Параллель. Повесть

В животе заурчало. Я привыкла есть от случая к случаю, а тут стоит рядом – кстати, что там? – вот, стоит мясной пирог, а я чего-то носом кручу. Да, недавно мутило. Слегка. Но надо, надо кушать, ребятки – кто знает, что случится через минуту.

Скрип ступеньки разрезал тишину, царившую в доме. Так, а где мой неуравновешенный проводник? Скосилась на тарелку, с которой подъела даже крошки, и натужно засмеялась, прогоняя дурацкие образы. И всё же – где там Дюк? Дойдя до середины лестницы, перевесилась через перила, чтобы осмотреть первый этаж, но перед глазами вдруг всё поплыло, и тарелка, выскользнув из рук, разлетелась осколками по полу. Едва сдерживая накатившую вновь дурноту, хватаюсь за поручень, но обмякшие ноги больше не держат тело, и я валюсь набок, чтобы не покатиться вниз по лестнице. Грудь разрывает кашлем, я оттягиваю рубашку, давящую удавку воротника, но всё же в глубине души понимаю – нет, это пройдёт, это ещё не конец.

***

Убейте меня плюшевым медведем… как же я жалею, что пришла. Но уходить поздно, да и не очень вежливо.

Дюк отошёл от ворот метров на сто и ткнул пальцем в землю. Тут же песком разметили две окружности и начали устанавливать сборные трибуны. Столько просветлённых лиц разом я даже в церкви не видела, куда меня в детстве затаскивала бабушка. Со слаженностью муравьиного отряда люди приносили стойки и перекладины, сцепляли пазы, стягивали хомуты, вбивали клинья. Подобно кружочку в окне загрузки, быстро выросло ступенчатое кольцо дощатых насестов. На них тут же усаживались горожане. Некоторые подготовились к зрелищу в лучших традициях: корзинки с ягодами и фруктами расположились у ног, один край полотенец, в которые всё это добро было завёрнуто, отворачивался, подставляя солнцу блестящие плоды. Меня, как гостя, усадили в первом ряду.

Менее чем за полчаса всё было готово. Дядьки побросали инструмент под трибуны и тоже расселись. Как-то раньше я не замечала, что женщин тут больше. И среди детей тоже больше девочек. Рядом сел какой-то патлатый блондинистый парень. Слишком рядом. Повернулся, стрельнул у сидящей за ним женщины несколько яблок. Одно протянул мне и лучезарно улыбнулся. Не знаю, как ещё такую лыбу назвать. Вроде не отталкивающе, но вот сел бы подальше, и мне спокойней было бы.

Дюк дважды громко хлопнул в ладоши, и гомон стих. Без предисловий проводник одним движением скинул с плеч жилетку, отбросил её в сторону. Ах, это отвлекающий манёвр… когда вновь посмотрела на него, он, откинув одну ногу в сторону, уже упёрся ладонью в землю, от него кольцом пошла рябь, и трава, извиваясь тысячами змеек, вросла обратно в землю. Он вскочил, вскидывая руку к небу, вырастил земляное копьё. Даже не дотрагиваясь, стал отщёлкивать пальцами от столбика куски, второй рукой ловя их и жонглируя. Постепенно круговерть выросла метров на пять, Дюк плавно заскользил по очерченной площадке, а земля под его поступью тут же превращалась в зеркально гладкое плато. Подошёл к самому краю, песок на мгновение даже вспыхнул синеватым пламенем и оплыл булькающей массой. Дюк вскинул руки, и, пока круговерть камней висела в воздухе, подпрыгнул, провалился по колено, но тут же выпрыгнул обратно, оказавшись обутым в земляные валенки; пристукнул обувку, лишнее осыпалось, и на подошвах проводника остались клинообразные гладкие лезвия. Ловко подхватив начинающие падать камни, одну руку заложил за спину, второй легко послал камни в пляс. Действительно – в пляс. Уже не просто жонглировал. Теперь он скользил по площадке, как если бы на ногах его была пара грави-ботинок, а камни, выстраиваясь в различные геометрические тела, летели следом, повинуясь дирижирующим взмахам проводника.

Дюк превратил катание в какой-то дикий танец. Резко ускоряясь, он тут же стремительно останавливался, высекая обувью искры. Забрасывая камни далеко в небо, ходил на руках, отталкивался от вырастающих под ногами и тут же уходящих обратно столбов, кувыркался в воздухе, затем ловил падающие камни прямо над головами горожан, притягивал к себе и веером вновь отправлял в полёт. Под его ногами возводились и исчезали трамплины, он прыгал сквозь рукотворные кольца, уворачивался от своих же ловушек. Всё набирал и набирал скорость, мне вдруг показалось, что ещё немного, и он сам заискрится и исчезнет в пространственно-временной трещине.

Остановился. Сложил руки крест-накрест и прикрыл глаза. Даже дыхание не сбилось! Затрещал падающий сверху щебень, раскололся и вихрем мельчайшей пыли закружил вокруг Дюка, целиком скрыв его от зрителей. Вихрь успокоился, горожане ахнули и повскакивали со своих мест, уставившись на звездой расходящиеся трещины в гладкой земле.

Ну да, ходила я в цирк в детстве. Галопроектор творит чудеса: телепортация, расчленение, химеризация и прочая графическая скука. Но у Дюка его точно нет, и, должна признать, сама не удержалась, закрутила головой, выискивая взглядом спутника. А наткнулась на лицо улыбающегося соседа. И долго он на меня так пялится? Так, ладно, сесть ровно. Интрига скоро развеется. Ну а ничего, красивенько было. В руке остался только яблочный хвостик. Так засмотрелась, что не заметила, как схрумкала. Во рту ещё чувствовался привкус земляники.

– Вот, вот он, мама, смотри! – закричал какой-то ребёнок, и все повернули головы.

Дюк плавными кругами спускался с неба на каменном пьедестале. Преображение спутника с момента поселения в городе меня не на шутку напрягало. Да, Дюк больше не был похож на привокзального бомжа с десятилетнем стажем: избавился от бороды, починил одежду, даже… вежливым стал! И сейчас, кланяясь во все стороны, он широко улыбался, а горожане одобрительно свистели и выли от восторга.

Как только Дюк приземлился и сказал, что на сегодня достаточно, все дружно встали и неторопливыми ручейками разбрелись в разные стороны: кто в сторону полей, кто к реке и лесу, а кто обратно в город. Честно говоря, в город пошла одна я. Что-то нет у меня сегодня настроения наблюдать счастливые рабочие лица. Лучше схожу сама ближе к вечеру, когда все будут возвращаться – и совесть будет чиста, и работа не в тягость.

Ну вот и дом… почти. Думаю, дома, именно ДОМА, мне это никогда не надоело бы. Лежать, накрыв лицо китайской соломенной шляпой. Свешивая поочерёдно руки, зарываться пальцами в густую шелковистую траву, легонько отталкиваться, раскачивая гамак. Потягивать компот через длинную соломинку. Не хватает только Лолы.

Сладкий сон под вездесущий запах земляники…

Трижды ударил большой колокол, и отзвонили свою короткую трель колокола поменьше. Так недолго и скатиться… и никто ведь не говорит и слова, даже косо не посмотрит. Не слезаю, а стекаю со своей лежанки на землю, ещё немного нежусь в мягкой траве. Так, ладно, хватит уже. Встряхнуться и идти.

Выглянула за угол дома. По дороге уже топают возвращающиеся с полей горожане. Дюк продвигается медленней всех, в окружении визжащей от восторга малышни. Жонглирует камнями, повторяет своё недавнее выступление. Над головой хлопнули ставни.

– Скоро ужин. Хочешь что-нибудь особенное?

Задрав голову, смотрю на улыбающуюся тётю Гану, выдавливаю ответную улыбку:

– Я схожу в поле.

– Хм, ну ладно. Если не успеешь вернуться, оставлю на плите.

– Спасибо… а не подскажете, где сейчас остановились?

– Ну, на винограднике пока не тронуто. Разберёшься сама? Вязанки в прихожей.

Взяла мешок и шустро проскользнула в калитку, пока дочка тёти Ганы не увязалась следом. Натянуто улыбаюсь на приветствия встречных. По телу пробежал приятный холодок, когда сошла с брусчатки улицы на утоптанный грунт за воротами. Будто выскочила из-под ледяного моросящего душа.

Благодать одна, жить бы да радоваться. Чистый воздух, в траве поют цикады, чуть дальше, в полосе пихтовой рощи, заливисто щебечут птички. Солнце припекает, но и не переваливает за отметку «докучающий зной». Ветер несёт с полей аромат цветущего подсолнуха, липы и, кажется, чабреца.

– Быстро бегаешь, еле догнал.

Бросила с разворота на голос мешок, одновременно отступая назад и хватая воздух у пояса.

– Тише, тише! – недавний мой сосед, парень с представления, смеётся и примирительно отгораживается от меня пойманным мешком.

– Тебе чего? – и как я его не услышала?

– Да так, решил погулять с тобой.

– Я на поля иду, – забрала мешок и пошла дальше.

– А я провожу.

– Тебя просили? – не оборачиваюсь. Он не отстаёт, идёт сбоку.

– Долго с ним ходила? Рефлексы, смотрю, что надо.

Послать его или просто игнорировать? В гостях всё же…

– Видимо, не достаточно, раз тебя не услышала.

– Ахах, так это обувь! – улыбается и смотрит вниз. На ногах какое-то подобие сверхлёгких сандалий: тонкая подошва и сложная шнуровка. – К виноградникам идёшь?

– Ага.

– Не обижайся, но ты больше на городского человека похожа. Не против, если я подскажу, что да как?

Рассмешил.

– А это должно быть оскорблением? Да и ты сам в городе живёшь.

– Ну да… но наши города ведь различаются.

Да-да, я почти забыла, как это… «Ой, девушка, а во что играете? как вас зовут? почему такая грустная? или серьёзная? познакомимся?» и далее по списку. И на предложение поболтать я вежливо соглашалась, брала первое слово. Рассказывала про метод решения через обратную матрицу и современные способы передачи данных. Если приставалец не понимал сразу, то я начинала вспоминать лекции о прогнозах в области конструирования фотонных двигателей или объясняла на пальцах молекулярное строение присадок для жидких охладителей процессоров девятого поколения.

Но сейчас мне не хочется шутить. Чувство такое, словно выросла из этого. Я ведь такое повидала, имею право говорить всё, что на уме. В принципе, всегда имела право. Останавливаюсь, жду, пока парень сделает то же самое и посмотрит на меня.

– Тебе что надо?

– Погулять хотел с тобой.

– Зачем?

– Ты мне нравишься.

– И что?

– Хочу понравиться тебе. Со временем мы могли бы создать семью.

Я-то надеялась, что он сбежит. Стоит, сияет.

– Извини, но я люблю другого. Он старше меня, отличный боец. Начинает седеть; когда не носит бороду, у него аристократичные черты лица, а ещё он колдун и его имя начинается с буквы «Д».

Ага, пробрало. Пытается сохранить спокойствие и невозмутимость. Помочь ему, что ли? Нехорошо добивать, я всё же гость.

– Я дальше сама пойду. Пока.

Он не стал догонять. Не оборачиваться, идти ровно и свободно… Удачно пошутила. Но почему так тянет в груди?

Дорога упёрлась в зелёные ещё посевы пшеницы. Виноградники, кажется, направо. По мере моего продвижения на размежёванных участках, убегающих вдаль, менялись посевы: свекла, капуста, помидоры, подсолнечник, потом какой-то густой бурьян с жёлтыми цветочками. Если бы не ровные ряды, я бы приняла это за сорняк.

Потом пошли сады. Видимо, у здешней природы были свои законы, потому что на одинаковых опрятно подстриженных деревьях соседствовали ветки с яблоками и сливами, грушами и абрикосами. Рядом с поспевающими плодами распускались почки с цветами. Интересно, если в полях такое ассорти универсальное, почему в самом городе деревья нормальные? И почему это только с деревьями такая каша? Даёшь клубнику в капусте и манго в кукурузных початках!

Сколько я ни ходила по окрестностям, ни разу не видела никаких загонов для животных, и тем не менее, мясо к столу частенько бывало. Неужели так живо торговля идёт? Пришлые в городе появлялись, но ненадолго, и не так уж часто.

А вот и виноград. Деревянные кресты с натянутой на них блестящей проволокой стоят через каждые десять метров. кусты как-то безобразно острижены, всё межрядье застлано завядшей лозой. Через дорогу на обочине высятся сухие кучи виноградных обрезков и старых кустов. Кажется, знаю, с чего начать. Отложила мешок, спустила рукава, потуже подвязала шляпу.

С непривычки уже через час начало потягивать в пояснице, но это было даже приятно. Наверное, для такой работы подошли бы вилы или грабли, но ничего, немного места для работы себе освободила, и не засиживаться же мне тут до темноты. Сколько успею, столько успею.

Возвращаюсь к мешку и распихиваю тканевые полоски по карманам. Так… вот вязать, ещё понять надо – как. Немного присмотревшись, начинаю притягивать обрубки лозы к струнам проволоки и стягивать лентами. А не так уж и сложно.

Успеваю пройти несколько кустов, но назойливая мысль, что я что-то делаю неправильно, вырастает до большого неповоротливого хомяка в голове. Остановилась и присмотрелась. Что может быть не так? Ну вот, вырастает ветка, даёт виноград, опирается на проволоку… А не порежется ли под тяжестью? Может, оно должно висеть на подвязках, а не на проволоке? Я-то вязала как попало. Нет, пока не сделаю, как полагается, не успокоюсь.

Прошлась немного дальше, но все ряды, как назло, молодые или свежеподстриженные, даже подглядеть готовое негде. Ладно, переделаю по-быстрому, дальше буду подвязывать снизу проволоки. Столько времени теряю из-за какой-то мелочи! Надо было всё же поспрашивать у кого-то.

Заметила, что наступила ночь, только когда промахнулась концами ленты, завязывая очередной узел. Фух! Зашла далеко, намного дальше расчищенного пути. С лёгким недоумением заметила на своём лице невольную довольную улыбку. Так недолго и горожанкой стать!

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Сегодня та самая ночь…

Спросил у хозяина кувшин вина и пошёл к Макару. Тот понимающе кивнул, мы вытащили лавку к воротам приюта и укрылись пледами. Пили без кружек. Он несколько раз вставал, загонял разбредающихся подопечных обратно в дом, потом вовсе запер дверь. По всей улице постепенно открывались окна и выставлялись на окна фонари и свечи. Сумерки никак не хотели становиться полноценной ночью, как-то особо ярко блестели звёзды.

Прошёл первый. Вернее, первая. Грязное серое платье ниже пояса покрыто кровавыми пятнами, влажные волосы взъерошены, кулаки сжаты. Сердце защемило, хотелось вскочить, догнать, всмотреться в лицо. Макар поставил кувшин на землю и положил ладонь мне на плечо. Стало немного легче. Он не даст мне наделать глупостей. Прошёл Йора с Марком. Их лица я помню. Как и чувство слипающихся пальцев, тяжесть камня в руке, биение крови в висках.

Потом они хлынули толпой. Заполнили улицу, мерно шагая и смотря перед собой. Люди и не только. Имена некоторых я даже не знал. И никогда не узнаю. Макар сунул мне кувшин, я осушил его, пролив половину на себя. Идут и идут… неужели их так много? Время потянулось древесной смолой, лица шествующих по улице города слились в одну пёструю колыхающуюся ленту.

Дёрнули за плечо. Неужели всё? Обернулся к Макару. Скольких видел он? Сейчас его тактичное молчание не помогает, а давит. Делает его похожим на одного из них. Хочется заорать или треснуть о землю кувшином, лишь бы разбить тишину.

Самообладание понемногу возвращается, дыхание выравнивается.

– Кто привёл Валентина?

– Продовольственник один. Сказал, на болотах Хранителя вызвали, а пацан слишком долго смотрел. И вот.

Встаю, смотрю на его пустой рукав.

– Ты ведь простил меня? – ухмыляется. – Спасибо.

Обнимаю кувшин и плетусь восвояси. В дверях меня встречает перепуганная насмерть Виреска. И она, значит, тоже…

***

Виреска

Сегодня ходила к истоку реки. Как ни странно, вытекала она из совсем крохотного озерца. В кристально чистой воде отлично просматривалось всё дно с небольшими дырами в каменистом настиле. Иногда в них закатывалась галька и тут же вылетала обратно. Хм, сильный родник.

В самом озере вода была холодной, но отойдя вниз по руслу на какие-то двести метров, я уже плескалась с крупными рыбинами в тёплом течении.

Думаю, мне давно стоило вырезать из своего лексикона слово «странно», потому что каждая минута с момента переселения в этот… дивный мир отличалась от предыдущей. Течение в реке есть, но не сильное. Вода необычайно вкусная. Прибрежные водоросли иногда собираются горожанами и на следующий день вырастают снова, но вовсе не заполоняют собой всё дно. А рыба, рыба! Таких мутантов даже в тяжёлой воде не вырастишь…зато с ней весело играть. Когда я вдоволь наплавалась и пошла вдоль русла обратно в город, рыбины меня долго провожали, прыгали из воды, как дельфины.

Мне никто не объяснил, почему сегодня никто не работает. То есть, тётя Гана сказала, что сегодня и завтра особые дни, никто работать не должен. Праздник, наверное. Но когда я вернулась, никаких особых приготовлений не заметила: соседи, как и в любой другой вечер сидели на лавочках у стен домов, малышня резвилась на центральной и единственной улице.

В доме хозяйка хлопотала у плиты, её муж сидел за столом и что-то царапал на куске дерева.

– Вернулась? Голодная после купанья, наверное. Я тебе компот сварила, он в погребе, скоро будут сдобные лепёшки.

Я сходила за кувшином и потащилась к своему гамаку. В нём уже дремала хозяйская дочка, поэтому я просто прислонилась к дереву.

С самого утра не покидает тревожное чувство. Надвигается что-то, ей-бо. Праздник этот… Что мы вообще имеем? Город, в котором живёт любой, кто захочет. Надо уйти – уходи. Пришёл – живи, пожалуйста. Власти нет, а порядок есть. Никто никого не гоняет на работу, все ходят добровольно. Кто в поле, кто на реке, кто лес заготавливает. Город отстраивает, детей учит. У всех всё есть и все довольны. С каждым днём моего пребывания в этом городе всё больше росло чувство, что с этим местом что-то не так. Слишком все вежливые. Слишком всё хорошо. Будто на камеру играют. Так обычно начинаются кинофильмы про секты, которые днём возделывают поля, а по ночам приносят девственниц в жертву. Ночь за ночью я спала в обнимку с мечом, а за мной никто не приходил. В конце концов, я перестала ходить с оружием, чтобы горожане на меня меньше пялились. И вот – праздник. Надо бы снова отрыть из-под кровати узел со снаряжением. Самое неприятное, что на Дюка надеяться тоже нельзя. Слишком изменился, будто обкалывают его каждый день или грибами кормят. Но тогда почему я нормальная? Я ведь прежняя. Прежняя ли я?

Начало смеркаться. Леся проснулась, спрыгнула с гамака, чмокнула меня в щёку и убежала в дом, звонко смеясь. Я пошла следом. Даже дышалось тяжело. Надо подняться на второй этаж, надо приготовиться. Но в моей комнате сидела тётя Гана.

– Доченька, присядь, пожалуйста.

Меня всегда раздражало, что она меня называет дочкой, но я никогда не подавала виду. А ещё она никогда не заходила в эту комнату, хоть это и её дом. Я присела на край кровати.

– Понимаешь, ты с нами уже достаточно долго живёшь, и всё же ты человек пришлый. А у нашего города есть свои традиции. Мне очень неприятно это говорить, потому что человек волен делать только то, что ему самому хочется. И всё же, я должна тебя попросить кое-что сделать.

Я вся напрягалась, сжала кулаки, следя за каждым движением хозяйки. Но она сидела спокойно. Бросаю быстрый взгляд на дверь: оттуда ждать нападения? Чёрт, я совсем расслабилась, успею достать из-под кровати оружие? И есть ли оно там?! Врёшь, не дамся так просто.

– Ты ведь ходила на тот конец города?

Стараясь не сипеть, отвечаю:

– Да.

– Ты ведь видела, что улица заканчивается там такой же аркой без ворот?

Киваю.

– Хорошо, – хозяйка теребит подол и нерешительно смотрит на меня. – Сегодня вечером, ближе к ночи, ты должна будешь посидеть со всеми нами у окна.

– Что… зачем?

– Это традиция. Единственная ночь, когда человек делает что-то, даже если не хочет. Я очень тебя прошу, выходи к нам.

Тётя Гана встала. Прежде чем прикрыть дверь, ещё раз обернулась и виновато посмотрела на меня.

Как только я осталась одна, бросилась на пол и зашарила рукой под кроватью. Нащупала узел и потянула на себя. Он зацепился, я с ещё большим остервенением дёрнула, сломала ноготь. Чертыхнулась, налегла плечом на кровать и приподняла. Вытянула снаряжение. Всё на месте. Нелогично. Нелогично! Если бы что-то затевалось, первым делом убрали бы оружие.

Первым порывом было облачиться в доспех и повесить на пояс меч. Казалось, голова вот-вот взорвётся. Я параноик или дура? И то, и другое? Или бережёного Бог бережёт, и надо валить отсюда как можно скорей? Осторожно выглянула за дверь. Хозяева открыли все ока, выходящие на улицу, на каждое поставили по горшку-фонарю. Знак… метнулась к своему окну и выглянула наружу. Остальные горожане тоже открывали окна нараспашку, выставляли на подоконники фонари. Выпрыгнуть и убежать? Но как же Дюк?

Так, ладно, я просто сама себя накрутила.

Всё должно быть в порядке.

Я просто… прислоню оружие к стенке сразу за дверью. Подтащу стул, чтобы подпереть в случае чего, выиграть время.

Они добрые люди, они просто добрые вежливее люди.

Вдох-выдох, вдох, выдох…

Выхожу в большую спальню. Они сидят у раскрытых окон и просто смотрят на улицу. На меня никто не обернулся, я взяла заготовленный стул и придвинула к окну. Традиция, говорите? Просто буду за ними повторять. Значит, просто сидеть и смотреть на двор.

Долго сижу, всматриваясь в темноту, изредка посматриваю на хозяев дома. Леся начала засыпать на руках матери, ёрзала, устраиваясь поудобней. Никаких факелов и вил. Значит, я всё же параноик.

Это что, дождь? Встаю, вглядываюсь в небо. Нет, показалось. Просто деревья шумят. Странно так, в воздухе повис сладкий запах прелой листвы. Что-то знакомое колыхнулось в груди, заныло бедро, и нестерпимо зачесался правый глаз.

На дороге показался какой-то человек. Я не сразу разглядела его из-за куста сирени, растущего у забора. Широкое серое платье, тёмная накидка с бахромой на спине и груди, длинная русая коса, перекинутая на плечо, сапожки с острыми носками. В голове помутилось, я вскочила и до хруста в ладонях сжала оконную раму. Нея не спеша шла по улице, безоружная, безучастная к смотрящим на неё людям. Как, как она вернулся? Не может быть…

Опрокинув и споткнувшись о стул, бегу в комнату, хватаю меч и скатываюсь по лестнице на первый этаж. Дверь открывается, на пороге появляется Дюк.

– Она, она там, значит и он рядом! – тычу рукой проводнику за спину, но он лишь качает головой.

Неужели он мне не поможет? Рванула к двери, но Дюк схватил меня за руку, отобрал ножны и бросил на пол. Притянул к себе и сдавил в объятиях.

– Тише, тише, там никого нет.

– Нет, он вернулся, она только что прошла по улице, они ищут меня!

– Не вини себя. Просто перетерпи, всё пройдёт.

Едва сдерживая удушающую волну, всхлипнула и перестала вырываться. Проводник похлопал меня по спине и отпустил. С каким-то изумлением понимаю, что он не выше меня. Он отвернулся, поставил на стол кувшин и рухнул на свой топчан в углу.

– Я завтра ухожу. Пора.

***

Проводник лежал на спине и водил ладонью по земле, зарываясь пальцами в невысокую траву.

– Ещё немного времени есть, присядь на дорожку.

Поправив ножны, сажусь на землю.

– У тебя такое лицо, будто тебе не терпится отсюда уйти.

– Тут слишком скучно.

– Да брось, – отмахнулся Дюк, – живут же люди.

– А сам-то что?

– Скучно, – хмыкнул проводник.

Дюк подманил непонятно откуда взявшегося тут котёнка и теперь вовсю его тискал. Котёнок флегматично развалился в объятьях проводника и тихо мурлыкал в ответ на ласки.

– Тебя же отсюда никто не гонит. Занимайся, чем хочешь, построй себе дом, выйди замуж. Что? Что смешного я сказал?

– И всю жизнь тут проторчать? Ты же вылечить меня не можешь?

– Не могу, – согласился проводник, – но ты ведь и со мной можешь не дойти. Я не знаю, где мы точно выйдем, не знаю, сколько времени займёт поиск.

Он потеребил питомца за ухом и поцеловал в нос. Зарылся лицом в мохнатый рыжий бок и шумно вдохнул:

– М-м-м… на, понюхай, скажи – чем пахнет?

Проводник сунул мне под нос кота. Не отстанет ведь, по глазам вижу. Наклоняюсь немного вперёд и вдыхаю какой-то сладковатый аромат напополам с шерстью.

– Ну, чем пахнет? – Дюк снова заключил котёнка в объятья и принялся укачивать, как грудничка.

– Не знаю… земляника?

– Точно! И мне так показалось, – он ещё немного потискал бедное животное, после чего отпустил и долго провожал взглядом, – мы ведь всё взяли?

Надеюсь, что он станет прежним… Может, воспользоваться моментом-то? Всю неделю старалась держаться подальше, и всё только для того, чтобы не видеть этой елейной улыбки.

– Так этот твой друг – как его зовут хотя бы?

– Он мне не друг, – рассмеялся Дюк, – и он не назвался.

– Как-то раньше не представляла тебя в роли наёмника.

– Работал, было дело, – проводник снова лёг на спину, накрыв голову руками, отчего голос его стал звучать слегка приглушенно, – но конкретно с ним у меня соглашение. Я достаю материалы, он ищет окно.

И тут, как говорится, меня осенило. И от догадки чуть не хватаюсь за голову.

– А насчёт меня он что скажет?

– А что – ты?