где-то. Как он прибыл, сразу на него и наткнулся. Я к тому времени уже жил там постоянно, на покой ушёл. И тут он. Сразу ясно стало, что птица важная, других они и не запирают. Ему особо не разгуляться, но пергамент под карту со временем наклепал.... взялся как раз провести группу, но чё-то накрыло нас… а потом ты…

Проводник перешёл на бормотанье и в конце концов замолк. Я пнула его от души по ноге, он встрепенулся и сел.

– Да-да, идём, – и, посмотрев на солнце, – к тому же пора уже.

Я задрала голову. Солнце было уже в зените, и мне показалось, что оно немного больше обычного.

Почему-то мы пошли не к единственной дороге, ведущей во внешние земли, а прочь от города, дальше к полям. Дюк уверенно шагал вперёд, изредка посматривая на всё растущее светило, и даже когда мы переступили глубокую межу перед обрывом, не остановился и не свернул. Почти у самого края рос жиденький ряд высоких подсолнухов. Диск солнца покрылся сетью трещин. Оно слегка потеряло в яркости, но увеличилось в размерах в несколько раз. Дюк остановился у самого края и полным ностальгии взглядом смотрел, как ширится жёлтый блин. Цвета окружающего мира стали, ярче, краска буквально сочилась из всего. Я подставила руку под широкий бархатный лист подсолнуха, и на коже заиграли изумрудные зайчики.

Осколки солнца с каждым мгновением заполняли собой небо.

– Как будто падают.

– Падают, – спокойно подтвердил Дюк, – нам пора. Ну?

Проводник подошёл к самому краю и протянул руку. Похоже, я не совсем верно поняла слова "пойдём коротким путём". Затаила дыхание – вот сейчас он шагнёт, полетит вниз, увлекая меня за собой. Дюк шагнул. Лёгонько потянул следом и мотнул головой – мол, дерзай – и не спеша пошёл, уводя за собой вкрай удивлённую меня, на полном автоматизме переставляющую ноги. Пройдя метров десять, я обернулась и увидела то место, где только что стояла. На землю падали жёлтые градины с кулак величиной, выбивая изумрудно-янтарные всплески. Брызги попадали на невидимое стекло, устремлённое от края обрыва в небо, и медленно растворялись, не оставляя следов. Взгляд скользнул вниз. В земле виднелись прослойки чернозёма, суглинка и глины, с вкраплениями мелких камней, морщинами вымытых дождями бороздок, щетиной корней. Основание терялось в непроглядном тумане. Я машинально сдавила ладонь проводника, как поручень на краю обрыва, через край которого заглядываешь.

Земля уплывала вниз, теперь пристанище города казалось островом, осыпаемым жёлтым конфетти. Мы шли по океану кобальтового неба, а отблески города меркли, не в силах бороться с бездонной и безграничной синевой.

– Не смотри, мне тяжело тебя держать, – сделал замечание Дюк.

Мне стоило огромных усилий поднять голову. Нет, вовсе не пугает меня эта прогулка, наоборот. Во время каждого перехода мелькала в глазах подобная картина. Бездонный космос и разноцветные искры: красные, светло-голубые, белые, зелёные, чёрные, оттеняющие даже бархат бесконечного пространства. Но этот момент длился слишком мало, к тому же, сопровождался помутнением в голове. Но сейчас, когда я смогла всё рассмотреть, почувствовать эту лёгкую поступь в пустоте, померкшие мгновения вновь всплыли в памяти, как нечто давно известное, но на время забытое. Как воспоминание из детства.

Всё же оглядываюсь на город ещё раз. Он стал одной из многочисленных мерцающих точек на тенаровом полотне. А может, я уже спутала его с другими? Так, хватит смотреть назад. Только вперёд. Excelsior! Или как там…

Кажется, начинаю различать пункт нашего прибытия. Да и как не заметить – идём прямо на растущее серое пятно. А вот сейчас мне стало не по себе: путь наш лежал не вдоль горизонта, мы шли сверху, прямо, так сказать, мордой в асфальт.

– Отвернись. Да отвернись же!

Мы уже не плавно летели, мы со свистом падали. Дюк чертыхнулся, меня резко дёрнуло вверх, в груди что-то оборвалось, боль полоснула изнутри по лёгким и горлу, в глазах потемнело, и я на секунду подумала, что нас отшвырнуло обратно в космос.

– Шагай! – скомандовал мой спутник.

Я несколько раз дёрнула ногами в воздухе, потом вдруг споткнулась, выпустила руку проводника и упала на колени. Сдавленно закашлялась, зажимая руками рот, будто от этого горло должно было перестать раздираться тысячами игл. В ладонях хрустнул песок. Я отняла от лица руки, вверх лёгкой дымкой потянулся испаряющийся розовый кварц. Мягкая посадка, ничего не скажешь.

Встала, осмотрелась. Не знаю, радость чувствовать или разочарование.

– Так нам сюда нужно было? – спрашиваю, отряхивая коленки.

Смотрю вверх. Нет уже звёздного тёмно-синего неба, с которого мы спустились. Даже облаков нет, один лишь скучный туман, настолько жидкий, что взгляд просто терялся в нём.

Хотя, некоторые отличия всё же имелись. Мы были посреди какого-то болота, поблескивающего даже без солнца и будоражащего воображение странными испарениями, которые вырывались из масляно-серых омутов и повисали в воздухе. И всё же это оно, то самое место.

– Где начало, там и конец, да?

– Смотря что считать начало, а что – концом, – Дюк достал карту, повертел в руках, – старайся идти по моим следам.

Куда уж проще. Но его следы быстро таяли, почва пружинила, не оставляя на себе признаков внешнего вмешательства. Я даже ковырнула каблуком землю. Пыль медленно стянулась обратно в ямку.

Совет проводника показался мне… неуместным, потому как он часто проходил совсем близко к серым лужам. Стоит протянуть руку, и дотронешься до причудливого аморфного пятна. Подняла небольшой камень, мягкий и тёплый на ощупь, швырнула его в лужу. Щебень нарушил глянцевую поверхность, выбил облачко пыли и канул в омуте. Чёрт, так это и не вода вовсе! Очень мелкая, как брызги аэрозоля, пыль.

Болота – да, название не очень, но как ещё назвать? – тянулись и тянулись. И как-то незаметно менялись, пока в какой-то момент я не поняла, что исчезли глянцевые лужи, и пыли-пара уже нет. Из небольших углублений в земле то тут, то там рождались… Да что со мной? Обычно не испытываю дефицита в придумывании новых слов. Пузыри, пусть так.

Дюк замедлил ход и подошёл к одному из них. Пузырь созрел, вылез из земли почти целиком. Его потянуло вверх, он слегка вытянулся, а стенки заиграли перламутром. Камни нехотя отпускали своё создание, но оно, наконец, отвоевало своё, нижняя часть оторвалась от земли, спружинила, отчего изображение заколыхалось, на миг стало совсем расплывчатым. Постепенно оно вернулось в норму.

На необъятной равнине ветер катал волны золотистой высокой пшеницы. Неровный ряд мужиков в соломенных шляпах и серых домотканых рубахах ритмично и дружно взмахивал кривыми косами, прокладывая себе путь по этому раю земледельца. Следом шли женщины и вязали снопы. Маленькая девочка шла позади всех, держала на руках ребёнка, совсем маленького.

Дюк выпрямился, изображение тут же отдалилось, а фигуры людей уменьшились до неразличимых точек. Стенки уплотнились и помутнели, по ним пробежала чёрная змейка, тут же исчезла, но только для того, чтобы смениться целым узором мелких трещин. Пузырь налился молочно-серым туманом, потяжелел, ужался в десяток раз и рухнул на землю обычным камнем. Рядом с ним из-под земли начало пробиваться новое видение. Я потянулась ножнами к тонкой стенке, но проводник остановил мою руку.

– Нельзя? Почему?

Он не ответил. Ну вот, хотя бы в норму вернулся, к старым традициям. Я представила, как пробиваю пузырь, а в какой-то вселенной разверзается небо, огромное НЕЧТО разгоняет тучи и обрушивается на головы людей, которые тотчас падают на колени и взывают к своим богам, моля их не гневаться и отозвать карающую длань. Или это иное, связанное с каким-то там континуумом?

Пошёл грязный снег. То есть я думала, что это снег. Большие серые хлопья с розоватым оттенком, плавно кружа, падали вниз. Скатывались в большие мохнатые комья, но быстро распадались, стоило им коснуться земли. Я подставила руку, поймала несколько "снежинок" и присмотрелась. Они тут же растаяли на ладони, рассыпавшись мельчайшей пылью, растеклись по бороздам отпечатков и едва заметно для глаза испарялись, не оставляя и следа.

Грудь всё чаще сдавливали приступы удушья, приходилось сбавлять шаг. Я прилагала все усилия, и всё же иногда кашель пробивался, раздирал горло. Во рту противно скрипел песок, я сплёвывала его на землю, и плевки мгновенно испарялись, буквально вскипая. Дюк смотрел, терпеливо ждал. Молчал. Я не просила помощи. К чему? Если бы мог, то всё сделал бы сам.

Дюк теперь прежний. Даже зачерпнул из-под ноги пыли и умылся, отрастив обратно бороду. И по взгляду его вижу, что отсчёт пошёл на часы. Для меня, так уж точно.

Нет, не верю. Не может всё кончиться вот так просто. Так глупо и обыденно. Обыденно, ха! Кончить в таком месте и считать это обыденным – совсем я обнаглела. Но сама ситуация кажется глупей некуда. Просто зачахнуть на ходу, ничего не предпринимая, ничего и не в силах сделать. Где-то на пояснице, между позвонками, противно защекотало, тягучий тёмный кисель разлился внутри живота, подбираясь к лёгким, сдавливая и без того затруднённое дыхание. Как я ни пыталась прогнать это мерзкое чувство, оно уже успело растечься по бёдрам, теперь щекотало под коленами, мешало идти. Не должно быть всё так…

"Снег" всё шёл, мерзко скрипел под ногами, прежде чем рассыпаться в прах и начать испаряться. И дальность обзора поэтому была невелика, горизонта не было видно из-за колыхающихся испарений. Да я особо и не всматривалась в пейзаж. Видали, знаем. Тупо смотрела в затылок Дюка. Зачем он вообще со мной нянчится? Почему вообще помогал всё это время? Не альтруист он ни в одном месте, метаморфоза его поведения в городе потому так и пугала. Скучно одному? Да он ведь никогда особо не рвался поговорить. И не… приставал, слава Всевышнему. Даже благодарность за то, что я вернула карту – сомнительный мотив, не думаю, что применим к проводнику.

И почему я раньше не думала об этом? Почему не спрашивала, кто он и откуда. Что за имя такое – Дюк? Сначала было не важно. Просто лишняя информация. А потом привыкла, и тоже было ни к чему. Да и сейчас эти знания ничем мне не помогут, этот всплеск дикого интереса, желание взахлёб слушать – всего лишь попытка скрыться от неминуемого. Глупо. Ни к чему себя обманывать.

Невысказанные вопросы наскакивали один на другой, накопившийся в голове бардак перетёк в грудь, расцветая давящим бутоном и требуя выхода наружу. Как-то незаметно стало темнеть. Не то снег пошёл гуще, не то в вечном краю серых сумерек всегда невидимое солнце всё же решило взять отгул.

А потом кто-то вырубил свет и, словно откровение, понимание всего сущего пронзило меня, пронеслось молнией и затихло в глубине сознания. Я коснулась чего-то необъятного; чужие желания и мысли, настолько простые и в то же время недосягаемые, опоили дурманом и мгновенно схлынули, унеся с собой остатки сил, крохи той тяги к жизни, которые я так бережно пыталась раздуть в новый костёр.

Зудящая тоска захлестнула, схватила за горло. Всё это длилось какое-то мгновение и тут же отступило, но отголоски безысходности и беспросветной горечи продолжали душить, сковывая тело. Зачем куда-то идти? Всё тлен, весь путь к заведомо провальной цели лишён какого-либо смысла, и остаётся лишь одно – сменить цель. Но это невозможно, никому не подвластно, у всего есть начало и конец, и даже выход на новый уровень не поможет преодолеть ту пропасть, что отделяет от цели.

Тело стало пустым, неповоротливым, не совсем моим. Я продолжала переставлять ноги, но сознание не поспевало, всё растягиваясь и, каждую секунду грозясь оторваться и улететь в небытие, тащилось позади. Я знала наперёд дыхание каждой клетки, соприкосновение кожи с одеждой, пульсирование крови в каждом капилляре, но все эти ощущения, такие живые, обжигающие, одновременно бегущие впереди сознания и отстающие от него, передавались редкими импульсами, теряя по пути цвет, проскальзывая и обвивая толстыми, неуклюжими и холодными щупальцами. Этот диссонанс пугал, но и эмоции теперь витали где-то вовне. Всё, что делало меня мной, разлетелось в разные стороны, а тонкие проводки соединений грозились вот-вот порваться.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Накрыло. Мерзко накрыло. Все проведённые в городе дни вывернулись наизнанку, обрели знак минус, стали подкатывать к горлу тошнотворным прибоем, стоило отойти от земли на пару шагов. Всё это усилилось долгим переходом прямиком через межу, и я чуть не сорвался на Виреску. Она постоянно крутила головой и сбивала курс, в итоге я потерял горизонт и пришлось приземляться сверху, да ещё и в болота. К тому же ей стало хуже, постоянно кашляла и отставала, и снова я пошёл на уступки, сам пошёл медленней.

В фантомах ничего необычного не заметил, но вот уже за болотами что-то пошло не так. Плоть, так много плоти, что она больше не помещалась в туманном облаке, падала на землю, испарялась, вновь падала, и так без конца. Но даже это не насторожило меня так, как то, что ни одного падальщика я не увидел. Всё шёл и ждал, что вот-вот вынырнет из ниоткуда хоть парочка, или же материализуется из воздуха собиратель, начнёт подхватывать комья плоти и утрамбовывать их в сумку. Ничего.

Всё стало на свои места, когда я почувствовал Его. Сила растекалась по пространству почти бесконтрольно, пульсировала и с непривычки даже немного сбивала дыхание. Вырвался всё-таки, как и говорил.

Виреска перестала кашлять. Сбавила шага, опустевшими глазами смотрела перед собой, беззвучно шевелила губами и понемногу заваливалась влево. Я взял её за руку, насколько мог, оградил от бушующего потока. Она продолжала идти, безвольно переставляя ноги, но блеск разума едва отсвечивал в глазах. Защищается, чтобы не утонуть в чужеродном. А он, наверное, даже не чувствует нашего приближения.

Начали встречаться собиратели. Как-то раз мне довелось видеть двоих одновременно. И никогда не видел их бездействующими. Они появлялись, брали своё и тут же испарялись. А сейчас я даже не стал их считать: стояли вразнобой, очертания некоторых удавалось рассмотреть в плотной завесе лишь благодаря ауре, мгновенно испаряющей кружащую в воздухе плоть. И чем дальше я шёл, тем больше их становилось. Одинаковые профили, из-за впалого носа казавшиеся плоскими, сутулые спины, безвольно свисающее руки с длинными тонкими пальцами, даже рост у них всех был одинаковый – их будто по стандартной форме отливали и наряжали в изодранную мешковину, полами подметающую землю. Если бы не разные по форме и величине прорехи в этой самой одежде, собиратели были бы вообще неотличимы. И все как один смотрели в том же направлении, куда шёл я.

Иногда приходилось их обходить. Если я оказывался довольно близко, некоторые из них оборачивались, но на угловатых лицах с идеально гладкой кожей не отражалось никаких волнений. А ведь не любят они подвижных, обычно тут же сбегают в свой план.

До назначенного места было ещё далеко, но выброс силы уже ощутимо толкал в грудь. Появился нарастающий боковой ветер, Виреску стало совсем уж шатать. Не тянет уже. Взял её на руки, закрыл собой. Расход сил тут же аукнулся шёпотом в голове. Всё настойчивей и настойчивей…

Да, чёрт побери, знаю, что сюда не ссылают без причин, но плевать мне, что он после возвращения делать собирается. Плевать!

Идти стало ещё тяжелей. Спутницу я почти не чувствовал, а вот камни под ногами напомнили мне Зелёное плато с его неугомонными песками. Ветер усилился, крошил камни, землю, ноги то и дело проваливались по щиколотку. Чёртов компаньон!

Пересечение.

… и дверь открылась прежде, чем Эвальд успел постучать. Появившаяся на пороге девушка вскинула руку, и немца отшвырнуло в самый конец коридора, к лестнице. Ира в двух экземплярах вышла из дверей и стала приближаться по коридору, ставшему раза в два шире. За ней курились серые завитки дыма, и даже сквозь туман в глазах парень разглядел её неимоверно большие зрачки и потемневшие белки глаз с ядовито-зелёными жилками. Присела напротив своего гостя. Голова взорвалась новой волной боли, ещё более дикой, леденящей. Сознание уже начало утекать куда-то вниз и назад, будто Эвальда выталкивали из собственного тела. Ира хлопнула его по плечу и что-то сказала, однако и смысл услышанных звуков куда-то провалился. Затем девушка встала, опустилась на пару ступенек и перемахнула через перила в лестничный пролёт.

***

Закружила настоящая метель, видимость упала до нуля. Каждый шаг давался с трудом, и когда уже промелькнула абсурдная мысль, что я перестаю справляться, с новыми силами озлобленно рванул вперёд и вдруг вышел на твёрдую землю. Передом мной раскинулось целое жатвенное поле. Женщины, дети, мужчины, старики лежали вразнобой. Все оборванцы, все без обуви, стопы стёрты до костей. Блуждающие. И все мертвы. Не так, как обычно. Прямо как там, за пределом Серости – тела воняют, не рассыпаются в прах. Уверен, если пройдёт достаточно времени, то начнут истекать трупным соком, и он так же не станет испаряться, а напитает выжженную почву.

За куполом, накрывшим островок, бушевала буря, а он сидел в самом центре, в окружении статуй своих тюремщиков. Они вросли в землю, корни плотно обвивали их, впивались, высасывая жизненные соки. Отчётливо слышалось биение утекающей силы, её последующее растворение и выброс в пространство. До сих пор не верится, что он смог. Всего лишь человек.

Подвинул несколько тел, освободив место, положил Виреску на землю и подошёл к нему. Он сидел неподвижно, на его восковое лицо, обращённое вверх, на стеклянные глаза и зализанные назад волосы успел осесть слой пыли. Протягиваю руку, и кукла рассыпается от прикосновения. Чёрт… но ведь это точно не иллюзия, не муляж. Тело превратилось в горку анатомических запчастей. Настоящих, человеческих. Неужели перегорел?

***

Он светился. Нет, не ярким светом в конце тоннеля, всего лишь матовым изумрудным пятнышком в океане бесповоротного отчаяния. Взял меня за руку, я безвольно последовала за ним, хотя можно было этого и не делать. Просто остаться на месте. Даже не ложиться самой – отдаться на волю ветра и гравитации. Но Дюк вёл меня дальше, а потом и вовсе взял на руки. Какая разница, ведь и сопротивление – тоже действие…

Всепоглощающая апатия начала оттаивать, уступая место безликому липкому страху. Я очнулась посреди целой поляны трупов, над головой и вокруг, будто за стеклом, бесновалась метель. Первым порывом было броситься к Дюку, вцепиться в его воротник и заставить вывести отсюда. Боясь дотронуться до мертвецов, встала на ноги и замерла. Между мной и проводником, стягиваясь из-под тел чернильной тенью, выросла фигура человека. Это он, его я слышала и чувствовала всё это время, его безумие душило меня, а теперь один лишь его вид заставил крик застыть к горле. Силуэт наклонился к лежащей на земле женщине в длинном цветастом платье, взял её за предплечье и потянул. Посиневшая плоть вздулась, бесшумно лопнула, стекая на на землю багровым киселём и оголяя две кривые кости с кровавым налётом. Фигура выпрямилась, выбросила лишнюю кость, а вторую одним резким взмахом обрезала наискось.

– Дюк!!!

Он обернулся на мой окрик, а в следующее мгновение живая тень опала бесформенной кляксой и растеклась по земле; растаяла, оставив торчать костяную заточку в груди проводника. Я бросилась на помощь, но дюжина рук схватила меня, а бархатный голос, обжигая холодом, зашептал в оба уха одновременно:

– Какая редкость, какая удача…

Дюк припал на колено, выдернул из себя кость. По его одежде с новой силой потёк кровавый ручеёк, проводник наклонился, попытался встать, но завалился набок и упал, хрипя и скребя землю. Лежащие на земле люди зашевелились, дёрганными движениями рук стали оттаскивать свои тела в разные стороны. Ноги против моей воли шагнули вперёд, рука сама вытянулась и повисла в воздухе. По запястью скользнуло обжигающее дуновение, вскрыв кожу ровной продольной бороздой. Кровь ленивой и ровной струйкой побежала вниз, а кукловод повёл меня, рисуя в пыли вязь символов. Голос продолжал шептать, каждым словом убивая что-то внутри меня:

– Не такая, как все. Выше грязи, сама себе на уме. И не из глупых девичьих фантазий о принце, а просто – сильнее. Такая редкость… а Дюк, – голос тихо рассмеялся, отчего кожа на голове и меж лопаток сжалась, – стоит дать человеку надежду, и он поверит в любую чушь. Значит, ты ему помогала? Так забавно, слышала бы ты его мысли. Он только сейчас начал понимать, что клочок пергамента не может открыть окно. А каково тебе понимать, что всё, что ты делала последние месяцы не имеет смысла? Впрочем, как и жизнь любого другого человека, как и вся жизнь в принципе.

Глаза начали застилать тёмные пятна, тело всё больше немело, предательски отдаваясь во власть чужой воли и окончательно прекратив сопротивляться.

– Потерпи ещё немного… страшно умирать, но самой смерти бояться не стоит. Всего лишь обновление, новый цикл. Я уверен, ты опять вырастешь сильным человеком. Может я даже найду тебя там… что скажешь? Всегда хотел ученика…

Почему я только сейчас заметила эти древние статуи вокруг Дюка? Огромные ведь…

Меня не осталось. Абсолютная опустошённость пришла как-то отстранёно, догоняя вновь вываливающееся в Ничто сознание. На этот раз окончательно. Бывшее ещё мгновение назад моим тело уже лежит на куче других трупов, а тень вновь материализовалась, раскинула в стороны все свои руки и нырнула в кровавый узор. Земля, задымившись, обвалилась, скрыла в себе все чёрные извивающиеся отростки.

***

Моргнул несколько раз и погас свет, но почти сразу же загорелся вновь, раза в два тусклее. Эвальд попробовал встать и понял, что ноги-руки целы и очень даже слушаются, вот только в голове слегка продолжало звонить к заутренней. Придерживаясь за стенку, дошёл до распахнутой двери квартиры и сразу же – на кухню. Сам не знал – почему. Просто понимал, что надо зайти и посмотреть на стену, много раз перекрашенную. Посмотреть на чёрный силуэт. Но человек со стены исчез. Вместо него дымился раскуроченный и раскалённый бетон; как живая, пульсировала и истекала чадящей смолой арматура. Линолеум весь пошёл буграми: от натёкшей лужи, от беспорядочных следов босых ног и отпечатков ладоней.

Обруч, сдавливающий голову, вдруг исчез. Вслед за ним явилась необычайная ясность. Все монологи девушки, что она кричала в пустоту, справедливо казавшиеся бредом, теперь обернулись осколками мозаики. Часть картины сложилась, мир перевернулся, дошёл до сознания смысл слов, услышанных не лестнице. Загудел в черепе, заметался диким зверем задорный, знакомый, и в то же время чужой голос: «Зря ты не поверил».

24 июля 2016 – 2017

Альтернативный финал

… и дверь открылась прежде, чем Эвальд успел постучать. Появившаяся на пороге девушка вскинула руку, и немца отшвырнуло в самый конец коридора, к лестнице. Ира в двух экземплярах вышла из дверей и стала приближаться по коридору, ставшему раза в два уже. За ней курились серые завитки дыма, и даже сквозь туман в глазах парень разглядел её неимоверно большие зрачки и потемневшие белки глаз с ядовито-зелёными жилками. Присела напротив своего гостя. Голова взорвалась новой волной боли, ещё более дикой, леденящей. Сознание уже начало утекать куда-то вниз и назад, будто Эвальда выталкивали из собственного тела.

Тянущая, пробирающая до последней клетки тела тоска вдруг накатила, закружила, буквально – всё окончательно поплыло перед глазами, Эвальд сделал рывок, но не знал, стоит ли уже на ногах, падает, дышит и жив ли вообще? Захотелось вдруг залезть под стол или забраться в шкаф и долго, горько, бесшумно и беспричинно рыдать непонятно из-за чего. И единственное, что могло бы это остановить – объятья матери. И она явилась, ярким облаком света ворвалась в тесный подъезд, возвращая немцу осязание реальности. Он понял, что прошло едва ли полсекунды, но он успел всё понять. Без страха и сомненья шагнул навстречу Ирине, схватив её за плечи, почувствовал лёд беспросветного мрака, сковывающий пальцы и примораживающий ладони к оголённым рукам девушки.

– Я верю, верю!

И крепко сжал её в объятьях. Тело задрожало, тьма в нём бушевала, Ира потянулась к горлу Эвальда, сдавила пальцами, всё туже и туже зажимая, перекрывая доступ воздуха. А немец всё обнимал, излучая чистую и искреннюю любовь, прямо как завещано – бескорыстную, абсолютную, бестелесную.